Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Чем отличается польский спецназ от цыплят? Цыплята — желтые, а спецназовцы — зеленые. А чем похож? И спецназ и цыплята — пойдут на ножки Буша, если хоть шаг шагнут не по приказу США.
Спускаясь по лестнице, я про себя твердо принял решение молчать под прутом деда, чего бы это не стоило, лишь бы не дать быть услышанным Удаву и всем остальным. Я вышел во двор и в сопровождении парней, как ни в чем ни бывало, быстро пошел к сараю. Петух, благо нас было много, бросился не на меня, а на Серого, за что был тут же пинком откинут метра на два и отстал. Я даже ощутил некую героическую гордость за себя, зная, на что иду, когда они даже не догадывались. Мы дошли до сарая, где я с улыбкой обернулся на парней и вошел внутрь, закрыв за собой дверь и оставив их снаружи. Дед возился с привинченным к верстаку «Вихрем» - лодочный мотор последнее время капризничал, не желая заводиться. Вздохнув, я встал у двери, опустив голову, ожидая начала трепки.
- А, Санёк, ты где пропадаешь? – дед оторвался от мотора и посмотрел на меня, - дверь открой, а то не видно в темноте-то, - его голос был спокойным и мирным.
Я включил свет, и подошел к деду с виноватым видом. Дверь я не открыл - если уж такое наказание неизбежно, то не надо, что бы кто-то видел. Перед дедом было неловко за этот глупый промах. Я понимал, что он вправе наказать меня за свои волнения, и был готов принять это с достоинством.
- Вот ведь железка тупая! Все вроде нормально, а не заводится, - вздохнул дед, стукнув по стартеру мотора, - ладно, хрен с ним! Пошли-ка со мной, - вытирая руки тряпкой, он подтолкнул меня к выходу.
Мы вышли из сарая. Прямо перед дверью стояла та же компашка.
- О! Ребятки, вот вы то мне и нужны! – улыбаясь, неожиданно обратился к ним дед, - Вот внук тут ко мне недавно приехал, - он похлопал меня по плечу, - из города. Видели его наверно уже, так приглядите за ним на речке, если что, хорошо? Мал он еще, что б одному на реке быть.
Возникла секундная пауза. Мы с парнями переглянулись. Я уже набрал в грудь воздуха, что бы объясниться, как вдруг меня опередил Серый.
- Не волнуйтесь, Иван Федрыч, присмотрим. Я Сережа! – правильным для взрослых голосом, будто в первый раз меня видит, обратился ко мне Серый и протянул руку, - будем знакомы!
- Дима! – так же непосредственно, с детской улыбкой, без тени иронии, представился Удав.
- Саня! – точно таким же правильным именем и интонацией ответил я им, принимая рукопожатья. Мы все вместе «по детски» посмотрели на деда.
- Ну вот и славно, - улыбнулся дед, - Сергуня! Чего не заходишь? Вон с мотором мучаюсь, помог бы. Димка, кто это тебе глазик разукрасил? Такому бойцу как ты! И губа вон припухла. Кому это удалось?
- Ван-Ферыч, конечно помогу! Давайте посмотрим! – с радостным энтузиазмом воскликнул Серый, - Пойдемте, глянем, что там у Вас с мотором. Свечу смотрели? - он уверенно пошел в сарай, как бы случайно прихватив деда за закатанный рукав рубашки и разворачивая его от нас, прекращая дальнейшие расспросы.
Они вдвоем ушли внутрь и стали возиться с мотором, а мы втроем развернулись и побрели к реке.
- Мнда.. «глазик», - вздохнул Удав, осторожно дотрагиваясь до фингала, - эх блин… разбирайся теперь, доказывай…, а все равно влетит.
- Да ладно, ты мне в нос, я тебе в глаз, - тихо и миролюбиво ответил я, - пытаясь сообразить что же сейчас произошло.
- Ну в нос то ты получил за губу, - усмехнулся он, - я отмахнуться не успел.
