главная страница
| ||
Назад, в Архивы На Главную страницу Салона
Выпуск 9
Стою, значица, ловлю такси. Безуспешно. И вроде один я был, и без лыж для прыжков с трамплина в комплекте с парашютом, и без рюкзака, наполненного доверху жадно кусающей жизнь за последние минуты рыбой, и одетый не в пижаму, и, что удивительно, обутый, и даже не в ласты, но никто не останавливался просто поинтересоваться, чего этот маньяк рукой движения циклические производит. Махал я правильно, с амплитудой, а не так, как некоторые - будто штанину отряхивают, нет, я делал резкие махи от груди в сторону предполагаемого противника, тьфу, ожидаемого наездника, и в конечной фазе движения мягко и быстро шевелил пальцами - получалось, не поверишь, красиво. Вот и догадайся, почему никто не остановился. Даже и некому было, потому что на проезжую часть я не поперся - что мне там в слякоти делать, а стоял на тротуаре в приличном отдалении от мостовой, ну да, с запасом, чтобы не обрызгал кто ненароком - бегуны трусцой там всякие, поливальные машины, случайные кавалеристы. От отчаяния начинаю вертеть головой - и краем глаза улавливаю вспышку справа. Поборов желание упасть в кювет ногами к источнику, приглядываюсь - и зеленый огонек разглядел, о, думаю, не иначе - такси, ведь это им кто-то подал идею, что зеленый цвет привлекает больше клиентов, чем скажем, ну, другой, хотя слышал я разные мнения, и не только от дальтоников. Не спеша (была бы трость - так помахивал бы) приближаюсь, рассматривая еще не опознанный объект - действительно, такси, а в нем, как это ни странно, таксист, но занят он каким-то необычным делом - облокотив огромные ручищи на баранку, держит в них книгу. Я сперва подумал, что это атлас какой-нибудь, но он ее ТАК разглядывал, что я понял - в книге картинок нет, да и шрифт мелкий. Читает - это было заметно по судорожному шевелению губ, которыми таксист помогал непонятным закорючкам складываться в слоги, и, что скрывать, даже в слова, хотя до этого - ох, как далеко, - ведь слова-то не только односложные бывают; слог прочитал - а еще два в уме. Преисполненный почтения к его нелегкой работе - ведь было видно, как нелегко ему дается третья в жизни после букваря и правил дорожного движения книга - я подошел и погасил в себе желание постучать, нет, не себе по голове, я с пятидесяти лет не дразнюсь, - в дверцу.
Открываю дверь и вежливо интересуюсь не поедет ли этот передвижной Дом Культуры в нужном мне направлении. В ответ получаю, погоди, нет, они совсем другие, рук не распускают - они ими водят, книжками по лицу тоже не бьют - они в них глядят задумчиво, как в озера синие, а достать из под сидения бейсбольную биту ему, разморенному чтением, видимо, просто лень, в общем, повезло, мой это был день. А получаю я взгляд, исполненный презрения к этой суете, окружающей меня облаком пара, к моему явному непониманию важности процесса, к тому, что я, очевидно, не обратил внимания на то, что он не шофер-дальнобойщик какой-нибудь, покупающий книжки исключительно в мягких обложках, чтобы и обложки суметь использовать, нет, он сам выбирает и книжки, и пассажиров, только дайте еще пару часиков - до нового абзаца дочитать, ведь две страницы в день - его обычная норма.
"Закройте дверь", - говорит он мне голосом строгого библиотекаря. И то верно - на улице зима, а древние фолианты про новые приключения Бешеного так боятся сырости и сквозняков.
Странный народ - таксисты. Гордый.
Лентяй
Заиндевелая лермонтушка
Мышки несчастные, вечные странники!
Вставив в два глазика бусы жемчужные,
Мчитесь, слезливые, мчитесь, изгнанники,
С холода жуткого в стороны южные.
Взяв в свои лапки костылики-жердочки
С завистью тайною, с письмами мятыми┘,
Что вы попрятали грустные мордочки?
Скоро вам кушать сухарики с мятою.
