Лучшая десятка историй от "Ракетчик"

Старый анекдот в тему. Женщина заходит в кабинет врача. Там двое мужиков.
Раздели ее, обсмотрели, общупали... Говорят:
"Ну, это вам к врачу надо..."
"А вы кто???!!!"
"Дык! Красим мы тут..."

В период полного безвременья, году в девяносто четвертом, когда по
основному месту работы денег практически не платили, предложил мне
дружок подработать в отделочной бригаде. Взяли подряд на косметический
ремонт районной прокуратуры.
Что за район и что за город - я промолчу. Но тако-о-ого бардака я даже
не предполагал.
Прокуратура располагалась в жилом доме, занимая первый этаж - четыре
обычных квартиры - в одном из подъездов. Так что работа мало чем
отличалась от обычного домашнего косметического ремонта.
Следаки - в основном молодые ребята и девчонки - освобождали нам
квартиры по очереди. Даже мебель не выносили - двигали из угла в угол. В
наспех освобожденных помещениях тут и там валялись папки со старыми
делами. Но больше всего поражало количество валяющихся беспризорно
вещдоков с бирками. Ножи, топоры, стартовый пистолет, затвор от
винтовки, пакетики, конвертики… Когда мы обратили на это внимание одного
из следаков, он повел нас в соседнюю квартиру, где переоборудованный под
кладовку совмещенный санузел был под потолок завален таким же барахлом.
По отработанным делам, - объяснил следак, вещдоки должны вывозить и
уничтожать со временем. Но никому это на… не нужно.
Работали мы вчетвером. Было весело и ненапряжно. Никто не стоял над
душой. То и дело к нам вламывались посетители прокуратуры. В зависимости
от контингента мы или посылали их по адресу, или говорили что-нибудь
типа, что прокуратура переехала, а здесь теперь будет дом терпимости.
Один мужик, помню, спросил: а какая, мол, разница?
Примерно с часу до трех прокуратура вымирала, сотрудники расходились на
обед. Ну и мы, переодевшись в цивильное, шли в ближайший гастроном,
брали бутылочку (не ради пьянства, что такое поллитра на четверых
мужиков?) и садились обедать. Не чем Бог послал, а что собрали жены.
Вот в один из таких моментов и вломилась к нам растрепанная и зареванная
женщина лет сорока примерно с криком: «Да в конце то концов, кто нибудь
найдет управу на этого изверга!? »
Увидев некоторое несоответствие в обстановке, накрытый стол и четверых
жующих мужиков, женщина слегка охолонула. А мы сидели, разинув набитые
рты.
Первым пришел в себя Ефимыч. Самый старший из нас, выполнявший роль
негласного бригадира, отставной военный, закончивший службу в звании
полковника, не помню каких родов войск. Мужик до ужаса представительный.
Если не в спецовке, то без костюма и галстука я его не видел.
Ефимыч женщину усадил, сказал: «Вы успокойтесь. Выпейте вот» И налил ей
полстакана водки. Говорил Ефимыч всегда веско. Женщина водку махнула и
сидела с круглыми глазами, совсем уж обалдев от такого приема в
прокуратуре.
А Ефимыч говорит: «Вы не обращайте внимания. У нас, видите, ремонт
небольшой. Рассказывайте»
И женщина сквозь слезы рассказала обычную историю. Пьет. Бьет. Не
работает. Деньги отнимает. Жаловалась в милицию. Бесполезно. Участковый
ничего сделать не может. Дети плачут. Их тоже лупит. А сегодня грозился
убить. Побежала к вам. Что делать?
«Что делать? - говорит Ефимыч. Пишите заявление. Сейчас я вам бумагу
дам, ручку. А там следователь, кому поручат, будет разбираться»
И в это время в подъезде раздается топот и крик пьяный: «Где эта сука? В
прокуратуру на меня жаловаться? Я те покажу…» И вваливается крендель.
Обычный синяк. Руки в наколках. За спиной ходки три по мелочи. По зоне
таких мужики бушлатом гоняют. А тут - герой. Статьи на него нет. УК он
лучше прокурора знает. И буреет от безнаказанности. И портит жизнь
окружающим по мелочи. А ближним от него житья нет. История и персонаж,
действительно, обычные.
С ходу, не обращая внимания на нас, наезжает на тетку: «А ну-ка, пошла
домой, курва! Я те покажу! …» Ефимыч встал меж ними, говорит:
«Гражданин, вы успокойтесь, присядьте, сейчас мы с вами побеседуем» Мы
тоже напряглись. Тот орет: «Не о чем мне с вами беседовать! » Но на стул
сел. Развалясь, нога на ногу, пальцы демонстрирует. Тетка в углу жмется.
Ефимыч ей говорит: «Вы домой сейчас идите, а мы с супругом вашим
побеседуем»
Тетка бочком-бочком, и выскользнула в дверь. Ефимыч садится за стол
напротив кренделя и начинает воспитательную беседу. Говорит уважительно.
Что ж, мол, вы, гражданин, ведете себя так? Жену бьете? Не работаете?
Нехорошо это. Не по мужски.
Тот только ухмыляется фиксато. «Ты, - говорит, начальник, кончай меня
лечить. Или говори конкретно, какие ко мне претензии, или я пошел.
Только нету у вас на меня статьи» И вообще, пошли вы, типа, на…
Послать Ефимыча - это надо быть полным отморозком. Ефимыч говорит:
«Статьи действительно нет. Поэтому мы для начала ограничимся
профилактическими мерами» Потом встает, снимает пиджак, вешает
аккуратно, и сменив любезный тон на свой обычный, командует: «Штаны
снять! »
«Ч-ч-его-о-о!??? » - обалдел крендель.
«Штаны, говорю, снимай! » говорит Ефимыч и достает со шкафа собачий
поводок, тоже вещдок с биркой. То ли душили им кого, то ли нашли на
месте преступления. Короткий, кожаный, жесткий, плетеный косичкой.
Хороший поводок. И нам кивает, а нас уже просить не надо - так достал
этот персонаж. Помогли ему штаны снять, перегнули через стол.
Ефимыч говорит официально: «Внимание! Гражданин Похуймнекактвояфамилия.
За регулярные издевательства над женой приговариваетесь к порке» И давай
его по голой жопе поводком охаживать.
Тот, конечно, не молчал. Орал сначала «Да вы что, охуели!?», «Права не
имеете!», вертелся и вырывался. Но куда там. Потом просто выл.
Когда Ефимыч запыхался и рубашка под мышками потемнела, спросил: «Ну,
молодой человек? Прониклись? » Услышав в ответ: «Суки рваные! » передал
поводок Сереге со словами: «Сережа, продолжай»
Первый, и дай Бог последний раз я с таким удовольствием участвовал в
коллективной экзекуции.
Экзекуцию прекратили, когда пассажир натурально заплакал. Вместо
крутого, как вареные яйца кренделя плакал обычный мелкий шкодник со
спущенными штанами. И доканала его видимо не сама порка, а непонимание
сути происходящего. Ну, то, что в ментовке бьют, это понятно. Но чтоб в
прокуратуре пороли? Это было выше его понимания.
Когда клиент, шмыгая носом, с горем пополам надел штаны, Ефимыч произнес
прощальную проникновенную речь. Держа его за воротник и глядя в глаза,
сказал: «Я тебя, гнида, если не успокоишься, каждый день буду сюда
приводить и пороть. Срать стоя будешь. Тебе турьма раем покажется» И
отпустил.
И все. Пришлось нам, правда, взять в этот день еще бутылочку
антидепрессанта.
А, нет! Не все. На другой день, или через день заглянул к нам прокурор.
Мы как раз линолеум достилали. Посмотрел, заценил. «Не слишком ли темный
линолеум? » говорит. Ефимыч ему отвечает, мол куда светлее? У вас
посетители, не будете же каждые пять минут подтирать. «Да, да…» -
говорит как-то рассеянно прокурор. «Вы профессионалы, вам виднее» Потом
вскинулся как-то, будто чего вспомнил: «Тогда и вы уж, пожалуйста, в
правосудие не лезьте. А то, бегает, понимаешь, какой-то кадр по всему
городу, демонстрирует всем голую жопу, и говорит, что это его в
прокуратуре отхерачили! Смех просто… Но хулиганить вроде перестал…» И
пошел себе…