- А я даже не помню, как я тебя саданул, - искренне признался я.
- Ага, полетел на меня, глаза бешенные, чума просто! Я руку выставил, а ты под нее и мне башкой в зубы. Лоб то цел? – он с любопытством посмотрел на меня.
- Да вроде цел, - я улыбнулся, потирая свой лоб, - а не фиг было обзываться.
- Хы, а знаешь как угарно было, когда я тебя стебал. Тебя аж передергивало всего! Так угарно! Гы-гы-гы, - посмеиваясь, он похлопал меня по спине.
- Стебался, да? – я недоверчиво покосился на него, если это было так, то он все же признавал мою правоту.
- Ага, уссывался, глядя, как ты бесишься!
- Но я все-таки сам выплыл! – подчеркнуто твердо сказал я, наконец ожидая правды из уст Удава.
- Нее, это мы тебя спасли. Я и Серый, – захрюкал Удав, сдерживая смех, - А Бородатый видел!
Я остановился, не желая слышать дальнейших смешков, и развернулся к нему.
- Ой! Только не драться, только не в глаз! – он согнулся пополам, загораживаясь от меня ладонью и закатываясь в хохоте.
Он смеялся настолько открыто и заразительно, что я не мог сдержать улыбку и тоже зафыркал, глядя на него. Глядя на нас, тихо посмеивался и Родион. Мы спустились на пляж. Там уже никого не было, возле палатки туристов едва дымились угольки от костерка, но их резиновой лодки не было. Мы с Удавом уселись на песок.
- Может поныряем? – тонким и мягким голосом предложил Родион. Он стоял перед нами, уперев руки в свои черные плавки, как-то слишком красиво, не горбясь и не выпячиваясь, просто ровно. У нас с Удавом имелись синяки, ссадины, царапины по всему телу, а у него нет. Его кожа была гладкой, блестящей и равномерно загорелой со всех сторон, он не был худущим, как мы, но и не толстым. Его мышцы не пузырились, но отчетливо были видны даже на животе, когда он напрягался. Он имел длинную прическу с челкой, в отличие от нас, коротко стриженных. Даже Серый имел какие-то недостатки в своей внешности, типа прыщей на лице, а у Родиона их не было, он показался мне совершенным.
- Родька, покажи колесо! – щурясь от заходящего солнца, попросил Удав, - ну покажи! Этот еще не видел, - он мотнул головой в меня.
Родька качнулся, поднял руки, вздохнул и безо всякой подготовки вдруг прокатился колесом по песку – нога, рука, рука, нога, нога, и еще раз так же, а затем так же обратно. У меня отвисла губа, я видел такое по телевизору, сам пытался, но получалось коряво, почти на четвереньках, а тут – ровное вертикальное колесо, да еще не одно.
- Родька, теперь мостик, пожалуйста! – воскликнул Удав, - Покажи!
Родька не напрягаясь, как стоял, даже не обернувшись, откинулся назад, встав на идеальный «мостик». Что бы мне выполнить примерно это же в школе, я долго корячился, предварительно улегшись на спину, а здесь – ррраз и готово! Родька так же легко выпрямился, подскочив на ноги.
- Он и не такое умеет, - с завистью протянул мне Удав, - еще не то увидишь.
- Ну, теперь пошли! – весело позвал нас Родька.
- Пошли! – подорвался Удав, оглядываясь на меня.
Я не мог пойти с ними вот так сразу и оставался на месте.
- Чего ты? Пошли! – Удав потянул меня за руку.
- У меня трусы, - безнадежно объяснил я ему, - я без плавок.
- Ну и что? – не понял Удав
- Да в трусах я! В трусах! – уперся я, они же не знали что на мне дурацкие трусы с картинками, как на маленьких! За это стыдно!
- Родик! Этот ши..- он осекся, - короче он стесняется, что он в трусах! Гы-гы-гы! – громко, на весь пляж проорал Удав Родику, который был уже на мостках.
