Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт. 18+
18 октября 2016

Всякая всячина

Тексты, не попавшие ни в основные, ни в читательские, ни в повторные. Собираются и хранятся исключительно в научных целях. В этот раздел вы заходите на свой страх и риск. мы вас предупредили!

Меняется каждый час по результатам голосования
«МегаФон» предложил рынку уникальную банковскую карту
Все ! ему надоел посредник абонент который САМ пополняет свой счет и мешает спереть ВСЕ деньги сразу платными подписками...
А лучше БЫ УЖ сразу подписываешь договор с ними и все дарственная оформлена...
ДОРОГА НА ДРАГОМЫШЛЬ

Ночь темнейшая, ни звезд, ни луны. Тишина. Единственный тусклый фонарь освещает проезжую часть шоссейной дороги незнакомого (а может и знакомого) мне места, рядом с которым стоит знак расписания автобусов. Я спешу к знаку, где только что затормозил старенький ЛиАЗ. Со скрежетом распахиваются его двери. Заскакиваю внутрь. Автобус двигается. В тусклом желтоватом свете внутреннего освещения вижу стоящих пассажиров, молчаливых, не глядящих друг на друга, занятых каждый своими мыслями, пошатывающихся от движения автобуса. Первая мысль: не посмотрел на лобовом стекле маршрутную надпись — а вдруг он не туда едет? Взволновался. Пока не поздно соскочить, надо узнать. Спрашиваю у ближнего пассажира, равнодушно глядящего в сторону, хотя стоит ко мне передом:
— Скажите, автобус едет на Драгомышль?
Мужчина не обращает на меня внимания. Обращаюсь к другому, тому, что слева:
— На Драгомышль едет?
— Угу, — едва слышно отвечает тот, тоже не глядя на меня. Успокаиваюсь.
Автобус натужно гудит. Стою, держусь за поручень, под курткой теплеет после ночной прохлады улицы. Сколько времени ехать в Драгомышль не знаю, не помню, и даже не могу вспомнить в каком он направлении. Но мне туда надо. В мой город, где я провел свои школьные годы, в город моего детства…

Опять тусклый фонарь. Кружатся мотыльки вокруг лампочки. Здесь та же тишина, правда, с небес, все так же беззвездных, исходит тусклое свечение луны, что придает всему окружающему серые тона. Совершенно безлюдно и несколько тревожно, кроме фонаря вокруг никаких огней, словно я нахожусь в пустыне. Двигаюсь к единственно видимым очертаниям здания, находящемуся слева. И вот передо мной железобетонная коробка трехэтажки с черными квадратами окон. Растительности вокруг не видно, ни деревьев, ни травы. Выглядит безжизненно, словно никто давно не обитает в ней. Да, это то самое здание школы, в котором я учился. И в то же время… не то. Вон, виден остекленный переход между спальным и учебным корпусами. Спальный корпус остался без изменений, таким, каким его помню. А вот учебный совершенно не тот. Он явно маловат. Стоит бетонной башней, устремляясь ввысь на два этажа выше остальной архитектуры здания. Нет, это определенно, не моя школа! Куда я попал? И каким образом? Вроде автобусом. Такси по определению для меня дорого, как и поезд, автостопом тоже исключено. Значит, автобусом. Вот только почему не могу вспомнить, как выходил из него?.. Все-таки решаю зайти в здание.

