Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Abrp722
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Мой добрый приятель и бывший сотрудник, Фред Райт, - очень многосторонний человек. Доктор в физической химии, большой знаток UNIXа, он еще имеет массу увлечений: разводит пчел, поддерживает свой Web site, ходит в походы по Аппалачинской Тропе, бегал марафон, имеет пятерых детей итп. Фред также вносит посильный вклад в охрану окружающей среды: не выбрасывает пищевые отходы, а компостирует их в саду (зимой складирует в пластиковые мешки и держит в подвале до весны), и пытается минимизировать расход моющих средств.
В обеденный перерыв Фред бегает 5 километров. Пропотевшие майку и трусы он не несет домой стирать, как остальные, а тщательно без мыла (!) выполаскивает. Сушит их Фред на веревке, которую он натянул у себя в кубикле (маленький оффис с проемом вместо двери) под столом. Однажды он верулся после длительного совещания и увидел, что рядом с его трусами висят изящные женские трусики......
Вспоминая эту историю, Фред всегда спрашивает: “Что они имели и виду? Может быть они на что-нибудь намекали?”
Эта история случилась, когда польский лак для пола был модной новинкой и предметом дефицита.
Подруга моей мамы, скажем Ф.А., решила обменять свою квартиру на большую. Квартира была замечательной: в тихом центре большого украинского города, с высокими потолками, с большими окнами во двор, на очень высоком первом этаже, с видом на детскую площадку, расположенную в центре двора на горке (важно для обменщиков с детьми). Ремонт в квартире был свежим, а вот полы было решено покрыть польским лаком. Муж Ф.А., который работал в большом строительном управлении, принес польский лак, валик, поддон и противогаз, так как лак был очень вонючим и ядовитым. Летним воскресеным утром Ф.А. открыла настеж окна для проветривания, разделась до бюстгалтера и трусов, надела противогаз и принялась за работу. Работа спорилась, пол сиял. Через некоторое время Ф.А., даме с пышными формами, стало жарко, а стекла противогаза окончательно запотели. Она подошла к окну и... услышала аплодисменты. Сняла противогаз и увидела на детской площадке толпу зрителей, человек пятьдесят. От неожиданности всплеснула руками. Aплодисменты перешли в овацию, кричали “браво” и “бис”.
Место действия этой истории - большая американская софтверная компания. Действующие лица: Линда - очень симпатичная леди, ведущий тестер одного из проектов, афро-американка. Наши кубиклы (маленький оффис с проемом вместо двери) были напротив друг друга, и мы как-то подружились. На мое утреннее приветствие “How are you? ” она иногда отвечала не обычным “Thank you, great”, а “Could be better”. Выяснилось, что в университете Линда учила русский, и мы практиковались в нем каждое утро минут по пятнадцать: приветствия, числа, дни недели, части тела (разумеется в рамках корпоративной этики), направление итп. У нее оказался хороший слух, так что ее русский звучал очень естественно. Алла - тоже симпатичная леди, ведущий разработчик того же проекта, очень толковая и, как мне кажется, честолюбивая. Алла говорила по-русски так же хорошо, как по-английски, но догадаться об этом можно было только, если услышать как она звонит домой. У нее было два русских сотрудника, но и с ними Алла общалась только по английски, не говоря уже об остальных. Официально мы представлены не были, но при встрече говорили нейтральное “Hi”.
Тем утром Алла и Линда вели деловую беседу в непосредственной близости от меня. Линда стояла в проеме своего кубикла лицом к моему, а Алла - в проходе, соответственно, спиной. В какой-то момент стало тихо. Я понял, что беседа окончена, удостоверился в этом с помощью замаскированного зеркальца, развернул кресло на 180 градусов и привычно сказал Линде: “Привет, как дела?” Алла мгновенно повернулась ко мне. Ее лицо пылало гневом, глаза метали молнии, рот был раскрыт, но звук как бы не мог выйти наружу. И до меня дошло: Алла решила, что я обращаюсь к ней, можно сказать незнакомому человеку, почти во время деловой беседы и, что самое ужасное, по-русски...... А в это время Линда, сверкая глазами и зубами и излучая тепло, как это может делать только черный человек, привычно ответила: “СПАСИБО, НОРМАЛЬНО. КАК У ТЕБЯ?” Алла начала поворачиваться в противоположную сторону.........
Мой дальний родственник, скажем Д.И., - человек очень деятельный и предприимчивый. Приехав в США в весьма преклонном возрасте, он тем не менее быстро вписался в эмигрантскую жизнь. Одно из местных русскоязычных изданий опубликовало очерк о его жизненном пути. В частности, там было сказано, что Д.И. прошел от Сталинграда до Берлина в кирзовых сапогах и что эти сапоги он хранит до сих пор. Удивительно, но оказалось, что русскоязычные издания читают не только русские. Вскоре Д.И. позвонили из Вашингтона, ДиСи. Звонящий (на вполне приличном русском языке) представился сотрудником Национального Мемориала Второй Мировой Войны и сказал, что Мемориал заинтересован получить его сапоги для своей коллекции и готов достойно заплатить за эту реликвию. Д.И. поблагодарил за предложение, но попросил время подумать, так как сапоги ему дороги и ему нужно привыкнуть к мысли о расставании с ними. - Надеюсь, вы их не ремонтировали,- забеспокоился сотрудник - В последний раз в Варшаве, в 1944 году, -успокоил его Д.И. Распрощались. Д.И. взял телефон и пообещал перезвонить.
Даже не положив трубку, а только нажав на рычаг, Д.И. уже звонил сыну, который остался в большом украинском городе. Имел место быть следующий диалог: Д.И. - Юра, есть интересное деловое предложение. Можешь ли ты прислать кирзовые сапоги? Сын (в восторге от перспективы торговли с Америкой): - О чем речь! Тысяча для начала устроит? Д. И. - Пришли, пожалуйста, три пары и как можно более старые. Сын. - Ты, отец, в своем Нью-Йорке уже совсем с ума сошел! И в сердцах бросил трубку.....
Обсуждая эту историю с Д.И., я спросил: “А почему вы попросили три пары?” - Ты ничего не понимаешь, - ответил он, - Ты что думаешь, что в Америке только один музей?
Мой приятель, скажем А.Р., живет в США много лет. Недавно съездил в Москву. Уже в Москве надумал посетить родные могилы на Украине. Друзья сказали А.Р., что для поездки на Украину ему, как американскому гражданину, нужна виза. Еще сказали, что посольство Украины принимает документы только в первой половине дня, людей много, а потому лучше всего занять очередь в шесть утра. На следующий день, в шесть утра А.Р. подошел к украинскому посольству в Леонтьевском переулке. Там уже были энтузиасты, пришедшие еще раньше: три вьетнамца, араб в клетчатой куфии, сикх в тюрбане, двое африканцев и еще несколько менее колоритных личностей. Всего - человек двенадцать. А.Р. занял очередь за африканцами. В это время мимо проходил уже (или еще) очень пьяный и очень помятый человек. Он остановился, окинул мутным взглядом скучающую публику и громко обратился к ней: “Что, жиды, в Израиль собрались?”
Дежурный милиционер, который в это время вышел из своей будки размяться, вежливо сказал пьяному: “Гражданин, по этому делу Вам бы лучше подойти в израильское посольство на Большой Ордынке. Доедете до метро Полянка, там спросите.”
Эту историю время от времени вспоминают в нашей семье. Случилась она в большом украинском городе, когда наш родственник Л.М. был еще Леней. Леня был спокойным, уравновешенным мальчиком. В 132-й школе, где он учился, его любили и учителя и ученики. Он ходил в кружок художественного чтения при городском Дворце пионеров. Читал стихи звонким голосом. В 1952 году он перешел в пятый класс, и его ввели в состав концертной бригады Дворца пионеров. Эта бригада выступала перед участниками мероприятий районного и городского уровней. До смерти Сталина оставалось полгода.
Лениным номером было стихотворение Сергея Михалкова “Граница” (http://www.litera.ru/stixiya/authors/mixalkov/v-gluxuyu-noch.html). Начинается оно так:
В глухую ночь, В холодный мрак Посланцем белых банд Переходил границу враг - Шпион и диверсант.
По ходу стихотворения десять школьников обнаруживают этого врага и сдают его карающим органам. Последняя строфа была установочной:
Есть в пограничной полосе Неписаный закон: Мы знаем все, мы знаем всех - Кто я, кто ты, кто он.
Ее Леня читал с некими театральными эффектами. Говоря “кто я”, - он указывал на себя. Говоря “кто ты”, - он указывал на одного из танцоров в вышитых рубашках, которые к этому моменту уже стояли за ним. Говоря “кто он”, - Леня указывал на произвольного человека в зале. Публика одобрительно хлопала.
