Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Кадет Биглер
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
– Ихтиандр, сын мой, – сказал начальник кафедры полковник Б* у моего лаборанта, дайвера-отморозка, – что это за апельсиновое чудовище оскверняет стоянку у входа в наш славный институт и почему ты вокруг него суетился? – А это – моя новая машина! – ответил Ихтиандр и надулся от гордости, даже очки слегка запотели. Интересно, что в одной короткой фразе он умудрился соврать дважды. Во-первых, никакой «старой» машины у Ихтиандра отродясь не было, а, во-вторых, то, что он называл «новой машиной», на самом деле было кучей металлолома интенсивно оранжевого цвета и имело госномера только по необъяснимой прихоти ГАИ. Все автовладельцы делятся на две неравные части. Первую, меньшую, неизлечимую часть составляют фанаты от автомобилизма, а вторую, большую – тихие граждане, которым нужно просто ездить. Андрей Андреич от машин не фанател, ему как раз нужно было ездить, но ездить не просто, а на дайвинг. Это означало ездить по всяким колдоебинам и с кучей железа на борту. Подобно подростку, страдающему от перманентной эрекции, наш Ихтиандр грезил о джипе «Субурбан» размером с полтрамвая. По его расчетам, именно эта машина способна была перевозить все его водолазное барахло. Но на джип денег, естественно, не было, поэтому на какой-то автоживодерне за 300 рублей был куплено нечто с шильдиком «Запорожец» на багажнике. За общую ушастость и скандальный апельсиновый колер фюзеляжа было решено окрестить машину Чебурашкой, но потом кто-то разглядел погнутую, но гордо торчащую вверх выхлопную трубу и, сочтя, что перед нами, несомненно, автомобиль-самэц, мы нарекли его Чебураном. Чебуран был автомобилем-зомби, извлеченным с того света каким-то автослесарем-некромантом, он ломался постоянно и крайне разнообразно. На мелкие и полусредние неисправности Ихтиандр гордо не обращал внимания, поэтому, например, крышка багажника крепилась к переднему сидению бельевой веревкой, пропущенной через какую-то дырку, стекла в дверях иногда не опускались, иногда не поднимались, а, бывало, с гильотинным стуком падали внутрь двери. К автомастерской Чебурана не подпустили бы и на пушечный выстрел, поэтому ремонтировался он в кафедральном гараже. Альбом чертежей и схем «Запорожца» поселился в шкафу нашей преподавательской, и в свободное от лекций время офицеры, посмеиваясь, вникали в принцип функционирования этого странного механизма. Вскоре упражнение «Неполная разборка и сборка автомобиля ЗАЗ-968А» с легкостью выполняли даже преподаватели военной психологии. Благодаря некоторым усовершенствованиям, внесенным в конструкцию двигателя пытливыми авиационными инженерами, он при движении стал издавать настолько своеобразные звуки, что прохожие недоуменно вертели головами, пытаясь обнаружить на ближайшей крыше вертолет. Ихтиандр пилотировал свой апельсиновый аппарат сурово и бескомпромиссно, в корне пресекая попытки подрезания и обгона. От него в ужасе шарахались чумазые маршрутки и холеные иномарки. Беда Ихтиандра заключалась в том, что он был очень близорук, поэтому, чтобы следить за дорогой и знаками, он вынужден был грудью ложиться на руль и сильно прищуриваться. Со стороны казалось, что он, как пилот-камикадзе выбирает цель и вот-вот с криком «Банза-а-а-ай!!! » врубится в какого-нибудь «мерина». Но счастье обладания автомобилем было недолгим. Однажды мы, не обнаружив на привычном месте апельсинового скакуна, отправились в мастерскую. – А где Чебуран? – Сломался… – грустно ответил Ихтиандр. – Подумаешь! – ответили мы, – первый раз, что ли! Починим! – Не-а, не выйдет уже… – Да почему?! – Ну, мы вчера на дайв поехали, впятером, баллоны там, костюмы… Через лесок… А там на дороге канава была… А я не заметил… Ну, он и сломался… – Как сломался? – Ну, так… Пополам…
Начальник Академии генерал-полковник К* был очень маленького роста. Этот обидный щелчок судьбы его очень раздражал, ибо увеличение количества и качества звезд на погонах никак не отражалось на солидности фигуры. Не помогали ни высокие балетные каблуки, ни фуражка со здоровенной тульей, как бы предвосхитившая форму одежды птенцов гнезда Грачева. Наполеон Бонапарт тоже был небольшого роста, но умел каким-то образом компенсировать этот недостаток. Генерал-полковник К* - не умел. Генералы с дурным характером не редкость, но этот был какой-то особенно въедливый и скандальный. Больше всего от него страдали дежурные по Академии. Очень важно было правильно встретить начальника, поэтому по утрам дежурный, забросив все дела, следил - не покажется ли у КПП «Волга» начальника? В тот раз дежурному не повезло - в самый ответственный момент кто-то позвонил по телефону. Закончив разговор, он с ужасом увидел, что начальник уже выбрался из машины, пересек двор и подошел к лестнице. Делать было нечего. Выскочив из здания, дежурный понял, что спуститься по лестнице не успевает. Тогда он добежал до верхней ступени лестницы, слегка согнулся, чтобы хоть как-то компенсировать разницу в росте и доложил: - Товарищ генерал-полковник! За время моего дежурства происшествий не случилось! Дежурный по Академии подполковник Мартынов! Начальник снизу вверх оглянул на дежурного, поджал губы, и, не подавая руки, склочным голосом заметил: - Ты б еще, ебена мать, на крышу залез!
Гаврилыч купил машину. Машину он хотел давно, да только денег не было. На «Жигули», не говоря уже об иномарке, у него и сейчас бы не хватило, но помогла сестра жены. Она работала на АЗЛК и предложила Гаврилычу купить машину по заводской цене. Грех было отказаться. Водительские права, как и у любого офицера, у Гаврилыча, конечно, были, лейтенантские еще, а вот устойчивых навыков пилотирования - не было, не приходилось ему водить машину много лет, да еще в таком бешеном городе, как Москва. Поэтому он попросил коллег помочь ему правильно выбрать машину - дело-то ответственное - и отогнать ее к дому, а там он уже сам потихонечку! С ними увязался и я, используя любой повод, чтобы сбежать со службы. На заводской стоянке, увидев десятки новеньких разноцветных автомобилей, Гаврилыч мгновенно ощутил себя арабским шейхом, выбирающим очередной «Роллс-Ройс» и начал страшно ломаться. Он бессистемно бродил между рядами машин, постукивая по капотам и багажникам, как будто выбирал арбуз. Тогда мы решили упорядочить поиск. - Гаврилыч, - сказали мы, - определись сначала с цветом, а потом уж мы выберем лучшую из тех, что есть. Гаврилыч подумал и начал определяться. Ярко-оранжевые, нарядные «Москвичи» были с негодованием отвергнуты как «слишком кричащие», белые оказались маркими, а серые - тусклыми. - Гаврилыч, - вновь сказали мы, - конечно, ты достоин черного, блестящего «Москвича», но их, к сожалению, так не красят. После долгих и мучительных колебаний, ясное дело, остановились на зеленой машине, правда, это был какой-то хамский, ярко-зеленый цвет, а «Москвича» благородного, столь любимого военными цвета «хаки» на заводе тоже не оказалось. Стали смотреть зеленые машины. Выглядели они как-то странно. У одной не было фар, у другой - аккумулятора, третья была поцарапана, у четвертой не закрывались дверцы. Стабильностью технологического процесса на заводе даже и не пахло. Каждая машина таила свои, уникальные и загадочные дефекты. Наконец, после долгих, изнурительных поисков одну более-менее приличную машину нашли, но у нее не закрывался «бардачок». Дефект тут же поправил продавец: он подогрел крышку зажигалкой и ловко подогнул. Машина была куплена. Следующие две недели Гаврилыч барражировал во дворах, боясь далеко отъезжать от дома, и учился выполнять «упражнение № 1» - заезжать в гараж, не касаясь зеркалами стенок. К исходу третьей недели он перестал путать педали и принял безответственное решение - приехать на службу «своим ходом». Как ни странно, добрался он без приключений и, гордый, в конце рабочего дня пригласил нас осмотреть своего зеленого коня. Поскольку приехал Гаврилыч отнюдь не на «Порше» и презентации не намечалось, особого интереса народ не проявил, но, все-таки положенные ритуальные телодвижения вокруг машины были выполнены, и офицеры с чувством выполненного долга потянулись обратно. И тут Гаврилыч предложил подвезти желающих до метро. Я и еще два слабоумных согласились.
Для того, чтобы выехать на дорогу, нужно было сделать левый поворот через полосу встречного движения. Гаврилыч без происшествий вышел на исходный рубеж и стал ждать, когда тактическая обстановка позволит ему выполнить сложный и ответственный маневр. Водитель вертел головой, как пилот фанерного По-2, опасающийся атаки «Мессеров», но удачный момент все не представлялся. Если дорога была свободна слева, то по правой стороне обязательно кто-нибудь ехал; как только освобождалась правая сторона, возникал затор на левой. Наконец, Гаврилыч устал работать дальномером, приняв командирское решение, он нажал на газ и «Москвич» стал входить в вираж. Сразу же выяснилось, что решение было неверным, потому что слева от автобусной остановки отваливал «Икарус», а навстречу ему ехал грузовик. «Икарус», опасаясь, тарана, замигал фарами и трусливо прижался к обочине; водитель грузовика тоже решил не связываться и остановился. Наш «Москвич», распугав все остальные машины, победно окончил эволюцию и двинулся в сторону проспекта Вернадского. Мы вытерли предсмертный пот и уже ощутили себя в недрах прохладного и безопасного метро, как вдруг оказалось, что Гаврилыч забыл перестроиться, и свободу мы могли обрести только на следующей станции. Вообще, Гаврилыч был очень странным водителем: за руль он держался, как за горло классового врага, скорости переключал очень резко и жестко, отчего наш автомобиль двигался судорожными прыжками, напоминая эпилептического кенгуру. Мы уже были под самым светофором, когда на нем зажегся желтый сигнал. Дисциплинированный Гаврилыч с похвальной реакцией вогнал педаль тормоза до самого полика, и тут мы ощутили, что сзади на нас наползает громадная тень. Я оглянулся. Упираясь в асфальт всеми копытами, с визгом и шипением к нам подползал седельный тягач «Volvo», на трейлере которого раскачивалось что-то вроде экскаватора или автокрана. Гаврилыч расклинился между рулем и педалями и перестал реагировать на окружающий мир. Хлопнула дверца кабины тягача. - Ну, Гаврилыч, - сказал кто-то с заднего сидения, - ты хоть голову прикрой... К нашему «Москвичу» подскочил водитель тягача, ощутимо искря злобой. Он нагнулся к Гаврилычу, набрал полную грудь воздуха и... вдруг увидел, что машина забита военными, а за рулем - полковник. С гигантским усилием он проглотил ком матерщины, застрявшей в горле, сделал судорожный вдох, и каким-то шипящим, посаженным, но истекающим ядом голосом, произнес: - Товарищ полковник, не могли бы вы мне указать причину столь резкого и неожиданного торможения?!!
Майор Богоявленский получил очередную медаль. Ничего особенного, как у всех, награда ни за что, «За безупречную службу» 2-ой степени, по-простому - «За тупость». Третья степень, «За глупость» у него уже была, а первую, «За песок», при удачном раскладе еще предстояло получить. Ирония этого награждения состояла в том, что «безупречной» службу Богоявленского назвать было никак нельзя. Геноссе был ярчайшим представителем той части советского офицерства, о которой в характеристиках пишут: «Уставы ВС СССР знает, но всегда ими правильно руководствуется». Проще говоря, был он пьяницей и бабником. Лист учета его взысканий представлял собой шедевр военно-канцелярской мысли. Графа «За что наложено» поражала исключительным разнообразием содержания. Особенно выделялся «Строгий выговор за организацию пьянки среди старших офицеров»; за унылой формулировкой «Выговор за нарушение формы одежды» скрывался совершенно феерический случай. Капитану Богоявленскому срочно понадобились деньги, и он, как всегда, решил взять их со сберкнижки. Сберкнижкой у него назывался балкон, заполненный до перил пустыми бутылками. Набив две авоськи «пушниной», он прикинул, что должно хватить, и отправился в приемный пункт в форме, где и был схвачен «баранами». Что делал комендантский патруль в пункте приема стеклопосуды, осталось загадкой. Несмотря на губительные для строителя коммунизма привычки, Богоявленский был грамотным инженером и артистично читал лекции. Правда, случались и плохие дни, когда его организм томился после вчерашнего и напрочь отказывался стоять у доски. Тогда дневальный приносил в аудиторию стул, и Гена читал лекцию, сидя перед амфитеатром, иногда, как смертельно раненый боец, подползая к доске, чтобы начертить очередную формулу. Но вот, случилось маленькое чудо. Военно-воздушная фея взмахнула Наставлением по службе штабов, и капитан Богоявленский превратился в майора. У старших офицеров учет взысканий, как известно, начинают вести заново, и Гена, внезапно оказавшись безгрешным, как новорожденная овечка, обрел медаль. Медаль, несомненно, следовало обмыть. Проблема, однако, состояла в том, что наш тогдашний шеф готовился к перебазированию в высокие штабы, и, опасаясь малейшего залета подчиненных и крушения собственной карьеры, употребление на кафедре запретил начисто. Пришлось пить на улице. В «гражданке» на службу тогда ходить было нельзя, поэтому награжденный и все примкнувшие были в форме. Зашли за трансформаторную будку, кое-как разгребли и утоптали снег, сделав из него бруствер для бутылок и стаканов. Хлеб был заранее нарезан, но на морозе его прихватило, и он хрустел, как суворовские сухари. Томат, в котором плавали обезглавленные бычки, тоже замерз, и каждую рыбку приходилось выламывать из банки стынущими пальцами. Выпили по первой. Первая пошла хорошо. Закусили бычками. Потоптались, хрустя снегом, покурили. Выпили по второй. Вторая прошла вообще «на ура». Стало веселее. Кто-то поинтересовался, «А ваще, сколько взяли? » Мероприятие явно шло в гору. Стали разливать по третьей. - Мужики, - вдруг сказал Гена, обведя присутствующих затуманенным взглядом, - а ведь мы непобедимы! Не, ну правда, ну сами подумайте, ну где еще, в какой армии старшие офицеры, зимой, по яйца в снегу будут за трансформаторной будкой пить водку?! Осознав свою пассионарность, мы гордо прикончили третью и незаметно перешли к четвертой. На морозе никто не пьянел. Напротив, всем было тепло и весело, каждый ощущал свое неоспоримое превосходство над вероятным противником, как моральное, так и физическое. Стемнело. Пугая прохожих, мы выбрались из-за будки, кое-как отряхнулись и двинулись к метро. Добравшись до станции, я понял, что последняя была все-таки лишней. В теплом метро нашу страшненькую компанию мгновенно развезло, причем хуже всего пришлось Гене, который на правах «орденоносца» пил больше всех, а закусывал, наоборот, меньше. От выпадения из реальности его спасал только железный организм, закаленный упорными и длительными тренировками. Подавляя противное головокружение, я вошел в вестибюль и тут же на время ослеп из-за запотевших очков. Как всегда, переложить носовой платок из кителя в шинель я забыл. Пришлось зажимать «дипломат» между ногами, расстегивать шинель и вообще чесать правой пяткой левое ухо. Между тем, в вестибюле определенно что-то происходило, слышались невнятные крики и какое-то странное хлюпанье и царапанье. После того, как очки были, наконец, протерты, я все понял. Коллеги пытались затащить Гену на эскалатор, но не тут-то было! Природа все-таки взяла свое, и его душа потребовала подвига. Его внимание привлекла уборщица, которая щеткой толкала снежную кашу к канализационной решетке. - Мать! - завопил Гена, - я вот так же! В училище! Четыре года! Дай мне! Хочу вернуться… Ощщу-тить! Он схватил щетку и с пьяным усердием погнал грязный, мокрый снег вдоль перехода. Из-под щетки летели брызги, пассажиры, посмеиваясь, уступали дорогу. - Бля, везет вам, летчикам, - завистливо сказал кто-то у меня за спиной. - Вот, к примеру, нажретесь вы, так вам в метро и место уступят и фуражку поправят, и разбудят, когда выходить надо. А я, если в форме под этим делом еду, только и слышу: «У-у-у, гад, на#бенился; наверное, опять взятку пропивал! » Я обернулся. Рядом со мной стоял старший лейтенант милиции и задумчиво наблюдал, как майор Богоявленский заканчивает уборку вестибюля, сопровождая радостным гиканьем каждый взмах швабры. Ему вторило гулкое эхо пустой станции.