Стою у перехода в спальный корпус. Вокруг темень, мертвая тишь, из окон перехода мертвенной бледностью струится лунный свет, освещая все тот же крашеный дощатый пол, чистенький, такой, каким был и тогда, двадцать лет назад. Пройдя через него три десятка метров, я попаду в спальный корпус. Надо только пройти это расстояние. Но что-то не по себе становится от этой темноты и абсолютного безмолвия, жутко, в конце перехода тоже кромешный мрак, идти туда страшновато. Вглядываюсь туда, кажется, заметил движение… или показалось. Может, уйти? после как-нибудь зайду, в дневное время… Волнение нарастает, давит изнутри, сердце ускоряет стук, переходит в страх. Близок к панике. Чувствую дуновение опасности исходящее с противоположного края. Медлить нельзя! — известно: если долго смотреть в бездну, то бездна тоже начнет смотреть на тебя. И скорее всего, уже смотрит. Необходимо бежать, тогда ничего плохого не произойдет. Бежать не прочь из здания, а наоборот — навстречу неизвестному, навстречу опасности. Имею опыт предотвращения печальных следствий подобных ситуаций.
Бегу через переход в темноту… сворачиваю налево… едва различаю коридор… снова ныряю в темноту. Страшновато. Поворот направо… лечу по ступеням лестниц этажей. Везде пустынно. Только лунный свет на лестничных площадках… Забежав на самый верхний этаж, обегаю спальни… но ничего не вижу, ни кроватей, ни даже дверей в комнаты… Не останавливаясь, также бегом возвращаюсь вниз… лестницы… площадки, освещенные лунным светом… страх ускоряет. Несусь без устали, прыгая через несколько ступенек. Почти лечу. Не оборачиваюсь. Нельзя оборачиваться, иначе увидишь преследующий ужас. И все-таки надо. Это отпугивает нечисть, она не ожидает такого прикола. Резко торможу на исходной точке. Обернулся. В переходе — никого. По-прежнему бледнит лунный свет из окон. Тишина. На этот раз повезло. Но замечаю опять что-то, белесое, бесформенное проявилось на миг размытым движением в темном зеве перехода… или показалось?! Выбежал наружу. Вокруг неизменная серая темень. Одинокий фонарь светит мягким туманным светом, мотыльки кружатся… Как же теперь домой попасть? Автобусов до утра не будет. На душе тревожно, хоть и вне помещения нахожусь. Страхи, ведь, подходят незаметно. И неожиданно. Боюсь, не переживу этой ночи…

На автостанции города Пенежинска было в этот ночной час светло от редких оранжевых фонарей. Светил проем продуктового магазина и окна нескольких ларьков разбросанных по ее территории. На парковке — огоньки такси. Бродят немногочисленные люди. Значительно полегчало. Хоть и не люблю я этот городок, но он ближайший к городу Курамы, где я живу. Автобус в Курамы ходит каждые полтора часа. Глянув часы, насторожился: через восемь минут подъедет последний, не буду никуда отходить, а то не дай Бог, не успею. Стою. Огляделся. Похоже, кроме меня еще трое едут, парень и две женщины, тоже стоят, ждут.
Что-то кушать страшно захотелось. Глянул в сторону магазина. Нет, к черту, обойдусь без пирожка. А то уже не раз влипал в неприятности в этой точке пространства, опаздывал на автобус из-за таких вот мелочей: то в туалет отойду, то за сигаретами. Покрутился туда-сюда в скуке… Впрочем, должен успеть. Посмотрел на часы — пять минут еще есть. Бегу в магазин. Быстро рассчитавшись, выскакиваю с пирожком в кульке. И от отчаяния чуть не плачу: последний курамчанин заходит в автобус и дверь захлопывается. Автобус отъезжает. Бегу за ним жестикулируя в зеркало заднего вида, пытаюсь кричать. Но голос сиплый, едва слышимый. Да и бесполезно. Водитель в таких случаях всегда делает вид, что не замечает меня. Чуть не плача наблюдаю удаляющиеся красные огоньки автобуса. В довершение осеняет неприятная мысль: мог же, идиот, броситься под автобус! никакой боли бы не почувствовал, как и обиды от ругательств в свой адрес, угрозы и дорожные правила и здесь не работают (с угрозами, впрочем, нет так все однозначно). Но это если осознаешь бытие до начала представления, что осуществить крайне непросто. Мир здешний необычайно реален. Вот дерьмо! И что теперь делать? На такси денег нет, как и на гостиницу. Можно ж было догадаться, что это подстава! Почему-то всегда осознаю это поздно, по прошествии события. Обидно. Поплелся в здание автовокзала.