Однажды во время концерта в госпитале для инвалидов войны Леня, на “кто он”, указал на пожилого человека в белом халате. Просто его он знал на самом деле. Это был доктор Гольдштейн из соседнего дома. На внимание зала доктор Гольдштейн прореагировал своеобразно - негромко вскрикнул и умер, как говорила моя бабушка, от разрыва сердца. Власть на смерть доктора прореагировала тоже своеобразно - Леню в торжественной обстановке наградили почетной грамотой МГБ “За бдительность”. Указывание, таким образом, было одобрено свыше и стало сакральным актом. Через несколько месяцев на районной партконференции Леня указал на второго секретаря Горкома Партии. Руководителя концертной бригады забрали в тот же день, директора Дворца пионеров сняли через неделю, а через две - второй секретарь Горкома был уличен в родстве с кем-то из украинских националистов, и его фамилия исчезла из местных новостей. Леню наградили второй почетной грамотой МГБ “За бдительность”. Среди окружающих Леня стал объектом суеверного страха, его осторожно избегали. Родители стали думать о переезде в другой город.
Тем временем бригада без руководителя прекратила свое существование, Сталин умер, вдова доктора Гольдштейна вышла замуж, Леня вырос и стал Л.М., видным инженером-электриком. Его роковой дар ничем себя не проявляет. Правда, Л.М. никогда ни на кого не указывает, но окружающие этого не знают.
Главное действующее лицо этой истории - Виктор Михайлович Г., или Витюня среди друзей и коллег. Витюня - талантливый химик, пишет озорные стихи, рисует, музыкален. Как многие талантливые люди в чем-то нестандартен. В частности, любит мочиться с балкона. Живет он на девятом этаже над пустырем, так что эта его привычка никого не беспокоит. Говорит, что вид звездного неба и отдаленный шум Центрального Парка Культуры и Отдыха привносят в эту простую функцию организма медитативный компонент, а в полнолуние он, мочась с балкона, испытывает просто-таки состояние просветления.
Еще в этой истории участвует Т.Б., Витюнин шеф. Т.Б. - профессор в третьем поколении и русский интеллигент в бог-знает каком. Всех окружающих называет только по имени-отчеству и только на Вы. Скажем, “Виктор Михайлович, очень жаль, что Вы пропустили вчерашний семинар, хотя я и сам бы с удовольствием пропустил.” Исключений из этого правила не слышал никто и никогда.
Несколько лет назад Т.Б. и Витюня съездили на международную конференцию по химии. Конференция проходила в Крыму в июне, в когда-то элитном доме отдыха. Участников разместили в удобных двухэтажных коттеджах. На третий день после успешного доклада Витюня возвратился в свой номер на втором этаже довольно поздно. Вышел на балкон. Над морем в прозрачном крымском воздухе сияла полная луна. Рука сама потянулась к ширинке, и Витюня обильно помочился вниз.
На этот раз под балконом, к сожалению, был не пустырь. Там, удобно расположившись в шезлонге, любовался тем же морем и той же луной другой участник конференции - академик, главный редактор химического журнала, заслуженный деятель, лауреат и прочая и прочая. Будем называть его для краткости Редактор. Он и принял на себя весь этот водопад, низвергшийся со второго этажа.
Согласно закону Боргардта человеческие таланты и качества не коррелируют между собой. Например, выдающийся повар может иметь музыкальный слух, а может и нет. Великий художник может быть порядочным человеком, а может и последней скотиной. Редактор оказался печальной иллюстрацией правильности этого закона. Выдающийся химик, он подтвердил свою репутацию, мягко говоря, дурака. Вместо того чтобы молча пойти и искупаться в душе, он поднял скандал. Кричал, как базарная торговка. Поднял на ноги весь оргкомитет, вызвал милицию и почему-то скорую помощь. Рвался в номера в поисках свидетелей, оставляя за собой мокрый след. Наконец, сорвал с себя мокрую одежду. Заставлял председателя оргкомитета эту одежду нюхать. Заставлял милиционера упаковать ее в полиэтиленовый мешок и взять, как вещественное доказательство. Те отказывались. Шум длился почти до утра и его подробности стали достоянием широкой научной общественности. В душ Редактор так и не пошел.
Утром Витюня сидел в столовой, и “все взоры были обращены к нему”. Вошел Т.Б., посмотрел на печального коллегу и сказал: “Да, в этом журнале нас больше никогда печатать не будут, но в историю отечественной химии ТЫ, ВИТЯ, безусловно вошел.”
Всегда есть люди, готовые убить красоту. Они говорили, что на Витюню подействовала не только луна. Говорили, что было выпито много пива, и не только пива. Но я верю, что это была все-таки луна. Почему? Летней ночью выйдите на балкон, посмотрите на полную луну, попробуйте... Вы поверите тоже.
Я покинул родину 7-го ноября 1992 года. Этому дню предшествовали полгода нервотрепки и бешеной активности, которая впоследствии оказалась совершенно бессмысленной. Деньги, вырученные от продажи вещей и книг, инфляция превращала в прах на следующий день. Переведенные и заверенные нотариусом копии документов в Америке не понадобились хотя бы, потому что вся аттестация к ним была на русском. Новенькие водительские права так и остались новенькими по сей день. Тем не менее эта деятельность заглушала тревогу перед грядущей неизвестностью. А неизвестность начиналась сразу после посадки в поезд, потому что после отхода поезда люди не писали как минимум год, а родственники уехавших как-то не спешили делиться информацией. В те годы улететь в США можно было только из Шереметьева, а добраться с Украины до Москвы небогатые эмигранты могли только поездом из-за большого багажа. Тут-то и начиналась первая неизвестность. Говорили, что на Курском вокзале отъезжающих встречают заранее осведомленные бандиты, которые не выпускают из вагона пока не отберут последние деньги. Проскочить удается только тем, кто не засветился на вокзале при посадке. Рассчитывать на защиту милиции никому не приходило в голову. Действительно, как-то бессмысленно защищать людей, которые через несколько часов будут уже в Америке. Это понимали все. Выяснить правду мне помогло стечение обстоятельств. Мой двоюродный брат Гарик отчаливал на две недели раньше меня и попросил проводить его до Москвы. При посадке в поезд все очень старались не привлекать внимание к факту, что некоторые пассажиры, возможно, едут не в двухдневную командировку. Семья из шести человек, включая 86-летнюю бабушку, заняла два купе. В третьем сложили двенадцать огромных одинаковых чемоданов. Провожающих было не больше пятидесяти, некоторые из них сильно плакали. Последняя любовь Гарика рыдала навзрыд в сторонке, но так чтобы законная жена все-таки ее заметила. Поезд тронулся, а конспирация продолжалась. Даже в купе говорили только о московских музеях и театрах. В Харькове идиллию нарушил бабушкин младший брат, Д.И., который пришел на вокзал попрощаться. Поддерживаемый молодой женой, он ворвался в засыпающий вагон с диким криком: “В Нью-Йорке сразу позвоните Мане. Она живет в Америке уже пятьдесят лет и всех знает! Передайте ей, что мы уже получили разрешение в ОВИРе и скоро приедем.” Его угомонили, и поезд снова тронулся. Гарик мрачно сказал: “Ну кто еще не знает, что я иду ебаться!?” На Курский вокзал поезд прибыл утром. Около наших купе мгновенно возникли два крепких мОлодца в зеленых адидасовских костюмах. Быстро и доходчиво объяснили, что в Шереметьево доставляют только они, и что это удовольствие будет стоить 300 долларов - астрономическая по тем временам сумма. Гарик поторговался и сбил цену до двухсот пятидесяти. Отдал деньги. Подошел третий зеленый. Ему сказали: “Заказ принят.” Он удалился. Всего на платформе я насчитал их примерно десяток. Наши зеленые отдали команду носильщикам, уже стоящим наготове. Быстро и аккуратно все вещи были перегружены в большой удобный автобус. Бабушку до автобуса можно сказать донесли на руках. До Шереметьева доехали без приключений. Там вещи и бабушка с той же скоростью и аккуратностью были доставлены прямо к регистрации. Нам вежливо пожелали “Счастливого пути”. Это был первый опыт хорошего обслуживания в моей жизни. “Могут, когда хотят”, подумал я, а еще подумал, что за хорошее обслуживание платить не очень обидно, даже если очень дорого. На обратном пути в купе на верхней полке у меня появилась ИДЕЯ. Прошло две недели. Наш отъезд отличался от отъезда Гарика только мелкими деталями. Скажем, все чемоданы были красные (других не достал), а тот же бабушкин брат в Харькове кричал: “Мы уже продали квартиру! Если у вас долларов меньше лимита, мы можем добавить тысячу прямо сейчас!” В Москве в вагон сразу вошли двое зеленых и направились прямо к нашим купе. Но там уже стоял третий зеленый. “Привет, братаны, - сказал третий - Заказ принят”. Двое кивнули и удалились. А зеленый вышел из вагона и начал командовать носильщиками. Этим зеленым был я. Костюм обошелся мне в тридцать долларов. “Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый Росс” звучало в моей голове. Как только последний красный чемодан оказался на перроне, к вагону подошел милиционер. Властным движением руки он остановил носильщиков. Мне он сказал: “Гражданин, пройдемте со мной.” Гром победы сменился волной паники. Шагая рядом с милиционером, я вдруг вспомнил листовку из тех, что русская православная церковь распостраняла в конце девятнадцатого века и которая случайно попала ко мне в руки. Речь в этой листовке шла о крестьянине, вышедшем зимой к стогу за сеном для скотины. Уже около дома сильный порыв ветра вырвал у него все сено. Крестьянин грязно выругал ветер и... онемел. “Несчастный - писала листовка - он забыл кто посылает ветер и кто соизмеряет его силу”. Мне вдруг стало ясно, почему на меня послан ветер, и в каких единицах измеряется его сила. Я успокоился. Для милиционера я был всего лишь зеленым, который еще не заплатил. В линейном отделении милиции после недолгого выяснения и торга я отдал майору 220 долларов: ту же сумму, что отдал Гарик, минус стоимость зеленого костюма. Майор достал из сейфа бутылку коньяка, налил, мы выпили за счастливое приземление. Еще через пять минут носильщики возобновили работу. Теперь ими командовали два милиционера. Вещи носили в небольшой, но вполне удобный милицейский ПАЗик. Зато путь в Шереметьево по праздничной Москве ПАЗику расчищала милицейская Волга с мигалкой и сиреной. В Волге сидел я. Гром победы снова звучал в моей голове, но тише. А зеленый адидасовский костюм я больше ни разу не надел. Здесь в таких не ходят.