Биглер, лапушка, ты жив! Где пропадал столько времени? Мы скучали! ===== Дык... эта... сайт свой возделывал, www.bigler.ru. Третий год уж пошел ребеночку.
Технарь: Изложено очень смачно. Спасибо. Но уж очень хочется вставить свои пару комментариев (дескать, и мы сами знаем что к чему в нашей доблестной авиации...)
1. Офицеры батальона связи никогда не заполняют "карточки учета неисправностей авиатехники". Так как никакого отношения к аваиционной технике не имееют. Этим занимается инженерно-технический состав АВИАЦИОННОГО ПОЛКА - а это уже другая воинская часть, со своими отцами-командирами и порядками. ===== Вы правы, в обс РТО карточки учета неисправностей не заполняются. Но читаем меня: "Лечится изоляцией больного от личного состава и переводом на легкую, приятную работу, вроде заполнения карточек учета неисправностей авиатехники за прошедшие 5 лет."
Вроде! Я, конечно, мог бы написать о заполнении части II Формуляра РЛС, и это было бы правильно, но непереносимо скучно и понятно только нам с Вами, не так ли?
2. Насколько я помню, "снайпер" - это катергория штурманов, а не летчиков. Для летчика эквивалентом будет "летчик-мастер". Командир дивизии должен быть летчиком, а не штурманом. ===== Летчик-снайпер - это звание высшей летной квалификации. Знак утвержден постановлением Совета Министров СССР от 20 сентября 1971 г. N 676-199.
Звание присваивается военным летчикам 1 класса, имеющим за определенный период времени определенное количество реальных "боевых применений". Звание "летчик-снайпер" имел, напр. покойный Тимур Апакидзе, имеют его и многие летчики из пилотажных групп.
Для штурманов существует звание и знак "штурман-снайпер". Их изображение легко найти в Инете.
Citius, altius, fortius Командира 181 отдельного батальона связи подполковника Карнаухова весной и осенью одолевали приступы командно-штабного идиотизма. В армии это болезнь довольно распространенная, поражает она, в основном, старших офицеров. Лечится изоляцией больного от личного состава и переводом на легкую, приятную работу, вроде заполнения карточек учета неисправностей авиатехники за прошедшие 5 лет. Правда, при виде подчиненных, у пациента может наступить обострение, так сказать, рецидив тяги к руководству войсками. При этом речь у больного несвязная, мысли путаные, а взгляд из-под козырька фуражки способен сбить с ног прапорщика средней упитанности. Нелегко быть командиром. Наш комбат возник в результате длительной и сложной селекционной работы по выведению идеального командира Вооруженных Сил, так как тупость барана сочетал с упрямством осла, хитростью обезьяны и злопамятностью слона-подранка. В периоды обострений, когда шкодливый дух командира требовал от подчиненных свершения подвигов во славу Уставов, солнце над гарнизоном меркло и заволакивалось свинцовыми административными тучами. К счастью для подчиненных, «Ноль восьмой» (0,8 г/куб. см. - плотность дуба) быстро уставал и погружался в анабиоз на очередной период обучения, вверяя управление войсками своим замам. Как известно, от физкультуры нет никакой пользы, кроме вреда. На плановом занятии по физо комбату в футбольном азарте заехали в физиономию грязным мячом. Мяч отскочил от подполковника с красивым звоном, но на руководящем челе остались следы шнуровки, и комбат сообразил, что занятия проходят как-то не так. На следующий день, в пятницу, на подведении итогов недели, наше зоологическое чудо залезло на трибуну, поворочалось там, устраиваясь поудобнее, откупорило бутылочку «Боржоми» и сказало речь. Оказалось, что раньше в нашем батальоне физподготовка проводилась неправильно, а теперь, наоборот, будет проводится правильно, что поднимет боеготовность вверенной ему части практически на уровень стратосферы. Откладывать такой важный элемент боевой подготовки никак нельзя, это, товарищи, будет не по-партийному. Поэтому, всем бежать кросс! Три километра. Прямо сейчас. От дома офицеров. В повседневной форме. Впрочем, можно без фуражек. И мы побежали. За нашими спинами блестящий серебрянкой Ленин с мольбой протягивал к нам руку, справа уже который год пытался взлететь с пьедестала списанный МиГ-21, который какой-то неведомый летчик при посадке со всей дури приложил об бетонку, а мы бежали. По главной аллее гарнизона, с топотом и сопением, распространяя запах одеколона «Саша», лука и вчерашних напитков. Офицерские жены, выгуливающие свои наряды, собак или детей, не обращали на это дикое зрелище совершенно никакого внимания. Привыкли. Первыми бежали солдаты, а за ними - слабогрудые офицеры и прапорщики. Возглавлял гонку начальник узла наведения. Длинный и тощий майор Садовский был, как всегда, «после вчерашнего», поэтому кросс давался ему с особым трудом. Его мотало на бегу с такой силой, что казалось, он «качает маятник». Я с тревогой поглядывал на лицо шефа, которое постепенно заливало нехорошей зеленью. Остальные кроссмены, астматически дыша, растянулись в линию. Последним бежал мастер спорта по самбо и дзюдо двухгодичник Юра, который выполнял функцию заградотряда. 120-килограммовый «чайник» двигался без видимых усилий, мощно работая поршнями и отфыркиваясь, как паровоз «ФД». Наконец, гонка завернула за угол и постылый комбат с секундомером в руке пропал из виду. - Бля, я так за бутылкой не бегаю! - прохрипел ротный, сгибаясь пополам и упираясь руками в трясущиеся колени. - Не добежим ведь, сдохнем, товарищ майор! - проскулил, как шакал Табаки, прапор с узла АСУ. Остальные молчали, судорожно насыщая кровь кислородом. Внезапно из-за поворота, бренча запчастями, вывернулась знакомая «мыльница», ротный УАЗ-452. - Наша! - завопил кто-то, - стой!!! Заплетающимися ногами народ ломанулся к машине, привычно занимая насиженные места. Шеф на удивление бодро запрыгнул в кабину. - Куда едем, товарищ майор? - спокойно поинтересовался водитель. Он служил в авиации уже второй год и видел еще не такое. - Вы-а-а-и! - приказал ротный, и мы поехали. В переполненной машине тишину нарушало хриплое, как у больных овец, дыхание, в маленьком салоне повеяло павильоном «Животноводство». Проехали второй поворот, миновали штаб дивизии, потянулись склады. - Здесь, пожалуй, надо выйти, - сказал я, - а то, неровен час, олимпиец хренов застукает. Шеф кивнул, машина остановилась, марафонцы полезли в кусты, чтобы не отсвечивать на проезжей части. - Так, - задумчиво произнес ротный, закуривая. Кто помнит мировой рекорд по бегу на 3 километра? Не перекрыть бы… Никто не помнил. - Ладно, еще пару затяжек - и побежим, - решил Садовский, - и это… мужики, побольше пены! Лже-спортсмены, изображая физкультурное изнурение, вывернулись из-за поворота и тяжело потопали к финишу. - А где же ваши солдаты? - ядовито поинтересовался комбат, поглядывая на секундомер. Ох, беда, мысленно схватился я за голову, - солдат опередили - да кто нам поверит?! А, кстати, куда они вообще делись? Внезапно в глубине гарнизона, примерно там, откуда мы прибежали, раскатилась автоматная очередь. За ней другая. - А вон, товарищ подполковник, - невозмутимо ответил наш ротный, наверное, это по ним и стреляют. Карнаухов побледнел. Теперь уже кросс возглавлял сам комбат. На удивление быстро семеня ножками, он бесстрашно катился на звуки выстрелов. Не желая пропустить редкое зрелище, мы открыли у себя второе дыхание и побежали за ним, тактично отстав метров на 100 и втайне надеясь, что очереди - не последние… Вскоре ораву военно-воздушных марафонцев вынесло к складу артвооружений. На полянке перед складом «в мертвых позах скачки» лежали наши бойцы, живые, но насмерть перепуганные. Над ними возвышался нерусский часовой с АКМ наперевес, а с другой стороны мчался УАЗик комдива. Он тоже услышал выстрелы. Стремительное расследование, проведенное по дымящимся следам, показало, что наши бойцы тоже решили срезать трассу, но в спортивном азарте они потеряли направление и ломились по кустам, очертя голову, чем до смерти напугали часового, рядового Исмаилбекова. Тщательно проинструктированный воин сорвал с плеча автомат и дал очередь на полмагазина поверх голов. К счастью, ни в кого не попал. А, между прочим, со страху вполне мог. Солдаты, естественно, тут же приняли упор лежа. Чтобы закрепить победу, часовой дал вторую очередь. Воздушный бой быстротечен, поэтому комдив, летчик-снайпер, гвардии полковник Безруков, не стал церемониться. Придерживая пухлыми ручками остатки развороченный задницы, командир 181 отдельного батальона связи подполковник Карнаухов бежал с поля брани. Волшебным образом приступ его болезни кончился.
