Hoaxer

Папина вишня

У папы Ленина была вишня, он её очень любил и поливал. Бывало встанет ночью, наберет в сенях из кадушки квасу, выпьет, да и польёт деревце от души. Ну, вестимо, Володинька, детки, тоже деревце это обожал. Мыл его с мылом, ветки сухие отпиливал. А дерево щедро кормило юного Воху крупными красными ягодами. Так оно все и шло, но вот папа пришел однажды вечером домой, уперся руками в стену и сказал:

- Друзья мои, я опечален!

Пока дети стаскивали ему с ног прилипшие сапоги, а жена чесала в бороде, он рассказал, как разговаривал с ученым студентом в трактире.

У студента было видение и он поведал Илье Николаевичу, что сегодня в ночь будет лютый мороз.

- Надо вишню спасать, - устало говорил папа.

Сначала мама предложила высказаться детям. Машутка считала, что надо печь выломать из полу и положить деревце на печку. Посмеялись старшие Ульяновы - ведь печь-то в дверь не пройдет, широка больно.

Саша предложил дерево выкопать и в своей постели отогреть, а потом вкопать снова, когда морозы кончатся. Дима сказал, что ему вообще все деревья по банану. Ольга, пока ждала своей очереди, задремала.

Но папа смотрел на маму, а мама на Володю. Кудрявый пухлячок тогда встал и забавно прищурившись, сказал:

- Мне кажется, что разумнее всего было поддерживать перманентную оптимальную температуру, создать, так сказать, благоприятную искусственную среду обитания этому милому деревцу.

Порадовались родители разумным словам подростка, а Саша отвернулся, и незаметно плюнул на лежавшую на столе Володину акварель.

Решение было принято, после недолгого совещания папа собрал в доме все спички, всю ветошь, все, что горит. И принялась семья за труд святой.

- Сегодня, говорят, будет двадцать четыре с половиной по Цельсию, - произнес папа, обливая поленья керосином из примуса. Володя с Сашей рубили очередную яблоню: дров нужно было много, на всю ночь.

- Мы спасем вишню, - глазенки мальчика Вовы блестели.

Папа по-доброму усмехнулся в бороду. Добрый все же у меня cынуля растет, подумал он, как он эти деревья любит, елы-палы... Вот, помню, студент этот рассказывал про Юрия Вашингтонова, что был царем в далекой Америке. Так тот тоже отличился насчет вишневого деревца. Славный паренек был.

Тут сгустились сумерки и плавно перешли в ночь. Ульяновы поняли, что до этого было легко. А вот сейчас, когда солнце закатилось за земной шар, будет трудно по-настоящему.

Началась суровая борьба за жизнь дерева. Дети старались. Когда всё-таки кончились заготовленные дрова, они быстро разломали заднюю стену соседского дома, деловито обложили бревнами вишню, а папа подпалил. Огонь взвился в небо. Стали падать птицы. Мария Александровна принялась собирать их в подол и уже через часок Ульяновы перекусили.

Ближе к утру пламя поутихло. Папа подкинул в огонь несколько последних стульев и оглядев домочадцев, остановил взгляд на жене. Вышло солнышко, уставшие, но счастливые Ульяновы улыбались закопченными губами. Папа расчесывал бороду.

- Мы спасли её!

- Да!

А мороза, кстати, так и не было. Ведь в июле, дети, они так редки.

Ленин в тюрьме

Однажды посадили прихвостни дедушку Ленина в острог. Тогда по этому поводу ходила среди питерских рабочих песня, уж не знаю, кто ее сочинил...

Судили быстро и жестоко,
И прокурор вышак мотал,
Но адвокат уперся рогом
И прокурор полгода дал.

Сидит Ильич в камере-одиночке, в кресле-качалке раскачивается, перышком страусиным меж зубов почесывает и покрикивает:

- Сатрапы! Изверги! Хлеба мне! Молока!

А надзиратели издеваются, обед приносят: кулебяку двенадцатислойную, икорку, тарелку ракового супа, селянку из почек с двумя расстегаями, ботвинью с релорыбицей да осетриной, мозги костяные в черном масле и бутылку "Dom Perignon".

- Ну ладно, - сказал Ильич, наелся и голодовку объявил.

Дескать, пока хлеба с молоком не будет, есть не стану. Делать нечего, принесли ему хлеба каравай и молока литровку.

Сидит Ленин, ждет. Как поутихло, он из мякиша хлебного чернильницу слепил, молока плеснул, и на порнографических открытках принялся быстро-быстро писать.

Как заглянет надзиратель, Ильич чернильницу быстренько - ам! И сидит, улыбается. Надзиратель опять, только в дверь - Ленин снова: ам!

И сидит, улыбается, в кресле покачивается. Однажды тюремщики решили все же подловить Ильича. Его никогда на прогулку не выводили, а тут решили прогулять.

"Ох, неспроста выгуливают", - думал Ленин.

Войдя в камеру, он заметил ногу. "Ага! "- подумал Ильич, поднял кресло-качалку, да ка-ак врежет по ноге! Надзиратель ползком из камеры выбрался, а Ульянов ему вслед:

- Пошел на хер, пошел на хер и еще раз пошел на хер!

Так полгода и пролетели в боях и трудах. Встретила его у ворот Надежда Константиновна, домой отвела. А там - пельмени, два тридцать пачка. Сел Ленин за стол и вдруг как начал из пельменей чернильницы лепить! Лепит и глотает, лепит и глотает!

- Да, - прошептала Крупская, - измучили тебя, Вова, гады-палачи.

- Да уж, - с набитым ртом сказал Ленин, - чего испытал, чего пережил - даже чернильницы на киче хавал. Вот, - и он проглотил еще одну.

Настоящую.