Когда-то давно, в начале 80-х, мой родственник, скажем Д.И., и его жена повезли детей на зимние каникулы в Москву, благо их московские друзья сами куда-то уехали и оставили квартиру гостям. На второй день Д.И. решил заказать билеты домой. Он сел на телефон, с четвертого или пятого раза дозвонился и услышал записанный на пленку голос: “Вы позвонили в бюро заказа железнодорожных билетов. В целях улучшения обслуживания наше бюро перешло на автоматизированный прием заказов от населения. Пожалуйста, кратко и точно ответьте на каждый вопрос после слова “отвечайте””. После этого посыпался град вопросов: фамилия, имя, телефон, район, улица, откуда, куда, номер поезда, тип вагона.... Д.И. запнулся на шестом, а пленка уже безжалостно ушла вперед. Д.И. бросил трубку. Дозвонился снова. Сбился на восьмом вопросе, но теперь трубку не бросил, а дослушал до конца. Всего вопросов было около сорока, что не оставляло никаких шансов на успех. Д.И. стало обидно. Во-первых, он почувствовал себя провинциалом, неспособным сделать простую вещь, с которой столичные жители как-то справляются. Во-вторых, ему очень не хотелось убивать день на стояние в кассах. Будь это не Д.И., кассами бы дело и закончилось. Но Д.И. воспринимает такие трудности, как вызов.
Д.И. подтаскивает к телефону тяжелый хозяйский магнитофон. Дозванивается и записывает вопросы на пленку, даже не пытаясь отвечать. Берет бумагу и карандаш. Манипулируя клавишами магнитофона, переносит вопросы на бумагу. Письменно отвечает. Снова звонит и кратко и точно зачитывает ответы на все вопросы. Бежит к жене похвастаться..
Через пять минут звонит телефон. Д.И. снимает трубку. Милый женский голос говорит: “Добрый день. Вам звонят из бюро заказа железнодорожных билетов. Поздравляем Вас. Мы испытываем новую автоматизированную систему уже четвертый день, и Вы первый, кому удалось заказать билеты. А теперь, пожалуйста, объясните, как Вы смогли это сделать?”
Попробую рассказать святочную историю. Традиция предписывает, что такая история должна происходить на святки и в ней должны быть бедность, маленькое чудо, заслуженный успех и немного грусти.
Итак, моему другу, Мигелю, было восемь лет, когда родители привезли его из Доминиканской республики в США. Поэтому в нем сосуществуют бесшабашный латино и трезвый американец. Мигель рассказывает, что с детства он мечтал стать шофером-дальнобойщиком и ездить по всей Америке. Хотел, конечно, как можно скорее научиться водить. Отец Мигеля тогда работал поваром в ресторане. Поздно приходил с работы мертвый от усталости и мгновенно засыпал. Лет с тринадцати Мигель тихонько брал ключи от старенького «Бьюика» и с несколькими приятелями целыми ночами гонял по Бронксу. Были, само-собой, проблемы: достать денег на бензин, не попасться полиции и, что самое трудное, найти парковку хотя бы близко к тому месту, где оставил машину отец. В бедном районе, где они жили, машины стояли вдоль тротуаров бампер к бамперу.
Наконец Мигелю исполнилнилось пятнадцать лет - возраст, с которого можно водить под наблюдением взрослых. Первый выходной после его дня рождения пришелся на Рождество. После возвращения из церкви отец сказал: «Сынок, теперь ты имеешь право водить машину. Пошли я буду тебя учить. » Отец посадил Мигель на водительское сидение, объяснил последовательность действий. Мигель лихо тронулся с места и уверенно и безошибочно поехал. Отец был поражен. «Как это у тебя получилось? » - спросил он у сына. Единственное, что Мигель сумел быстро придумать, звучало примерно так: «Ты знаешь, папа, я всегда очень внимательно следил, как ты ведешь машину. Я старался запомнить все твои движения и повторял их в уме. Поэтому у меня все сразу получилось». Не знаю, был ли отец таким уж доверчивым, но он сказал: «Сынок, я никогда не думал, что ты такой способный. Ты должен учиться. Ни один человек в нашей семье не имел высшего образования. Ты будешь первым, чего бы это мне ни стоило».
Мигель закончил университет. Первую же работу получил в крупной финансовой компании. Были у него, конечно, и трудности, тогда-то мы и познакомились. Теперь он живет в Нью-Йорке, работает на Уолл-стрит. Ездит на такси и метро, а его машина стоит в подземном гараже, потому что Нью-Йорк - не место ездить на своей машине. Если же и выезжает, то не может превысить скорость даже на милю, так как красный «Порш» с темнокожим латино за рулем действует на полицию, как тряпка того же цвета на быка. Когда строгий деловой костюм становится окончательно невыносимым, Мигель пилотирует самолет или прыгает в пропасть на веревке. Но все это дает только ощущение риска, но не свободы. А настоящее чувство свободы, со слов Мигеля, он испытывал только за рулем отцовского автомобиля. Я предложил ему купить старую машину, запарковать ее в Бронксе на улице и наезжать туда кататься. Бесшабашный латино внутри Мигеля взял верх и он решил попробовать. Но своим в Бронксе он уже не был. За первые две недели его два раза оштрафовали за неправильную парковку, один раз ограбили и разбили боковое стекло. Теперь взял верх трезвый американец. Мигель машину продал и больше не жалуется.
ТЕЙГЛАХ: Приготовленное крутое яичное тесто раскатать на тонкие жгуты, нарезать их кусочками шириной 8 - 12 мм. Выпекать на среднем огне до подрумянивания. Для сиропа мед смешать с сахаром, уваривать минут 10 - 15 до довольно густой массы, после чего добавить испеченные шарики и варить до образования розового цвета. Готовую массу выложить на доску, раскатать толщиной 3-4 см, посыпать раздробленными грецкими орехами и разрезать на порционные кусочки. Охладить. РЕЦЕПТ ИЗ ЕВРЕЙСКОГО КАЛЕНДАРЯ
Раньше или позже, но практически все иммигранты из бывшего Советского Союза в Америке испытывают настоятельную необходимость вернуться к «корням» или, если хотите, к «истокам». Не прошло это поветрие и мимо моей жены. Она увлеклась еврейской кухней и к каждому семейному торжеству готовит какое-нибудь блюдо. Называются эти блюда странными словами. Некоторые я раньше слышал, но понятия не имел, что это можно есть. Например, цимес оказался тушеной морковкой с черносливом. Вкусно, но можно было бы ожидать большего. Жена говорит, что готовить все это ее учила бабушка, но я хорошо знаю, что рецепты она берет из календаря. Тем не менее гости женину стряпню хвалят и это вдохновляет ее на новые эксперименты. Новый год мы встречали компанией человек двадцать. Когда пришел черед сладкого, моя супруга внесла блюдо с «порционными кусочками розового цвета», которые даже не успели толком остыть, и торжественно объявила: «Тейглах». Все зашумели: «Ну, мать, ты даешь. Тейглах - это круто». Расхватали куски и сунули их в рот. Затем за столом наступила гробовая тишина: тейглах мгновенно и намертво склеил челюсти всех присутствующих.
Наш пожилой родственник, скажем Д.И., в этот вечер забыл свой слуховой аппарат дома. Поэтому все его попытки вклиниться в общий разговор или выбрать правильный момент для тоста заканчивались неудачей. Когда Д.И. увидел, что все вдруг замолчали, он понял, что настал его час. Во рту застряла какая-то дрянь и мешала говорить, но Д.И. не из тех, кто упустит свой шанс. Д.И. непринужденно вынул вставные челюсти с тейглах между ними. Завернул в салфетку и спрятал в карман. Встал. Заставил всех налить. Проверил, что у всех нОлито. Произнес красивый тост в честь Нового года и хозяйки дома. Все чокнулись, поднесли бокалы к губам, замычали и поставили обратно на стол. Д.И. посмотрел на полные бокалы, вздохнул, сказал: «Эх, молодежь! » и лихо выпил свой до дна.
В пятницу приехала в гости Мама Моей Жены, в дальнейшем ММЖ. В субботу утром все вместе сидим на кухне завтракаем, ведем светскую беседу.