Чудо, чудо! Яви нам чудо! («Праздник святого Йоргена»)
Хмурым, наполненным пессимизмом утром понедельника 198* года, ровно в 8.45 утра мне было явлено чудо. Грохнула дверь, и в чертежный зал нашего КБ ворвался Главный конструктор. Главный обладал чудовищной административной энергией. С утра до вечера он, подобно громадной петарде, метался по территории завода, рассыпая вокруг себя матерные искры и мобилизуя личный состав на преодоление и свершение. В конце квартала шеф приобретал свойства волны-частицы, и его практически одновременно можно было увидеть в выпускающем цеху, у заказчиков и технологов. Единственной формой существования этой административной материи было движение: все служебные вопросы решались на бегу, дверь своего кабинета он никогда не закрывал и, общаясь с подчиненными, имел привычку нетерпеливо постукивать по столу увесистым кулаком с татуировкой в виде якоря. В молодости наш Главный служил во флоте, откуда вынес чрезвычайно образный язык и умение без видимых последствий употреблять несовместимые с жизнью количества спиртного. - Вот, - не здороваясь, сообщил Главный, - принимай нового конструктора. Между прочим - отличник! Прошу, как говорится, любить, жаловать, и вообще… а я в - цех! - Анатолий Гри… - вякнул я, но шеф уже трансгрессировал. «Новый конструктор» молча разглядывал меня, хлопая серыми глазищами. У «нового конструктора» была отличная фигура, густые пепельные волосы и кукольное личико. Вообще, было в ней что-то от изящной, дорогой, но хрупкой елочной игрушки, которую осторожно берешь в руки, боясь нажать чуть посильнее и сломать. О том, чтобы «любить и вообще» не могло быть и речи, я почему-то было уверен, что при, так сказать, чувственном контакте, она с тихим, печальным звоном разобьется. Бывают такие девушки. Звали ее Викой, но всем было ясно, что на самом деле к нам пришло «Чудо». До появления нового сотрудника боевой состав нашего КБ выглядел следующим образом. Имелся ведущий конструктор по изделию, которого я за два года работы так и не запомнил в лицо, потому что он постоянно пребывал в загранкомандировках в каких-то черно-желтых странах. Население этих стран, едва спрыгнув с дикорастущих пальм и вкратце освоив ходьбу на двух конечностях, на следующем этапе развития ощутило потребность в тяжелых РЛС управления войсками, которыми, собственно, наша контора и снабжала половину земного шара. Имелся также бывший ведущий конструктор по изделию, Марк Яковлевич, разжалованный за нехарактерную для еврея тягу к употреблению. Марк Яковлевич дорабатывал последний год перед пенсией, поэтому толку от него не было никакого. Целыми днями он просиживал в своем углу, отгороженный от жизни, света и воздуха шкафами и кульманами. Там он чем-то шуршал и скреб, как огромная, пожилая и осторожная крыса, временами распространяя по залу ядовитые спиртовые эманации. Дамы морщились и с лязгом открывали окна в алюминиевых, кривых от рождения и опасно вибрирующих рамах. Основную ударную силу нашего КБ составляли как раз дамы. Напротив меня за соседними столами прилежно трудились «двое из ларца» - маленькие, седенькие, в одинаковых белых халатиках, Екатерина Васильевна и Валентина Васильевна - специалисты по проводам и кабелям. На завод они пришли, похоже, одновременно с Советской Властью, поэтому все отраслевые справочники знали наизусть и нередко демонстрировали цирковые номера, расписывая по памяти контакты какого-нибудь сумасшедшего разъема. Кроме коммутационных изделий они интересовались способами скоростного выращивания овощей на дачных 6 сотках и кулинарными рецептами, которые вырезались из журнала «Крестьянка» и вклеивались в особую тетрадь. Была еще Галя, сорокалетняя девушка на выданье. Ее взаимоотношения с текущими женихами были настолько сложными и запутанными, что по понедельникам вся женская часть КБ с наслаждением разбиралась в хитросплетениях очередной серии. Если дела у Гали шли хорошо, и она, завладев стратегической инициативой, предвидела скорую капитуляцию противника, Галя целыми днями порхала между кульманами и чирикала, как увесистая канарейка. В том же нередком случае, когда очередной жених не оправдывал Галиных надежд, она впадала в черную депрессуху, рыдала и хлестала корвалол из горлышка. Галя занималась проектированием ящиков для запчастей и выкройками для чехлов. Были, конечно, в КБ еще техники, чертежники, но главная беготня по цехам, грызня с военпредами, технологами и разработчиками тяжким крестом лежала на моих плечах. Еще один конструктор был совершенно необходим, и… мы его получили. До окончания рабочего дня Чудо бродило по кабинетам, собирая подписи на различных бумажках, и я о нем, то есть о ней, напрочь забыл, но на следующее утро Чудо объявилось на рабочем месте, сгибаясь под тяжестью здоровенной спортивной сумки. - Что это? - удивился я, забирая у нее сумку. - Конспекты! - гордо ответило Чудо, - у меня хорошие конспекты! Вот, физика, матан, экономика отрасли… Ведь они же мне обязательно пригодятся, правда? - Правда, - горько вздохнул я, - идите получать готовальню. Тут надо пояснить, что у нас было принято чертить тушью. Обычно чертили на ватмане, но в экстренных случаях приходилось чертить прямо на кальке, с которой сразу же делали синьки для цехов. Тушью чертить Чудо не умело. В течение своего первого рабочего дня Чудо совершило три славных подвига: порезалась при заточке карандаша; заправляя баллончик, облилась тушью, и, в довершение ко всему, прищемила палец рейсшиной кульмана. Так и пошло. Опаздывать на работу у нас не полагалось, так как время прихода фиксировалось автоматически, поэтому вываливающийся из раздутых «Икарусов» народ проходную брал штурмом. Непривычное к простым и суровым нравам советского пролетариата, Чудо прибывало на рабочее место слегка придушенным и ободранным, поэтому первый рабочий час уходил на макияж, утренний чай и восстановление макияжа после чая. После этого на кульмане закреплялся лист ватмана (с калькой я решил пока повременить), и Чудо приступало к нанесению штампа, бесконечно сверяясь со справочником. К обеду дело доходило до осевых линий. Пространственное воображение у нее отсутствовало совершенно. Даже простенькие, в сущности, чертежи радиотехнических устройств, представляющие собой бесконечные варианты ящиков, ящичков и сундучков вызывали у нее «зависание». К концу рабочего дня ватман оказывался протертым до дыр, а ластик - до кости. Чертежом и не пахло. Постепенно на Чудо махнули рукой и поручали ей только работу, которую было невозможно испортить. Однажды утром Чудо подошло ко мне и сообщило, что у него закончился герметик. Дело в том, что у нас в КБ стояли хорошие рейссовские кульмана с пластмассовыми досками, в которые кнопки, естественно, не втыкались, поэтому чертежи крепили за уголки маленькими шариками герметика, которым в цехах промазывали швы кабин. Такое вот ноу-хау. - Ну и что? - удивился я, - сходи в сборочный цех, да возьми на всех, кстати, извещение технологам отнесешь. Чудо покивало, деловито уложило извещение в папочку-клип и убыло. Приближался самый главный элемент распорядка рабочего дня, обед, как вдруг в КБ мгновенно стих привычный гул разговоров и шелест бумаги. В тишине кто-то приглушенно ойкнул. Я выглянул из-за кульмана. В дверях стояла технолог из сборочного цеха, могучая, широкоплечая тетка, интимная мечта тихого художника-соцреалиста. За руку она держала наше Чудо. Зареванное и растрепанное Чудо было заляпано размазанными зелеными кляксами и настолько густо пахло спиртобензиновой смесью, что Марк Яковлевич в своем углу заволновался и громко засопел, принюхиваясь. - Ваш ребенок? - густым басом спросила технолог, - забирайте! - Господи, Вика, что случилось? - спросила Галя, усаживая Чудо на стул. - Я отдала технологам извещение, - всхлипывая, начало рассказывать Чудо, - и пошла искать герметик. Его там много было, целый бак. Я зачерпнула рукой и прили-и-и-пла!!! Глупое Чудо, вместо того, чтобы набрать остатков полузасохшего герметика, цапнула свежеразведенный, и попалась. Чем больше она пыталась отскрести герметик от правой руки левой, тем больше зеленых, вонючих нитей к ней прилипало. Постепенно вокруг бака собрались рабочие, и начали подавать советы, от которых тихое, интеллигентное Чудо чуть не упало в обморок. - А один сказал, - хныкало Чудо, что, пока я не отлипла, может, они… может, меня…. а-а-а!!! Чудо вообразило, что ее и вправду собираются изнасиловать, и задумалась, что лучше - закричать или упасть в обморок. Падать в обморок на грязный пол не хотелось, а что полагается в таких случаях кричать, она не знала. Спасла ее тетка-технолог. Одним привычным заклятьем она разогнала мужиков по рабочим местам, с хлюпаньем отодрала Чадо от бака и потащила оттирать герметик ветошью, пропитанной спиртобензиновой смесью. Столкновение с производством произвело на Чудо настолько сильное впечатление, что до конца недели Вика была на больничном, а с понедельника перешла на работу в комитет Комсомола. Так мы остались без Чуда…
На самом деле ничего подобного быть не могло. Причина очень простая: если во время полетов происходит летное происшествие (в данном случае - выкатывание), то полеты немедленно прекращаются. Ни один борт после этого не взлетит, а на аэродроме начинается куча интересного: взлетают вертолеты ПСС, к торцу полосы катятся пожарные и санитарные машины и пр.
Нередко самолеты, взлетевшие до аварийного, сажают на запасной аэродром.
История № 6 из Основных от 27 ноября представляет собой вольный пересказ соответствующего отрывка из воспоминаний академика Крылова. Поскольку авиации в те времена еще не существовало, дело происходило во флоте.
Андрею. По поводу нырка в атмосферу. Не берусь судить о том, есть ли спутники, совершающие такой маневр или нет и правдива ли история вообще... ===== Разведывательные спутники, как правило, имеют возможность переходить на более низкую орбиту, если нужно получить изображение более высокого качества, но это сильно уменьшает время жизни спутника, поэтому такой маневр выполняют в исключительных случаях.
Жила-была Красная Шапочка. И жила она не в какой-то там мерзкой грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью, нет, нора была хоббичья, а значит - благоустроенная. Как и все хоббиты, Красная Шапочка очень любила своих родственников. И вот однажды она надела свою любимую красную шапочку (хоббиты очень любят яркие цвета), напекла кексов с изюмом, выпила на дорожку кружечку эля (хоббиты очень любят эль) и отправилась в Заскочье навестить свою двоюродную бабушку Примулу Норкинс. Мохнатые ножки Красной Шапочки (у всех хоббитов мохнатые ножки, а вы не знали?) весело бежали по дорожке, как вдруг невдалеке раздался леденящий душу вой. - Опять какая-то лиходейская тварь через Заплот перебралась, - с подсердечной злобой подумала Красная Шапочка, поправляя на плече секиру из подгорной стали - подарок Гимли сына Глоина - а Гэндальф с Колобродом в «Гарцующем пони», небось, спят, обдолбанные. Известное дело - майар, что ему стоит косяк-другой наколдовать! Все сама, все сама, что за жизнь! Продравшись через непролазные заросли симбелина, Красная Шапочка выбралась на поляну. Под старым лохом сидел громадный Серый Волк, держась за промежность. Ветра не было, но ветви дерева раскачивались и угрожающе скрипели. - Снимите, снимите, горлум, горлум! - завывал волк. - Ты что там, орочья падаль, рукоблудием занимаешься?! - грозно спросила Красная Шапочка. - Грех это перед Валарами! - Кольцо! - провыл волк. - Надел, а снять не могу! Снимите, снимите, больно! - Какое еще кольцо? - Ну, какое! «Чтобы всех отыскать, воедино созвать и единою черною волей сковать! » С-с-с-с, моя прелесть! Сними, сними, кольцо твое будет! - Ну, давай… - Нет-с, на сухую не снять-с-с, горлум, горлум! - быстро сказал волк. - Да? Красная Шапочка быстро огляделась и облизнула губы. - Ну ладно. Сиди смирно! - Койцо мое!!! - неразборчиво сказала Красная Шапочка, выкатила на ладонь из-за щеки кольцо и сплюнула. - Теперь я буду - Красная Шапочка Справедливая, Красная Шапочка Могучая, Красная Шапочка великая и ужасная! - Ага, фея убивающего домика - ехидно отозвался волк - Нет-с, Красная Шапочка Глупая, Красная шапочка жадная, Красная Шапочка - минетчица! - Ах ты, саруманово отродье - задохнулась гневом Красная Шапочка - да я тебя! - быстро надела кольцо и… не исчезла! - Что, проверила? - лениво спросил волк, набивая табаком трубку. - Ты уже четвертая, кто у меня Кольцо Всевластья снимает. Что вы там Перумова обчитались, что ли? Сгорело Кольцо в Ородруине! Сгорело к Саурону! Поняла, бестолковая? А это так, пирсинг. По поляне поплыл сладкий дымок «Листа Долгой Долины».
- Ах, маменька? Да разве можно спать в такое время? Ведь уже скоро полдень! - воскликнула Красная Шапочка, вбегая в спальню к матери. -Вот егоза, - притворно заворчала мать, втайне любуясь дочерью, ее широким, лягушачьи ртом, ежеминутно готовым раскрыться в смехе или плаче, прекрасными, черными, навыкате глазами, порывистыми движениями ребенка. - Надо бы щитовидку проверить, - по-матерински заботливо подумала она, - да ведь УЗИ еще не изобрели… Господь милостив. Сойдет и так… Красная Шапочка забралась под одеяло к матери и завозилась, устраиваясь. Обе любили вот до обеда поваляться в постели. После обеда - тоже. - Маменька, - спросила Красная Шапочка, ласкаясь, - а у вас мужчины были? - Рано тебе об этом спрашивать, дружок, - ответила мать и про себя испуганно подумала: «Откуда она знает?! » - Сходи, дочка, лучше к Анне Павловне Шерер, отнеси бедной больной пирожков, решила она отвлечь дочь. Красная Шапочка прыгнула с кровати и, как была, в ночной рубашке, простоволосая (красная шапочка висела в сенях) побежала по дому, заглядывая в зеркала. - Как я хороша, - думала она, - все, все должны мной восхищаться, моей красотой, молодостью, моей необыкновенной грацией! - В лесу будь осторожна, - сказал ей старшая сестра Вера, которую Красная Шапочка встретила в зале, - охотники говорят, в лесу появился волк. Все, что говорила Вера, было, как всегда, разумно и правильно, но Красная Шапочка, как всегда, подумала: «И в кого ты такая уродина уродилась, не то, что я?! » И побежала на кухню. Красная Шапочка бежала по лесной тропинке к особняку Анны Павловны Шерер, за поворотом она увидела дуб. Это был тот самый дуб, который граф зимой приказал спилить на дрова, потому что имение окончательно пришло в расстройство, но потом передумал. Управляющий Митенька объяснил графу, какое важное значение имеет этот дуб в архитектонике романа и дуб остался. Но теперь это был совсем другой дуб! Черные, корявые ветки покрылись нежной молодой листвой, дуб ожил и символизировал вечное обновление природы и человека, которого впоследствии Лев Толстой метко сравнит с этим дубом. Под дубом сидел Серый Волк. Он был в очках, Толстая, красная, жирная шея налезала на жесткий крахмальный воротничок. В лапах Волк держал книжку. - Здравствуйте, ma chere - вежливо сказал волк, кряхтя и пытаясь подняться, - вот… у меня тут Руссо… «Общественный договор»… - Так вон он какой… волк… мужчина… - подумала Красная Шапочка. В душе у нее поднялось какое-то темное, сильное, захватившее ее всю чувство, которое она не могла себе объяснить. - Ах ты, старый вонючий козел! - воскликнула Красная Шапочка и длинно, продуманно выругалась. Откуда узнала эти исконно русские, единственно уместные здесь слова, графинечка, воспитанная француженкой-гувернанткой? Наверное, всосала их с молоком русской кормилицы. Они пришли к ней с народными песнями и «Заветными сказками» Афанасьева, всем тем чистым и здоровым, что есть в русском народе. -Но как же… Руссо…, аббат Мортемар, наконец, охотники - удивленно спросил Волк, глядя поверх очков. От этого его лицо стало совершенно детским, наивным. - Какой он… милый…- подумала Красная Шапочка, поднимая с земли дубовый сук, покрытый молодой, свежей листвой. - Обойдемся без охотников! Дубина народной войны взлетела, опустилась и стала гвоздить Серого Волка. - Это непременно так и должно быть, - просветленно подумал Волк, падая на спину. Над ним простиралось бездонное синее небо.
С неподдельным интересом ознакомился с дискуссией о применении табуизированной лексики в творениях Кадета Биглера. Много думал. Как водится у литературоведов, они знают об авторе значительно больше, чем знает о себе он сам. Перелистал все свои изданные книги, и, не найдя в них ни одного нехорошего слова, пришел к выводу, что объясняться без мата все-таки могу. Правда, матерные слова могли быть в рукописях, но вырезаны ханжой-редактором... Помнится, особые проблемы я испытывал при написании главы "Особенности ремонта авиационной техники при ведении боевых действий", так как в этом случае очень трудно описать особенности технологического процесса приличными словами. Желаю вам дальнейших творческих успехов в изучении сложного и противоречивого литературного наследия Кадета Биглера.