- Дурак! – подскочил я, - чего орешь то?!
- Ну и зря, - спокойно откликнулся Родик, взглянув на меня, - девчонок ведь нет, кого стесняться?
И тут он совершил невообразимое. Он снял с себя плавки и нырнул в воду голышом, оставив их на мостках. Ласточкой! Там высота то всего метр до воды, а он и руки расставить, и выгнуться успел.
- Я же тебе говорил, еще не то увидишь! Это Родик! Он и не это может, - качнул головой Удав, - пошли.
Я огляделся, убедившись, что вокруг и в самом деле никого нет, побежал, на ходу скидывая шорты, и кинулся в воду. Позади меня плюхнулся Удав. Уже в воде сняв с себя и выложив на мостки остатки одежды, мы плавали, нарочно близко друг к другу, касаясь друг друга руками под водой. Удовольствия было целое море. Наше развлечение прервал звук взвывшего мотора из сарая деда. Мы повыскакивали на мостки и побежали к сараю, на ходу попадая ногами в трусы. Навстречу нам выбежал Серый.
- Дед нам лодку дает!!! Завтра! На весь день!!! – он подпрыгивал и вертелся перед нами в танце индейцев, потрясая ключами над головой. Мы дружно заорали «Уурррааааа!!!!», хлопая друг друга по рукам и обнимаясь. На наши вопли вышел дед. Он посмотрел на нас, улыбаясь, с довольным видом вытирая руки об ту же тряпку. Отыскав меня глазами, он усмехнулся и вновь скрылся в сарае.
Я был ему благодарен, понимая, что он просто не мог отпустить меня на лодке одного, но нашел простой выход, поручив меня компашке. Весь вечер я всячески льстился к деду, на что он хмыкал, приобнимая меня за плечи.
Ночью мне снился Родик. Его мостик, его улыбка, его жесты и голос.
— Как успехи? — Переменные. — Пожар?… наводнение? — Скорей небольшое землетрясение. — Опять?… Да когда же вы угомонитесь наконец! — Одному Богу известно. — Или ты ничего?… — Сказал. — А что она? — Вернёмся к разговору после Рождества. — Ну, Антон!… Вот прёт тебе с женщинами! Нет, не судьба тебе, видно, при таком раскладе умереть в семейном кругу. — Типун тебе на язык. — Почему так долго? — Говорит, что пока не готова. — К чему не готова, блин! Вы четвёртый год вместе! Ждать ещё четыре?!… С головой твоя Марина не дружит. Ты намекни, что, мол, стоит слово сказать, и Настя с радостью тебя примет обратно. — Ты дурак или прикидываешься? — Для пользы дела и соврать… — Даже думать забудь. У нас и так это больная тема. — Ах, вот оно что!… Она тебе просто не верит. — Примерно… — Я не понимаю, — а чем она думала три года! Или что изменилось, а я не в курсе? — С виду ничего… Как кошка пробежала. — Ладно тебе, кошка. Тигра пробежала. — Оставим пока. — Ну хоть «нет» не сказала? — После Рождества… Я ещё про венчание заговорил… Может не надо было, а? — C ума сойти, — Бешеный у меня совета спрашивает. Чего ты с утра съел? — Как ты меня назвал?!… — Бешеный. Ты что, не знал? — Что не знал! — Да тебя за глаза так уже лет десять называют. — Кто? — И у нас, и в группе. — Раньше сказать не мог? — Я думал… — Думал!… думал… Как дам в бубен, чтоб не думал! — Тох, ну извини. В голову не могло прийти, честное комсомольское. — Где ты ловок на язык, а где… А-а… пропадать — так с музыкой. — К Эрни поедем? — А что, — мысль! Сколько времени? — Он выходной. Только звякну на всякий пожарный, — мало ли… — Подожди… притормози у канала. — Что ты там… — Зайду в «Грюндиг» , коньяка хлапну для разгона. — Извращенец… Шампанское только не пей, прошу. — Не мохай , большой уже. — Да уж, первый раз что ли.