Жена. Мама, как тебе спалось? ММЖ. Как может спаться на новом месте и не в своей постели?! Бессоница. Недаром говорят, что бессоница хуже пытки. Совершенно измучена и разбита. Я. Это я вам, наверное, спать не давал. У меня тоже бессоница была. Всю ночь по дому бродил, телевизор включал и выключал, дверью холодильника хлопал. ММЖ. А я не слышала. Я. Как же можно не слышать, когда большой мужик по дому бродит? ММЖ. А у меня бессоница утром началась.
Была у меня подружка, скажем Лена. Все женщины в ее семье были яркими, красивыми, совсем неглупыми, но над ними тяготел какой-то злой рок. Лена закончила школу с золотой медалью, университет. Тем не менее в двадцать три года разошлась уже во второй раз. В Ленину сестру, студентку мединститута, влюбился пожилой женатый профессор, она в него. Оказалась в центре длительного скандала. Их мама осталась вдовой после того как папа, летчик-испытатель, разбился совсем молодым. Вырастила девочек одна. Еще у Лены была тетя, мамина сестра, с двумя незамужними дочками. Тоже невезучая. Ее муж однажды уехал в командировку и никогда больше не появился.
Само-собой у таких продвинутых дам были очень серьезные запросы по части одежды, украшений и развлечений, но вот средств на удовлетворение этих запросов не хватало. Единственнм исключением в семье была бабушка. Не в смысле запросов, а в смысле, что у нее всегда был один и тот же горячо любимый и любящий муж, дедушка Натан. Именно на него и рассчитывали наши дамы, как на единственного в семье мужчину. Дедушка Натан был уважаемым человеком, заведовал райпищеторгом. Знал всех и все знали его. Поэтому надежды всей семьи он вполне оправдывал. Жили хорошо.
Ничто не длится вечно. Натан то ли взял не у того, то ли дал не тому, а в итоге сел на два года. Отсидел полтора, вышел и устроился работать экспедитором на мясокомбинат. Развозил колбасу. Стали жить еще лучше. Однако снова попался. Теперь светило не два года, а больше: рецедив. На суде, когда ему предоставили слово, сказал: «Гражданин судья и граждане народные заседатели, у меня на шее семь блядей».
Моя трехцветная кошка Лиза родилась в Америке, но она нетипичная американская кошка. Местная публика стерилизует кошек и котов, стрижет или даже удаляет у них когти и никогда не выпускает из дому. Но моя жена считает, что всякая тварь должна придерживаться пути, определенного ей Господом. Поэтому наша кошка гуляет сама по себе и следует всем своим инстинктам. С инстинктом охоты у Лизы все в порядке. Каждое утро мы находим на крыльце несколько мышей, а иногда птицу или крольчонка. С инстинктом размножения у Лизы проблемы. В радиусе полутора миль вокруг дома не оказалось ни одного нормального кота, и наша девушка ужасно страдает во время своих «периодов».
Однажды Лиза подхватила где-то блох. Блохи буквально кишели в ее густой шерсти. Блохи поселились в синтетическом ковре, которым покрыты полы в доме и пребольно кусали за ноги. Нужно было что-то делать. Местная публика в таком случае везет кошку к ветеринару. Ветеринар осматривает кошку, взвешивает ее, отлавливает несколько блох для отправки в лабораторию, восхищается кошкой и выписывает счет на восемьдесят долларов. Через несколько дней лаборатория присылает результат. Тогда нужно снова заехать к ветеринару, получить инструкции и здесь же купить лекарство еще за двадцать долларов. Счет из лаборатории приходит отдельно.
Моя жена не повезла Лизу к ветеринару. Она обзвонила подруг. Одна из них посоветовала верное средство: окунуть кошку в скипидар. Я купил скипидар за пять долларов и тазик за три. Утром мы вышли во двор и вдвоем окунули кошку в скипидар. Лиза стала громко жалобно кричать и кататься по траве. В течение трех часов у нее вылезла вся шерсть. Приходилось ли вам видеть голую кошку? Мне только раз, и я не испытываю желания повторить этот опыт. Лиза оказалась невероятно худой с выпирающими везде очень тонкими костями. Тонкая, как бумага, сухая кожа омерзительного серого цвета повторяла еще более мрачными оттенками все узоры ее шерсти. Морда выражала недоумение, глаза - страх и страдание. Короче, Лиза выглядела ужаснее любого узника нацистских концлагерей. Жена расплакалась, я - почти. Тем не менее как только стемнело Лиза отряхнулась и как всегда отправилась на прогулку. Через два с половиной месяца принесла котят. Я полез в Интернет и выяснил, что беременность у кошек длится 65 дней. Снимаю шляпу и преклоняю голову перед неизвестным отцом этих котят. Помню мне попалась книга «Животные - герои». Увидь автор голую Лизу, этот кот занял бы в книге почетное место.
Подруга моей жены, которая никак не могла выйти замуж, усмотрела в этой истории намек свыше и постриглась наголо. Через девять месяцев родила здорового мальчика.
Был, помню, у моего приятеля обыск. Шили приятелю антисоветскую деятельность. Поэтому обыск проводил шустрый капитан КГБ. Приехали на двух черных «Волгах», в поисках понятых подняли на ноги полподъезда. Битый час рылись в книгах, альбомах по искусству и коллекционных материалах. Наконец добрались до секретера. А там в нижнем отделении, батюшки-светы, - сейф. Приятель утащил этот сейф из какой-то конторы после списания. На надежность такого сейфа он, конечно, не полагался, но пустить пыль в глаза любил. Домашний сейф в то время был редкостью.
Капитан при виде сейфа просто ошалел. Побежал к телефону, набрал номер, взволновано затараторил: «Товарищ полковник, обнаружен сейф! Высылайте слесаря, будем открывать!». Через полчаса привезли слесаря на третьей черной «Волге». С ним еще один в штатском прикатил. Слесарь возился долго, весь вспотел от напряжения, но сейф не давался.
Жене моего приятеля это все изрядно надоело. - Что вы хотите? - спросила она. - Открыть сейф, - ответил капитан - Попробуйте ключом, он на дне секретера в углу, - посоветовала жена приятеля. Капитан отогнал слесаря и открыл сейф ключом. В пустом сейфе лежала одинокая царская пятерка, которая осталась приятелю в наследство от покойной мамы. - Золото, - удовлетворенно сказал капитан и назвал номер статьи. Монету конфисковали.
Приятель вернулся через пять лет. Монета не вернулась никогда. Ее попросту украли. А вы говорите межконтинентальные ракеты с подводных лодок запускать. Они только одно умеют - воровать.
Собрался я как-то по работе в Черновцы. Приятель, у которого там остались дядя и тетя, попросил меня заодно их проведать. В Черновцах я никогда не был, никого там не знал и даже обрадовался, что хотя бы один вечер у меня будет занят. На третий день после приезда созвонился с родственниками приятеля, узнал дорогу, купил цветы и направился в гости. Погода была откровенно приятной, и я решил посмотреть город. Проехал пару остановок на троллейбусе, а дальше пошел пешком. Минут через двадцать почувствовал, что пора спросить дорогу. Подошел к прохожему, назвал адрес. Мужчина заулыбался: « Ааа.., к Вале идете? Вы почти пришли. Пройдете два квартала, повернете налево, в середине квартала зайдете под арку. Желаю хорошо провести время. » Я поблагодарил.
Нужно сказать, что в незнакомых местах я всегда спрашиваю дорогу дважды. Множество раз очень приветливые и уверенные в себе аборигены засылали меня неизвестно куда. Поэтому я и спрашиваю дважды, чтобы проверить сходятся ли ответы. Вторым спрошенным была женщина. Она в точности повторила указания, данные мужчиной, и добавила: «Странные вы, мужики. Неужели кроме Вали и пойти не к кому? » В раздумьях о загадочной Вале я прошел под аркой, стал искать подъезд. На скамейке перед домом сидели старухи. Одна из них сказала: «Если вы к Вале, то вам во второй слева». Я сделал вид, что не слышу.
Зайдя к родственникам приятеля, я первым делом рассказал о своих контактах с местным населением и спросил что это за Валя? Тетя как-то смутилась и загадочно произнесла: «Да есть такой персонаж в девятнадцатой квартире...». Дядя промолчал. Перешли к более актуальным предметам: деньгам и подаркам. Дядя и тетя были искренне растроганы. Пили чай, мило общались, но мой энтузиазм вскоре иссяк. Я распрощался.
Спускаясь по лестнице, почувствовал, что иду в девятнадцатую квартиру, и нет такой силы, которая могла бы меня остановить. Вышел из подъезда и завернул во второй слева. Старухи продолжали оставаться на своем посту. Одна из них сказала, обращаясь то ли ко мне, то ли к товаркам: «Я же вам говорила... ». Я поднялся на пятый этаж и позвонил. Мне открыл симпатичный молодой человек в халате. - Могу я видеть Валю? - спросил я, - Мой приятель Борис, который жил в этом доме, просил зайти и передать привет. - Валя, к тебе, - позвал молодой человек. Вышел другой молодой человек, сказал: «Здравствуйте, я - Валя. Заходите... » и жеманно потупил глазки. Пришлось рассказать всю историю и убедить хозяев, что я не по этому делу. Вроде удалось. Мы похихикали, обсудили проблемы сексуальных меньшинств на разных континентах, выпили немного вина, и я покинул гостеприимный дом. - Что-то вы быстро..., - сказала та же старуха.
