главная страница
| ||
Назад, в Архивы На Главную страницу Салона
Выпуск 36
ОГЛАВЛЕНИЕ К МЕМУАРАМ - 1
Я сижу у окна, вспоминаю юность,
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
И. Бродский
Я всегда считал, будто жизнь превратна:
С корабля на бал, но потом обратно...
На дороге тень, а за ней дорога.
Хорошо везде, но народу много.
Я всегда учил про "не плюй в колодцы".
Разжигаешь пыл? А тушить придется...
На собачке цепь, на цепочке дама.
Хорошо везде, где есть ты и мама.
Я всегда мечтал о тепле насеста.
Если что-то брал - положи на место.
Небеса - живот, а луна - липома.
Хорошо везде и немножко дома.
Я всегда молчал, если видел осень,
А девятый вал - лишь один плюс восемь.
Океан всегда прерываем сушей.
Хорошо везде и все время лучше.
Я всегда хотел потрепаться с Буддой.
Если пил и ел - убери посуду.
Если соль - моря, если парус - судно.
Хорошо везде, а где плохо - трудно.
Я всегда сжигал за собою мостик.
Покидай вокзал, оставляя хвостик.
На дворе трава, а в полене ножик.
Хорошо везде, кое-где дороже.
Никогда не спал в ледяной пороше, -
Молодой нахал, но чуть-чуть хороший.
Иногда я жил, а живу я кучно.
Хорошо везде, но немного скучно.
Я всегда любил и все время сильно.
Открывая тыл, порастаешь былью.
Захотел вернуться - бросай монетку.
Хорошо везде, но слегка и редко...
* * *
ОГЛАВЛЕНИЕ К МЕМУАРАМ - 2
Разве должно было быть иначе?
Мы платили за всех, и не нужно сдачи...
И. Бродский
Мы жестки, как пол, и, как взятки, гладки,
Развиваем мир по спирали в матке,
Мы мешаем Вань - дурачков и Грозных,
Мы хотим сейчас, а чуть раньше - поздно.
Мы не любим драк, дураков и касты,
Чтоб нырнуть в стакан, надеваем ласты.
Потому что жить нам мешают стены
Представляем Землю большой ареной.
Улыбаем рот, обнажая десны,
Вырубая лес, не блуждаем в соснах,
Каждый вечер мы умываем руки,
Уважая двери, не любим люки.
Мы пускаем кровь, у нее нас много,
Мы живем с медведем в одной берлоге,
Мы не делим час на года и сутки,
Мы уйдем от всех, не сказав "Минутку..."
Создадим мы фирму и свяжем веник.
Что такое друг? У тебя нет денег?
Мы оплатим счет и уйдем надолго.
Мы заплатим все, не считая долгом.
Даже в картах мы поменяем масти,
Нам отлично жить, мы не рвемся к власти.
Мы сломаем меч, опуская в ножны,
Много раз живем, этот раз - безбожно.
Отольем свечу, не жалея воска,
На подсвечник - мир, а фитиль - из мозга.
Мы зажжем ее, возжелавши света,
Мы и так живем, на свече согреты.
Мы рожали детей: сыновей и дочек,
Удаляли аппендикс путем примочек,
Мы платили за всех: от Земли до Неба,
Мы платили за все... Помогите хлебом...
Саша С. Осташко
Самоубийца
"Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - я решил сорвать этот лозунг, притороченный к коре моего головного мозга.
Я изменил своей кровати с женским телом. Я изменил своим мечтам, окончательно поверив в реальность. Я изменил своим мечтам в кровати, отдавшись женской реальности. Почти все было готово к началу. Но чего-то недоставало...
Я подумал: если я не жду никаких перемен, мне нужно изолироваться. Я забаррикадировал свои уши наушниками, я заблокировал свои глаза противосолнечными очками, я задраил свой рот сигаретой. Все входы были перекрыты. Впереди был только один выход - распахнутое окно, врата для жаждущих свободы. Я был готов.
Но я подумал: а ведь я даже толком и не знаю то, что я хочу убить. И я побежал на крышу познать свой мир. Но когда я был уже там, моему взору открылись только крыши близлежащих домов. На каждой из них стоял такой же, как я, самоубийца. Я хотел им что-то крикнуть, но мне мешала сигарета, да они бы и не услышали меня, потому что их слух надежно защищали такие же, как у меня, наушники.