У меня есть знакомая, а у неё есть сестра. Галя. Знакомая нормального
роста, а сестра - маленькая. Ну, совсем маленькая. То есть карлик. Но
они не любят, когда их так называют, а любят, когда нзывают просто
маленькими.
Ей лет под тридцать, и она работает часовым мастером. Очень хороший
мастер. Да и человек неплохой.

А у них, у маленьких, у них своя тусовка. Междугороднего масштаба. Их же
не так уж и много, и они общаются там между собой, переписываются,
дружат, и ездят друг к другу в гости.

И вот как-то Галю пригласили на свадьбу, к друзьям, таким же маленьких.
Ну, она купила подарки, собрала чемодан, и поехала.

Здесь-то мы её проводили, конечно, и на поезд посадили. Там её тоже
встретили. Свадьба закончилась, её обратно на поезд посадили. Ну а мы уж
тут приготовились встречать. Поезд приходит ночью, транзитный, стоит три
минуты.

И вот на обратном-то пути приключилась с ней такая беда.

Она днём когда в поезд-то села, ей попутчики по купе чемодан-то наверх
забросили. Потом все спать легли. А ночью она просыпается, за полчаса до
прибытия, а в купе ни-ко-го. Все сошли.
А чемодан там, наверху, в багажном отсеке.
Что делать?
Будить проводника.
Оделась, побежала. Проводника нету. Вагон спит.
Побежала обратно.
Смотрит - в соседнем купе дверь приоткрыта.
Заглянула - спит мужик на нижней полке.
Она давай его трясти. "Дяденька! Дяденька! Помогите христа ради чемодан
сверху снять!"
Мужик глаза открыл, смотрит на неё ошалело, и говорит "Да сниму я
чемодан! Ты с коленей-то встань! Что ж мы, совсем звери?!"
Когда мужик понял, что никто перед ним на коленях не стоит, прибалдел
ещё больше.

Короче, когда поезд подошел, на перрон (низкая платформа) спустился
огромный, метра под два, мужик в трусах, в одной руке чемодан, подмышкой
наша Галя. Осторожно опустил её на землю, погрозил нам пальцем, и
хриплым сонным голосом говорит:
- С ума сошли, одну её отпускать?
И полез обратно в вагон.