Когда я вернулся в гостиницу, дежурная приветливо поинтересовалась, где я был и как провел время. Я примерно назвал район. «Ооо! - сказала она и с интересом посмотрела на меня, - это же наш черновицкий Гринвич Вилледж. »
МАЦА. У верующих евреев: пасхальные пресные тонкие коржи из пшеничной муки. Ожегов. Толковый словарь русского языка.
Эта история произошла весной 1974 года, ровно тридцать лет назад, в большом украинском городе. Три молодых еврея, жившие в этом городе, находились тогда в глухом отказе. В то далекое время «находиться в отказе» означало, что вы хотите уехать насовсем, например, в Израиль, а Советская Власть вам этого не только не разрешает, но и не дает вам нормально жить в отместку непонятно за что. Изгнанные со всех мест работы, друзья искали любые способы заработка для поддержания своего бренного существования. Никто не помнит у кого из них возникла мысль печь мацу для праздника Песах - праздника освобождения еврейского народа из египетского рабства. В Советском Союзе он назывался еврейской Пасхой и должен был начаться примерно через месяц. Идея была рискованной: маца однозначно имела репутацию идеологически-вредной и поэтому от нее рекомендовалось держаться подальше. Тем не менее эта идея, однажды родившись, быстро и совершенно естественно претворилась в жизнь. Настоящая печь была у одного из них дома, в большом частном доме на Москалевке. Бывший сотрудник другого помог купить недорогую муку в совхозе в обход всяких формальностей. Рецепт дала чья-то бабушка, и этот рецепт оказался очень правильным. Маца получалась замечательная: тонкая, твердая, круглая и в то же время не совсем совершенной формы, слегка пригоревшая. Что касается вкуса, то мой пожилой родственник Д.И. говорит, что ел такую только в детстве, а потом в Соединенных Штатах после того, как появились деньги на мацу ручной выпечки.
Говоря современным языком, рынок мацы в том далеком году был просто великолепным. Тонкий ручеек официально разрешенной мацы, который дотекал в город из Московской хоральной синагоги не мог, конечно, удовлетворить аппетиты евреев, разогретые второй подряд победоносной войной и возможностью вырваться из коммунистического рая. Да и качество было совершенно несравнимым. Синие печати на московской элитной маце, изготовленной под наблюдением раввина Шаевича, бледнели от зависти и становились голубыми, как весеннее небо. Свежевыпеченную мацу доставляли прямо на дом к заказчикам в чемоданах. Гонцы сновали по городу буквально круглые сутки. Если заказчика не было дома, потерявшие страх посыльные оставляли чемодан у ничего не подозревавших соседей. Д.И. тогда жил на одной лестничной площадке с парторгом оборонного завода. У него и оставил мацу посыльный, нажав кнопку звонка в квартире Д.И. несколько раз и не дождавшись ответа. Вечером любезный сосед лично занес опасный чемодан. Так и осталось неизвестным, заглянул он в него, или нет.
Идиллия продолжалась почти месяц. Карающая рука правопорядка настигла нашу троицу всего за день до наступления Песаха. Поздно вечером старший лейтенант КГБ доставил их вместе с последними двумя чемоданами и одной наволочкой мацы в райотдел милиции и оставил в камерe предварительного заключения, КПЗ, до утра. Только здесь ребята поняли, что попали в нешуточный переплет. Незаконное изготовление и продажа продуктов питания, незаконная торговля предметами религиозного культа, сионистская пропаганда, спекуляция в особо крупных масштабах - все это могло потянуть лет на пять. И тогда прощай мечта о солнечном Израиле, здравствуй, хмурое сибирское небо.
Ранним утром старший лейтенант снова появился в райотделе. Отодвинув в сторону дежурного офицера, взял инициативу на себя. - Будем составлять протокол, - сказал он, - Начнем с акта изъятия. Несите сюда чемоданы. Когда чемоданы открыли, они оказались пустыми, наволочка - тоже. - Где вещественные доказательства? - грозно спросил старший лейтенант КГБ. - Товарищ старший лейтенант, - ответил старшина, - когда Вы привезли их, то ничего не сказали за чемоданы. Мы эти коржи попробовали, стали их есть и к утру доели. Воны як семечки. - Кто это «мы»? - Я, сержант Петренко и рядовой Лаврик, - ответил старшина, - Еще патруль пару раз заходыв, тоже помогли маленько. Старший лейтенант очень удивился и тихо выругался сквозь зубы. Потом задумался и повидимому рассудил, что дойди дело до суда, отсутствие вещдоков может сильно не понравиться судье. Тогда дело развалится. Если дело развалится, то его производство в капитаны может задержаться. Доставать другую мацу - целая морока, а в милиции он все-таки не хозяин… Поэтому старший лейтенант злобно сказал: - Гоните их к чертовой матери, а с вами будем разбираться, - и уехал.
Вечером молодые люди праздновали Песах. Может быть впервые в жизни они обращались к Б-гу и благодарили Его за избавление из плена искренне и горячо, как и полагается в этот праздник. Ритуал в частности предписывает выпить за вечер не менее четырех бокалов вина. Эту заповедь наша троица знали твердо. Более того они были уверены, что ее перевыполнение может компенсировать недовыполнение остальных.
На городских отказников событие произвело глубокое впечатление. В первую ночь Песаха еврей, соблюдающий Закон, должен съесть не менее трех целых коржей мацы. Если вы не пробовали, поверьте - это нелегко. Непреложный факт, что милиционеры съели два чемодана и наволочку мацы, настойчиво требовал объяснения. Мнения разошлись. Самые циничные говорили, что милиционеры спрятали мацу, чтобы дома скормить поросятам. Самые экзальтированные выдвинули версию чуда, которое еврейский Б-г совершил в помощь своему народу в лице наших друзей, а орудием избрал милиционеров. И только дядя одного из героев, известный в городе адвокат, знал, что через час после задержания он уже обсуждал с заместителем начальника райотдела как выручить племянника. Посетовал, что дело курирует Комитет и это создает известные трудности. Потом нерешительно сказал, что было бы хорошо, если бы эту мацу съели, но там два чемодана и наволочка, вроде многовато. Заместитель прореагировал мгновенно: - Спорю на ящик водки, что съедят до последней крошки, - сказал он и добавил, - Мог бы поспорить на коньяк, но коньяк не пью. Дядя поспорил и, как вы уже знаете, проиграл.
Эту историю я рассказываю со слов Д.И.. Сам он услышал ее от упомянутого выше адвоката, с которым был в самых приятельских отношениях. Поэтому за абсолютную точность всех деталей, к сожалению, ручаться не могу, в чем и приношу свои глубокие извинения. Всех, кто празднует Песах, с наступающим!
В первую свою командировку я поехал в Донецк. Было это в далеком 1983-ем году. Командировка затянулась дольше, чем ожидалось, так что выходные мне пришлось провести среди терриконов и заводских дымов. В воскресенье утром, чтобы скоротать время, отправился я на книжный рынок. Рынок этот, разумеется, был властями запрещен, но тем не менее найти его не составило ни малейшего труда. Мне подсказали остановку троллейбуса, а оттуда я просто пошел в лесопосадку вслед за группой людей с тяжелыми сумками и портфелями. На полянке среди чахлых деревьев прямо на земле были разложены книги, никогда не виданные на магазинных прилавках. Озабоченные книголюбы покупали и продавали их по ценам, сравнимым с моей недельной зарплатой. Людьми они оказались доброжелательными и приятными, большими любителями поговорить о книгах и обо всем. Атмосферу расслабленности и отдыха омрачало только ожидание милиции, которая, как говорили, давно не появлялась и могла нагрянуть с облавой в любую секунду.
Мое внимание привлек один из продавцов. Вид этого молодого человека являл печальное зрелище, как сказал бы автор девятнадцатого века. Он тянул ногу, туловище его было слегка перекошено, как впрочем, и лицо. Все его тело сотрясала непрерывная дрожь, препятствующая нормальной координации движений. Когда говорил, слегка заикался, гнусавил и сильно растягивал гласные. Тем не менее глаза его были умными и живыми, книгами он торговал хорошими, и книг этих было, ну, очень много. Среди местной публики пользовался несомненным авторитетом. Все называли его Колей. Цены у Коли были такими же непрямыми, как он сам. Например, на вопрос, сколько стоит «Жизнь двенадцати цезарей», отвечал: - П-по д-два-а с п-полти-и-иной за-а це-еза-аря... А «Двадцать три ступеньки вниз» отдавал: - П-по ру-ублю за-а с-сту-упеньку-у. П-по-осле-едняя б-бе-еспла-атно... Колоритная личность, одним словом.
Никакие покупки в этом месте в мои планы не входили: не по карману. Однако сделав несколько кругов, стал задумываться не купить ли мне «Три мушкетера» для младшего брата моей девушки, пятиклассника. Брат должен был оценить книгу, девушка - меня. Приценился у одного, другого, третьего. Все просят одни и те же двадцать пять рублей и не уступают. Дошел до Коли. Спрашиваю: - Сколько «Три мушкетера»? - П-по ш-ше-есть за-а к-ка-аждого-о-о.... Ну, думаю, повезло. Быстро лезу в карман, достаю две розовые десятки, протягиваю Коле. Коля с нескрываемым пренебрежением отводит мою руку: - Ты Д-дА-а-артаньяна-а за-абыл. Д-дА-а-артаньян идет за-а с-се-емь. Д-дА-а-артаньяна-а д-де-еше-евле не-е отда-ам: г-га-аско-оне-ец.