Это солдат в армии служит по принципу: «Масло съели - день прошел…». А у офицера принципы совсем другие. Нет, конечно, «от зарплаты - до зарплаты» или «от пьянки до похмелья» тоже со счетов сбрасывать нельзя, но главный, основополагающий - «от проверки - до проверки». Потому что сначала к проверке готовятся, потом - устраняют недостатки, выявленные комиссией, потом готовятся к приезду комиссии, проверяющей уже устранение выявленных предыдущей комиссией недостатков, потом… Вся армия прикована к этому бесконечному колесу и, подобно ослу у среднеазиатского колодца, уныло и безнадежно из года в год ходит по кругу проверок. Проверки бывают полугодовые, годовые, плановые, и внеплановые. Но самые разрушительные по своим последствиям - комплексные проверки. Это когда стадо полковников с разноцветными петлицами налетает на беззащитную войсковую часть и начинает ее проверять. В извращенной форме. С особым цинизмом. А еще проверяющие очень любят пьянствовать на халяву. У командира выхода нет: не будешь поить - поставят «удовл» и через месяц опять заявятся, будешь поить - поставят «хорошо», но в своем штабе расскажут, дескать, проверяли мы тут одних, поляну метнули - по люксу! Ну, у штабных загораются глаза и самые предприимчивые начинают морщить репу: «А чего мы у них еще не проверяли? Секретку вроде проверяли, моб. готовность - тоже… О! Пожарную безопасность забыли! И вот, вся орава прыгает по тачанкам и - все сначала. Полковым, конечно, трудно, но и проверяющим тоже нелегко. Неопытный проверяющий может нарыть такого, что потом не закопаешь и экскаватором, а археологические раскопки продолжит уже военная прокуратура. Опять же, если часть за две проверки подряд получит «отлично», то командира положено представлять к ордену, который, ясное дело, никто не даст. Словом, одна морока. Обычно председатель комиссии перед началом проверки идет на прием в Самый Высокий Кабинет, где и получает указания: как и что проверять, какую оценку можно поставить, а какую - ни-ни. И вот, такая комиссия нагрянула в забытый богом мотострелецкий полк в Забайкалье. Освященная годами процедура проверки плавно разматывается. Строгая, но доброжелательная комиссия, стараясь не уронить себя в глазах проверяемых чрезмерно ранним переходом к пьянке, заслушала командира, провела строевой смотр, сбор по тревоге и теперь по всем канонам военного искусства должна поступить команда на обед. По плану командира полка обед должен плавно перерасти в культурное, а по отбытии председателя комиссии, и в малокультурное мероприятие, но… председатель молчит. Соблюдая субординацию, молчит и командир, молчат штабные. Члены комиссии, как вороны на помойке, уныло роются в боевых документах, потихоньку сглатывая голодную слюну. Проверяющим откровенно скучно, проверяемые нервничают, все с отвращением пьют какую-то сомнительную минеральную воду, вызывающую неудержимые позывы на мочеиспускание. Все идет не так! Неужели сверху поступила команда на оценку № 2?! Самый молодой из проверяющих, только из Академии, вертит в руках схемы управления огнем. Он защищал диплом по боевому применению самоходных минометов «Нона», получил «отлично» и теперь ему хочется похвастаться перед строевыми офицерами. - Товарищ полковник, а у вас «Ноны» есть? - обращается он к командиру полка. Пожилой командир, который последние 15 лет читает только «Советский спорт», о каких-то «Нонах» слышит впервые. Несколько секунд он напряженно раздумывает, затем лицо его расплывается понимающей улыбкой: - Ну-у, сейчас нет, но, это… вечером в городе ресторан откроется, так мы их, того, обязательно приведем!
Начальник штаба второй эскадрильи майор Гаркуша сидел в канцелярии и рисовал чертей. - Уже третья, - тоскливо думал он, старательно выводя на бумаге завитушку чертячьего хвоста, - что же это такое, а? В первой эскадре - нет такого, в третьей - тоже. А у нас, как полгода пройдет - «здрасьте-пожалуйста». Пузо на нос - и в декрет. Что ж делать-то? Кому сказать - засмеют. Вот, извольте видеть: «Прошу предоставить мне декретный отпуск». НШ треснул кулаком по столу и обнаружил, что рисовал чертей как раз на окаянном рапорте. Обругав нечистого, Гаркуша принялся стирать ластиком неположенные картинки. Начальника штаба можно было понять. Уход эскадрильской секретарши для начальника штаба это катастрофа, мор, глад и семь казней египетских. Несколько лет штаб находился под опекой Киры Петровны. Пожилая Кира Петровна была женой летчика, всю жизнь промоталась с ним по гарнизонам, эскадрильское хозяйство знала, пожалуй, не хуже комэска, во всяком случае, ничего объяснять ей было не нужно, и Гаркуша с облегчением свалил на нее всю бумажную карусель, оставив за собой общее руководство работой штаба. Обнаглевшие технари в конце месяца иногда даже просили Киру Петровну помочь с заполнением карточек учета неисправностей. И с этой работой она справлялась без видимого напряжения. Штабные подоконники были заставлены ухоженными цветами, на оклеенных обоями стенах красовался набор портретов Вероники Кастро, Муслима Магомаева и Софии Ротару, а на солдатской тумбочке всегда пыхтел электрический самовар. Но счастье не бывает вечным. Как-то в одночасье Кира Петровна стала бабушкой, и с работой пришлось расстаться. Расстроенный прощанием Гаркуша упустил из-под контроля кадровый вопрос, за что немедленно был наказан новой секретаршей в виде странного существа лет 20 от роду, с обесцвеченными волосами, тягучей речью и полным отсутствием зачатков интеллекта. Существо не отвечало на телефонные звонки, потому что уши у него были заняты плеером, постоянно теряло бумаги, печатало на эскадрильской «Ятрани» с чудовищными ошибками и имело скверную привычку забывать сладкие булки в ящике стола. Пронюхавшие об этом мыши сбежались со всего гарнизона, по ночам устраивали в канцелярии отвязные оргии, гадили в принтер и под конец перегрызли кабель тревожной сигнализации. Когда существо заявило, что оно «типа залетело» и увольняется, Гаркуша с облегчением подписал рапорт и неделю с омерзением выгребал из канцелярии флакончики с засохшим лаком, растрепанные журнальчики с кроссвордами и отклеивал от компьютерной клавиатуры липкие картинки, которые существо добывало из упаковок жвачки. Он еще не знал, что его ждет. Вторая секретарша была унылой теткой, повернутой на религии. Гаркуша нашел ее в поселке соседней птицефабрики. Она непрерывно постилась, при каждом матерном слове, оплошкой произнесенным кем-то из офицеров, осеняла себя крестным знамением и бормотала «Спаси Христос!». Даже в самую сильную жару она не снимала туго повязанный белый платок, отчего смахивала на чеченку - снайпершу. Как и у предыдущей секретарши, руки у нее росли из задницы, и бардак в штабе стал принимать какие-то угрожающие, запредельные масштабы. К всеобщему изумлению, «христова невеста» тоже не сумела соблюсти девичью честь и тихо отчалила из канцелярии в неизвестном направлении. - На птицефабрике родилась и мозги куриные! - подвел итог ее деятельности комэск. Он не отличался религиозностью. К поискам очередной секретарши НШ подошел со всей ответственностью. Неделю он мотался по окрестным поселкам и, наконец, привел в штаб очередное приобретение. Сказать, что новая секретарша была несимпатичной, означало сделать ей комплимент, равнозначный предложению руки и сердца. Она была чудовищно, невероятно страшной и напоминала молодую Бабу-Ягу. В штабе ее тут же прозвали Квазимодкой. Правда, Квазимодка сносно печатала на машинке и со второго-третьего раза, бывало, могла уяснить поставленную задачу. Гаркуша потирал руки: - Ну, уж на эту ни у кого не встанет! - А если встанет? - хмыкнул осторожный комэск. - Найду этого осеменителя и заставлю жениться! Глядя на новое приобретение, уныло тыкавшее пальцем в компьютер, Гаркуша надеялся, что штаб в полной безопасности. Но… Да что же это делается, граждане?! - взвыл НШ, перечитав рапорт. - Найду гада! Он у меня еще пожалеет, как в секретарш концом тыкать! Комсомольская свадьба им у меня обеспечена! Вызванная на допрос Квазимодка особенно не отпиралась и на прямой вопрос: «Кто отец ребенка? » спокойно назвала фамилию. От неожиданности Гаркуша рухнул на офисный стул и покатился к выходу из канцелярии. Квазимодка следила за ним рыбьим взглядом, в котором парадоксально тлела искра материнства. План НШ рухнул, вздымая тучи едкой пыли. Заставить жениться на Квазимодке техника самолета старшего прапорщика Полухина не было никакой возможности, потому что он уже был женат и имел двоих детей…
Великий русский драматург Денис Фонвизин давал персонажам своих пьес такие фамилии, чтобы неискушенному читателю сразу было ясно, с кем он имеет дело. Тарас Скотинин, например, был отпетым мерзавцем, а госпожа Простакова - редкостной дурой. Когда замполитом нашего батальона назначили капитана Дурнева, народ сначала не придал этой своеобразной и красноречивой фамилии значения. А зря. Капитан Дурнев был дураком совершенным, законченным и своей фантастической глупостью вызывал у офицеров некое извращенное уважение. Обращались с ним так, как ведут себя родители юного дауна: стараются, чтобы и занят был и головку не перетрудил, ну, а если, к примеру, лужу на ковре сделает и начнет в ней кораблики пускать - умиляются: наш-то Васенька, как царь Петр на Плещеевом озере… Поздним майским вечером я сидел в недостроенной беседке на точке. Полеты закончились, основные средства я выключил, только посадочный радиовысотомер продолжал отбивать поклоны. «Ну чего аппарат гоняют, перелетчика, что ли какого ждут? - лениво подумал я, - ведь прямо на дорогу светит, опять деревенские будут жаловаться, что у них герань на окнах вянет и коровы не доятся. » Жалобы сельчан в общем-то были справедливы, мегаваттный передатчик молотил так, что неоновая лампочка в руке мерцала опасным оранжевым светом, а стрелки у выключенных приборов таинственным образом отклонялись от нулевой риски… Вдобавок, посадочный курс и направление ветра на аэродроме почти всегда были такими, что высотомер извергал трехсантиметровые мегаватты на соседнюю дорогу и деревню за дорогой. Делегация аборигенов ходила к командиру дивизии с просьбой отодвинуть полосу, но командир вежливо заметил, что гораздо дешевле будет отодвинуть деревню или, в качестве паллиатива, накрыть ее заземленной сеткой. После дневного грохота реактивных турбин на точке было необыкновенно тихо, слышно было, как на соседнем болотце яростно орали сексуально озабоченные лягушки, да временами с низким гудением пролетал толстый майский жук. Небо было усыпано яркими весенними разноцветными звездами. Звезды иногда подмигивали, от этого казалось, что смотришь на громадный индикатор кругового обзора, на котором не хватает только масштабной сетки… Солдаты дежурной смены тоже собрались в беседке, никто не курил и не разговаривал - после шумных и прокуренных аппаратных возвращаться в душный домик никому не хотелось. - Ну что, мужики, - начал я, поднимаясь, - пора спать, завтра первая смена - наша… - Трщ старший лейтенант, - затараторил вдруг дальномерщик Васька Манкуш, - вроде едет кто-то! Я обернулся. На дороге шатались столбы от фар дальнего света, но машины видно не было. - Чего-то быстро, это по нашей-то дороге! - удивился кто-то из солдат. Дорога к нашей точке не ремонтировалась, наверное, с тех пор, как от Москвы отогнали немцев. Казалось, что ее долго и педантично бомбили. Без особого риска к нам проехать можно было только на КРАЗе. Внезапно к калитке подлетел УАЗик, из него стремительно катапультировался Дурнев и, оттолкнув патрульного, гигантскими прыжками понесся к домику дежурной смены. Он был похож на громадного взбесившегося кенгуру в фуражке. Я поднялся навстречу. - Товарищ капитан! За время моего дежурства происшествий не слу… - Как не случилось?! Меня сейчас обстреляли!!! - Кто? - Не знаю! - взвизгнул капитан. Зубы у него стучали. - Может, вы на стоянку заехали? Она уже под охраной… - Нет! Я ехал по дороге, к вам, а тут - очередь!!! - У меня на точке оружия нет… У патрульного - штык-нож, ну, у меня пистолет… Некурящий замполит рухнул на лавочку и попросил закурить, я дал ему сигарету. Страдалец долго пытался попасть в огонек зажигалки, у него тряслись и руки и губы. «Не обосрался бы он у меня в новой беседке» - подумал я про себя, а вслух сказал: «Я пойду машину вашу гляну». В предвкушении интересного зрелища за мной потянулись солдаты. За калиткой стоял командирский УАЗик. Знакомый сержант-водитель лежал животом на капоте и дико ржал, дрыгая ногами. Никаких пробоин ни на лобовом стекле, ни на радиаторе, естественно, не было. - Ты чего учудил? - спросил я. - Пассажира твоего чуть Кондрат не обнял. Кто стрелял-то? - Жуки! - выдавил сержант и вновь рухнул на капот. - Какие жуки?! Вы что с замполитом - клея нанюхались? - Майские, трщ старший лейтенант, - объяснил водила, вытирая ветошью слезы. Сейчас им самое время вылетать, а они как под высотомер ваш попадают, сразу дохнут, ну и стучат по кабине, они ж большие… А трщ капитан, когда стук-то услышал, на полик упал и как закричит: «Гони, пропадем! » - А ты? - А чего я, - усмехнулся водитель - погнал…