— О-о!… Кто к нам!… Я же говорил, — не пройдёт и года… Проходите, мы вас ждём. — Кто это мы! — Сюрприз… Зира, Антон приехал! — Зира?!… Мы не договаривались! — Не договаривались?… Она пришла, сказала, что будет тебя дожидаться. Я и не сомневался нисколько.
— …Здравствуй, Антон. Серхат сказал, что ты крестился. Правда? — Да, на следующий день. — Поздравляю… Это тебе в подарок от нас… Тебе и твоей жене. — Зира, ну это уже переходит все границы. — Возьми, возьми. Ты не можешь отказать женщине, особенно такой как я. — Эрни!… Ну что мне делать, подскажи! — А рожу тебе вареньем не намазать? — …Эрни, оставьте нас на несколько минут, для дела. — Виталик, за мной!
— Рассказывай. — Что, Тошик? — Всё. — Всё?… Хм… Серхат бы возражал. — Ну не в этом смысле. — Я пошутила. — Странная ты женщина… Невосточная какая-то. — Фергана не аул… Училась в столице, муж ленинградец. — Как ты узнала, что мы приедем? — А как ты узнал, что у нас будет дочка? — Дочка?… будет?!… Вот это да… Я рад за вас! Муж твой ещё не плакал от счастья? — Тошик… никому не говори. Серхат пока не знает. — Зачем же так! — Знаю, знаю… Пусть немного помучается. — Ай хитра девка!… Что ты улыбаешься! — Я восточная женщина. — Почему мне сказала? — А разве ты удивился? — Кажется… не уверен… Зира, я хочу убедиться, что всё хорошо. — Хорошо, поверь. — О нет! В таких вещах словам доверять опасно. — Что я должна сделать? — Вспомнить. — Его? — Да, как в прошлый раз. — Попробую… — Да уж сделай милость, — попробуй. — Сейчас… — Что ты улыбаешься? — Смешной… и глупый… Нет! Какая же он всё-таки дрянь! — И всё? — Я свободна. — Слаба Богу. — Тошик, кто такая София? — Она… умерла… — Ты плакал?… из-за неё, правда? — Да… — Прости… я… — Я пережил. Видишь — живу, улыбаюсь, надеюсь скоро жениться. Она хорошая женщина, очень хорошая. У нас есть дочка. — Ваша? — Её… маленькое чудо… — Я рада за тебя… Тошик, напиши на листочке слова, которыми ты называл свою Софию. Я хочу, чтобы моя дочь их слышала от меня и от своего отца. — Да… пожалуй… уже пора… Вот, возьми. — Спасибо… И ещё… Наш дом — твой дом. Когда будет совсем плохо, — вспомни нас, тебе не о чем будет жалеть… Наклонись… я хочу тебя поцеловать как сестра… Какой ты большой… Прощай. — Прощай, Зира.
— А где Зира? — Ушла. — Странная женщина… Даже не заглянула. — Что с вами, синяками… — Ну, ты как, — присоединишься, трезвенник? — Легко и непринуждённо. — Мы в общем-то не настаиваем. — …Тоха, ты меня уважаешь? — Когда ты успел, гадёныш! — Дурное дело нехитрое. — Эрни… Ну как тебе не ай–ай–ай!… — Сейчас и тебя уроем… Ладно, Вит, не притворяйся, всё равно надолго не хватит… Антон, присядь на разговор. — На тему? — У меня есть знакомый, старый знакомый, работает хирургом в «Неотложке». Зовут Алексей, Алексей Турчанинов. — Будем продавать мои способности? — Поможем хорошему человеку… Лёшка живёт в родительской квартире на Пестеля. С ним старшая сестра и её дочка шестнадцати лет. — Зачем ты всё это рассказываешь? — Нам придётся туда ехать. — Сам не может? — Он по квартире-то еле–еле на костылях. — Что с ним? — Возвращался домой, поскользнулся на ступеньках и спиной прокатился до самого низа. — Эрни, он хирург, знакомых в медицине больше, чем у меня волос на голове. — Посмотри хотя бы. — Только ничего не обещай. — Это моё дело. — Всё. Я умываю руки. — Поступим таким образом… Выпей вина и отправляйся к семье. Завтра буду тебя ждать между пятью и семью часами. Расклад устраивает? — Надо прикинуть… Нормально… Как будем добираться? — От «Техноложки» на любом троллейбусе кроме семнадцатого и девятнадцатого до Пестеля, а там пешком меньше пяти минут. — А-а, знаю… Не стану засиживаться… Виталик, а ну быренько мне налил… Полный, я сказал!… Вот так-то… Ваше здоровье!… Виталий, на минутку… семейный вопрос.
