Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
От каждой кафедры надо было кого-то направить в Общество трезвости. Меня вызвал заведующий. Рядом с ним сидел парторг факультета. ― Сергей, ― начал завкафедрой осторожно, ― Ты же, вроде, не пьешь? ― Не пью. ― согласился я. — Вот и прекрасно. ― заведующий и парторг переглянулись и вздохнули облегченно, после чего заведующий продолжил, ― Стало быть, вступишь в Общество трезвости. Будешь там… хм… бороться. ― С кем? ― спросил я. ― Ну, с кем, с кем…― заведующий и парторг снова переглянулись, ― С нами.
Однажды я был в Алматы, на выставке работал. Достопримечательностей не видел, суеты было много, с утра до ночи торчал в павильоне, питался там же. Кормили, надо сказать, хорошо, жирного плова большая миска, пирожки всякие, компот. И всё это обходилось меньше ста рублей в день, а яблоки так вообще бесплатно — ешь, сколько влезет. Но вот выставка закончилась, экспонаты упакованы, есть полдня свободных. — А что в Казахстане такое важное, без чего уезжать никак нельзя, учитывая, что зеленая тюбетейка у меня уже есть? — спрашиваю я у местных грузчиков. — Бешбармак! — закричали грузчики и все как один показали мне свои тёмные пятерни, — Бешбармак! Найти самый лучший ресторан национальной кухни я поручил таксисту. Мы ехали по бесконечно длинному проспекту, на домах мелькали трехзначные номера, потом свернули на улицу, и снова ехали долго, долго. ― Это всё ещё Алматы? ― спросил я водителя. ― Где? ― спросил он в ответ, и я понял, что шутка не удалась. Наконец такси остановилось у опрятного двухэтажного дома с красивыми лампочками. Приняв от меня оплату, водитель сказал: ― Обязательно конины поешь. Конина помогает от этого… ― он постучал согнутым пальцем по виску. Я вошёл в ресторан. Народу было много, видимо, пока добирались —наступил вечер. Играл оркестр народных инструментов, девушки в красивых национальных костюмах разносили еду по нескольким залам. Меня усадили за свободный столик, подали меню, огромную книгу в тяжелом кожаном переплете. Бешбармак я нашел сразу, на первой странице. И хотел уже было сделать заказ, но взгляд задержался на цене. Цена была большая, очень большая. Куда не пересчитывай, хоть в рубли, хоть в доллары. Хм... Судя по описанию мне предлагали за пятьсот долларов наваристый бульон с лапшой. Это что же за лапша такая? А интересно ведь, что за лапша за такие-то деньжищи. Небось не та, которую кипятком разводят. Будет, что рассказать. Но минутку... Ведь в этой стране меня неделю хорошо кормили за пятьсот рублей, а тут одно блюдо за пятьсот долларов. Да эта цена ужина в парижском трехзвёздном ресторане, на двоих и с хорошим вином, да ещё в конце выйдет сам шеф, легенда мировой гастрономии и руку пожмёт, и спросит, всё ли понравилось, а тут― я огляделся, многие уже танцевали не вставая из-за стола, тут никто не выйдет, а если выйдет, то непонятно кто. Но нельзя же быть таким жадным. Вот я в Казахстане первый раз, а буду ли еще — неизвестно, как же я бешбармак не попробую, зачем ездил-то тогда? Кто у таксиста требовал лучший ресторан? Ну, станет у меня на пятьсот долларов меньше. А на что станет больше? На тарелку лапши? Еще неизвестно, вкусной ли. Домбра на сцене заиграла "Дым над водой". А вдруг великие герои прошлого погибли за отказ раскрыть рецепт жестоким джунгарам? А если на этот бешбармак порезали последнего белого верблюда с обложки красной книги и шестьдесят казахских девственниц сушили эту лапшу на склонах Медео, отказывая себе во всём, а я, скупердяй, забывший что живем мы только раз, и нечего мучить себя жалкими сомнениями, сейчас или никогда: — Девушка! Девушка! — Выбрали уже? — Бешбармак, как бы. — Прекрасный выбор. — Да? А, ну да. Вот только нет ли здесь ошибки, — спросил я, стараясь не допускать в голосе жалобных интонаций, и ткнул пальцем в цену. ― А вы очень сильно бешбармак любите? — удивлено спросила официантка. ― Не знаю. Я попробовать хотел. Первый раз я... В Казахстане. ― Тогда может быть вам с одной порции начать? ― В смысле? ― Вот на что вы сейчас пальцем показываете, это триста порций или чуть больше, на свадьбу заказывают или на похороны, это уж как повезёт, а вы откройте меню на сорок седьмой странице, давайте помогу, вот, бешбармак с двумя видами мяса, сейчас сразу по курсу пересчитаю, выйдет шестьдесят рублей, а с четырьмя видами мяса получится восемьдесят пять, ― девушка посмотрела на меня испытующе, ― Вы какой вариант закажете? «Один раз живем, девственницы Медео, сейчас или никогда» всё ещё носились в моей голове. ― Несите за восемьдесят пять! ― решительно ответил я.