Плац. На плацу - трибуна. На трибуне - командир мотострелецкой дивизии по кличке Кинг-Конг проводит репетицию ноябрьского парада.. Комдив похож на громадную обезьяну из-за аномально длинных рук, привычки сутулиться и бешеного характера. Красный околыш генеральской фуражки гармонично перекликается с бордовой после трехдневной пьянки рожей военачальника. Перед трибуной военный оркестр извлекает из своих инструментов хамские звуки. Оркестр - типичный «жмурсостав», набивший руку на проводах в последний путь гарнизонных пенсионеров и поэтому даже военный марш приобретает в их исполнении какой-то загробный оттенок. Некоторое время генерал, насупившись, слушает музыкантов, а затем поворачивает к себе микрофон: - Что вы там хрипите, как старый унитаз? - гремят мощные динамики по сторонам трибуны. Комдив ко всем обращается исключительно на «ты», поэтому обращенное к оркестру «вы» истекает ядом. Оркестр без команды замолкает, издав напоследок придушенный писк флейты. Дирижер, старший прапорщик, мелкой рысью мчится к трибуне. - Это не оркестр военной музыки, а стадо кастрированных ишаков! - бушует Кинг-Конг, - сплошные, ети его мать, рев и блеяние! - Товарищ генерал, - лебезит дирижер, - состав у нас неполный, оттого и звучание такое… - «Битлов» всего четверо было, а как играли! - резонно возражает комдив и, подумав, подводит итог репетиции: - Три часа строевой подготовки! Кадет Биглер www.bigler.ru
Опасная инспекция В советские еще времена мы на пару с американцами сокращали что-то очень стратегическое и наступательное: то ли ракеты, то ли шахты, а может, ракеты вместе с шахтами - не важно. А важно то, что процесс сокращения у нас контролировали янки, а мы, соответственно, у них. И вот, с очередной инспекцией в ракетную часть прибыли американцы. Прибыли-то они к ракетчикам, а «Геркулес» их сел на ближайшем аэродроме Дальней авиации. С аэродрома они уехали на автобусе, посмотрели что надо, а перед отлетом по плану был обед. Кормить супостата решили в летно-технической столовой, благо у дальников всегда готовили отменно, ну, и задача продслужбе была поставлена заблаговременно. Кроме того, везти американцев в гарнизон компетентные товарищи не рекомендовали, опасаясь, видимо, что хитроумный вероятный противник по репертуару кинофильмов в доме офицеров сумеет вычислить урожай зерновых в Вологодской области. Летно-техническая столовая была очень удачно расположена рядом с летным полем. Американцев встретили тщательно отобранные официантки в коротких деловых юбках и, почему-то, в кокошниках. Расселись, съели закуску, официантки стали обносить столики супом. Внезапно американцы заметили, что русские летчики молча встают, держа в руках тарелки. За их столиком возникла тихая мгновенная паника. Перед отлетом к русским их, конечно, тщательно инструктировали, однако о таком странном обычае не рассказывали. Старший могучим усилием мысли постиг, что это, наверное, какой-то обряд в память погибших пилотов и подал знак своим. Вежливые американцы встали, держа в руках тарелки. Внезапно столовая наполнилась ревом и грохотом. Зашатались стены и пол, задребезжала посуда. Это взлетал Ту-22. Когда до американцев дошло, в чем причина такого странного поведения русских, они опять переглянулись, с облегченным видом поставили тарелки на стол, собираясь сеть, и… жестоко обломались. Потому что в этом полку бомбардировщики всегда взлетали ПАРАМИ. Кадет Биглер www.bigler.ru
"Дождь в чудесном мюнхенском зоопарке загнал меня под крышу павильона, где обитали медведи-коалы, в просторечьи - ленивцы"
За то, что Вы перепутали коалу с ленивцем, Вы еще получите кучу ехидных комментариев. Я бы хотел сказать не об этом. Понимаете, когда автор для получения комического эффекта пытается использовать отправление естественных надобностей человека или животного - неважно - то эффект от рассказа будет примерно такой же, как от непосредственного созерцания этого дерьма... В Ваших историях дефекация во всех ее видах появляется уж слишком часто. По-моему, есть повод задуматься... Кадет Биглер
Бывают солдаты, которых не замечаешь. И лицо у него обычное, и фамилия какая-нибудь совсем не запоминающаяся, никаких подвигов за ним не числится; отслужил солдат два года, уволился, а на следующий день про него забыли. А бывает наоборот. Рядовой Курбанов был узбеком. Окончил 10 классов, вполне сносно говорил по-русски, довольно быстро научился есть свиную тушенку и пользоваться нехорошими русскими же словами, но была у него одна проблема. Курбанов абсолютно не переносил холода. Летом, на учениях, когда весь личный состав умирал от жары, узбекский воин работал за троих, он был как змея: чем жарче, тем лучше! Но стоило только начаться сереньким промозглым подмосковным дождям, стоило только на лужах появиться первой ледяной корочке, а на антеннах локаторов пушистому инею, Курбанов впадал в безысходную депрессию и какой-то фантастически упорный, неизлечимый насморк. Никакие медикаменты на него не действовали. Жаль было парня, но что сделаешь? Однажды зимней ночью я вышел из домика дежурной смены РЛС, чтобы решить мелкие, но неотложные житейские проблемы, ну, и заодно, проверить патрульного. Был легкий морозец, только что выпал снег, небо было усеяно зелеными точками звезд и оттого походило на индикатор кругового обзора РЛС. На вышке эскадрильской стоянки часовой баловался с прожектором и снег переливался разноцветными огоньками, как хрустальная люстра. Где-то далеко стучал дизель. Внезапно я осознал, что на этой рождественской открытке недостает такой существенной детали пейзажа, как патрульного. Я огляделся. Куда же это он делся? Может, обошел домик с другой стороны и через окно в ленкомнате смотрит телевизор? Нет. Может, зашел за дизельную? И там нет. И тут я заметил еще кое-что. На свежем снегу не было следов. Вообще никаких. Значит, солдат пропал давно. Тут мне стало худо. В те годы о дезертирстве из армии никто и не слыхал, о существовании терроризма мы знали исключительно из программы «Международная панорама», поэтому исчезновение солдата с оружием могло означать только одно: напали, убили, забрали автомат! Я метнулся в домик: «Кто в патруле?! »- «Рядовой Курбанов…» Я так и сел. Хорошо, попробуем рассуждать логически: украли бойца - допустим. Но куда делся Агдам? Украсть его решительно невозможно, в конце концов, не самоубийцы же нападавшие?! Агдамом звали громадного кобеля неизвестной породы, который жил на точке. Это было мощное, угрюмое и злобное животное, к тому же, невероятно похотливое, на аэродроме сложилась целая популяция его потомков от различных мамаш, от дворняги до непонятно как попавшего сюда бассета. Агдам ненавидел офицеров, вернее, чужих офицеров. Своих он даже по-своему любил, а вот на чужих бросался молча, без объявления войны, валил на землю и пытался загрызть. Такого уникального результата солдаты добились всего за месяц, ежедневно тыкая псу в морду старой офицерской фуражкой. Командир несколько раз грозился пристрелить бешеную тварь, однако Агдам охранял позицию лучше любого часового, так как местные не понаслышке знали о его боевых свойствах. Ночью Агдам всегда патрулировал точку вместе с солдатами, а теперь исчез вместе с рядовым Курбановым. Машинально я побрел к будке Агдама. Солдаты сколотили ему из добротной военной тары настоящий утепленный дворец, в котором поместился бы, наверное, медведь. Днем Агдам в нем отсыпался, сидя на цепи. Я заглянул в будку. Там темнело что-то мохнатое. Луч фонарика осветил Агдама. Он тихо и выразительно зарычал, задрав верхнюю губу. Под лапами у пса лежал… АКМ! - Сожрал он Курбаныча, что ли?! - в панике подумал я. - А где же недоеденное? Сапоги… шапку он бы вряд ли стал бы есть, и вообще, не мог же он сожрать ЦЕЛОГО солдата? Я повел фонариком. Под мохнатым боком пса, уютно свернувшись калачиком, спал согревшийся Курбанов. Агдам охранял его сон. Кадет Биглер www.bigler.ru
Внезапно Родина потребовала от капитана Воробьева подвига. Во главе роты курсантов Академии он был брошен в битву за урожай. Битва разгорелась на полях подмосковного колхоза «Победа». Несмотря на воинственное название, колхозники терпели от природы поражение за поражением, отступая по всем фронтам и бросая на поле боя искореженную сельскохозяйственную технику и невесть каким чудом выросший урожай. Борьбу пришлось вести на двух фронтах: на зернотоке и уборке картофеля. История военного искусства учит, что войну на два фронта выиграть невозможно. Курсанты, однако, мужественно боролись, несмотря на то, что ангина, простатит и отравление некачественными спиртсодержащими напитками неукоснительно собирали свою дань. Вообще-то в колхозе была еще и птицеферма, но курсантов туда не пускали из-за запаха, гарантированно валившего с ног нетренированного горожанина. Куры на ферме аккуратно дохли, поэтому курсантский рацион состоял в основном из продуктов переработки куриных трупиков. На первое была куриная лапша, на второе - жареные или вареные куры. Салат по выходным и праздничным дням был тоже с курятиной. Ходили слухи, что отмороженные колхозные повара изобрели способ варить компот на куриных ножках. На зернотоке распоряжался маленький, поросший серой шерстью и оттого очень похожий на домового мужичок. Звали его дядя Саша. Как и большинство колхозников, дядя Саша был тихим хроником. С годами он перестал экспериментировать, раз и навсегда остановившись на одеколоне, который ласково называл «резьбовое». С утра дядя Саша потерянно бродил по току, повторяя в зависимости от технологического момента «Мятите, хлопцы, мятите» или «Грябите, хлопцы, грябите». В 10 часов открывался аптечный киоск и он на правах эксклюзивного клиента покупал флакон одеколона без очереди. За то, что дядя Саша умудрялся высасывать одеколон прямо из флакона, а также за то, что во рту у него осталось всего 2 передних зуба, он получил кличку «Вампир». Картофельный фронт возглавляла злобная тетка неопределенного возраста и чудовищных размеров типа «Мечта Зураба Церетели». Казалось, вся она была отлита из серого пористого чугуна. Курсанты сразу прозвали ее Бабищей. Каждое утро Бабища беззастенчиво вваливалась в барак, включала свет и орала: «Рота, подъем! » Два дня ее с удивлением терпели, однако на третий день она успела только вякнуть «Рота…», как попала под кинжальный обстрел солдатскими сапогами. С тех пор Бабища изменила тактику. Утром она осторожно открывала дверь, из коридора просовывала руку, на ощупь включала свет и орала «Рота, подъем!», не входя в спальное помещение. Со всей остротой встал вопрос, как взнуздать злобную бабу? За дополнительной информацией решили обратиться к Вампиру, соблазнив его хорошими сигаретами. - На зернотоке курить нельзя, - наставительно заметил Вампир, смачно затягиваясь халявной «Явой», - полыхнет - хрен потушишь. Помолчали. Наконец, погасив сигарету, старшина роты приступил к главному: - Слышь, дядь Саш, а чего это бабища наша картофельная злобная такая? Как эта… Гингема! - Ну, дык,- хмыкнул Вампир,- дело ясное, мужик ейный от нее еще прошлым летом сбежал, так что она, почитай, уж год живого х#я не видала, а когда баба долго не#баная ходит, она кого хошь загрызть может… - Х#я, говоришь, не видела, - задумался старшина, - а что, это мысль! Подлегаев где? - Здесь я, товарищ сержант. - Это у тебя шкворень, как у жеребца под Юрием Долгоруким? Вечером после отбоя ко мне в каптерку! Будем приводить Бабищу к нормальному бою. *** На следующее утро офицеров вышвырнуло из коек истошным воплем. Бабища стояла в коридоре, прислоняясь к стене и голосила, не переводя дыхания. Казалось, что к ней подключили магистраль сжатого воздуха. В руке у нее было что-то зажато. - Лидия Федоровна, что с вами? - испуганно спросил Воробьев. - Я… утром… свет включить, - давясь рыданиями, проблеяла Бабища, - а там… на выключателе во-о-от э-э-т-о-о! Воробьев опустил взгляд и оторопел. В руке Бабищи был зажат мужской член с яйцами устрашающих размеров. Приглядевшись, Воробьев понял, что член был все-таки не настоящий, а вырезан из здоровенной картофелины. За ночь картофелина посинела, поэтому холодное и скользкое творение неизвестного скульптора приобрело пугающее правдоподобие… Кадет Биглер
Ваш комментарий о сайте "Истории Кадета Биглера" помещен в форуме по адресу: http://bigler.ru/forum/read.php?f=5&i=40&t=40 в части, касающейся. Ссылка на полную версию Вашего комментария приведена там же. Если этот текст вызовет дискуссию, Вы всегда можете с ней ознакомиться на нашем форуме. Модерирование форума состоит в том, что удаляются сообщения, не относящиеся к тематике сайта, например, реклама и другие посторонние тексты. Кроме того, удаляются тесты, оскорбительные для посетителей, и (или) тексты, содержащие грубую брань. Никакого другого отбора или редактирования поступающих текстов не производится. Модератор участвует в дискуссии на равных с другими посетителями. Ежедневные выпуски историй составляются модератором из числа присланных посетителями. Не включаются в выпуски истории, которые являются а)явно повторными; б)откровенно несмешными; в) грубыми и излишне натуралистичными. Задачи сайтов anekdot.ru и bigler.ru совсем разные: если Дима Вернер составляет полную антологию российского юмора, то наша задача значительно скромнее. Мы решили ограничиться одной темой и без редакторского отбора тут не обойтись. Согласитесь, что у многих посетителей сайта anekdot.ru нарекания вызывает именно то, что публикуется ВСЕ присланное. С уважением, Кадет Биглер
Так. С дурианом и, тем более, джаком все разъяснилось. Экая пакость-то за бугром произрастает! А вот интересно, кто-нибудь пробовал изготовить, скажем, дуриановку или джаковку? С таким-то запахом! Это, наверное, было бы "что-то особенного"! Клетчатки-то в них, поди, навалом. Да, а на джак у Даррелла приманивали летучих мышей...
К истории № 10 от 2 мая: Что-то в этом роде описано у Дж. Даррелла в книге "Золотые крыланы и розовые голуби", глава "Полным-полно плодов", только там речь идет о плоде джак. Интересно, это один и тот же фрукт, или все-таки разные? "Моим глазам предстал безобразный с виду зеленый шишковатый плод, смахивающий на трупик марсианского младенца. Впечатление это усиливалось тяжелым, сладковатым и весьма едким духом, напоминающим о гниющих останках. [...] В невероятно короткий срок весь номер приобрел запах огромного плода джак - или морга с испорченной морозильной установкой." В России, насколько я знаю, ни дуриан, ни джак пока не продают.