— Виталик, что такое покаяние? Объясни популярно. — Ты на исповеди был? — Да. — Что батюшке рассказывал? — Проще сказать, чего не рассказывал. У него, наверно, уши опухли. — И про лечение? — Конечно! — А про синдром Кашпировского? — Сказал, что от лукавого. Бесы, мол, любят людей обманывать, друг друга изгонять. — Я понял… Ушёл один, а вернулись всемером… От меня-то что нужно? — Что с этим покаянием делать! — Понимаешь… исповедь это не покаяние. Исповедь акт, — вот ты взял и рассказал. А покаяние процесс. — Это как? — Слушай, ты Фромма изучал! Перемена способа действия. — Больно умный ты стал. Способ!… действия! — Ты спросил — я ответил. — Ну и как мне быть? — Тебе решать. — Если по-батюшкиному… — По-православному! — Хорошо, только не цепляйся за слова… Я и Алексею помогать не должен? — Строго — без благословения ты можешь только доктора ему найти, хорошего доктора. — Так Зире доктора и помогли! — Ну не знаю, Тох!… тут я пас… Отношения с Церковью вещь личная. Моё мнение хотя бы понятно? — Да. Либо я рискую своей задницей, либо бросаю Лёшкину задницу на произвол судьбы. — Точняк!… Не парься, утро вечера мудренее, — завтра всё решишь. — Зачем дожидаться, — уже решил. — Что? — Завтра на Пестеля… Алексей хирург. Скольким людям он помог и ещё поможет! А сейчас он просто тюфяк на палочках. Надо исправлять. — Эрни разговор передать? — Ни в коем случае! Это мои проблемы, незачем человека впутывать. — А не он ли!… — Неважно. Моё решение, и точка. Обсуждению не подлежит. — Хорошо… Значит, мы про семью? — Да. Про меня и про тебя. — Счастливо, Тоха, до встречи… Подожди, что Зира тебе подарила? — Я ещё сам не знаю. — Дай глянуть, ну дай–дай, не щемись!… Нифига себе!… На сколько персон? — Кажется на шесть. — Красота… Сколько же он может стоить!… — Виталик, охолонись, тебе бы всё на бабосики перевести. — А что, нельзя? — Приезжайте к нам, вместе будем кофе трескать с коньячком. — Замётано… Ну всё, отваливай, пока мы с Эрни не передумали. — Не дождётесь.
— Эрни!… Как я рада! — Здравствуй, Свет. Как твои?… — Дела или родственники? — Начнём с дел. — Дела как сажа бела, на чаевых. — Уходить не надумала? — Да брось ты! Всю жизнь официанткой проработала, а ты говоришь, — уходить. На пенсию что ли? — А остальные? — Ирка у одноклассницы уроки делает. Или у одноклассника. — Растёт. — Мне бы такую красоту в её годы — я бы родила лет на десять раньше. — Ты как-то уж самокритично. Твоя ж дочь. — Не моя, а папина. Вся в него. — Приезжал? — Пишет, зовёт в Голландию. — Чего дожидаешься? — Ирка, амфибия–переросток… Без неё я ему как рыбке зонтик… Папаша… До пятнадцати лет не нужна была, а тут, видишь ли, отцовские чувства взыграли… Капиталист проклятый. — Не кипятись, образуется… А брат? — Лежит. Да сейчас и сами увидите. — …Эрни, мне повернуться спиной, чтобы меня, наконец, заметили? — Не извиняюсь… Свет, это Антон, я про него рассказывал. — Ах вот ты какой!… Ну проходи, интересный мужчина. — Света, у него семья. — Что Света! Так, разведка боем… Тапочки… Проводи гостя, я сейчас… Лёш, ребята пришли!