Эта правдивая история произошла когда мой папа руководил группой по разработке системы пневмоавтоматики. В его группу входил доцент Молчунов, а больше никого. На двоих особо не сообразишь, и папа упросил начальство выписать из Москвы математика Бриля, хотя бы на пару дней. Начальство согласилось, Бриль прибыл и усиленная группа немедленно отправилась в ресторан, выпить и закусить. Сидели хорошо, долго и с удовольствием. Вспоминали былое, обсуждали автопокрышки Но не только. Бриль, полагаю, взахлеб рассказывал о дифференциальных уравнениях высших порядков, поскольку очень любил о них говорить, а папа делился успехами сына, по той же причине. Про Молчунова понятно и без слов. А водку в том ресторане подавали только в рюмках ― это важно для повествования. Рюмок было выпито не мало, чем официант был явно доволен. Однако, долг призывал советских ученых вернуться к работе. ― Идём составлять дифференциальное уравнение!― решительно произнёс Бриль. Слово «дифференциальное» он произносил чётко в любом состоянии. ― Официант! Посчитайте! Счёт Бриль решительно забрал себе, отмахнувшись от друзей, и тут же вернул официанту: ― В счёте ошибка. Исправьте, будьте любезны. Официант удивился, но возражать не стал. Вскоре принёс исправленный счет, сумма была чуть меньше. ― И снова ошибочка! ― сообщил ему Бриль. Официант снова переделал счет и снова Бриль его не принял. А потом ещё раз и ещё. Сумма всё уменьшалась и уменьшалась. ― А вот теперь верно! ― наконец согласился Бриль. Вспотевший от напряжения официант облегченно вздохнул. Ученые, поддерживая с двух сторон доцента Молчунова, направились в гардероб. У выхода из ресторана их нагнал официант, неся поднос с тремя рюмками водки и порезанным огурцом. ― Подарок от директора, если не возражаете. Научная группа не возражала. ― Очень извиняюсь, конечно, ― обратился официант к Брилю, ― но как вы со счётом определили, очень бы хотелось знать, ведь вы и меню не смотрели, а как же тогда? ― Видишь ли, дружище, ― Бриль занюхал водку огурцом, ― математика это великая наука! Нас трое, брали все одно и тоже, значит счёт что? ― Что? ― не понял официант. ― Должен делиться на три!
Тёма ― сантехник. Он сам просит, чтобы Тёмой называли, хотя лет ему немало. Тёма был всегда. И во времена научного института, и когда у нашего здания появились владельцы, и когда владельцев стало много и они принялись судиться друг с другом, ― за сантехникой следил Тёма, небольшого роста, худощавый, в смешных круглых очках на кончике носа.
Тёма очень ответственный, хотя медлительный и слегка непутёвый. Его коронный номер ― не иметь при себе нужного ключа. Тёма приходит, осматривает случившийся непорядок, сообщает, что подходящего инструмента у него с собой нет и удаляется на какое-то время. Как я со временем понял ― подумать, составить план действий. Затем возвращается, медленно и аккуратно всё чинит, а после регулярно наведывается к месту ремонта в профилактических целях.
Не чужд Тёма и подвигам. Все помнят, как импульсивная рыжая Адрианова, директорша турбюро с четвёртого этажа, утопила в унитазе обручальное кольцо. Рыдала так, что замерла работа во всём здании. Вызвали Тёму. Посмотрев на унитаз, он первым делом сообщил, что забыл нужный ключ. Но вскоре приступил к поисковым работам, опечатав женские туалеты на всех семи этажах. Женщины, впрочем, знали причину и не роптали. Мужчины заключали пари. Я ставил на то, что Тёма справится. И не прогадал. Кольцо нашлось, Адрианова перестала рыдать. К тёминому имени добавился титул ― Властелин Кольца.
Адрианова подарила Тёме семидневную путёвку в Карелию. Неделю Тёмы не было. ― Ну как там, в пансионате? ― Теперь нормально, ― сообщил Тёма, ― всё работает, нигде не капает.