- Ну почему я, товарищ полковник?! - А кто? - искренне удивился начальник штаба,- Начхим был в прошлом году. Да, действительно… Все знают, что в авиационном полку в мирное время два безработных: химик и инженер по радиоэлектронной борьбе. Химик был в прошлом году… - Давай, иди к мобисту, личные дела уже пришли, и потом, чего ты так расстраиваешься, две недели всего! Мобист сидел за столом, обхватив голову руками. Перед ним горой были навалены личные дела офицеров запаса. - Вот! - горько произнес он и открыл наугад картонную папку, - музыкальный критик! Папка полетела на стол. - Артист цирка! У нас своих клоунов мало! Врач ветеринарный. Трейдер! Что это за бл#дь такая - трейдер, скажи ты мне, а?! Я не знал. Каждый год повторялась одна и та же история. По плану мобилизационной работы мы должны были проводить сборы офицеров запаса, приписанных к нашей части. Однако военкоматы с упрямством, которому позавидовало бы стадо матерых ишаков, каждый год облегчали себе задачу, призывая на сборы не тех, кого надо, а тех, кого удалось отловить, кому было лень доставать медицинские справки или скорбных на голову экстремалов, фанатов «Зарницы». Два дня ушло на создание программы учебных сборов, ругань с вещевиками и прочие захватывающие мероприятия, а в понедельник мы с мобистом на КПП встречали автобусы с партизанами. По замыслу командования, тыловики должны были развернуть ППЛС - пункт приема личного состава. Представлял он собой анфиладу палаток, с одной стороны которой должно входить дикое и неотесанное гражданское лицо, а с другой выходить полноценный воин, переодетый, постриженный, со всеми необходимыми прививками, «с Лениным в башке и с наганом в руке», радующий своей формой и содержанием командиров и начальников всех степеней. Тыловики, однако, решили по-своему. Прививок на две недели решили не делать, табельное оружие, даже без патронов, выдавать побоялись, а парикмахер из КБО по понедельникам работать не мог по чисто техническим причинам. Поэтому работа ППЛС ограничилась переодеванием наших партизан в х/б образца 1943 г. Как известно, в армии существует только два размера формы одежды: очень большой и очень маленький, всякие там XL не прижились, поэтому наши воины, надев слежавшиеся пилотки, косоворотки и «кривые штаны» мгновенно превратились в клонов Ивана Чонкина. Лысые, усатые, бородатые партизаны расползлись по гарнизону, пугая своим диким видом мирное население. Продавать водку в те годы в военных городках запрещалось, однако суровые напитки, вроде «Белого крепкого» или «Золотой осени», которую в народе называли «Слезы Мичурина» на прилавках имелись в изобилии. Один мой приятель, помнится, все возмущался: «Д`Артаньян заказал дюжину шампанского! » «Эка невидаль! - попробовал бы он дюжину портвейна заказать, заблевали бы весь Париж…» Через три дня меня вызвал начальник штаба. - Днем иду по гарнизону, а навстречу этот твой, партизан: борода веником, пузо на ремне, а руке сетка с бутылками «партейного». И честь не отдал!!! - А вы бы с ними не связывались, товарищ полковник. А то, например, если бы вы у них вздумали бутылки отнять, еще и побили бы… НШ задумался. - Так. Ну-ка, майор, какого солдата можно назвать хорошим? - Зае#банного, товарищ полковник! - радостно доложил я, вспомнив я курс военной педагогики. - Правильно! Поэтому проведешь с ними тактическое занятие на местности в индивидуальных средствах защиты. Чтоб у них мысль была потом только одна: спать! На следующее утро полусонное и отчаянно зевающее воинство отправилось в поле. Разобрали автоматы. Самые глупые схватили ручные пулеметы, не сообразив, что с ними придется бежать. Начали надевать ОЗК. Рота быстренько превратилась в скопище угрюмых монстров. Я наскоро поставил задачу, указал ориентиры, которых на самом деле было совершенно не видно из-за густого тумана, и скомандовал «Вперед! » - Ура! - дружно хрюкнуло в противогазы воинство и с тяжелым топотом ломанулось в туман. Собирать партизан я решил с другой стороны поля. Рядом какой-то мужик на экскаваторе мирно копал траншею. Внезапно из тумана рядом с ним вынырнула троица в комбинезонах грязно - зеленого цвета с ручными пулеметами. Один из них постучал прикладом в кабину. Экскаваторщик обернулся и обомлел. Стучавший стянул противогаз и с противным иностранным акцентом спросил: - Эй, мьюжикк! Do you speak English? До Москвы далеко? Кадет Биглер www.bigler.ru
Вранье-с. Хотя бы потому, что дежурный по Академии - полковник, а не капитан, и дежурит, он, между прочим, не один... И потом, начальник Академии ночью на службу без звонка не поедет. Никогда. Насчет заглядывания в окна дежурного по Академии - вообще без комментариев. Кто в корпусе "А" был - поймет, почему.
Каждый человек талантлив по-своему: один решает в уме криволинейные интегралы, другой открывает зубами пивные бутылки, третий на 15-й минуте знакомства способен затащить в постель практически любую женщину... У неразлучных прапорщиков из батальона связи талант был один на двоих. Стоило только где-нибудь кому-нибудь в пределах гар-низона открыть бутылку, как через пять минут в дверях показывалась умильная рожа одного из прапоров, а вскоре подтягивался и второй. Это называлось «Чип и Дейл спешат на помощь». Их чутье на халявную выпивку не укладывалось в рамки современной позитивистской науки, однако срабатывало в десяти случаях из десяти. Инженер по радио как-то выска-зал идею, что прапора ощущают флуктуацию электромагнитного поля, неизбежно возникающую при открывании бутылки. Для чистоты эксперимента инженеры укрылись в камере биологической защиты, которая использовалась для проверки спецаппаратуры и была наглухо экранирована. Не помогло. Ровно через пять минут после экспериментального откупоривания в дверь поскреблись. После этого бесполезную борьбу с нахлебниками прекратили, перед очередным употреблением просто планируя два резервных стакана. Звали прапоров Мокров и Петя. Петя был румяным, кругленьким и очень жизнерадостным, а Мокров, наоборот, тощим, сутулым и мрачным. Он страдал геморроем, отчего на лице у него застыло выражение брюзгливого недовольства. При ходьбе Мокров сильно сутулился, глядел всегда исподлобья и вообще напоминал германского шпиона из предвоенных советских кинофильмов. Однажды в полку проводили тактическое занятие по охране и обороне аэродрома. Рота почетного караула лихо нападала на ЗКП, а рота охраны не менее лихо отражала нападение. Управление полка, забравшись на крышу командного пункта, увлеченно наблюдала за редким зрелищем. Радист нападающих зацепился антенной за колючую проволоку, второй солдат взялся ее резать. Увидев это, обороняющиеся с криком: «Суки! Кто потом будет колючку чинить?! » бросились в контратаку. Неизвестно как попавший сюда Мокров хмуро наблюдал за происходящим. Петя потихоньку подошел к командиру и прошептал: - Товарищ полковник, скажите, чтоб за Мокровым приглядывали, а то еще переметнется... Но однажды дружбе собутыльников пришел конец. Внезапно в штабном коридоре раздались матерные вопли, послышался звук удара, и в инженерный отдел бомбой влетел Петя, прикрывая ладонью быстро запухающий глаз. Выяснилось, что предыдущим вечером Мокров и Петя мирно отмечали окончание рабочего дня и по какому-то прихотливому случаю заспорили о том, сколько Звезд Героя у Дорогого Леонида Ильича. Мокров утверждал, что пять, Петя склонялся к шести. Поспорили на бутылку. Решено было утром придти в штаб и посчитать Звезды на портрете, который тогда висел, почитай, в каждом служебном кабинете. Утром похмельный Мокров заявился в канцелярию, где его уже ждал сияющий Петя. Он предъявил портрет Верховного, на котором отчетливо были видны шесть звезд. Делать нечего, Мокров со вздохом отсчитал деньги и поплелся к себе на БП. В его комнате висел точно такой же портрет. Прапор злобно покосился на Ильича, плюнул, но вдруг насторожился. Что-то было не так. Приставив к стене стул, Мокров подобрался к портрету и начал его подслеповато разглядывать. У Вождя было 4 Звезды! Как же так?! Мокров снял раму со стены, подтащил к окну и тут ему открылась суровая правда. Хитрый Петя рано утром вырезал недостающую Звезду с его портрета Брежнева и приклеил на свой... Кадет Биглер www.bigler.ru
Боевой фристайл «За персидскими же всадниками обыкновенно бежали пешие воины, держась за хвосты лошадей. Так они пробегали большие расстояния, удивляя тем лидийцев. » вроде бы из Геродота
Утром за завтраком начфиз полка ВДВ сообщил жене: - Сегодня еду встречать комиссию из Москвы, домой приду поздно. - Ты уж, Васенька, постарайся пить поменьше, - заволновалась жена, - помнишь, как тебе в прошлый раз нехорошо было? - Постараюсь, - горько ответил начфиз и поднялся из-за стола. Как заведено в любой уважающей себя части, начфиз десантников отвечал за спецсауну, поэтому культурная (в военном понимании) программа проверяющих в буквальном смысле ложилась на его плечи, и ему не раз приходилось выволакивать из предбанника практически бездыханных командиров и начальников всех степеней. Обычно комиссии из верхних штабов встречал сам командир, но в этот раз ответственное мероприятие было возложено непосредственно на начфиза, из чего он сделал вывод, что, либо едут проверять физподготовку полка, либо комиссия какая-нибудь незначительная, вроде котлонадзора или ВАИ. На практике, однако, вышло по-другому. После того, как схлынула толпа пассажиров с московского поезда, на перроне осталась странная компания: бомжеватые граждане с киноаппаратурой в облезлых кофрах и полковник-пехотинец с вдохновенным лицом идиота. И вещи у них были странные - мотки веревок и деревянные рукоятки, наподобие деревенских коромысел. Вскоре выяснилась страшная правда. Полковник был изобретателем. Светоч военной науки разрабатывал способ буксировки солдат на поле боя. По его замыслу, если солдат поставить на лыжи, дать им в руки веревку, веревку привязать, например, к танку, а танк пустить на поле боя, то ошеломленному противнику останется только одно: сдаться. Полковничья диссертация была практически готова, но нужен был эксперимент. На следующее утро эксперимент не состоялся по техническим причинам: после посещения сауны съемочная группа, не привыкшая к десантному гостеприимству, не смогла выйти из состояния нирваны. Непьющий изобретатель отпаивал их кефиром. Наконец вышли в поле. Бойцам выдали стандартные военные дровяные лыжи с мягкими креплениями, подогнали БМД, к корме привязали две веревки с перекладинами, после чего полковник подошел к строю. В пламенной получасовой речи он обрисовал важность эксперимента для укрепления обороноспособности государства, отметил, что буксировка лыжников на поле боя - наш асимметричный ответ наглым проискам НАТО, а в заключение сказал, что эксперимент снимают на кинопленку и, может быть, покажут в программе «Служу Советскому Союзу! ». В свою очередь, начфиз отвел в сторонку механика-водителя и предъявил ему увесистый кулак: - Устроишь автогонки - до дембеля будешь гальюны драить... Механец ухмыльнулся. БМД потихоньку двинулась. Поначалу все шло хорошо, бойцы с гиканьем резво катились на лыжах, однако, вскоре в идее обнаружился изъян. Как ни странно, местность не была идеально ровной, на ней попадались канавы, бугры и полузасыпанные снегом пни. Головные лыжники пытались их объехать, не бросая веревки, из-за чего она начала опасно раскачиваться, увлекая за собой остальных. Через пару минут научный эксперимент превратился в смесь цирковой эквилибристики с клоунадой: стремясь объехать препятствия, бойцы скакали, как обезьяны, совершая немыслимые пируэты, один потерял лыжи, но, не желая сдаваться, веревки не бросил и несся за БМД гигантскими скачками, вздымая тучи снега. Зрители одобрительно матерились. Начфиз с замиранием сердца следил, как БМД входит в поворот. Проклятый механик все-таки слихачил и развернул БМД-шку практически на месте. В строгом соответствии с законами физики лыжников вынесло вперед и они исчезли в облаках снежной пыли. Проклиная дурака-изобретателя, начфиз побежал на финиш. Второй заплыв решили не проводить. Вечером съемочная группа уехала, а через месяц на имя начфиза пришел автореферат диссертации с дарственной надписью. Пролистав брошюру, он плюнул, аккуратно содрал с научного труда обложку и собственноручно повесил его в гальюне разведроты. Кадет Биглер www.bigler.ru
Не судьба Начальник Академии генерал-полковник Н* получил директиву Главпура. Невзрачная бумажка, отпечатанная на серой, оберточной бумаге, производила странное впечатление. В типографии даже не удосужились разрезать страницы, и брошюру надо было читать, развернув ее в один лист. Страницы в этом полиграфическом шедевре шли, как водится, не по порядку, поэтому генерал, с трудом отыскав следующую страницу, успевал забыть содержание предыдущей. Директива громыхала сталью: “Вести бескомпромиссную борьбу с пьянством и алкоголизмом… до конца месяца доложить списки офицеров, склонных к употреблению… развернуть широкую пропагандистскую кампанию…”. Генерал матерно выругался в селектор и вызвал начальника политотдела. На следующий день в актовом зале собрали профессорско-преподавательский состав Академии. Начальник зачитал Директиву. Ее содержимое возмутительно диссонировало с лицом генерала, который, как всем было хорошо известно, пришел на Академию с должности Командующего округом и был, что называется, “не любитель”. - И еще, товарищи офицеры, - хрипел генерал, - есть информация, что некоторые преподаватели после окончания служебного времени употребляют прямо на территории кафедры! Прекратить! А чтоб было неповадно, после окончания рабочего дня приказываю в Академии отключать электроснабжение! Начались репрессии. Свежеиспеченные кандидаты и доктора военных наук организовывали банкеты в глубокой тайне и, подобно франкмасонам, обменивались в коридорах многозначительными взглядами и перебрасывались записками. Обсуждать вслух запретную тему боялись. Получение очередных воинских званий превратилось в унылую процедуру, которая никого не радовала. Постепенно, однако, о грозной директиве стали забывать, тем более, что несколько раз все желающие видели начальника Академии в состоянии глубокой алкогольной задумчивости. Однажды зимним вечером генерал собрался домой. Выйдя на улицу, он хозяйским взглядом окинул корпуса Академии и обомлел. Обесточенные здания возвышались мрачной черной громадой, однако во многих окнах теплился слабый свет. Это горели стеариновые свечи из “тревожных чемоданов”. Привыкшие к тяготам и лишениям военной службы пехотинцы нашли способ припасть к любимому напитку. Генерал достал сотовый телефон. - Дежурный, это начальник Академии. Во изменение моего приказа, свет в корпусах включить и более на ночь не выключать! А то спалят на х#й Академию! И, выключив телефон, про себя добавил: «Видать, не судьба…». Кадет Биглер (www.bigler.ru)
Старательный В одном подмосковном авиационном гарнизоне ждали Министра Обороны. К приезду высокого гостя гарнизон блестел и переливался всеми оттенками свежей зеленой краски, подобно изумрудному пасхальному яйцу работы Карла Фаберже. Асфальтовую дорожку от первого КПП до Гарнизонного дома офицеров вымыли с мылом, поэтому после первого же дождика она начала источать одуряющий запах земляники, а на поверхности луж возникали красивые радужные пузыри. Вытоптанную вратарскую площадку на футбольном поле аккуратно подкрасили зеленым, а вместо урн расставили железных пингвинчиков с широко раскрытыми клювами. Из винного магазина исчезли суровые крепленые напитки по 2.20, вместо них красивыми шеренгами расставили бутылки с кубинским ромом, шампанским и югославским вермутом. Ходили слухи, что в Военторг завезли копченую колбасу и венгерских кур, но их пока не продавали. Военный комендант умиленно бродил между штабными и казарменными здания-ми, наслаждаясь выбеленными бордюрами и художественно выполненными табличками: “Сооружение № 34/2-11. Отв. ст. пр-к Забодайло”, “РШ-4-ЗПДРЦ”, “Стой! Граница поста! Стреляют без предупреждения! ” Все было параллельно и перпендикулярно, ничего не валялось. Однако у коменданта был враг. Сильный, жестокий и беспощадный – осень. Она сеяла дождем, оставляя на асфальте неуставные лужи, разбрасывала на асфальте желтые листья, а спелые каштаны оставляли на тротуаре возмутительные кляксы. Около КПП комендант долго из-под козырька фуражки разглядывал зеленые насаждения, затем внезапно просветлел лицом и скомандовал: “Комендантский взвод ко мне, со швабрами и тубаретками! ” К обеду комдиву позвонили из Москвы и сообщили, что Министр выехал. Управление дивизии попрыгало по тачанкам и рвануло к КПП. Очевидцы рассказывали, что когда генерал вылез из “Волги” и огляделся, у него подогнулись ноги. Он плюхнулся обратно на сидение, судорожно вытер вспотевший лоб и сумел только прохрипеть: “Идиот!!! ” Устав бороться с листопадом, комендант приказал обтрясти все деревья вдоль дороги. И теперь министру предстояло ехать по абсолютно черной, мертвой аллее. Голые ветки безжизненно тянулись к дороге, как будто на ней разлили синильную кислоту или шарахнула нейтронная бомба. А дальше переливался желтыми и багровыми красками осенний парк…
Постояльцу: Ну, как Вам объяснить-то, чтобы Вы поняли? На теплоходах указанных серий над машинным отделением 2 (две) пассажирские палубы, соответственно, верхних люков машинного отделения там нет. Это не сухогруз! Сходите на речной вокзал, что ли, когда навигация начнется. Что касается самолетов, то тут Вы попали пальцем в... ну, туда. Полет с выключенными двигателями в авиации не такая уж редкость. Например, 4-х моторный Ил-18 запросто продолжает полет на 3-х двигателях. Более того, чтобы избежать асимметрии тяги, рекомендуется отключить и второй, оппозитный двигатель. МиГ-29, имеющий 2 двигателя, без проблем продолжает полет и на одном. Гораздо безопаснее сажать машину на аэродроме прибытия, т. к. в полете будет выработана большая часть топлива. В противном случае, его бы пришлось сливать, а это грозит пожаром.