Давненько это было. В те времена, когда народ получил свободу выбора,
где им сажать картошку, и москвичи рванули скупать по дешевке брошенные
дома в деревнях Тверской, Рязанской, Калужской и других ближних
областях.
Купили и мы домик в Тверской губернии. На машину денег не осталось,
поэтому добираться приходилось ЖД транспортом. В основном электричками.
Ох, что творилось на вокзалах! Не знаю, как сейчас, давно не был.
Ну вот, суббота. Ленинградский вокзал. Народу в ожидании электрички
11.40 на Тверь как комаров на болоте. Огородники, рыбаки, байдарочники,
студенты, бомжи, мама не горюй! Мне до Твери, там пересадка и дальше.
Затарился я капитально. Велосипед, рюкзак и собака. Не болонка. Дог.
Стою я и грустно размышляю, как буду со всем этим хозяйством
пробиваться в вагон. А ведь еще и посидеть хочется. Ехать-то три с
лишним часа только до Твери.
Смотрю, рядом молодая симпатичная мамаша с двумя детьми лет примерно
пяти и семи, с чемоданами. Явно не москвичка. Потому что глаза у нее
заклинило в распахнутом положении навсегда от впечатлений. Детки
трескают мороженое, а мамаша, чувствую, терзается той же мыслью, что и
я. Как сесть с этим табором? Ну, я и подкатил к ней с предложением
объединить усилия. Я, говорю, возьму рюкзак и мальчика вашего, сяду,
место займу, а потом мы с вами уже затащим все остальное. Сказано -
сделано. Сели мы удачно. Занял я крайнее «купе». Народу битком, но
желающих нас потеснить особо нет ввиду лежащей в проходе догини Даши без
намордника. Коммуникабельные дети за «погладить собаку» быстренько
выложили, что едут они в Калашниково (часа полтора от Твери в сторону
Питера) к бабушке. Едут из Тюмени, где их доблестный папка продолжает
повышать благосостояние семьи добычей нефти и подтянется позже. Ну и
зашибись! Мне еще дальше этого Алкашникова, значит, в Твери будем
действовать по отработанной схеме. Уже хорошо.
Девочка, младшенькая, по странному совпадению тоже Даша, захотела
писать. Мама ей - потерпи. А чего терпеть? Лучше не будет. Идите,
говорю, на перрон, и не стесняйтесь. Здесь сейчас как на передовой.
Сходили они удачно, возвращаются. Минуты три до отправления осталось.
Слышу - рев. Даша споткнулась и уронила сандалик между перроном и
вагоном. Мама говорит - наплевать. А Даша сопли по щекам размазывает:
новенькие сандалики, только купили! Ну, ее можно понять. Выскочила
маманя посмотреть, нельзя ли как нибудь сандалик достать, тут-то двери и
закрылись.
Я в окошко вижу проплывающее мимо изумленное лицо. До-о-олго помнить
буду.
Про стоп-кран я даже не думал. Какой смысл? Пока доберешься до него,
пока народу объяснишь, - руки оторвут.
Едем. Прокачиваю в мозге варианты. Сойти где-нибудь? А смысл? Сойти и
вернуться? И чего? Сдать детей и багаж ментам? Вариант. Но сколько из
меня менты душу будут вынимать? И через сколько мама с детьми
встретятся? Еще бы знать, что в голове у этой курицы. Так, про эту
ворону без вещей, денег и документов, которая осталась на перроне в
Москве, вообще не думать! Сама пусть выпутывается! Доехать до Твери и
оставить детей там? Хорошая мысль. Но где Тверь, там и Калашниково. Я
знаю пункт их назначения. И она знает, что я знаю. Если у нее в голове
не совсем труха - определится. Решено! Едем до Калашниково!
Так! Теперь дети. Даша орет. Это нормально. Надо бы их как-то различить,
а то откликаются обе. Значит, собака останется Дашей, а эта будет
Дарьей. Очень хорошо! Публика окружающая косится и шушукается. Насрать
на публику! А вот парнишка, Коля, мне не нравится. Очень спокойный
какой-то. Не ревет, не требует повернуть поезд. Не суетится. Смотрит мне
в глаза и говорит: "Дядя! Вы ведь нас не бросите?" О, Боже! Чуть слезу
из меня не вышиб.
Много хорошего я про этого пацана про себя потом сказал. Такой сибирский
мужичок. Семь лет. Успокоил сестру. Без сюсюканья. Сказал: хватит
реветь, та и притихла. Да, серьезно в этой семье поставлен вопрос
непререкаемости мужского авторитета. Накормил всех нас, четверых,
булочками, напоил минералкой. Достал из кармана сумки билеты, документы,
деньги, отложенные видимо на дорогу от основной суммы, отдал это все мне
и уж окончательно расслабился.
Один раз за всю дорогу я чуть было не смалодушничал. Идет по вагону
милицейский патруль. И смотрю, бабка ряда через три от нас тормозит их и
начинает чего-то втирать. На нас косятся. Ну и ладно, думаю. Значит,
судьба. А Коля это дело просек и говорит: я в милицию не хочу. Так. Ваши
документы! Вот наши документы. Куда следуем? В Калашниково. Это ваши
дети? Мент, ты же видишь, что это не мои дети. Я их сопровождаю. А вот
нам гражданка сказала, что у них мать отстала от электрички. Да нет,
мать их (иху мать!) нас провожала. (Хорошо, что я не стал дергаться и
орать, когда электричка тронулась). Сама осталась в Москве. Будет позже.
Ты чего хочешь-то, мент? С вами пройти? Хорошо. Тогда вот бери
велосипед, рюкзак, два чемодана, собаку, девочку (не дай Бог разбудишь)
и пошли. А сам про себя вспоминаю, есть у нас в УК уже статья о
кинднеппинге или нет еще? И тут Коля говорит: "Дядя Андрей, я писать
хочу!" Это произвело на ментов впечатление. Почесали они тыквы и
свалили.
Повел я мальца в тамбур. Чего ж, говорю, ты дяденек милиционеров не
любишь? А от них, говорит, пахнет всегда плохо - водкой и носками.
Так. Тверь. Конечная. Чемодан раз, мамина сумка, Даша, чемодан два,
Дарья, велосипед, рюкзак, Коля замыкающим. Е-мое! Дарья в одном
сандалике. Нехорошо по чужим вещам лазить, а что делать? Коля, ищем
обувку. Нашли. Люди добрыи-и-и-и! Сами мы не местныи-и-и-и! Помогитя,
кто чем моге-е-ет! А именно - перебраться на другой перрон, где
электричка на Бологое. Ну, людьми добрыми наше отечество не оскудеет.
Лишь бы чемоданы не спиздили. Но я не представляю, кто тут может бегать
быстрее Даши. С чемоданом. Помогли нам три солдата - срочника. Мы
отблагодарились сигаретами и пивом. Все довольны. Ура! Едем дальше!!!
Калашниково. Хорошо, что мы озаботились сесть в первый вагон. Так! Коля,
вперед! Тормози локомотив, что б нам сгрузиться успеть. Ну, до чего
толковый пацан! Дарья, мамина сумка, велосипед, рюкзак, чемодан раз,
чемодан два, Даша последней, у нее, если отстанет, телефон и адрес на
медальоне выбит, а в обиду она себя не даст. Все!!! Коля! Отпускай
паровоз!
Сели на травке. Чувствую, устали все. Я и сам бы прилег и задремал.
Часов шесть уже в дороге. А сколько они еще от своей Тюмени ехали? Так!
Не ныть! Я капитан этого непотопляемого судна. Коля - боцман. Дарья
будет штурманом. Даша - лоцманом. Понюхает Дарьину ножку и приведет нас
прямо к бабушке. Всем молчать! Капитан думать будет.
А чего думать? Два варианта. Сидеть и ждать маму-ворону. Раз. И
попробовать найти бабку. Два. А как? Двинуться со всем скарбом и
спрашивать у каждого, не живут ли внуки в Тюмени? Не такое уж и большое
это Калашниково. Тыщь пять населения. За неделю управимся.
Так! Экипаж, слушай мою команду! Боцман пойдет и найдет мне кусок мела,
известки, или на худой конец кирпича. Штурман завязывает лоцману бантики
на всех местах. Лоцман это терпит и бдительно охраняет такелаж. Капитан
уходит в разведку.
Через пятнадцать минут я знал, где живет бабушка. А так же с кем, какую
держит скотину, что сегодня с утра топила баню, а Пашке ейному на
прошлой неделе набили рожу. И правильно.
Вечером, когда мы сидели в летней кухне и уплетали клубнику с молоком,
прижимая к груди сандалик появилась мама-ворона. От нее за версту пахло
валидолом, корвалолом и настойкой валерианы.
Потом она сказала, что нисколечко не волновалась. Почему-то сразу
решила, что я порядочный человек, детей никуда не сдам и довезу их до
Калашниково. И заплакала один раз всего только. Когда, подъезжая к
Калашниково, увидела огромную надпись во весь перрон кирпичом по
асфальту: "МАМА!!! МЫ УШЛИ ИСКАТЬ БАБУШКУ!!!"