По сей день остается нераскрытой такая важная тема, как «Тёма и алкоголь». В первый год знакомства я даже спросил его как-то: ― Тёма, а ты, вообще, пьёшь? ― Конечно, ― ответил он не без гордости, ― я же сантехник! ― А что же я тебя пьяным никогда не видел? ― Я вас тоже никогда пьяным не видел, ― ответил Тёма и мне вдруг стало стыдно.
Раньше, когда денег на рестораны не было и новогодние вечеринки устраивали на работе, в какой-то момент на них непременно появлялся Тёма. Ему сразу предлагали выпить, но он просил выдать ему с собой. Получал пол-литра, бутерброд, и уходил. Корпоративы гудели на всех этажах, так что за тёмины зимние каникулы можно было не беспокоиться. Не исключено, что те времена вернутся и Тёма снова не окажется в накладе.
Велись в нашем здании большие ремонты. Тёму не приглашали. Потом он годами исправлял выкрутасы строителей. ― Как можно разные диаметры в одну кучу лепить? ― жаловался Тёма, ― Ну здесь же сотка, а они чего? Да ещё кафелем зашили. Больше трёх лет не протянет. Через три года взламывали кафель, меняли трубы. Тёму снова не позвали.
В другой раз устроили на первом этаже фитнесс-зал с бассейном. Поскольку несущие бетонные колонны никуда не делись, то две из них вошли в чашу бассейна. В самую середину. Возник новый стиль плавания ― «восьмёрка». Когда пловец огибает обе колонны попеременно и разнонаправленно. Как-то я заметил в бассейне Тёму, он рассматривал столбы. ― Лет пять ещё простоят, ― сказал Властелин Кольца, ― потом рухнут. Абонемент на следующий год я продлевать не стал. Через пару лет на месте бассейна начали делать салон красоты. Поскольку владела салоном всё та же Адрианова, сантехнику поручили Тёме. Он задержал открытие на месяц. Но работой своей очень гордился. Видимо, чтобы как-то компенсировать задержку, Тёма ходил рекламировать салон в женские коллективы. ― Всё по уму! Гребёнка встала любо-дорого! ― рассказывал он и в нашей бухгалтерии. После чего уходил, совершенно счастливый. Про гребёнку женщины потом у всех спрашивали.
На днях Тёма зашёл к нам проверить отопление на предмет воздушных пробок. Но батареи грели отменно. Видно было, что Тёма хочет что-то рассказать. Я позвал его в кают-компанию, как раз было время перекуса, принесли горячих пышек. Тёма съел пышку, выпил чаю и, чуть помявшись, сообщил: ― А меня на удалёнку перевели. Все, кто слышал, поперхнулись пышками, обдав друг друга сахарной пудрой. ― Как это??? ― Да вот так, ― пожал плечами Тёма, ― сказали, что я в группе риска и перевели. С понедельника. ― Теперь придётся тебе из города уезжать, ― сочувственно сказал Гриша, главный офисный остряк. Тёма задумался. ― Домик у меня летний, в сильный мороз не протопить будет. И с октября водопровод отключен, а до колодца далеко и дорога не чищена. Я представил, как Тёма, спотыкаясь, бредёт с вёдрами по замёрзшему полю. ― Гриша шутит. Никуда уезжать не надо. Ты просто будешь сидеть дома и… ― дальше я не знал, что сказать. ― А у тебя компьютер есть? ― спросил кто-то. ― Есть, ― ответил Тёма, ― но я его никогда не включал. ― В общем так, ― продолжил я, ― ситуация временная, зарплата не меняется, скоро всё образуется. А ежели с сантехникой что случится, то мы позвоним и ты объяснишь, как исправить. Тёма с глубокой грустью посмотрел на меня, потом на Гришу, обвёл взглядом остальных. ― Так вы же все тут рукожопы!
Ездил как-то наш Стёпыч в Кишинёв, на большие соревнования. Со своим тренером, известным в шашечных кругах гроссмейстером. В свободные часы прогуливались они по городским бульварам, обсуждая стратегии древней игры. И видят такую картину: в церковном саду толпа прихожан вокруг столика сгрудилась, а за столиком поп в рясе играет в шашки на деньги. Со всеми желающими. Ставка ― четвертак. И стопка фиолетовых бумажек, возле таблички «На храм», сложилась уже не маленькая, а ведь двадцать пять рублей в то время ― недельная зарплата инженера. ― Ух ты, большие деньги, ― шепчет Стёпыч тренеру, ― давайте-ка я подсяду. ― Нет, тебя нельзя, ты же несовершеннолетний, ― останавливает его тренер, явно находясь в неведении относительно ольгинских похождений ученика. ― Сам буду играть. У меня как раз пятьдесят рублей только и осталось. Так что, деньги не помешают. Пока стояли в очереди на игру, тренер представил хитрый план: ― Я ему первую партию отдам, чтобы не спугнуть, а потом будем потрошить. Началась игра. Действуя согласно задуманному, тренер изображал отчаянную работу мыслей, а проигрыш сопроводил охами и вздохами. Протянул было сопернику вторую двадцатипятирублёвую, но поп неожиданно отвёл руку с деньгами. Из под его густой бороды проступила довольная улыбка: ― А я в постный день, ― вкрадчиво сообщил священнослужитель, ― с гроссмейстерами более одного раза не играю. Будет с меня и одной победы, а то впаду, прости господи, в гордыню, а это такой тяжкий грех!