Мир показался мне таким убогим, что мне стало неинтересно его убивать, и я начал спускаться с крыши обратно. Но на пол-пути меня осенило, что именно из-за этого убожества нужно всему положить конец, и начал опять подниматься на крышу. Но на полпути мне пришла в голову мысль, что...
Так я провел весь день на лестнице, меняя направление своих мыслей и шагов, пока я вконец не запыхался и не опустился на ступеньку передохнуть. Очки натерли мне переносицу, и я, поколебавшись, снял их.
И тогда я увидел Свет.
В немом изумлении я стащил наушники.
И тогда я услышал Звук.
...И тогда я выплюнул сигарету и закричал...
2.
Когда ты упадешь с шестнадцатого этажа вниз на серый асфальт, и твоя голова треснет, как яичная скорлупа, ты не увидишь, что будет ПОСЛЕ.
Ты не увидишь, как возле твоего трупа соберется молчаливая толпа, и напряженные лица будут стараться выражать только грусть и сострадание. Ты не увидишь, как к тебе осторожно подойдет бродячая паршивая собака и попытается лизнуть вытекающую из тебя жижу языком, но тут же будет отброшена прочь чьим-то раздраженным ботинком. Ты не увидишь, как маленькая девочка будет непонимающе хныкать, тянуть за руку свою маму и лепетать: "Маамаа, я хочу пииисааать!", и смущенная мать торопливо прикроет ей рот ладонью. Ты не увидишь, как кто-то в толпе попытается сказать что-то осуждающее о молодом самоубийце, но никто не поддержит его, и слова так и останутся одиноко висеть в воздухе, не разделенные ничьим вниманием. Ты не увидишь, как из пасмурного неба польет дождь, и его вода смешается с твоей кровью, и алые потоки побегут по тротуару к водостоку. Потом тишину разрежет вой скорой помощи и люди в белом возьмут тебя на руки, бережно поддерживая твой раскроеный череп, и толпа начнет с облегчением расходиться - их функция тут уже выполнена.
Но ты не увидишь всего этого. Ты не увидишь и того, что случится спустя минуту, спустя час или год.
Ты не захочешь этого увидеть.
Ты не сможешь даже захотеть сделать это.
Но если ты даже найдешь в себе силы оторвать загипнотизированный взгляд от асфальта внизу, заставить себя повернуться, покинуть крышу, спуститься на лифте вниз и навсегда уйти прочь от этого рокового дома, ты все равно ничего не увидишь.
Ты не увидишь, проходя мимо табачного киоска, остановлю ли я на тебе свои глаза и пойду следом за тобой или же так и останусь стоять в очереди за сигаретами. Ты не увидишь, трясясь в гудящем вагоне метро, вытащу ли я свой блокнот и украду момент из твоей жизни своими незамысловатыми словами или же так и буду сидеть, уткнувшись в утренний номер газеты. И когда ты подойдешь к своему дому, и уже будешь готов раствориться в недрах своего подъезда, и случайный звук заставит тебя обернуться, ты не узнаешь, кто там таится в темноте неосвещенного переулка - я, с усмешкой сощурив глаза, или же твоя смерть, но так же сощурив глаза и в такой же усмешке...
Спокойной ночи!
3.
Вечер. Звезды соревнуются с фонарями в свете. Луна смотрит на все это и остается равнодушной. Я тоже смотрю на все это и остаюсь равнодушным. Я соревнуюсь с Луной в равнодушии.
Апатия. Предметы теряют всякое значение и распадаются на атомы, которые начинают кружиться перед моими глазами разноцветными точками. Довольно неприятное зрелище, но я пытаюсь оставаться равнодушным. Апатия пульсирует внутри и вырывается наружу непереваренным вином.
Почему-то вспоминается Фрейд. Я принюхиваюсь к карусели атомов перед моим лицом и чувствую, что они переполнены сексом. Все в мире стремится к соединению, даже в разрыве, даже в распаде. Соединение - единственный фактор вселенского движения, это просто формула жизни, вокруг этого все и вертится. А как религия сексуальна! Один я остаюсь равнодушным ко всякому движению, сидя тут на скамейке. Я - вне пола. Я - стазис в этой круговерти. Я - ноль. Я - центр мироздания. Хе-хе...