Я задумался. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся - это был один из продавцов «Трех мушкетеров». - Забирай за двадцать четыре, - сказал он. Я задумался снова. А в это время на противоположной стороне поляны появились Дон Кихот и Санчо Панса, одетые в милицейскую форму. Санчо Панса зычным голосом крикнул: - Всем оставаться на местах! Дон Кихот оглушительно засвистел в свисток... Никогда в жизни я не видел, чтобы выполнение приказа было этому приказу строго противоположно. В течении двух секунд на поляне остались только брошенные книги, человек пять таких же как я, незнакомых с правилами игры, и разумеется, Коля. Остальные разбежались во все стороны. Милиционеры подобрали пустую сумку и двинулись с ней по кругу, выбирая из кучек брошенных книг по одной или две и бросая их в сумку. Как мне показалось, брали они книги совершенно наугад. Дошли до нас с Колей. Мой иногородний паспорт и отсутствие книг вроде убедили их оставить меня в покое. Коля дал им какой-то листок бумаги. Я заглянул через плечо Санчо Панса и прочитал примерно следующее:
На бланке городского психо-неврологического диспансера. С П Р А В К А Настоящая справка выдана больному Фамилия, Николаю Отчество. Больной является инвалидом с детства. Помимо основного корпуса заболеваний страдает маниакально-депрессивным психозом с шизофренической компонентой. Больной воображает себя крупным книжным спекулянтом и пытается продавать книги в неустановленных местах. Книги, находящиеся в распоряжении больного, доступны в розничной продаже и никакой ценности не имеют. Больной социально безвреден. Справка выдана для предъявления представителям компетентных органов.
ЗаместительГлавного врача Подпись Печать
Милиционеры посмотрели на Колю с некоторым испугом, вернули ему справку, завершили круг и с полной сумкой ушли в посадку, по-видимому, к поджидавшей машине.
- Коля, -спросил я, - где ты взял эту справку? Я тоже хочу такую. Коля хитро посмотрел на меня: - Е-есть ту-ут оди-ин м-му-ужи-ик, п-пси-ихиа-атр. Я ему-у в-все-е за-а п-по-ол це-ены отдаю-ю... Л-ла-адно, д-да-авай т-твою-ю д-два-адца-атку. Все р-ра-авно с-се-его-одня б-ба-аза-ара не-е б-бу-удет. Т-то-олько-о м-мо-олчок.
Я взял «Мушкетеров» и двинулся к остановке. Среди деревьев мелькали осторожные фигуры книголюбов. Самые решительные уже приближались к поляне.
Есть у меня приятель, скажем, Игорь. Его мама употребляет все существительные только в уменьшительно-ласкательной форме. Игорь знает, что это легкое психическое расстройство, но иногда не выдерживает и высказывает неудовольствие вслух.
Сидим как-то у Игоря на кухне. Входит мама: Мама. Игоречек, что же ты ребяточек не угостишь? Тортик - в холодильничке, конфетки - в сервантике. Завари всем чайку. Наливать будешь - ситечко не забудь. Игорь. Мама! Сколько раз я тебя просил говорить нормально! Мама. А я и говорю нормально. Ситечко оно ситечко и есть. Как же по другому скажешь? Игорь (дико вращая глазами и скрежеща зубами). СИТО, МАМА, СИТО!
Ко дню рождения Пушкина (6 июня) решил привести в порядок свою библиотеку. Начал перебирать старые бумаги, наткнулся на папку с рисунками детишек наших друзей, которую со времени приезда в Америку ни разу не открыл. Из нее выпала маленькая такая тетрадка, исписанная четким почерком с карабкающимися вверх строчками. Как попала эта тетрадка в папку понятия не имею. В памяти забрезжил наш отлет из Шереметьева: утро после бессонной ночи, очередь на досмотр. Человек средних лет впереди нас пытается объяснить таможеннику, что «никакая это не рукопись, а личные заметки. » А таможенник кроет его инструкцией, что «можно только в отпечатанном виде и с разрешением». Так эта тетрадка и осталась на стойке, а потом, уж не знаю как, впрыгнула в папку. Эту папку таможенник попросил раскрыть первой. Увидев детские рисунки, хмыкнул и сказал волшебное «проходите». И вот теперь я держу тетрадку в руках. Читать чужие заметки, конечно, нехорошо. Но замечаю слово «Пушкин», повторенное несколько раз на первой же странице, и не могу удержаться. Заранее приношу свои извинения автору, но он не оставил ни имени, ни фамилии, ни даже телефона на полях. Итак...
5 января 199...
У лукоморья дуб зеленый; Златая цепь на дубе том: И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом;
Интересно, почему Пушкин посадил кота на цепь? Вроде Цявловский об этом писал. Это, мол, в традициях русского лубка изображать кота забавником, затейником и песенником. Кот играет, а остальное зверье танцует и поет. Похоже на правду. Но при чем здесь цепь? Нужно покопаться.
26 февраля 199.. Да, о коте. Вдруг вспомнил, что Юрий Михайлович во время одного из своих семинаров в Тарту заметил: «В романе “Евгений Онегин” Пушкин выразил свой идеал женщины, наделив Татьяну такими взаимоисключающими качествами, как страстность и чувство долга. В поэме «Руслан и Людмила» Пушкин выразил свой идеал кота, посадив это милое животное на цепь, на что у поэта могли быть свои особые причины». Может знал Ю. М. чего?
13 марта 199.. Провел целый день в ЦГАЛИ, работал с материалами В. В. Вересаева к «Пушкин в жизни». Вдруг натыкаюсь на выдержку из дневника Дельвига: «Заехал к Пушкину в Михайловское, нашел его у Арины Родионовны. Мерзкий кот в который раз оросил мою туфлю зловонной жидкостью». Через час после первой удачи вторая - нахожу вариант письма Пушкина Соболевскому: «Безалаберный! Вчера, направляясь к Вульфам, навестил нянюшку мою, Арину Родионовну. Известный тебе подлец Семен так обработал мои туфли, что все гости принюхивались, но, к счастию, так и не догадалась об источнике сильнейшего амбре. Более всех морщила свой очаровательный носик Анна Петровна Керн, которую с помощью божьей я на днях выеб».
Теперь все понятно! У Арины Родионовны был кот Семен. Видно тот еще кадр! Его-то Пушкин и посадил на цепь, чтобы на туфли не мочился. Пушкинский Кот - это сенсация. Нужно срочно какую заметку написать, застолбить кота.
14 мая 199.. 28 апреля у Агеева была защита, гуляли на банкете. Познакомился там с его тестем, полковником с Лубянки. Выяснилось, что рассекреченные в этом году архивы КГБ включали в себя архивы III Отделения собственной Его имп. величества канцелярии. Я получил пропуск в святая-святых и в первый же день наткнулся на Пушкинского Кота. Дал заказ на копирование, но на всякий случай и перепишу.
Из письма графа Бенкендорфа к царю:
Ваше Величество!
Нам была доставлена копия записки, посланной г-ном Соболевским графу Федору Толстому: «Брат Федор! Всякий раз по возвращении из Михайловского брат Пушкин положительно дурно пахнет. Как русские дворяне, люди чести и, что немаловажно, друзья Пушкина, мы должны положить предел этому гнусному животному не на словах (а их было сказано немало), а на деле». Ваше Величество, крайне радикальный тон этой записки позволяет предположить наличие заговора против кого-то из достойных граждан нашего Отечества. Позволю себе напомнить, что граф Толстой описан г-ном сочинителем А. Грибоедовым как: Ночной разбойник, дуэлист. В Камчатку сослан был, Вернулся алеутом. И крепко на руку нечист, с чем трудно несогласиться. За господами Соболевским и Толстым установлено круглосуточное наблюдение.
Из донесения агента К. графу Бенкендорфу:
Вчера г-да Соболевский и Толстой, переночевав в Пскове и находясь в наилучшем расположении духа, отправились на почтовых в Михайловское имение г-на Пушкина. Не заходя в господский дом, они проследовали к домику крестьянки Арины Родионовны, поймали после превеликих усилий кота, принадлежавшего вышеуказанной крестьянке, и посадили его в заранее приготовленный мешок. Придушив кота, дабы причинял он менее шуму, они отвезли его обратно на почтовую станцию. На станции смотритель за небольшую мзду поместил кота в поклажу жида Мордко из местечка Лохвицы, который сей момент выезжал со станции по направлению к своему дому. Г-да же Соболевский и Толстой, хохоча и веселяся, отправились обратно в Санкт-Петербург. При этом г-н Соболевский приговаривал: «Теперь уж Наталья Николаевна причин отказывать Пушкину не имеет вовсе».
Представляя это донесение царю, граф Бенкендорф пишет: «Не будет ли угодно Вашему Величеству вернуть кота законному владельцу? » Николай I наложил высочайшую резолюцию: «Коту и жиду повелеваю отныне и впредь проживать совместно».