Замечательная арфистка Татьяна Тауэр рассказывала мне, как однажды, на гастролях в Чите, устроители написали на афише «аферистка» вместо «арфистка». ― Ошиблись, видать, ― вспоминала Татьяна Лазаревна, ― А народу припёрлось больше обычного!
Давнишний мой знакомый, выйдя на пенсию, взялся учить молодежь вождению грузовых машин, в соответствующем колледже. Рассказывает:
— Образование нынешнее меня не впечатляет. Учим движение задним ходом, заезд в предполагаемый двор. Ничего у парня не получается. Под прямым углом надо, объясняю, раз, другой, и ни черта. Сели на перекур. Тут мне он говорит: "Дядь Витя, а как угол может быть прямым?"
Пару лет назад я упал с велосипеда, на спуске. Описав в воздухе, как это не банально прозвучит, дугу, грохнулся на лесную дорогу. Не асфальт и то ладно. Основной удар пришёлся в плечо. На мне был шлем, ― носите шлемы! ― и головой я, за вычетом ссадин, не пострадал. Хотя вскоре начал засылать байки на анекдотру, но это ведь не связано? Слегка полежав, я вновь оседлал велосипед и направился к даче, пугая редких грибников своим грязно-кровавым видом. Приехав, каким-то образом стянул с себя футболку, принял душ и побрызгался антисептиком. За ночь плечо неимоверно распухло, поднять руку стало невозможно. Подождав еще денёк (авось, само пройдёт), потащился в город, в больничку. ― Представляете, доктор, ― жаловался я после рентгена, ― так всё быстро произошло, даже ру́ки выставить не успел. ― Представляю. Был тут давеча велосипедист, который успел. Обе руки выставил. Два локтевых перелома. Месяц в гипсе, без рук. Хорошо хоть женат. ― Ого. Стало быть, мне повезло? ― Повезло, что вы упитанный, ― доктор осмотрел мою фигуру, ― будь вы тощим, плечо бы оторвалось с концами. А так оно вышло, погуляло, и обратно. Жир ― лучший амортизатор. Даже лучше мышц. ― Знаете, вы первый врач в моей биографии, который увидел пользу в лишнем весе. ― Для профилактики травм нужен жир на плечах и жопе. На животе особо не нужен, разве что на случай огнестрела, но это как повезёт. ― Понял вас, доктор, спасибо. Можно идти? До свидания. На плечах и жопе. Я запомню.
Работал у нас водитель, Антон Павлович Чехов. Нынче на пенсии. Останавливает его как-то гаишник, берет документы, читает: Чехов Антон Павлович. — Жаль, — говорит, — Что ты не Анатолий. Был бы как классик!
Тот, кто думает, что буш ― это бывший американский президент, прав, причем дважды. Но это ещё и африканский лес из низкорослых деревьев с широкими кронами. И сейчас мы туда поедем на большом, зеленом и почему-то совершенно открытом джипе. Пешком в буш не ходят ― могут съесть.
Что главное в фотосафари? Терпение? Длинный объектив? Не угадали. Главное ― упрямый рейнджер, капитан джипа. Мы выбрали рыжеволосого потомка ирландцев Квентина и не ошиблись. Своего помощника Соломона (потомка зулусов, а может, и просто зулуса) Квентин усадил прямо на капот, помощницу ― девушку с книжкой, чей круг обязанностей мы не смогли постичь, ― рядом с собой. Прочие, то есть мы, разместились на приподнятых задних креслах ― этакий зрительный зал на колесах, и поехали.
Джип снабжен одеялами и пивом. В открытых джипах днём жарко, а вечером очень холодно. В открытый джип может запрыгнуть бегемот, а страус ― снести яйцо. ― А почему джип такой открытый? ― спросили мы, чтобы завязать разговор. ― Это не раздражает зверей, ― ответил Квентин, думая о чем-то своем.