— Странная эта Света. — Придётся потерпеть. — За какие грехи… — Был бы человек, а грехи найдутся… Привет, Лёш. Как ты? — Падайте, где сможете… Лежу, как видишь. — Улучшения есть? — Конечно есть! Только маленькие, я их не ощущаю. — Видишь, Антон, какая у нас медицина, — сама себе помочь не в состоянии. — …Антон, тот самый?… — Наверно. Мама говорит, что тот. — Ты меня понял. — Понял… Я в твоём состоянии не нашёл бы сил для шуток. — Свет!… Ну скоро ты? — Сейчас, сейчас… пять минуточек. — Как в ресторане, — хрен чего дождёшься. — …Алексей, что в анамнезе? — Ишь ты, грамотный!… Два межпозвоночных диска. Уже не в анамнезе, а в минусе. — …Лёш, ты не говорил. — Ну сказал бы! Прочитал бы ты мне заклинание из энциклопедии, и я тут же побежал бы по бабам! — …Мужчины, двигайтесь к столу. — …Светлана, мне нужно сполоснуть руки. Я хочу начать прямо сейчас. — Может, сначала чай? — Я вижу. Нельзя упускать такую возможность. — Пойдём, провожу.
— Эрни, он без дураков? — Пока что да. А чего ты волнуешься! Тебе всё равно нечего терять. — Резонно… Ну, посмотрим, может действительно без дураков.
— Так, Алексей… На живот… руки по швам… Слушай внимательно… я буду останавливать руку над травмированным диском, а ты мне будешь об этом говорить. — Мне не видно. Как я узнаю? — Надеюсь, что узнаешь… Готов? — Нет ещё, пока жив. — Весёлые вы ребята… — …Ух ты!… — Что? — Как током шибануло! — Поехали дальше… — …Во! Опять!… Что ты там делаешь? — Потерпи, я быстро… — Быстро означает хорошо? Что-то новенькое. — Сегодня быстро означает, что уже достаточно. — На бок повернуться можно? — Поворачивайся. — А ничего, как будто полегчало. Или самовнушение. — Сейчас бесполезно об этом говорить. Всё равно ещё к вам приезжать… Эрни, ты чая нальёшь, наконец, или здесь самообслуживание? — Свет, налей Антону в чай бальзама, а то буянить начнёт. — Я лучше Ирку вызвоню, — быстро обломает. — …Ребёнок?… меня?! Ты наверно шутишь, Светлана. — А ты дождись. — …Ой, Антон, ты бы меня сначала спросил. — Я что-то не то ляпнул? — Или бежим, пока не пришла, или надевай бронежилет. — Я попал…
— Лёша, ну и где этот ваш хвалёный экстрасенс? — Ира, я мог что-нибудь сделать? Ты же видишь — не получилось. — Твоё здоровье, Лёшенька, меня сейчас не колышет ну совершенно. — Вот так всегда… Спроси у матери. Она ходячая. — Мам?… что молчишь!… Я тебя спрашиваю, — оглохла что ли? — Что ты себе позволяешь! — Я тебя, кажется, просила, мамулечка. Ты не забыла? — Взрослые люди. Встали и пошли. — Мама, вот когда тебе кто нужен, ты ковриком распластаешься, а из лапок не выпустишь! — Ирка, прекрати сейчас же! — …А как для единственной дочери, так нате вам, — распишитесь в получении. — Ира, ему тридцать шесть, у него семья. — Ладно… ладно… Вы оба… вы меня хорошо слышите? Я вам это ещё припомню, так и знайте… Я пошла. — Одиннадцатый час! Куда ты собралась?! — К Юльке, готовиться к завтрашней контрольной. — А губнушка зачем? — У меня губы потрескались, мамулечка. Наверно много на ветру целовалась. — Я позвоню Юле. — У них после одиннадцати отключается телефон. Так что звони, мамуля, не зазвонись… А ты, Лёшенька, не улыбайся, не улыбайся. Поулыбаешься у меня, когда маман будет на работе. Я тебе обещаю. Ты меня знаешь… Чао, дорогие мои… родственнички.