В зале ожидания сумеречно, свет выключен, безлюдно, скамейки пустуют, лишь у окна сидит одинокая фигура молодой девушки. Играется мобильником. Справа, у касс, ярко освещено, несколько человек стоят, покупая билеты. Оборачиваюсь к девушке, и надо же — чувствую бытие, — что со мной происходит нечасто; томное волнение появляется, вот она птичка моя хорошенькая, сейчас мы ее оприходуем. Мораль и законы здесь не действуют, не забывай этого, а главное — не сомневайся, иначе представление изменится. В темноте лицо ее неразличимо, но вроде симпатичная, по абрису лица видно, фигурка тоже различается вкусная такая, юбка короткая, ножки белеют, манят грацией. Подхожу, присаживаюсь рядом. Она по-прежнему занята мобильником и не обращает на меня внимания. Так, начали! Главное — без сомнений. Аккуратно завожу руку ей за плечи, привлекаю к себе, она все так же играет мобильником. Его тусклый свет освещает пухлое миловидное личико. Лезу левой рукой под кофточку. Ощущаю тепло ее тела. Мама мия! какой животик! какие пышные теплые сисечки! Взгляд ненароком падает в сторону касс, замечаю, одна женщина смотрит в нашу сторону. Может, не надо, а то сейчас шум поднимется… "Не смотри по сторонам, идиот. Сомнения прочь!" — командую себе. Пока идет все по плану. Девица по-прежнему делает вид, что увлечена мобильником. Продолжаю гладить пышные и упругие грудинки. Томное наслаждение наполняет мои внутренности, туманит и кружит сладостно голову. Чувствую между ног разливающуюся негу. Рука сама опускается к животику моей соблазнительницы, начинает снимать трусики, правда, девушка не очень стремиться привстать. Глажу попку, ох и хороша! какая объемная! Она приподнимает ее, пышечку свою. Снимаю трусики. Она вдруг откладывает мобильник, обхватывает мою шею, лезет целоваться. Я уже горю от страстного желания, укладываю на скамейку ее ножки, нервно терзаю замок на ширинке своих штанов; мелькает мысль "Только бы никто не подошел…", как вдруг раздается истеричный женский голос, до странности знакомый:
— Встать, подонок!
От неожиданности я едва не падаю со скамейки. Передо мной стоит необычайной высоты и худобы милиционер. В выглаженной форме и фуражке с красным околышем. Причем я точно знаю, как его зовут — дядя Стёпа. Голос у него, однако, как у нашей воспитательницы из детского сада, Марии Федоровны, когда она ругала нас за грязные руки (эка, угораздило образу всплыть из тридцатилетней давности!).
— Руки! — взвизгнул дядя Степа голосом Марии Федоровны.
— Как… какие руки? — не могу ничего вымолвить, рот словно зашит.
— Руки, я сказала!!
Не вставая со скамейки, машинально выставляю ладони вперед.
— Чистые, мыл на той неделе, — бормочу, но не слышу своего голоса, точнее, рот отказывается открываться. Стало обидно. Ему, значить, можно говорить, а мне нельзя?
В мгновенье ока на моих запястьях застегнулись наручники, послышался треск храповика в них.
— П… подождите… я того… как его… — но ничего не находилось для объяснения…