Чуть отъехав от лагеря, мы увидели роскошных носорогов, стада антилоп, множество диковинных птиц… и поехали в другую сторону. ― Ищем леопарда, ― потрудился объяснить рейнджер.
Сначала мы обрадовались. Следующие три часа не было видно вообще никаких животных. Мы метались по бушу, с трудом уклоняясь от колючек, и перекрикивались, прикрывая рот рукой, чтоб не проглотить огромных жуков, пулями летящих навстречу. Соломон молча куда-то показывал, Квентин давил колесами молодую поросль, девушка-рейнджер хихикала, пытаясь нас взбодрить. ― А вот там антилопы были! ― намекали мы. ― И носороги. И еще птички. ― Птички, птички, ― цедил сквозь зубы Квентин, всматриваясь в кусты. ― Скучное какое-то сафари. Хотелось бы антилоп найти! ― ныли мы всё настойчивее. ― Да чего их искать, антилоп этих. В Капаме сорок тысяч антилоп. ― Ну нам бы хоть кого-нибудь. Опоссума какого. ― Потом, потом, Соломон чувствует, что леопард рядом. ― А еще мы хотим на жирафу посмотреть!
Джип резко затормозил.
― Жирафу? Вон жирафа стоит, и вон там тоже две жирафы. Видите? ― Вроде видим, ― удивились мы. ― Только плохо видим, потому что уже темно. ― Значит, возвращаемся. Завтра встаем в пять утра и едем искать леопарда.
Единственно верный стиль поведения в дальних странах ― считать, что местным виднее. Леопард так леопард, в пять так в пять.
Утром мы нашли леопарда. Не сразу. Соломон с Квентином уходили в заросли и овраги, возвращались, мы переезжали на другое место, они снова куда-то шли, снова переезжали. И вдруг рыжий рейнджер ― тсссс! ― показал рукой в заросли. И через несколько секунд среди освещенных солнцем веток мы разглядели леопардову мордочку! А через минуту зверь и вовсе вышел из укрытия и прошёл в метре от машины, ни разу на нас не взглянув. ― Леопард ― самое скрытное животное в буше. Показать гостям леопарда ― высший класс для рейнджера, ― гордо сообщил Квентин.
Мы поаплодировали. Квентин скромно отнекивался: ― Браво Соломону! Мы похлопали и Соломону, и даже девушке с книгой. ― А теперь мы исполним любые ваши пожелания, ― сказали рейнджеры, выпив пива. ― Прямо в лесу найдем диких зверей и вам покажем. Причем сразу и любых.
Мы, конечно, не поверили и запросили льва, да покрупнее. ― Окей! ― сказал Квентин и уверенно порулил по чуть заметной тропинке.
Лев лежал в тени у дороги и спал. Мы подъехали почти вплотную. Кто-то громко чихнул. Зверь проснулся, сверкнул желтыми глазами и зарычал. Стало страшно. Лев в одном прыжке от машины, ружье зачехлено. Разница межу сафари и зоопарком сделалась выпуклой. Тем временем лев перевернулся на спину, поджал лапы, как котенок, и снова закрыл глаза.
Квентин отвел машину задним ходом и показал жестом, что можно говорить.
― Ух! ― сказали мы. ― Понравился наш Феликс? ― Феликс? Так это фокус? Это домашний лев? ― Настоящий, дикий. Но найти его несложно. Он глава прайда, поэтому никогда ничего не делает и спит по восемнадцать часов в сутки примерно в одном и том же месте. К тому же он считает себя самым главным и ни от кого не прячется. ― Надо знать места! ― философски заметили мы.
Начались сказочные гонки по бушу. Каждые полчаса пустое для неопытного взгляда пространство вдруг превращалось в огромных черных буйволов, толстых бегемотов, носорогов, слонов, жирафов, обезьян, черепах и снова носорогов. Львицы переходили нам дорогу, кондоры летели вслед. Только на предложение поискать антилоп Квентин бурчал что-то нечленораздельное в том смысле, что вот еще на антилоп соляру тратить.
Вечером у большого костра мы ели жареное мясо куду и обменивались впечатлениями. ― Правда, что вы видели леопарда? ― с завистью спрашивали у нас. ― Видели, ― отвечали мы и подмигивали довольному Квентину, разливающему пунш. ― А мы тут вторую неделю, и всё льва смотрим да антилоп ищем. ― Да чего их искать, антилоп этих.
Рыжий рейнджер знал, что говорил. Утром наш домик окружило стадо антилоп. Они паслись на газончиках, заглядывали в окна, обнюхивали объектив. Антилоп было так много и так долго, что даже надоело их фотографировать. Надо же, их здесь сорок тысяч.