У меня когда офис на Дзержинце был, я каждый день на работу и обратно ходил мимо супермаркета. Ну, такой, знаете, типа торговый центр, на первом этаже гастроном, на втором павильончики всякие. А под лестницей на второй этаж притулился малюсенький киоск, корма для животных. Ничем совершенно не примечательный, кроме одного. Там, возле окошка, стояла обувная коробка, на которой от руки было написано - "На обед Василию". Или "Васе на еду", по разному. Коробки потому что ветшали и менялись, менялась и надпись. Не менялся только сам хозяин коробки. Который сидел тут же, внизу.

Это был такой большой черный угрюмый кот. Целый день он сидел под своей коробкой. Но не просто сидел, нет. У Васи была забинтована передняя правая лапа, с когтей по локоть, и когда кто-то шел мимо на второй этаж, он эту лапу вытягивал перед собой, наклонял голову набок, и жалобно глядел в глаза прохожему. Вид его при этом менялся разительно! Как у опытного рецедивиста на суде. Из мрачного мерзавца он моментально превращался в такую жалкую пусичку.

Надо ли говорить, что при таких раскладах Васина выручка за день значительно превышала оборот самого киоска? Я однажды ради любопытства заглянул в коробку. Знаете, мелочи там не было. Васе подавали щедро.

Сперва, наблюдая за Васей, я решил, что это кот продавца киоска. Оказалось нет. Киоск закрывался, продавец шла своей дорогой, а Вася своей. Скорей всего это был просто дворовый блудный кот. Всё свободное от работы время, пока торговый центр был закрыт, он блондился по окрестностям. Однако каждый день, ровно в половине девятого утра, он садился у дверей магазина и ждал открытия. И повязка на его лапе сияла белизной.

Я наблюдал эту бестию практически каждый день в течение двух лет. Лапа конечно у него была абсолютно здоровая, и в свободное от сердобольных взглядов время он пользовался ею как все прочие сородичи. За исключением одной особенности. Где бы Вася ни находился, что бы ни делал, ковырялся ли в помойке, драл ли зазевавшуюся муську, но стоило ему заметить на себе человеческий взгляд, как он тут же бросал всё, садился, вытягивал перед собой забинтованную лапу, смотрел прохожему в глаза, и вид его становился жалким и няшечным.

Но! Если вы один раз прошли мимо и ничего не положили в коробку, вы становились для него пустым местом. При виде вас он уже не тянул лапу и не делал жалкий вид. Он вас просто не замечал. Он помнил всех. Я не встречал в жизни другого живого существа, умевшего так наглядно продемонстрировать, что вас не существует. Неприятное, знаете ли, ощущение. Когда вы вроде есть, а вас нет.

Ну вот. А потом помещения на втором этаже выкупил банк, и торговлю оттуда убрали. Киоск с едой для животных перекочевал на два квартала к центру. А Вася пропал. Не сразу пропал, нет. Ещё какое-то время он каждый день, с половины девятого, стабильно занимал своё место у двери. И ждал открытия. Но дверь не открывалась. Васю конечно подкармливали продавцы из гастронома. Но идти туда он категорически не желал.

Не желал он и перебираться на новое место. Продавщица из киоска жаловалась.
- Я его три раза забирала! И коробку ставила! Не сидит, зараза! Хоть привязывай!
Конечно ей было печально. Такой кусок дневной выручки ушел мимо кассы.

А потом Вася совсем пропал, и я про него забыл.
Пока где-то спустя наверное уже год не заехал случайно на заправку на Старой Ярославке.
На пустой заправке прямо под окошком кассы сидел большой черный угрюмый кот. С забинтованной лапой. Правой передней.

- Вааааася! - радостно сказал я. - Так вот ты где, каналья! На работу устроился?

Вася продемонстрировал полное отсутствие меня в окружающем его пространстве.

- Ааааа! Помнишь меня, сукин кот! - засмеялся я Васиному злопамятству, но нисколько не расстроился.

Получив в кассе сдачу, отделил пятидесятирублёвую купюру, сунул её Васе под нос, и со словами

- Вот! Смотри!

демонстративно положил в стоящую возле окошка кассы пластиковую коробку с солидной надписью - "ДЛЯ КОТА"

Вася и ухом не повёл.

- Ну и ладно! - сказал я, развернулся, и пошел своей дорогой.

- Мрряяяуу! - внезапно раздалось сзади.

Я удивленно обернулся.

Вася сидел, протягивая ко мне свою забинтованную лапу, и вид у него был такой жалкий и несчастный, что хоть плачь.

* * *
P.S.
После того, как я опубликовал эту историю в жэжэ, пришел вот такой комментарий.

"Здравствуйте! Я случайно прочла Ваш рассказ, и решила написать про Васю.
Знаете, я работала кассиром на АЗС, про который Вы пишете. Сейчас правда сижу в декрете.
Вася умер примерно год назад, мы все так переживали. Мы привыкли к нему, он жил у нас на АЗС, его все любили, и сотрудники, и водители, кто постоянно у нас заправляется.
А из тез денег, которые он "зарабатывал", мы не брали себе ни копеечки, что бы кто чего не подумал. Мы на них покупали кошачью еду, и отдавали женщине, которая кормит неподалеку бродячих кошек и собак. Мы не давали ей денег, а сами покупали корм. А "зарабатывал он немало. Так что Вася кормил не только себя, но и многих своих собратьев.
Земля ему пухом. Спасибо Вам за Ваш рассказ."

Такие дела.

У нас возле супермаркета стоит ряд павильончиков. Хлеб там, овощи, мясо, и т.д. И есть один, где делают пиццу. И на этом павильончике висит здоровый такой баннер, на котором изображены практически в натуральный человеческий рост две пиццы. Они как-то мудрёно по-иностранному называются, я не помню.

И вот однажды какие-то хулиганы, а может это были конкуренты, под покровом ночи нарисовали на одной пицце мух, а на другой таракана. Да так искусно нарисовали, суки, что мухи с тараканом выглядят натуральнее и красивше самой пиццы. Расчет вероятно был на то, что мухи и тараканы отпугнут клиентов.

Хозяин сперва хотел баннер заменить, но пока собирался, мухи с тараканами неожиданно приобрели коммерческий смысл и маркетинговое значение. Теперь посетители, вместо того чтобы ломать язык мудрёными иностранными названиями, при заказе просто говорят: "Мне одну большую, с мухами, и две маленьких, с тараканом".
И всем удобно.