Постояльцу: Эх, г. Постоялец, г. Постоялец... Давайте разбираться. Прежде всего, я имел в виду пассажирские теплоходы проектов 588 (ГДР), 26-37 и 92-055 (ЧССР), т. к. австрийские четырехпалубники стали по Волге ходить сравнительно недавно. Машины теплоходов упомянутых проектов я представляю себе относительно неплохо. Так вот, они имеют по ТРИ гребных винта и, соответственно, по ТРИ дизеля. Чертежи этих теплоходов можно посмотреть, например, здесь: http://www.riverships.ru/download/d_588.gif. Каждый дизель работает на свой гребной винт. При отказе любого из них с помощью специальной муфты момент от оставшихся в работе дизелей передается на все винты. Для капитального ремонта дизеля ДЕЙСТВИТЕЛЬНО срезают часть надстройки, иначе дизель никак не извлечь.
Все бы хорошо в Вашей истории про купание с вертолета, но есть нюанс. Автопилот в режиме висения НЕ РАБОТАЕТ, это во-первых, во-вторых, удержать в режиме висения вертолет даже опытному летчику не так-то просто, в третьих, у Ми-8, как впрочем и у других вертолетов, существует жесткое ограничение на время висения, прочие несуразности и вспоминать не стоит. Как говорится, незнание матчасти не освобождает... Кадет Биглер
Автору истории про саратовского туриста: Как Станиславкий говорил? "Не ве-рю!". И я не верю. Значится, так. Теплоходы из Москвы последние 30 лет уходят в 19 - 20 часов. Это связано со шлюзовым расписанием. День - вечер суда идут в Москву, а вечер - ночь - из Москвы. Но это ладно. На теплоходе 3 (три) дизеля. При отказе любого он свободно пойдет на двух. Возвращаться в Москву - бессмысленно. Мелкий ремонт можно выполнить на ходу, а крупный у причала тоже не сделаешь - надо снимать пассажирскую надстройку. А то, что менты по-живому клиента ошкурили - верю, сразу и всем сердцем. Эти могут. Кадет Биглер
Автору истории 19 из "Всех" от 17 марта. Будет врать-то! Шинель выдается курсанту не на весь период обучения, а на срок около года. Точная цифра зависит от того, выдается ли ему еще зимняя полевая форма или техническое обмундирование. Если курсант (солдат) испортил форму одежды по своей дури, ему выдают новую, а ее стоимость удерживают. И вообще, история про "обрезание" шинели появилась на свет, наверное, при Николае 1, который эту самую шинель и ввел... PS: длина шинели военнослужащего в Советской Армии определялась не от колена, а от пола, должно быть 18 - 23 см.
Автору истории № 33: Мюнхгаузен Вы наш! За 3 часа полета на Ми-8 можно улететь километров за 500, это за свиньей-то? Если вас выбросили с парашютом, то почему вы собирались 1,5 часа? Что, так раскидало? Это с тысячи-то метров? А посадить вертолет было нельзя? И потом, как вы обратно в вертолет запрыгивали? А свинью как? Забросили, что ли? Да, и напоследок. На такое расстояние вертолет без дозаправки может пролететь только в один конец. Да! Самое-то главное: если бы у майора с собой "было", он три часа ждать бы не стал. Это точно.
Подполковник Мельников сошел с ума. Событие, конечно, прискорбное, но обыденное. Бывает. Даже с подполковниками. Доподлинную причину помешательства установить не удалось, хотя некоторые странности за Мельниковым замечали и раньше. Почему-то он очень боялся быть отравленным, для профилактики регулярно полоскал рот уксусом и никогда не ел и не пил ничего холодного. Однажды он заявился в ТЭЧ, разделся до пояса и попросил техников погреть ему спину паяльной лампой, так как, дескать, ощущает в организме признаки отравления. Личный состав в ужасе разбежался. Поскольку странного народа в армии хоть отбавляй, с Мельниковым не связывались, надеясь на то, что его куда-нибудь переведут или сам уволится. Не тут-то было. Однажды на партийном собрании Мельников попросил слова. Вышел на трибуну, как всегда идеально выбритый, в наглаженном мундире, дождался тишины и произнес краткую речь. Из нее присутствующие, в частности, узнали, что все они являются сексуальными собаками и гнусными извращенцами, которые постепенно выжигают у него, Мельникова, половые органы путем точного наведения на окна его квартиры антенн радиолокационной системы посадки, а также регулярно предпринимают попытки отравления парами свинца с помощью электропаяльников. Командир содрогнулся. Присутствующие тоже. Под предлогом врачебно-летной комиссии Мельникова отвезли в госпиталь. Осмотрев пациента, начальник психиатрического отделения радостно потер руки и заявил: - Наш клиент! Оставляйте! Через месяц Мельникова уволили из Красной Армии вчистую, однако, в психушку не посадили, посчитав его психом неопасным. Однако в сорванной башне подполковника что-то намертво заклинило, и он напрочь отказался считать себя пенсионером. Каждое утро, одетый строго по форме, он прибывал на развод, пенсию получать категорически отказывался и настойчиво стремился принять участие в жизни парторганизации части. И вот тут-то возникла проблема! За КПП Мельникова можно было не пускать, пенсию переводить на сберкнижку, а вот как снять его с партучета? Ни в одном руководящем документе не было написано, что делать, если коммунист сошел с ума. В ведомостях он числился задолжником по партвзносам, что в те годы считалось сродни измене Родине и парторг, каждый раз, страдая от неловкости, объяснялся в высоких штабах. Однако, как помочь горю, не знал никто. Между тем, Мельников начал писать жалобы. Странные по форме и жуткие по содержанию, они разлетались по всем руководящим партийным органам, вплоть до Комитета Партийного контроля при ЦК. О своих проблемах с головой Мельников в письмах тактично умалчивал. Наконец, чтобы разобраться на месте, из Москвы прибыл контр-адмирал из военного отдела ЦК. Собрали парткомиссию. Адмирал, строго соблюдая флотские традиции, произнес краткую вступительную речь, в которой цензурными были только предлоги и знаки препинания. Смысл ее можно было передать тезисом: "Какого х#я?!" Измученный постоянными проверками парторг сначала пытался объяснить ситуацию во всей ее сложности и противоречивости, однако флотоводец и слушать ничего не хотел. Наконец парторг не выдержал и заорал: - Х#й с ним! Одним сумасшедшим в партии больше будет! Давайте тогда создадим первичную парторганизацию в дурдоме и поставим его в ней на учет! Пусть там на собраниях хоть левой ногой голосует! Наступила мрачная тишина. Адмирал молча собрал свои бумаги, поднялся и направился к двери. Уже выходя, оглянулся и приказал: - Поставить психа на партучет по месту жительства. При ЖЭКе! Пусть теперь они с ним разъе#ываются! Кадет Биглер
Подполковник Мельников сошел с ума. Событие, конечно, прискорбное, но обыденное. Бывает. Даже с подполковниками. Доподлинную причину помешательства установить не удалось, хотя некоторые странности за Мельниковым замечали и раньше. Почему-то он очень боялся быть отравленным, для профилактики регулярно полоскал рот уксусом и никогда не ел и не пил ничего холодного. Однажды он заявился в ТЭЧ, разделся до пояса и попросил техников погреть ему спину паяльной лампой, так как, дескать, ощущает в организме признаки отравления. Личный состав в ужасе разбежался. Поскольку странного народа в армии хоть отбавляй, с Мельниковым не связывались, надеясь на то, что его куда-нибудь пере-ведут или сам уволится. Не тут-то было. Однажды на партийном собрании Мельников попросил слова. Вышел на трибуну, как всегда идеально выбритый, в наглаженном мундире, дождался тишины и произнес краткую речь. Из нее присутствующие, в частности, узнали, что все они являются сексуальными собаками и гнусными извращенцами, которые постепенно выжигают у него, Мельникова, половые органы путем точного наведения на окна его квартиры антенн радиолокационной системы посадки, а также регулярно предпринимают попытки отравления парами свинца с помощью электропаяльников. Командир содрогнулся. Присутствующие тоже. Под предлогом врачебно-летной комиссии Мельникова отвезли в госпиталь. Осмотрев пациента, начальник психиатрического отделения радостно потер руки и заявил: - Наш клиент! Оставляйте! Через месяц Мельникова уволили из Красной Армии вчистую, однако, в психушку не посадили, посчитав его психом неопасным. Однако в сорванной башне подполковника что-то намертво заклинило, и он напрочь отказался считать себя пенсионером. Каждое утро, одетый строго по форме, он прибывал на развод, пенсию получать категорически отказывался и настойчиво стремился принять участие в жизни парторганизации части. И вот тут-то возникла проблема! За КПП Мельникова можно было не пускать, пенсию переводить на сберкнижку, а вот как снять его с партучета? Ни в одном руководящем документе не было написано, что делать, если коммунист сошел с ума. В ведомостях он числился задолжником по партвзносам, что в те годы считалось сродни измене Родине и парторг, каждый раз, страдая от неловкости, объяснялся в высоких штабах. Однако, как помочь горю, не знал никто. Между тем, Мельников начал писать жалобы. Странные по форме и жуткие по содержанию, они разлетались по всем руководящим партийным органам, вплоть до Комитета Партийного контроля при ЦК. О своих проблемах с головой Мельников в письмах тактично умалчивал. Наконец, чтобы разобраться на месте, из Москвы прибыл контр-адмирал из военного отдела ЦК. Собрали парткомиссию. Адмирал, строго соблюдая флотские традиции, произнес краткую вступительную речь, в которой цензурными были только предлоги и знаки препинания. Смысл ее можно было передать тезисом: «Какого х#я?! » Измученный постоянными проверками парторг сначала пытался объяснить ситуацию во всей ее сложности и противоречивости, однако флотоводец и слушать ничего не хотел. Наконец парторг не выдержал и заорал: - Х#й с ним! Одним сумасшедшим в партии больше будет! Давайте тогда создадим первичную парторганизацию в дурдоме и поставим его в ней на учет! Пусть там на собраниях хоть левой ногой голосует! Наступила мрачная тишина. Адмирал молча собрал свои бумаги, поднялся и направился к двери. Уже выходя, оглянулся и приказал: - Поставить психа на партучет по месту жительства. При ЖЭКе! Пусть теперь они с ним разъе#ываются! Кадет Биглер
Большой Авиационный Начальник генерал-полковник Н* был известен широкой военной общественности по двум причинам. Во-первых, во время Оно бравый генерал получил пулевое ранение в голову. Ничего странного и необычного в этом нет, поскольку пуля - дура, но Н* очень любил на совещаниях различного уровня повторять, что лично ему ранение в голову нисколько не мешает управлять частями, соединениями и объединениями, а некоторые, академики, тут он брюзгливо тыкал пальцем в ближайшего офицера с белым ромбиком на кителе, до сих пор не знают, под какую ногу подается команда "Стой!". Остановившийся в своем развитии на уровне МиГ-15 УТИ, Н* на службе томился скукой и, наконец, придумал, чем себя занять. Он лично разработал инструкцию по проверке внешнего вида офицера. Инструкция состояла из 16 пунктов и включала в себя такие захватывающие действия, как проверки степени стоптанности каблуков, цвета носков, наличия носового платка и точности хода часов. При посещении частей вверенного ему объединения, Н* сладострастно вымерял линейкой длину шинелей и расположение звездочек на погонах. Забредя в какой-нибудь тихий НИИ, он очень любил отловить одичавшего без строгого командирского глаза научного сотрудника и, поставив по стойке "смирно", вопрошать: - А где у вас план работы на год? Ага... А на месяц? Тэк-с... Угу... А на день? Ах, нет? Да вы же преступник, товарищ майор! У вас руки по локоть в крови и затхлость на два пальца!!! Зная вздорный нрав начальника, штабные по коридору передвигались короткими перебежками, а когда за стеклянной дверью замечали толстенькую тень военачальника, стремительно ныряли в ближайшее помещение, иногда даже в женский туалет... Как-то раз Н* отправился в плановую инспекционную проверку какого-то полка. Когда самолет набрал высоту, из носового салона вышел адъютант командующего и с каменной физиономией поинтересовался, кто из офицеров играет в преферанс. Опытные инженеры сделали вид, будто "крестики-нолики" - предел их умственных способностей, кто-то в панике накрылся газетой, кто-то шмыгнул в гальюн. Нашлись, однако, три придурка, которые рассчитывали под халявный генеральский коньячок приятно и с пользой для карьеры провести время. Адъютант увел их в салон, а через пять минут выскочил, зажимая рот руками. По лицу его текли слезы. После представлений Н* предложил офицерам садиться, достал из портфеля колоду игральных карт, ловко стасовал их и раздал. Когда игроки разобрали карты, у них пропал дар речи. На внутренней стороне карт вместо привычных королей и дам были напечатаны вопросы по Уставам. - Ну, вот, - ехидно произнес Н*, доставая из портфеля зачетную ведомость, - все не так скучно лететь будет.