13 ноября 199.. Я в Харькове. Выступал на семинаре в университете. Вечером коллеги потащили на проводы семьи Лохвицких, которые уезжают в Америку. Красавец-кот собирается в дорогу вместе с ними. Разговорился с главой семьи, Марком. Он рассказал, что уже почти два века в их семье всегда есть кот Семен, и имя это переходит от отца к сыну: - Мой пра-пра-прадед как-то повез партию мануфактуры из Лодзи в Псков, а вернулся домой с котом в мешке, который подсунули ему на почтовой станции. Прадед приютил кота и полюбил его. В следующей поездке разговорился со станционным смотрителем. Тот признался, что кота подложил он по просьбе двух важных господ, друзей поэта Пушкина. Кот, скорее всего, тоже был Пушкина, потому что михайловские мужики спустя некоторое время искали кота, но так и не нашли. А имя коту - Семен. Прадед был поклонником великого поэта и полюбил кота еще больше. В семье есть предание, что кот несколько раз убегал, а потом, к ужасу всех евреев местечка, эскадрон конных жандармов привозил его назад, но я в это не верю. Прадед завел от Семена котят и одного из них оставил, назвав снова Семеном. Так оно и идет до сих пор. А теперь вот Пушкинский Кот, можно сказать, национальное достояние, уезжает в Америку... Подошел Семен и негромко мяукнул. Я спросил: - А здесь Вы его пристроить не пробовали? - На Украине сейчас о Пушкине лучше не заикаться, а в заповедник «Михайловское» я написал. Но они ответили, что кот в бюджете не предусмотрен. Предложили привезти и выпустить, может кто приютит. А как его выпустить если он - домашний, и главное, мы его очень любим. Семен снова мяукнул и потерся о ногу хозяина. Марк нервно повел носом и пожаловался: - Метить территорию больно горазд. Только и смотри, как бы туфли не пометил. Я принюхался, в доме действительно отчетливо пахло кошачей мочой. Пришел в гостиницу - там пахнет тоже. Что, думаю, за черт? А это - мои туфли. Полчаса отмывал «привет от Пушкина» мылом.
После проводов не спал целую ночь. Потомки Пушкина - за границей, рукописи Пушкина - во Франции. Теперь Пушкинский Кот уезжает в Америку. Неужели и мне собирать чемоданы?..
На этом оканчивается тетрадка, но не жизнь. Эмигрантский мир тесен. Я не знаком с Марком Лохвицким, но мой сын дружил с его сыном. Они свели кошку кого-то из компании с Семеном и через три месяца у нас в доме появилась Елизавета Семеновна, Лиза, как я теперь знаю - Пушкинская Кошка. Лохвицкие переехали в Калифорнию и сведений о них у меня нет. Но думаю, что Семен еще жив, а по дому уже бегает юный Семен. Когда он, свернувшись калачиком, спит, ему снится деревенская изба, снег и голые кривые березы за мутным окном. В избу входит человек в бакенбардах, в руке у него бутылка вина.
Буду называть их Муж и Жена. Много лет назад они жили в Нью-Йорке и там же однажды попали в дорожно-транспортное происшествие. Отправились за покупками на своем первом автомобиле, остановились на светофоре, какой-то китаец въехал им в зад. Приехал полицейский, составил протокол, спросил нет ли серьезных травм. Сказали, что нет и поехали домой. Дома, хорошенько поразмыслив, почувствовали невыносимые боли в спине и шее. На следующее же утро они отправились к врачу.
Врач подтвердила, что боли, как правило, появляются только через несколько часов, предупредила, что потребуются многочисленные анализы, исследования и, разумеется, длительное лечение. Выписала направления. Успокоила, что все расходы по лечению оплатит их страховая компания. Также посоветовала как можно быстрее обратиться к адвокату, чтобы востребовать со страховой компании китайца компенсацию за потерю здоровья и перенесенные моральные страдания. Заодно дала и адрес адвоката. Покидая приемную, Жена подумала, что бриллиантов на враче вполне бы хватило на витрину небольшого, но дорогого ювелирного магазина.
Адвокатская контора занимала добрые пол этажа манхеттенского небоскреба. Одна из служащих привычно заполнила бумаги, а на церемонию их подписи вышел сам адвокат, представительный джентльмен в очень дорогом костюме, с ермолкой на голове, и открытой книгой на древнееврейском в руках. Муж назвал его про себя - Евреем. Представился, просмотрел бумаги, заинтересовался замысловатой фамилией своих новых клиентов, спросил в какую синагогу они ходят. Выяснив, что ни в какую, сразу потерял интерес. Евреи, которые вообще не ходят в синагогу, в его мире не существовали и внимания поэтому не заслуживали. Стороны подписали стандартное соглашение, по которому Еврей получает треть от суммы будущей компенсации, и расстались.
Прошло примерно два года. За это время и Муж и Жена успели вылечиться, переселиться в лучшую квартиру, потерять работу и найти новую, на бОльшие деньги,. Американская почва под ногами перестала казаться зыбкой и это вызывало удивительное ощущение постоянной легкой эйфории. Об аварии они почти забыли и даже перспектива компенсации не вызывала былого энтузиазма: денег вроде хватало. Вдруг позвонил Еврей и пригласил к себе для беседы. При встрече объяснил, что стороны желают выяснить детали проишествия более подробно. Поэтому через два дня все участники аварии будут давать показания под присягой в присутствии адвокатов сторон. Китайца выслали из страны, так что он давать показания не будет. Это хорошо. Показания могут быть использованы, если дело дойдет до суда. Процедура называется «deposition», и ничего страшного в ней нет. Нужно только помнить несколько простых Правил и следовать им: 1. Ничего не говорить точно. Говорить, например, не «в два часа», а «около двух часов»; не «двадцать миль в час», а «примерно двадцать миль в час. » 2. Не лгать, не фантазировать. Не знаешь - скажи «не знаю», не помнишь - скажи «не помню». 3. Страховые компании нанимают юристов для deposition почасово. Те стараются максимально растянуть процедуру. Поэтому задают массу вопросов, не имеющих отношения к делу. На них нужно просто отвечать.
Усвоив Правила, дважды повторили обстоятельства аварии, которые Муж и Жена успели основательно подзабыть. После этого Еврей как-то двусмысленно улыбнулся и сказал: - Если в результате аварии в ваших интимных супружеских отношениях произошли изменения, было бы очень хорошо упомянуть об этом на deposition. Судья и присяжные такие обстоятельства воспринимают очень серьезно. Поэтому, если вы не возражаете... Никто не возражал.
Через два дня утром Муж и Жена снова были в той же конторе. Еврей ожидал их в комнате для заседаний во главе огромного стола. Пришли несколько практикантов, за ними - черная стенографистка, которая заняла место сбоку. Последней появилась адвокат противной стороны. Муж сразу назвал ее про себя - Функцией. Расположились. Муж - рядом с Евреем, а Жена, которая давала показания первой, - напротив Функции. Начались вопросы и ответы: имя, адрес, занятие... Неместный акцент Жены поначалу заинтересовал Функцию. Твердое «р» Жены напомнило ей о группе эквадорцев, которых не так давно ей пришлось защищать от депортации. Они произносили «р» примерно так же. Некоторе аспекты их ментальности показались Функции любопытными, и она даже подумывала о заметке в антропологический журнал. Выясненив, что Жена из тех, кто и сам может написать статью, Функция потеряла интерес. Образованные иммигранты в ее мире не существовали и внимания поэтому не заслуживали.
Муж присмотрелся к Функции и даже удивился точности своего определения. Внешне она была весьма привлекательной молодой женщиной, хотя и нарочито неброской. Среднего роста, хорошо сложена, благородное удлиненное бледноватое лицо с высокими скулами и довольно массивным подбородком. Тяжесть подбородка уравновешивали зеленые глаза с немного опущенными уголками и трогательная челка мягких рыжеватых волос, которая прикрывала красивый лоб. Тем не менее во внешности и поведении Функции не было ничего, что послужило бы ловушкой для мужского внимания. Она пришла сюда делать работу и занималась только этой работой. Даже улыбка выглядела скорее способом держать губы, чем выражением каких-либо эмоций.
А тем временем, обсудив обстоятельства аварии и получив от Жены не очень вразумительные ответы, Функция перешла к вопросам о машине: производитель, год, модель... На все эти вопросы жена отвечала нерешительным голосом по Правилу №2: «не знаю» или «не помню». Иногда вставляла от себя: «это знает мой муж». Покончили с машиной и перешли к страданиям: - У вас болели спина и шея. Могли ли вы делать покупки? - Нет. - Кто их делал вместо вас? - Мой муж. - Могли ли вы убирать в квартире? - Нет. - Кто делал это вместо вас? - Мой муж. И так далее. Однообразие ответов немного обеспокоило Еврея и он счел должным вмешаться: - Вы жаловались, что качество ваших супружеские отношений ухудшилось после аварии. Это так? - Да, определенно. - сказала Жена неожиданно твердым и ясным голосом. - Позволю себе спросить, -продолжил Еврей, - как часто вы имели супружескую близость до аварии? - Каждый день, а в субботу и воскресение несколько раз. - А теперь? - Теперь только пять раз в неделю. - А длительность акта? - не унимался Еврей. - Возросла, я иногда чувствую усталость. - в голосе жены не было и намека на кокетство или игривость, только сухая констатация фактов.