Я учился в восьмом, когда в школе организовали кинокружок. Для провинциального городка с населением десять тысяч это было круто. Как звали руководителя я честно говоря уже не помню. Вроде Дмитрий Михайлович. Неважно. Промеж себя мы его называли "Этодело". "Это дело" было его любимой присказкой. "Это дело мы вставляем вот сюда, а это дело просовываем вон туда". У него была довольно своеобразная манера обучения. Всё что он показывал, он будто сам делал в первый раз. "Так. Поглядим, как это дело тут крепится. Володя, посмотри. Вроде правильно, да?" Этодело был "химик". Не химик в смысле учёный, а "химик" в смысле человек, которому самый гуманный в мире суд заменил срок пребывания в колонии исправительными работами на стройках народного хозяйства. То есть "химией". Как он попал в школу? Вроде у кого-то из учителей муж служил в спецкомендатуре, где Этодело был на хорошем счету. Водку не пил, осуждён был по какой-то хозяйственной статье, и на досуге увлекался любительской киносъёмкой. А что делать? Где ещё брать кадры, если треть городка сидит, треть готовится сесть, а треть охраняет одних от других? У нас в старших классах, к слову, производственное обучение вёл прораб с зоны. И он неоднократно заявлял, что с зеками работать намного проще и спокойней, чем с десятиклассниками.

Поначалу от желающих взять в руки кинокамеру и последовать непростым путём красноармейца Некрасова отбою не было. В кружок записалось человек сто. И немудрено. Во времена, когда "Советский Экран" выходил двухмилионным тиражом, и на почитать его в библиотеке стояла очередь, приставка "кино" имела магическое свойство. Директрисса предложила установить вступительный ценз на основании поведения и успеваемости. Но Этодело категорически возразил.
- Записывать будем всех желающих.
- Как же вы справитесь?!
- Не волнуйтесь, я справлюсь. - коротко ответил тот.
Он был не так прост, как казался, этот мужичек.

Уже после первого занятия количество участников кружка сократилось втрое. Скучные лекции по физике, оптике, и химии, схемы и формулы на доске, непонятные термины в тетради, всего этого слава богу хватало и на уроках. К третьему занятию осталось человек двадцать. Я высидел просто потому, что увлекался фотографией, и мне было интересно. На пятое занятие пришло двенадцать человек. Этодело обвел нас взглядом, пересчитал, отложил в сторону мел, и сказал:
- Ну вот теперь нормально. Можно, это дело, и начинать.
А уже через месяц человек с кинокамерой стал непременным атрибутом всех школьных мероприятий. Наши фильмы из школьной жизни пользовались бешеной популярностью и собирали аншлаги. Этодело был хорошим руководителем. Как-то он умел ненавязчиво так организовать процесс, что каждому находилось занятие по душе, и никто не сидел без дела. То, что он не был профессиональным преподавателем и педагогом, добавляло нотку доверительности в наши отношения. Короче, нормальный был мужик.

А закончилось всё довольно неожиданно и печально. Приближался новый год. В последний день перед каникулами учителя как обычно, распустив учеников и закрыв школу изнутри, устроили вечеринку. И хотя Этодело не был членом педагогического коллектива, его пригласили. "В обнимочку с обшарпанной гармошкой". Кому-то же пришла в голову эта безумная затея - запечатлеть сие мероприятие на киноплёнку. Которая потом долго ещё пылилась в лаборатории в коробке с надписью "Новый год". После каникул про неё никто и не вспомнил.

Спустя какое-то время, уже ближе к весне, мы наконец закончили монтировать фильм на тему новогодних школьных утреников и огоньков. Определили время премьерного показа, сделали анонс. В зале было не протолкнуться, сидели на головах. Под нетерпеливый гул публики погасили свет, и начали кинопоказ. Кто перепутал плёнки, так и осталось тайной. Наверное в суматохе кто-то схватил не ту коробку. Новый год и новый год. Когда на экране пьяненькие учителя под беззвучную музыку стали непедагогично дёргаться и гримасничать, публика взвыла. Публика неистовствовала. Оператора, который попытался прервать несанкционированный кинопоказ, оттащили от аппарата. Коллапс наступил на эпизоде, где пьяный физрук с пьяным завучем прыгали наперегонки вокруг ёлки в мешках.

Конечно, разразился скандал. Нашу самую громкую премьеру объявили грязной провокацией. Все плёнки изъяли, лабораторию опечатали. И кружок прекратил своё недолгое существование. Только физрук за нас и вступился. Он сказал на педсовете, посвященному этому происшествию.

- Да ладно вам! Нормальное кино. Скажите ещё спасибо, что звука не было!