Знал бы прикуп... Большой Авиационный Начальник генерал-полковник Н* был известен широкой военной общественности по двум причинам. Во-первых, во время Оно бравый генерал получил пулевое ранение в голову. Ничего странного и необычного в этом нет, поскольку пуля - дура, но Н* очень любил на совещаниях различного уровня повторять, что лично ему ранение в голову нисколько не мешает управлять частями, соединениями и объединениями, а некоторые, академики, тут он брюзгливо тыкал пальцем в ближайшего офицера с белым ромбиком на кителе, до сих пор не знают, под какую ногу подается команда "Стой!". Остановившийся в своем развитии на уровне МиГ-15 УТИ, Н* на службе томился скукой и, наконец, придумал, чем себя занять. Он лично разработал инструкцию по проверке внешнего вида офицера. Инструкция состояла из 16 пунктов и включала в себя такие захватывающие действия, как проверки степени стоптанности каблуков, цвета носков, наличия носового платка и точности хода часов. При посещении частей вверенного ему объединения, Н* сладострастно вымерял линейкой длину шинелей и расположение звездочек на погонах. Забредя в какой-нибудь тихий НИИ, он очень любил отловить одичавшего без строгого командирского глаза научного сотрудника и, поставив по стойке "смирно", вопрошать: - А где у вас план работы на год? Ага... А на месяц? Тэк-с... Угу... А на день? Ах, нет? Да вы же преступник, товарищ майор! У вас руки по локоть в крови и затхлость на два пальца!!! Зная вздорный нрав начальника, штабные по коридору передвигались короткими перебежками, а когда за стеклянной дверью замечали толстенькую тень военачальника, стремительно ныряли в ближайшее помещение, иногда даже в женский туалет... Как-то раз Н* отправился в плановую инспекционную проверку какого-то полка. Когда самолет набрал высоту, из носового салона вышел адъютант командующего и с каменной физиономией поинтересовался, кто из офицеров играет в преферанс. Опытные инженеры сделали вид, будто "крестики-нолики" - предел их умственных способностей, кто-то в панике накрылся газетой, кто-то шмыгнул в гальюн. Нашлись, однако, три придурка, которые рассчитывали под халявный генеральский коньячок приятно и с пользой для карьеры провести время. Адъютант увел их в салон, а через пять минут выскочил, зажимая рот руками. По лицу его текли слезы. После представлений Н* предложил офицерам садиться, достал из портфеля колоду игральных карт, ловко стасовал их и раздал. Когда игроки разобрали карты, у них пропал дар речи. На внутренней стороне карт вместо привычных королей и дам были напечатаны вопросы по Уставам. - Ну, вот, ехидно произнес Н*, доставая из портфеля зачетную ведомость, - все не так скучно лететь будет. Кадет Биглер
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ Иногда мелкие, незначительные события неожиданно влияют на ход истории. Наполеон Бонапарт заболел насморком и проиграл решающее сражение. Тракторист колхоза «Хмурое утро» Семен Аркадьевич Приставко при утреннем опохмеле допустил передозировку, поэтому при выезде из гаража вместо привычных двух опор линии электропередачи увидел три. Сдержанно подивившись этому обстоятельству, знатный тракторист выполнил привычный вираж вправо, в результате чего его «Кировец» снес единственный столб ЛЭП, идущей в соседний гарнизон. Рядом с тремя пеньками появился четвертый. Командир 1 эскадрильи гвардейского истребительного полка подполковник Владимир Васильевич Чайка собирался бриться, когда в квартире погас свет. Поскольку, благодаря тарану тракториста Приставко свет погас во всем гарнизоне, остановились насосы на водокачке. Чертыхаясь, комэск полез на антресоли за «тревожным» чемоданом, в котором лежала заводная бритва. Вместо чемодана на него со злобным шипением свалился кот, расцарапав щеку. Мерзкое животное привычно увернулось от пинка и спряталось под шкаф. Под раздачу также попали дочь, заступившаяся за кота и жена, заступившаяся за дочь. Из-за отсутствия воды вопрос с завтраком решился сам собой, голодный и злой летчик отправился на службу. День не задался. В эскадрилье Чайке сообщили, что его вызывает командир. - Вот что, Владимир Васильевич, - сказал командир, пряча глаза. - Познакомься с товарищем журналистом. Из кресла выбрался длинный тощий тип в джинсах и с неопрятной рыжеватой бородой веником. - Товарищ заканчивает киносценарий о летчиках и ему необходимо слетать на истребителе. Товарищ журналист неуловимо напоминал бородатого хорька. - Из Главпура уже звонили, так что, надо помочь... Что у вас сегодня по плану? - Облет наземной РЛС, а после обеда - пилотаж в зоне. - Ну, вот и отлично, можете идти. Чайка молча откозырял и вышел. По дороге хорек, размахивая руками, шепеляво рассказывал о своих знакомых генералах, маршалах и авиаконструкторах, забегая вперед и заглядывая комэску в глаза. Тот молчал. Кое-как подобрали пассажиру летное обмундирование, для порядка измерили в медпункте давление и запихнули в заднюю кабину спарки. - Убедительная просьба, - хмуро сказал комэск, - в кабине ничего не трогайте. - А за что можно держаться на виражах? - бодро поинтересовался пассажир. Чайке очень хотелось сказать, за что, но он с трудом сдержался и ответил: - За рычаг катапульты! Он у вас между ног... Впрочем, нет, за него держаться тоже не нужно. За борт держитесь. Чайка аккуратно поднял машину, походил по заданному маршруту и плавно, как на зачете, притер истребитель к бетонке. После посадки из задней кабины извлекли зеленоватого, но страшно возбужденного хорька. - Разве это перегрузки, - орал он, - да я на карусели сильней кручусь! Не думал! Разочарован! - Ладно, - мрачно сказал комэск, - подумаем, где вам взять перегрузки. А сейчас - на обед. В столовой их пригласили за командирский стол, где журналюга тут же начал, захлебываясь и заполошно размахивая руками, рассказывать, что он ждал гораздо, гораздо большего! При этом он ухитрялся стремительно очищать тарелки. - Товарищ командир, - продолжал наседать журналист, - а можно, я после обеда еще слетаю? Всем было ясно, что отделаться от настырного дурака можно только двумя способами: пристрелить его прямо здесь, в столовой, или разрешить лететь. Несмотря на привлекательность первого варианта, командир все же остановился на втором. - Товарищ подполковник, самолет к полету готов! - доложил старший техник. Чайка взглянул на его улыбающуюся физиономию и вспомнил, как на вечере в доме офицеров этот самый стартех, танцуя с его дочерью, держал свои поганые лапы у нее на заднице, а эта дурища еще к нему прижималась. Ему стало совсем тошно. Взлетели, вышли в пилотажную зону и комэск тут же забыл про пассажира: бочка, боевой разворот, еще бочка, петля... После посадки подполковник Чайка подозвал техника и, показывая через плечо на равномерно забрызганное остекление задней кабины, приказал: «Достаньте ЭТО и по возможности отмойте». Впервые за день он улыбнулся.
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ Иногда мелкие, незначительные события неожиданно влияют на ход истории. Наполеон Бонапарт заболел насморком и проиграл решающее сражение. Тракторист колхоза «Хмурое утро» Семен Аркадьевич Приставко при утреннем опохмеле допустил передозировку, поэтому при выезде из гаража вместо привычных двух опор линии электропередачи увидел три. Сдержанно подивившись этому обстоятельству, знатный тракторист выполнил привыч-ный вираж вправо, в результате чего его «Кировец» снес единственный столб ЛЭП, идущей в соседний гарнизон. Рядом с тремя пеньками появился четвертый. Командир 1 эскадрильи гвардейского истребительного полка подполковник Владимир Васильевич Чайка собирался бриться, когда в квартире погас свет. Поскольку, благодаря тарану тракториста Приставко свет погас во всем гарнизоне, остановились насосы на водокачке. Чертыхаясь, комэск полез на антресоли за «тревожным» чемоданом, в котором лежала заводная бритва. Вместо чемодана на него со злобным шипением свалился кот, расцарапав щеку. Мерзкое животное привычно увернулось от пинка и спряталось под шкаф. Под раздачу также попали дочь, заступившаяся за кота и жена, заступившаяся за дочь. Из-за отсутствия воды вопрос с завтраком решился сам собой, голодный и злой летчик отправился на службу. День не задался. В эскадрилье Чайке сообщили, что его вызывает командир. - Вот что, Владимир Васильевич, - сказал командир, пряча глаза.- Познакомься с товарищем журналистом.- Из кресла выбрался длинный тощий тип в джинсах и с неопрятной рыжеватой бородой веником. - Товарищ заканчивает киносценарий о летчиках и ему необходимо слетать на истребителе. Товарищ журналист неуловимо напоминал бородатого хорька. - Из Главпура уже звонили, так что, надо помочь... Что у вас сегодня по плану? - Облет наземной РЛС, а после обеда - пилотаж в зоне. - Ну, вот и отлично, можете идти. Чайка молча откозырял и вышел. По дороге хорек, размахивая руками, шепеляво рассказывал о своих знакомых генералах, маршалах и авиаконструкторах, забегая вперед и заглядывая комэску в глаза. Тот молчал. Кое-как подобрали пассажиру летное обмундирование, для порядка измерили в медпункте давление и запихнули в заднюю кабину спарки. - Убедительная просьба, - хмуро сказал комэск, - в кабине ничего не трогайте. - А за что можно держаться на виражах? - бодро поинтересовался пассажир. Чайке очень хотелось сказать, за что, но он с трудом сдержался и ответил: - За рычаг катапульты! Он у вас между ног... Впрочем, нет, за него держаться тоже не нужно. За борт держитесь. Чайка аккуратно поднял машину, походил по заданному маршруту и плавно, как на зачете, притер истребитель к бетонке. После посадки из задней кабины извлекли зеленоватого, но страшно возбужденного хорька. - Разве это перегрузки, - орал он, - да я на карусели сильней кручусь! Не думал! Разочарован! - Ладно, мрачно сказал комэск, - подумаем, где вам взять перегрузки. А сейчас - на обед. В столовой их пригласили за командирский стол, где журналюга тут же начал, захлебываясь, и заполошно размахивая руками, рассказывать, что он ждал гораздо, гораздо большего! При этом он ухитрялся стремительно очищать тарелки. - Товарищ командир,- продолжал наседать журналист, - а можно, я после обеда еще слетаю? Всем было ясно, что отделаться от настырного дурака можно только двумя способами: пристрелить его прямо здесь, в столовой, или разрешить лететь. Несмотря на привлекательность первого варианта, командир все же остановился на втором. - Товарищ подполковник, самолет к полету готов! - доложил старший техник. Чайка взглянул на его улыбающуюся физиономию и вспомнил, как на вечере в доме офицеров этот самый стартех, танцуя с его дочерью, держал свои поганые лапы у нее на заднице, а эта дурища еще к нему прижималась. Ему стало совсем тошно. Взлетели, вышли в пилотажную зону и комэск тут же забыл про пассажира: бочка, боевой разворот, еще бочка, петля... После посадки подполковник Чайка подозвал техника и, показывая через плечо на равномерно забрызганное остекление задней кабины, приказал: «Достаньте ЭТО и по возможности отмойте». Впервые за день он улыбнулся. Кадет Биглер
Капитана Дудочкина перевели в наш гарнизон из танковых войск, поэтому первые полгода службы в авиации он щеголял в брюках с красным кантом, пугая до тихого обморока вороватых тыловиков. Однажды на утреннем построении командир вывел из строя маленького капитана. - Товарищи, представляю вам нового командира роты связи капитана Дудочкина. Прошу любить и жаловать. Дудочкин подошел к строю своей роты, петушиным взглядом оглядел подчиненных и голосом профессионального танкиста, привыкшего перекрикивать мощные дизеля, гаркнул: - Здорово, самцы! Вопрос с кличкой нового ротного решился сам собой. В канцелярии мы разглядели новое приобретение части подробнее. Сравнительно молодой человек, Дудочкин был катастрофически лыс. По этому поводу он сильно переживал, таскал с собой карманное зеркальце, постоянно расчесывал оставшееся и, чтобы как-то компенсировать отсутствие волос на макушке, отрастил пышные бакенбарды, отчего был похож на Александра I Благословенного, правда, сильно приплюснутого. А еще был он патологически и безнадежно глуп. Сложную и разнообразную технику роты связи он не знал и знать не хотел. Когда в запас уволились солдаты, подготовленные прежним ротным, капитаном Москвитиным, для связистов наступили черные дни. На каждый полевой выезд требовались радиостанции с расчетами. Под командой бравого Дудочкина аппаратные лихо, как махновские тачанки, вылетали в указанное место, разворачивали антенны и... не входили в связь! Напрасно ротный метался между машинами, дергал за кабели и неизобретательно матерился. Связи не было. На очередных учениях округа начальник связи дивизии, с полчаса прождав связи с подразделениями, наконец не выдержал, плюнул и лично полез в аппаратную. После того, как связь была установлена, Дудочкина вызвали в штабную машину. Начальник связи при подчиненных изо всех сил старался сдерживаться, поэтому не говорил, а шипел, как проколотая камера: - После того, как ты, Дудочкин, со своей ротой так обосрался, ты... у тебя... у тебя... волос на голове от стыда отрасти должен!!! Кадет Биглер