Была у меня родственница – баба Настя. Жизнь прожила долгую, непростую. Страшно уважала Сталина. Муж ее с войны – вернулся. Но не к ней. Сынишку поднимала сама. А работала она лет до восьмидесяти – медсестрой в солидном медицинском учреждении. Ее однажды даже по телевизеру показывали – как самого пожилого работника больницы. Вот однажды, собираемся мы в гости. Натянула я убку юзкую, да так защемила пояс, что что-то сдвинулось в организме. И стало очень больно. Ну прям так больно, что, помаявшись, от гостей пришлось отказаться. А наутро я бросилась к бабе Насте – спасай, помираю! Баба Настя меня за руку – и к врачу, по своей личной, баби Настиной, медицинской карточке. Кто ж старушке откажет. Врач осмотр произвел, анализы взял, сидит, хмурый, пишет что-то в бабы Настиной карточке. Я юбчонку на коленки натягиваю – ну что, доктор? На что это похоже? Доктор на меня не глядя – Это похоже на триппер. И, подняв голову, задумчиво глядя в окно, добавил еще одну фразу. Мой мир остановился. Пропали краски. Все поблекло. Мужчина, которого я любила больше жизни, мне изменял. Дышать стало нечем. Баба Настя проводила меня до ворот – Ты, милая, что-то совсем серая. Сажусь в машину, где меня муж ждет, молчу. – Ну, что тебе сказали? После паузы, – Сказали, что похоже на триппер. Молчание было таким темным и плотным, что можно было вешать топор. И через несколько минут два горьких голоса одновременно сказали, хором: «Разведусь!» Мир снова расцвел красками. Любимого тоже отпустило. Ну, говорит, а что еще врач сказал? – А еще врач сказал, -- Интересно, что про Анастасию Александровну скажет коллектив…? Все чисто оказалось, гусары, молчать. А фраза «Что про Софью Соломоновну скажет коллектив?» надежно поселилась в репертуаре моих друзей.
Это не реклама потому что марку этого дебильника вам не назову Как то на даче решил я облегчится вот и пошел туда сел было всё нормально. Вдруг свет погас а я как продвинутый идиот всегда с собой дебильник ношу.Вот и сейчас я его попытался достать из кармана а он гнида выскользнул из рук и прямо туда в очко и улетел. Свет вдруг загорелся я туда смотрю а его там и не видно в говне утонул. Я конечно стал горевать . А собственно что горевать это телефон я для жены специально держал что бы она его постоянно читала и обнюхивала а настоящий который мне нужен на работе лежит я его с собой и не беру. Я даже и достать его не пытался и ушел. А тут же за мной следом сестра жены пошла на дальняк .Это она у нас гостила она часто у нас на даче отсиживается наблядуется муж морду набьёт вот она к нам и прячется И вот с её слов она уселась на очко и вдруг подомной задребезжал телефон она с испугом прибежала домой и с ужасом стала кричать что там в сортире нечистая сила поселилась .Я её успкоил что это не ничистая а я уронил туда свой дебильник. А доставать его я не собираюсь
Вы замечали, что когда в браке или отношениях мужчина добивается успеха, то женщина говорит, что это она его сделала, и он с ней стал такой? Но когда мужчина с ней спивается, то выбрала плохого сразу.