Про деда своего я, к сожалению, мало что помню и знаю. Так, общие факты
биографии. И несколько историй.
В первую мировую деда мобилизовали. Воевал в кавалерии. Вся жизнь у него
с лошадьми связана. Дезертировал. Я так понимаю, смута в войсках тому
виной. Потому что дед был не робкого десятка и Георгиевским кавалером к
тому времени. Прятался от жандармов в русской печке. То отдельная
история. Потом революция, гражданская. Воевал у Щорса ординарцем одно
время. Потом крестьянствовал и заведовал чем-то типа конефермы. В
Отечественную практически с первых дней на фронте. Вместе со своими
лошадьми. В сорок третьем пришла похоронка. Бабка поубивалась, а
четверых сыновей надо было доводить до ума. Пятый, старший, уже воевал.
В сорок пятом, в начале весны, пришла еще одна похоронка на деда.
Решили, что ошибка. Но на всякий случай еще раз отплакали.
А в сорок шестом вернулся сам. С Германии, с оккупационных войск. Привез
патефон. Радовался, что не попал на Дальний Восток. И что бабка его
дождалась несмотря на две похоронки. Похоронки по пьянке торжественно
спалил на костре во дворе дома. Устроив общедеревенское шоу. С песнями и
плясками. Жаль. Награды свои, ордена, медали, держал (сказать «хранил»
язык не поворачивается) в деревянном ящике в мастерской. Вперемежку, и
царские, и советские. Давал внукам поиграться с «цацками». Без пиетета,
вообщем, относился. Бабка следила, чтоб ничего не растеряли. А, все
равно, половину похерили.
Награды своего погибшего фронтового друга хранил отдельно, на бархатной
подушечке, в комоде. Внукам даже заикаться про них не велено было. По
праздникам, выпив, доставал, показывал, в руки не давал.
Был у него перед тем дружком должок. Должен он был, по их взаимному
уговору, в случае смерти разыскать и удочерить его ребенка. Очень его
этот долг тяготил. Разыскать в то время по детдомам осиротевшего
ребенка… Разыскал. И удочерил. И вырастил. То тоже отдельная история. О
том, что тетка моя любимая, несмотря на отчество, мне по крови совсем не
родная, я узнал, уже будучи взрослым.
После войны опять стал заниматься своими лошадьми.
Потом, уже на пенсии, все равно работал конюхом. Не мог без лошадей. Как
рассказывают, с лошадьми и про лошадей говорил намного больше, чем с
людьми и про людей.
Ну и вот история.
Была у него в конюшне кобыла. В хозяйстве бесполезная совершенно.
Своенравная, необъезженная, неуправляемая, цыганских, что ли, кровей. Ни
пустить на колбасу, ни продать дед ее почему-то не давал. Авторитет его
в конюшнях, несмотря на должность конюха, был непререкаем.
Кобылка забеременела и ожеребилась. Жеребенок обещал быть добрым конем.
Повел их дед как-то вечером купать на реку. Кобылу и жеребенка. Привязал
жеребенка на берегу - искупал кобылу. Потом привязал кобылу и повел
жеребенка. Не знаю, почему не вместе.
Прожил дед всю жизнь на реке, а плавать так и не научился. И реки
форсировал, держась за коня. А тут жеребенок малой. То ли в яму дед
попал, то ли что. Стал тонуть. Ухватился за жеребенка. А тот и сам уже
из последних сил ноздрями пузыри пускает. Сносит их к середине. Сам бы
утонул и жеребенка утопил. Кричи - не кричи, если близко никого нет.
Как кобыла справилась с коновязью? Как-то справилась. Бросилась в реку.
Стала выталкивать их к берегу. Вытолкала. Километра за два ниже по
течению. Дед, хоть и был практически без сознания, так в жеребенка
вцепился, что долго потом не мог руку разжать. Свело. Говорил, что когда
пришел в себя, долго боялся открыть глаза, ожидая увидеть архангела
Гавриила. Когда открыл, - увидел склоненную лошадиную морду.
А народ, кто слышал крики с реки о помощи и побежал туда, уже доложили
бабке, что дед утонул. Одежду с берега принесли. В очередной раз
скончался, короче. Пока его часа через три не привезла на себе
необъезженная (!) кобыла. Еле живого. В трусах. Но веселого.
После этого что бы кто-то словом, или, упаси Бог, делом, обидел кобылу…
Лучшее стойло, лучшее зерно, сахар с руки… Они и умерли с дедом,
говорят, чуть ли не в один день. По крайней мере, если и разминулись, то
немного.

Лишний шурупчик

Собирали со шкетом мебель, остались какие-то запчасти.
Долго искали, куда их можно вкрутить, не нашли и плюнули.
Про лишние шурупчики и прочие болтики вообще есть много всяких баек.
У нас в садике, когда на лето сборные группы формируют, была такая история.

Первый день, у воспитательницы дети из трёх групп. Есть свои, но в большинстве чужие. Вечером всех разобрали, один ребёнок остаётся. Сидит играет в песочнице. Воспитательница на веранде. Начинает волноваться.

- За тобой кто должен прийти?

- Папа!

Ну, папа так папа, сидят дальше.
Папы нет.
А всё, садик пустой уже, один охранник, и спросить не у кого. Пошла, взяла списки, где телефоны родителей, чтоб позвонить. Спрашивает.

- Тебя как зовут?

- Петя Смирнов!

Она все списки перешерстила. Нет такога ребёнка в списках, хоть ты тресни!
И что делать? Был бы понятный ребёнок, забрала б домой, и дело с концом. А тут?
А этот главное сидит, играет как ни в чем ни бывало.
Обычно, если ребёнка долго не забирают, у него истерика, а воспитатель его утешает. А тут всё наоборот. Ребёнку хоть бы что, а воспитателя уже колбасит не по детски.

- Ну и где твой папа!!!

- На работе.

- И когда он за тобой придёт?

- Он не придёт.

- ПОЧЕМУ???

- Он футбол смотрит. Он когда футбол смотрит, его лучше не трогать.

- Он что, на работе футбол смотрит?

- Ну да, на работе.

- Это что ж такая за работа, что там футбол смотрят?

- Он охранником работает.

- Где?

- В детском саду.

- В КАКОМ???

- Ну, тут... В этом саду. В вашем. Он сказал "Исчезни с глаз, и чтоб до конца футбола я тебя не видел!". Вот я и сижу. А вы почему не уходите? Эх! Вас наверное тоже до конца футбола из дому выгнали...

Помирает старый немец.
Это не байка, не анекдот, это на самом деле у нас в деревне было.
Жил у нас в деревне немец, я про него вроде даже что-то рассказывал.
И вот за восемьдесят уж ему, и вроде так-то ничего ещё, крепкий, а с головой уже не особо. Заговариваться стал, потом память терять, а потом и совсем слёг. Доктор посмотрел, и сроку дал совсем немного. Неделя, две от силы. Ну, родственники съехались конечно все, близкие, дальние, сыновья, внуки. Даже тот который давно в Америке, и тот прилетел. А у немца минуты просветления всё реже, уже и не узнаёт никого, то он воюет опять, то на зоне лес валит, то на МТС трактора чинит. И вот в одну из редких минут возвращения в реальность он вдруг говорит.
- А где это Пашка Горелов, что-то я давно его не вижу?
Родственники весьма удивились такому вопросу. Даже не сразу сообразили, про кого речь. Потом вспомнили. Ну да, был такой мальчишка в деревне, даже с кем-то из сыновей в параллельном классе учился. Жили вроде эти Гореловы через три дома. Вроде кто-то из них и сейчас там живёт. Только никогда никаких даже похожих на близкие отношений меж их семьями не было, едва знались. А Пашка, тот вобще сразу после школы умотал куда-то учиться, и так больше и не вернулся. Вроде говорят, в Москве инженером устроился, но правда, нет ли, кто знает?