В камере довольно прохладно (а может это мне кажется из-за серых стен и железных некрашеных шконок, половина которых без матрасов и, наверное, потому что сижу на голой решетке одной из них) и, несмотря на работающую вентиляцию, попахивает мочой. Над бронированной дверью сквозь вентиляционную решетку пробивается свет единственной лампочки. Стриженый наголо молодой парень, лет двадцати пяти, сидящий в углу за столом и игравший до этого с сокамерниками в карты, некоторое время рассматривает меня со змеящейся в углу рта ехидной улыбкой, затем откладывает карты, подходит ко мне. Это, скорее всего, смотрящий. Опять ползущий страх лезет холодом внутрь. "Сейчас начнут мочить…" — размышляю горестно. Ибо не раз уже попадал в подобные камеры и почти всегда по такому же обвинению. Смотрящий присел на корточки.
— Тебе нравятся эти бабы? — добрым голосом спрашивает и указывает на кучу наклеек на умывальнике. Мельком гляжу: там на всех почти голые женщины в различных позах с огромными силиконовыми грудями. Сразу отворачиваюсь.
"Ничего не меняется, даже раскрутка одна и та же" — уныло текут мысли.
— Слышали? — с ухмылкой обращается он к сидящим за столом остальным мужичкам, — он девочек любит. А таких не принимает, — кивает на наклейки.
Из-за стола поднимается худощавый тип с наколками на груди, выглядывающими из застиранной до дыр рубахи.
— Правду говоришь ты, Сеня, ох правду, не уважает он наших женщин. Целок ему подавай.
"Да-а… вот такие они дяди Стёпы. Уже растрезвонил".
Тоже подходит. Рожа худющая как скелет, под глазами синева, сразу видно наркоман.
— Давай, Сеня, поможем ему почувствовать себя женщиной, униженной и оскорбленной, чтобы фраерок осознал всю глубину его нравственного падения, — то ли спрашивает, то ли констатирует смотрящему уже как определенное решение. Скорее — второе. Да гляди завернул речь-то как! с претензией на интеллигентность. Избегаю глядеть на обоих. Страх поднимается до чрезвычайного уровня, тело колотит невообразимо, как от сильного холода. Но не показываю вида.
И вдруг справа по ребрам получаю удар ногой от наркомана. Затем сразу с той же стороны удар по лицу от смотрящего. Отлетаю к двери. Подскакивает наркоман и бьет ногой под дых. Я подлетаю. Смотрящий тоже наносит удар туда же кулаком, причем, еще до приземления. Еще выше подлетаю. Затем снова наркоман лупит — еще выше. И тут замечаю, что падаю я несколько замедленно, и во время падения меня отпускает страх, вроде успокаиваюсь, и даже успеваю помыслить, что не так уж и страшно это избиение, особенно если медленнее падать. Для этого руки надо расправлять на высоте. Они продолжают бить еще более интенсивно, и я подлетаю аж к потолку. Зависаю там, и в какой-то момент, оказавшись напротив вентиляционной решетки, вдруг размышляю, как хорошо бы просочиться сквозь нее, пройти через этот яркий свет лампочки к теплу и свободе, к свежему воздуху, к цветам, солнцу и любви. К той самой милой девушке, которая, может так и ждет меня сейчас на автостанции, кто его знает, ведь если так посудить… Я завис и не падаю. Клянусь, не падаю!
— Он что приклеился? — слышу снизу удивленный возглас.
Меня тянет к свету, к решетке. Голова словно вливается в нее, и я увлекаемый потоком вытягиваемого воздуха, как дым легко прохожу сквозь прутья решетки, вижу как они режут плечи, грудь, но боли не чувствую. Наоборот, страх уходит, тревога испаряется, радостная надежда охватывает меня. Прочь из этой мерзкой клоаки! Прохожу сквозь необычайно узкий лаз и вот уже, таким же дымом или туманом, сползаю вниз, на другую сторону.
Оказываюсь в тесной комнатке, вероятно, караулке. Света здесь много. Два милиционера сидящие за столом и кипятящие чифир на керогазе, вскакивают в удивлении.
— Откуда ты здесь?! — кричит мордастый, что слева. Керогаз опрокидывается, кипяток выливается мне на ноги, но я не чувствую ничего. От плеснувшего керосина лежащие на столе бумаги мигом воспламеняются.
Я только успеваю пробормотать глупое "здрасте", но им не до меня, кинулись фуражками гасить пламя. Прыгают, кричат от ужаса. А мне что до этого?! Я дым.
Потихоньку, в суматохе двигаюсь к выходной двери. "Бежи" — стучит мысль. Выскакиваю на улицу. Но там меня ждет сюрприз. Я не на свободе, а в "шлюзе" — небольшой площадке между караульным помещением и контрольно-пропускным, огороженной трехметровым кирпичным забором с тремя рядами колючей проволоки по верхнему краю. Пока нахожусь в осознании бытия, рванул к забору. "Я легко перелезу его, легко взберусь как паук по стеклу!" — кричу своему сознанию. И точно! Лезу по стене как паук, легко, без напряжения. Умопомрачительно взвыла сигнализация. Так, теперь, колючка… "Она гладкая и приятна на ощупь! Перелезаю легко, без проблем!" И только схватился за проволоку, как стрельнула предательская мысль "А не под током ли она?" Тут же полетели искры из-под рук, пахнуло паленой кожей.
— Да пошли вы к черту! — кричу, и перемахиваю через забор…