Вам не наскучили шторки воскресные?
Страсть понедельников, пятниц страдания?
Станете холодны, √тучки небесные,
Вас заберут в ледяное изгнание.
viveur
Я смотрю сквозь картину окошечка
На пейзаж голубого стекла.
Облака пролетают - два брошенных
И кому-то не нужных крыла.
Всех деревьев (особенно тополя)
Ветви шумные тянутся к ним...
А глаза режет луч - этот кто-то
Позабыл свой сияющий нимб.
KS
Вдохновенье
Увы... - Но что в словах сегодня?
Ура! - Вы снова далеки.
Перенаписаны стихи,
Как перемыты кости сводне.
Подумай! - Нет уж. Погляди -
Я много думал (между нами),
Моими белыми стихами
Уже укрыто - пол-Земли!
И ты пришла? - Как видишь, да...
- А я не звал. Твоя дорога...
Ты, видно, думаешь - тревога,
Мои бесплодные года,
Надежды, глупые мечты
Тропинку эту проложили?
- Твои стихи всегда мне были...
- Да нет! Я просто жег листы.
Zoom
Из воспоминаний Колпакова.
А в театр я все таки пошел. Через московскую зиму пронес свою осеннюю душу и очки на гордо вздернутом носу. Пронес через толпу страждущих безбилетных сограждан, через пахнущее извечным праздником фойе, оставил лучшую часть себя в гардеробе (итальянское кожаное пальто - подарок бывшей тещи), и опустил все оставшееся в ветхое кресло истертого красного бархата. Шла пьеса Петрушевской; как всегда: ╚о любви невероломной╩. Или о невозможности таковой. Меня, впрочем, больше занимало пустующее кресло слева. Типичное пижонство - не продать билет на спектакль и наслаждаться незанятостью ее места. Самоунижение паче гордости. И стоит ли помнить о гордости сорокалетнему мужчине, когда этакая пигалица двадцати шести лет от роду раздраженно морщит так и не напудренный нос?
Она, только что разбившая свой старорежимный серебряный символ подретушированной женской красоты. Она, отразившаяся за минуту до этого во всех осколках своего утраченного зазеркалья. Привычно взойдя на подмостки курилки и отмахнувшись от навязчивого суфлера, Алиса несла какую-то отсебятину о своей нелюбви ко всему театральному. А я, автор, режиссер и единственный зритель этой провалившейся постановки, я лишь уныло потел, курил, растеряно стряхивая пепел на подоконник, и вымученно шутил. На все обещания записаться в хор и впредь приглашать в театр не менее пяти знакомых девушек одновременно мне было отвечено презрительным пожатием плеч. Правое плечо при этом, как всегда, поднялось чуть выше чем левое, и тот же излом повторили брови сердито встретившиеся над переносицей.
К обеду, однако, тучи разошлись. Я был прощен, отчасти обнадежен, и мои ернические рассуждения о пользе нашей служебной деятельности были восприняты благосклонно. Если бы еще не боль в животе, то легко было бы вообще забыть о моем фиаско. Хорошо героям классической литературы, у которых от любовных неудач сердце болело. ╚Любимая, твой светлый образ мешает мне выделять желудочный сок.╩ Весьма романтично┘
Домой из театра добирался долго и неотчетливо. Промочил ноги, пришлось принять на сон грядущий сто грамм ╚Столичной╩. Уже лежа перечитывал последнее письмо жены. Как легко снять с носа очки - гораздо труднее вытравить из души осень┘
Алиса
Моя душа
Когда я сплю, душа моя
Крадётся по земле,
Катается по мусору,
Валяется в золе.
Моя душа не хочет петь,
Летя куда-то ввысь,
И в темноте полуночной
Её гоняют: ⌠Брысь!■
Когда же просыпаюсь я
С улыбкой на устах,
Она (как и всегда) лежит
И спит, храпя, в кустах.
А я, сердясь, бужу её:
⌠Эй ты! Иди ко мне!■
И совесть чуть подвинется,
Пустив её к себе...
Strange Girl