А немец знай талдычит своё - подать мне сюда Пашку, и всё.
Ну, дело попахивает последней волей умирающего, стали выяснять. Адрес нашли, телеграмму дали, пригласили на переговоры. Алё-алё! Павел Афанасьич, христом богом, мы вам что хотите, мы вам дорогу оплатим. Ну, тот тоже обалдел слегка, но все же люди, все человеки, да и любопытно, что это старику за каприз в могилу глядя в голову ударил. Говорит - только на день если, конец квартала, очень много работы.
И приезжает. Ну, его конечно на вокзале как дорогова гостя, встречают, в такси сажают, везут к деду.
Входит он, здрасьте-здрасьте, как поживаете, вот он я приехал, как просили.
Дед его узнал. Эко, говорит, ты вырос. Важный стал, в галстуке! С портфелем! А ну-ка, говорит, помогите встать, что ж я перед таким дорогим гостем как бревно валяюсь, я ведь ещё не помер! Человек из самой Москвы ехал, а я лежу.
Тут конечно подскочили, встать помогли. Стоит немец, на клюку свою опирается, говорит Пашке, - ну-ко, подойди. А все значит стоят тоже, дыхание затаили, вот сейчас и откроется страшная тайна. Ну, тот подходит, дед перехватывает свою палку половчее, и обушком Пашке точно в лоб - нна! Тот за голову схватился, а дед говорит - это тебе за фашыста. И со второй руки по уху плашмя - нна. А это тебе за недорезаного.
Тот отскочил, кричит - совсем с ума спятил, старый? Это ты за этим меня из Москвы звал? А сам за голову держится, крепко ему прилетело. Старик - а как же? Мне ведь помирать вот-вот, я всё лежу и вспоминаю, какие долги не розданы. С долгами в могилу неохота. И по всему выходит, вот ты один остался. Теперь значит и помереть можно.
Ну, а вокруг конечно все суетятся, головами качают, полотенце мокрое гостю суют, охают, ахают. Неловко действительно получилось. Ехал человек из Москвы, а ему на вот. Он полотенце ко лбу прикладывает, а сам говорит. - Эко, говорит, ты злопамятный какой, немец! Тридцать лет уж почитай прошло, а ты всё помнишь! Ну чисто фриц недобитый!
Немец - кто фриц недобитый? Я фриц недобитый? Ах ты! Вскакивает, палку наперевес, и за Павликом. Тот наутёк. Бегут по деревне, впереди Пашка, в галстуке, с портфелем, за ним немец, в подштанниках, с клюкой. - Я те, сопляк, покажу - недобитый! Твой батька ещё в штаны ссался, я колхоз поднимал!

И тридцати лет как не бывало.

Ну, потом как-то всё это дело замяли. Старый человек, из ума выжил, что с него возьмёшь.
А немец после этого вдруг взял, и помирать передумал. Родственникам говорит - всё, валите. Нечего тут сидеть выжидать, ничего вам тут интересного больше не будет.
И разогнал всех.
Оклемался, и с головой всё наладилось. И пару лет ещё по деревне коз гонял.

Довелось мне в начале восьмидесятых поработать инструктором по туризму
на одной из многочисленных волжских турбаз. Кстати, почему они
назывались турбазами, а не домами отдыха или санаториями, для меня
загадка до сих пор. Континент там очень был далек от этих «одногорбых
верблюдов», которые «днем и ночью от Карпат и до Курил…» Обычные
отдыхающие.

Жили мы в стандартном щитовом домике, громко именуемом коттеджем, коих
на территории турбазы стояло несколько десятков. Разбросаны они были в
беспорядке среди живописного леса. Жили втроем. Я, еще один инструктор,
Антон, и Леха. Спасатель.
Время, свободное от организации досуга отдыхающих, каждый проводил в
зависимости от собственных пристрастий. Но сводилось все в основном к
двум интересам: выпить и пофлиртовать с отдыхающими.
Антон имел постоянную пассию. Лену, официантку из столовой. Но главной
его страстью все-таки была не она. Если где-то брезжила хоть какая-то
перспектива халявной выпивки, женщины отодвигались для него на второй
план.
Леха, наоборот, использовал любую возможность закрутить романчик.
Отдавался этому полностью и всей душой. Являясь беспросветным
романтиком, в каждую свою очередную пассию влюблялся по уши, чуть ли не
до предложения жениться. Плевать, что длилось это от одного до пяти
дней. Главное же - отношение? Из-за чего терпел постоянные насмешки со
стороны Антона.
Я же, будучи малолетним сопляком, набирался опыта у старших. Кидаясь
поочередно то в одну, то в другую крайность. То беспробудно квасил с
Антоном. То таскался вместе с Лехой за каждой юбкой.

Проблемы, куда вести девушку, когда знакомство достигало нужных высот, у
нас не возникало. К себе, естественно. Чтоб не случалось накладок, у
нас было заведено правило. Если кто-то приводил в номер даму, в окне
рядом с входной дверью вывешивалось полотенце. Как сигнал остальным, что
тут сегодня занято и идите ночевать куда угодно. Никаких особых проблем
это не вызывало. Теплой летней ночью на турбазе хорошему человеку найти
уютный уголок не представляло труда.

История, о которой пойдет речь, началась обычным поздним июльским
вечером. В полумраке турбазовской дискотеки Леха познакомился с
очередной своей страстью на всю жизнь. В основном на ощупь и по запаху.
Потому что неверное освещение танцплощадки не позволяло рассмотреть
подробности. Но Леха верил своей интуиции. Справедливо полагая, что
страшнее его последнего увлечения быть уже ничего не может.
Будучи ужасно сентиментальным, за время работы на турбазе Леха тем не
менее четко усвоил одно: время здесь течет совсем особенно. Двадцать
дней для приехавшего на отдых пролетают как один. И все эти «туристы»,
независимо от предыдущего опыта, «и жить торопятся, и чувствовать
спешат» Поэтому лирические отступления и процедура ухаживания не должна
растягиваться более чем на несколько часов. Иначе твое место достанется
другому.
Поэтому, когда дискотека закончилась, Леха уже вел свою находку к нашему
домику. Выпить чашечку чая. Ну, или показать девушке свою коллекцию
наград за спасение на водах.

В этот злополучный день, часа в три, мы с Антоном вернулись из
трехдневного водного похода, куда водили группу "туристов". По прибытию
на турбазу Антон с компанией новообращенных водников принялись это
событие яростно отмечать.
Я тоже принял участие. Но в разумных пределах. Кому-то ведь нужно еще
было тащить Антона по окончании пирушки.
Пьянка закончилась под вечер, аккурат когда с танцплощадки донеслись
первые звуки музыки. Дотащив Антона до нашего домика, я сбросил с его
кровати матрас на пол возле стены. Во-первых, Антон по пьяни имел
привычку падать с кровати. Во-вторых, на полу было не так душно.
Пристроил в изголовье извлеченный из холодильника бидон с пивом. Все.
Душа моя была спокойна за коллегу, я закрыл номер на ключ и пошел искать
приключений в злачных местах турбазы.

Вернувшись часа через три, с удивлением обнаружил висящее возле двери
белое полотенце. Сигнал. Может, Ленка пришла к Антону, подумал я. И,
пожав плечами, отправился коротать ночь к Сане-бармену. Бар на турбазе
работал до последнего посетителя, а потом можно было спокойно отоспаться
на мягких кожаных диванах. Что я и сделал.
Наутро, вернувшись в номер, застал своих приятелей в растрепанных
чувствах и узнал от них о событиях прошлой ночи.