Иду по ночному Пенежинску, глазею освещенные витрины. Своим неоновым светом, теплым и чарующим, они словно привлекают, манят в эти уютные полукружья; так и хочется идти, попадая поочередно то под зеленый, то под оранжевый, то под синий, то под белый, то под фиолетовый свет с разными вывесками и товарами за ними. После пережитого так приятно дышать ночным прохладным воздухом и созерцать эту красоту. Наконец витрины закончились и дальше пошли неосвещенные здания. Ладно, хватит алкать воздух свободы, пора на автостанцию. И больше никаких пирожков! Даже забудь! Все мысли только об автобусе! Стой, что за фигню ты мыслишь?!.. Я закрыл с умиротворением глаза, отрешился от мира, и произнес:
— Я хочу вернуться в Курамы прямо сейчас, перелетев напрямую в мою квартиру!

Игорь открыл глаза. Видение ночного города мгновенье не отпускало его, словно запечатлелось, затем растворилось, и он увидел знакомые очертания своей спальни. Все та же родная теплота, чистота и умиротворенность окружающей обстановки. Со стены оранжевым неярким светом струится свет ночника, рядом негромко бубнит радио стихами Михалкова:

… Что случилось?
Что за крик?
— Это тонет ученик!
Он упал с обрыва в реку —
Помогите человеку!
На глазах всего народа
Дядя Степа лезет в воду.

— Это необыкновенно! —
Все кричат ему с моста.
— Вам, товарищ, по колено
Все глубокие места!

Жив, здоров и невредим
Мальчик Вася Бородин.
Дядя Степа в этот раз
Утопающего спас.

За поступок благородный
Все его благодарят.
— Попросите что угодно, —
Дяде Степе говорят.

— Мне не нужно ничего —
Я задаром спас его! …

Стрелки часов показывают двадцать минут третьего.
— Какого черта я купился на эту лажу, — заговорил сонно Игорь, — не обращал бы внимания, и все. В прошлый сон так замечательно жарил девку прямо в центре города, люди идут мимо, а мне хоть бы хны. Сколько раз твердил: сосредоточься только на моменте, никакого стыда и совести! Так нет же ведусь на всякую подставу. А сейчас достанется какая-нибудь старушка и попробуй ее любить…
И молодой развратник, повернувшись на другой бок и поправив одеяло, снова погрузился в сон, в тот потусторонний мир, в который мы все погружаемся каждые сутки, чтоб отдохнуть от забот мирских и испытать массу невероятных приключений в ярком мистическом театре, отображаемом в подсознательном представлении человека. Остается проявлением воли изменить его сценарий к своей выгоде. Вот только сделать это весьма непросто: таинственный и непредсказуемый театр полон казусов и неожиданностей…

Вчера<< 18 октября >>Завтра
Самый смешной анекдот за 19.03:
Почему в американских фильмах есть этот прикол, когда кто-то даёт взятку с фразой: "Может, мистер Франклин поможет тебе поменять мнение?". А у нас никто не протягивает косарь, типа: "Может, князь Ярослав сделает твоё решение более мудрым"?
Рейтинг@Mail.ru