Атомы замедляют свой бег, и я выуживаю из их неразберихи какой-то образ. Кто-то волосатый на четвереньках пощипывает травку. И слева тоже. И справа. Неужели я просидел так долго, что даже не заметил, как мир вернулся к началу своего пути? Как это прекрасно! Я приподымаюсь со скамейки и тоже падаю на четвереньки. Как хорошо, как легко! Мы опять в саду Эдема и где-то там, за облаками, за нами наблюдает добрый седобородый Бог. Мееее... Мееее... Я ползу по асфальту среди окурков и пробок от Кока-Колы...
...И разверзлись тут хляби небесные и Бог сказал мне металлическим голосом: "Гражданин! Зоопарк закрывается, пройдите к выходу!" И чьи-то сильные руки схватили меня и потащили, потащили, потащили...
Виктор Максимов
А нальем-ка, друзья, а поплачем-ка!
Что за время на нашем дворе-то? Который там год?
А свихнулись года, а свернулись года да калачиком,
Спрятав хвост, свой лысеющий хвост
Да под теплый живот.
А нальем-ка, друзья, по второй еще!
Кем мы были на свете? Подвалы набив суетой,
Мы хранили среди, мы лелеяли ларчик с сокровищем.
А открыли ларец - да ларец оказался пустой.
А по третьей, друзья, да отмерим-ка!
Эта третья - за тех, кто в пути, что почти что итог.
За окном во дворе вечереет Европа-Америка,
Солнце падает навзничь, лицом обратясь на восток.
А нальем-ка, друзья, по одной еще.
Сколько их не хватило, друзья, на кухонный наш век?
Да на дымное то, полунищее наше становище,
Что годами хранило тепло прилетевших на свет!
А споем-ка, друзья, наши ладушки.
А померим-ка жизнь, как велось, протяженностью струн!
Допоем - да и кончится молодость. Дальше - расклад уж как.
Ну, еще посошок. Да еще посошок. Поутру.
Павел
Бокал отставить и уйти,
чуть счастья пригубя,
чтобы потом, в конце пути,
вновь полюбить тебя.
Чтобы любить тебя, как лес,
как ветер в проводах,
как отражение небес
в прозрачной корке льда,
как влагу утренней травы
в алеющем луче,
как увядание листвы -
ни для чего,
ни с чем.
Алексей Ермолин
Вращение.
Сегодня ночью умерли цветы,
Пропитанные медным купоросом,
И мир замолк. И плавились кресты,
И глохли гонги. Двигались колеса
По пищеводам видевших Исход,
Сплетая нить событий. Слышишь лепет
Воротничков, упрятанных в комод,
И труб водопроводных влажный трепет,
И чайника кипящего мятеж,
И сковородки ароматный шепот?
Тебя увозит траурный кортеж
Под оглушительный мустангов топот
В Аркадию, где зреет ананас,
В Лимонию... Ах нет, ведь план утерян;
У Авалона затонул баркас
И пал под Ланселотом тощий мерин.
Он нынче одинок в пустой нирване,
Он держит путь к созвездью Волопаса
И оживет под кистью Пиросмани
В обличьи недоразвитого Спаса.
А я смеюсь. Я лишь интерпретатор
Болезненных видений замполита.
Я Бог. Я червь. Я грязь. Я экскаватор.
Я терминатор. Я Хрущев Никита...
В. Крупский, К. Константинов
Однажды на свет появился маленький рояльчик. Вроде бы ничего особенного, если бы не одно "но": он был зеленого цвета. Рояльчик рос, учился красиво петь, как это и должны делать все уважающие себя рояли, и однажды вырос.
Все вокруг очень пренебрежительно относились к нему. Мол, как это, такой солидный инструмент, и такого дурацкого цвета. Все ругались, а Рояль не обращал на это никакого внимания. Он старел. Уже все, кто злились, умерли, вместо них пришли другие. Рояль состарился, его гордый зеленый цвет потемнел и пожух. Однажды он неправильно взял ноту "ля" и расстроился... Потом он не играл, он отдыхал.
И было утро, и был день, и вечер наступил тоже... И однажды из зеленых досок, сваленных в каком-то сарае, появился росток. Росток был таким же, как все остальные растения, но кое-чем отличался: он был красного цвета и умел громко шелестеть ноту "ля".
Саша С. Осташко