Когда Леха привел свою спутницу в коттедж, отпер дверь и хотел зажечь
свет, та жарко зашептала ему в ухо «Может не будем свет зажигать? Я
стесняюсь! » Забыла, видимо, что пришла всего лишь взглянуть на комплект
геройских Лехиных награды. Леха не возражал. Внутри было хоть глаз коли.
Леха вывесил дежурное полотенце, чтоб никто не нарушил их идиллию, и
провернул ключ в замке, оставив его в том положении, когда снаружи
открыть нельзя. В качестве дополнительной страховки. О лежащем в углу у
стены Антоне никто не подозревал.
Повозившись немного в темноте, парочка оказалась в Лехиной постели.
И вот, когда пик страсти был уже далеко позади и Леха ворковал
расслабленной подружке о своем обретенном счастье и любви до гроба,
откуда-то снизу, из угла, раздался металлический звук крышки о бидон и
хриплый голос Антона надтреснуто произнес: «НУ ЧТО, ГОЛУБИ СИЗОКРЫЛЫЕ!
ПИВО ТЕПЛОЕ БУДЕТЕ? » Оказалось, что Антон давно не спит и с
любопытством наблюдает происходящее.
Предугадать реакцию девушки не мог никто. Она громко вскрикнула «Ой! »,
вскочила с кровати, и как была, в чем мать родила, выскочила за дверь.
Успев прихватить в качестве одежды только висящее у двери дежурное
полотенце.

Всю оставшуюся ночь, до рассвета, вдрызг разругавшись с Антоном, Леха
лазил по турбазе в поисках сбежавшего счастья. Вспугивая из кустов
многочисленные парочки. Дважды чуть не был бит разгоряченными
кавалерами. Восемь раз был обозван маньяком. Вернулся, естественно, ни с
чем. Извинился перед Антоном. Тот сказал: «Ага! Хорошо что меня не
угораздило предложить вам пива в разгар страсти. Вишь, у нее реакция
какая. Пришлось бы скорую вызывать».

Сели мы втроем и стали чесать репы, как помочь Лехиному горю и обрести
потерянную любовь. Антон успокаивал.
- Да ладно, встретишь ты ее. В столовую-то она ходит? Ну, покараулишь
денек.
- Как? Как? - заламывал руки Леха. - Я ж ее в лицо не знаю!
- Имя? Где живет? Из какой группы? Возраст?
- Не знаю! Мы на танцплощадке познакомились! Лет восемнадцать. Стройная!
- Нормально! Ну хоть какие-то приметы?
- Она! … Она такая! …
- Все понятно. «Тонкая, возвышенная, романтичная». Это мы поняли. У тебя
разве другие когда были? Ладно. Будем исходить из материальных
соображений. Глянь-ка, что там за шмотки от нее остались.
Леха вытащил из кучки вещей джинсы, развернул их и прочел название.
- Джинсы Рифле.
- Райфл, деревня! - поправил его более практичный Антон. - ФирмА.
Практически новые. Семи лет не ношеные. Сто пятьдесят рубликов на
толкучке у барыг. Маечка опять же «маде ин не наша» Ветровка… Купальник…
Ну, в этом я не понимаю. Короче, за такими шмотками она сама притащится.
Ну не дура же она все это оставлять?
- Какой же ты… - споткнулся Леха. Слово «меркантильный» он не знал.
Тогда оно было еще не в моде. - Куда? Куда она притащится? Мы ж сюда в
темноте шли. Сто домиков, и все одинаковые!
- Ты что, ей не представился? Жельтмен хренов. Затащил девку в постель…
Ни ее имени… Ни своего… И он меня после этого развратником называет!
В конце концов у нас родилась идея написать объявление и повесить в
столовой при входе. На самом видном месте. «Девушку, оставившую личные
вещи, просим зайти в номер инструкторов. Домик такой-то» Кому надо,
решили - тот поймет.
Сказано - сделано.
Сидим после обеда. Ждем результатов. Леха изнервничался весь. В
предвкушении встречи. «Она не придет! Она не придет! » - заладил. «Ну, -
говорит Антон - тогда я ее штаны Ленке подарю» «Нет! » «Тогда тебя на
них удавлю! - злится Антон - Пиздострадалец! Сиди и молчи! »
Когда мы уже отчаялись, где-то через час, как гром среди ясного неба,
раздался стук в дверь. Совсем не робкий, надо сказать. «Войдите! »
крикнул Антон, поскольку Леха лишился дара речи.
И в комнату вошла… Вплыла… Как бы поделикатнее описать? Протиснулась
боком. Дама. Лет под пятьдесят. Размеров? Ну… Вот, чтоб вам было
понятнее. Представьте себе Валерию Новодворскую в синеньких шортиках и
маечке-сеточке в мелкий цветочек. Представили? Вот! Со словами «Молодые
люди! Это вы писали объявление? » и вошло это чудо.
Леха сидел на кровати и только поэтому не упал. Но челюсть у него
отвисла и глаза полезли из орбит.
Антон впился зубами в край пивной кружки, что бы не захохотать в голос.
Из глаз его брызнули слезы. Но он быстро взял себя в руки и деликатно
спросил:
- Простите! А это точно - ваши вещи?
На что дама развернула целлофановый пакет и извлекла на свет наше
полотенце. «Ваше? » Мы согласованно закивали. Потом проговорила весь
список оставленных вещей с размерами и торговыми марками.
- Вопросов нет! - сказал Антон и указал ей на тумбочку, где лежала
одежда.
В полной тишине, при абсолютном молчании дама собрала в пакет вещи и
положила на их место наше полотенце. Мы с Антоном, красные от
напряжения, чтоб не заржать, смотрели то на Леху, то на эту диву, и
ждали, что же он предпримет? «Молодая, значит? » - читалось в наших
глазах. «Стройная, лет восемнадцати? » Но Леха был в полной прострации.
Дама произнесла «До свидания! » и направилась к двери. И в тот момент,
когда дверь за ней уже закрывалась, из меня вырвалось таки предательское
сдавленное «хи-хи»
Дверь снова приоткрылась. Дама полуобернулась. Обвела нас высокомерным
взглядом. Остановила его почему-то на мне. И голосом Фаины Раневской
произнесла:
- Я, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЭК, НЕ «ХИ-ХИ»! Я МАМА ЭТОГО «ХИ-ХИ»!