Наступила тишина. Муж втянул голову в плечи. Ему показалось, что эта бессмысленная ложь будет мгновенно разоблачена со всеми вытекающими последствиями. Зато все остальные не почувствовали и тени сомнения в правдивости Жены хотя бы из-за отсутствия в ее слвах любого видимого умысла. До Мужа дошло, что настал час его славы, только когда одна из практиканток с горящими глазами выскочила из комнаты и из-за двери донесся ее вопль: - Марси, ты знаешь... Функция сказала, что вопросов у нее больше нет, Еврей объявил перерыв. Муж вышел из комнаты и направился по коридору в туалет. Из дверей всех кабинетов смотрели женщины, провожая его восхищенными взглядами.
После перерыва напротив Функции сел Муж, а Жена переместилась к Еврею. Вдоль стен стояли наверное все сотрудники конторы. Deposition возобновилась. Функция быстро проскочила все обязательные вопросы и в соответствии с Правилом №3 начала задавать вопросы, не имеющие отношения к делу: увлечения, музыка, кино. Неожиданно выяснилось, что они оба любят акваланг и горные лыжи, оба слушают Led Zeppelin и тяжелый блюз вообще, оба восхищаются Фасбиндером. Перешли к еде. Так же неожиданно оказалось, что оба знают и любят греческий ресторанчик «Uncle Nick`s» на 9-й авеню между 50-й и 51-й стрит и оба недалеко от него работают. Разговаривая о приятных вещах, Муж расслабился, а Функция оживилась, нежная кожа ее лица порозовела. Они смотрели друг другу прямо в глаза, как это всегда делают американцы при разговоре, и вдруг почувствовали, что не могут оторваться. Каждый из них стал одновременно и кроликом и удавом. В глазах у Функции Муж увидел их вдвоем в постели в номере гостиницы, и его плоть набухла и отвердела. Функция, наверное, увидела то же самое. Она стала чаще и резче дышать, ее лицо и шея полыхали алым огнем...
В этот момент Жена совершенно ясно поняла, что следующим вопросом будет вопрос о совместном ланче, а после ланча ее Муж и Функция пойдут в гостиницу. Поэтому она изо всех сил наступила на ногу Еврею. Еврей спокойно посмотрел на часы, вежливо вклинился в паузу и сказал, что не позже чем через три минуты он должен начать послеполуденную молитву и предлагает сделать перерыв. Функция закрыла зеленые глаза, сказала, что вопросов больше нет, и снова открыла. Все встали. Deposition закончилась.
До суда дело не дошло. Стороны полюбовно договорились, и еще через три года Еврей отдал Мужу и Жене чеки. Муж получил примерно шесть с половиной тысяч долларов, Жена - примерно четыре с половиной. Еврей сказал, что на эти деньги можно организовать неплохие каникулы. Никто не возражал. А пока что решили отметить событие походом в ресторан. Поначалу собрались в «Uncle Nick`s», в котором не были уже года три, но в конце концов пошли в более дорогой, «Dos Caminos», в Сохо.
В субботу позвонил приятелю в Германию. Он живет в маленьком городке в часе езды от Франкфурта. - Чем, говорю, занимаешься? - На террасе сижу, красное вино пью. А ты? - А я в гамаке лежу.... Вдруг на другом конце провода завыли сирены, дробно застрочили зенитные пулеметы, а потом и бомбы стали ухать. Я удивился: - Неужели тебя на работе так задолбали, что action смотришь? Сделай телевизор тише, пожалуйста. - А это - не телевизор, это - в натуре. - У вас что, кино снимают? - Нет. У нас, понимаешь, виноградники вокруг. Сейчас, во-первых, новые побеги полезли, во-вторых, ягоды созревать начали. На побеги зайцы толпами прут. Их сиренами разгоняют. На ягоды скворцы и дрозды тучами летят. Скворцов специальными холостыми зарядами из пушек распугивают. Дроздов особыми трещотками на расстоянии держат... Так, пока говорили, воздушный налет и продолжался. Стали прощаться. - Приезжай к нам. - говорит приятель, - Отдохни от твоей сумасшедшей Америки. У нас в Германии такой покой, такая тишина!
Положил трубку и стало мне за Америку обидно. Почему это она сумасшедшая? А потом задумался: «Может и я чего не слышу? »
После окончания школы я твердо решил покинуть родительский дом. Поехал сдавать вступительные в МГУ. Не поступил. Причиной тому скорее всего были не мои знания и даже не пятый пункт, а недостаток азарта и настойчивости. С экзаменаторами не спорил, на апелляцию не пошел. МГУ решил, что без меня можно обойтись, и пожалуй, не ошибся. Прямо из Москвы я поехал в Харьков и стал студентом тамошнего университета. В борьбе за место в общежитии тоже не проявил достаточно сноровки. Пришлось поселиться у злобной старухи, которой меня порекомендовали дальние родственники. Здесь мне как раз повезло. Старуха сдавала две койки, но чужих она боялась и никак не могла подобрать второго квартиранта. Я жил в отдельной комнате и платил совсем немного.
От непривычного одиночества страдал кошмарно. Единственной отдушиной стал телефон. По вечерам шел пешком до переговорного пункта и оттуда звонил, чаще всего родителям или старшему брату, Боре, в Питер. Тариф, 15 копеек за 30 или 40 секунд, крепко бил меня по карману при стипендии в сорок три рубля с копейками. Нужно было что-то придумать. Записался в научно-техническую библиотеку и нашел документацию на междугородний автомат. Сплав теории, эксперимента и везения дал неожиданно простое решение: в автомат опускаются две монеты, делается несколько легких ударов ладонью по кнопке возврата. В результате монеты заклиниваются и можно говорить сколько угодно. После окончания разговора полное нажатие на ту же кнопку высвобождает монеты. Нужно ли удивляться, что я стал звонить очень часто и говорить очень долго.
Частые звонки выявили неожиданный эффект. Если звонить на телефон, по которому в это время уже говорят, то нередко беззвучно подключаешься к разговору. Разговоры родственников и друзей оказались на удивление скучными и вскоре я перестал их слушать. Но как-то раз жена брата с невероятным энтузиазмом и в мельчайших подробностях описывала сестре эпохальное событие - она коротко подстриглась. Я выслушал полностью и решил подшутить. Позвонил на следующий день. Трубку взяла жена. - Инна, - говорю - я сегодня видел очень яркий и совершенно реальный сон. Мне приснилось, что ты коротко постриглась. И рассказал все детали. На другом конце провода наступила длительная тишина. Потом Инна стала ахать, потом рассказывала всем знакомым. Телепатия тогда были в моде, и я стал живой демонстрацией ее возможностей.
Через пару месяцев я подслушал, как брат рассказывает приятелю, какие шкафы они заказали для кухни: цвет, размер, как будут висеть. Через день позвонил и снова рассказал живой и яркий сон, теперь о новых шкафах на кухне. Брат долго молчал. Было только слышно, как переключаются реле в его голове. - Этого еще нет, это только будет, - сказал он испуганым голосом. - Приезжай, поможешь вешать. Конечно, я приехал, конечно помог. Моя репутация мощного телепата утвердилась в семье окончательно и бесповоротно.
В начале второго курса я познакомился с очень милой девушкой. Отношения развились быстро и бурно. Только вот встречаться нам было негде. Пока было тепло ездили на садово-огородный участок ее родителей за Павловым Полем. С наступлением холодов пользовались редкими моментами, когда моя хозяйка отправлялась к какой-нибудь из подруг. Мы бродили по стылым харьковским улицам, а мне так хотелось поехать с моей подружкой в Питер, повести ее в Мариинку, а потом вернуться в дом, где мы были бы вдвоем. В самой поездке ничего невозможного не было. Только вот в гостиницу нас бы не пустили, а брат жил в однокомнатной квартире со строгих правил женой и трехлетней дочкой. Ключи от этой квартиры у меня были, но что от них толку, если хозяева никуда не собирались.
Однажды по «Радио Свобода» я услышал передачу об открытии в Москве выставки художников-нонконформистов. «Вот бы, - думаю, - поехать». Запомнил адрес и несколько имен. Ночью у меня появилась не самая умная идея. Позвонил брату: - Боря, - говорю, - мне приснился совершенно реальный сон. В этом сне ты был на художественной выставке в Москве, на ВДНХ, в павильоне «Пчеловодство». Ты держал в руках к себе лицом картину, а на ее заднике я прочитал: «Анатолий Зверев, Миллион долларов» - И что же этот сон означает? - спросил брат растерянно. - Я думаю, он означает, что ты поедешь в Москву и купишь у художника Анатолия Зверева картину, которая когда-нибудь будет стоить миллион долларов. - А что это за художник? - Ничего не знаю, - искренне ответил я. Мы распрощались. А когда я позвонил на следующий вечер, брат сказал: - Мы с Инной решили съездить проветриться в Москву дня на три-четыре. Я возьму больничный, Инна - отгулы. Сходим на Таганку. Заодно и на эту твою выставку зайдем. Уезжаем завтра.
Мой брат - не мне чета. Любое дело он доводит до победного конца. Поступил в ЛЭТИ. Закончил с красным дипломом. Распределился на Электросилу и к двадцати восьми был уже замначальника цеха, подумывал о вступлении в партию. Женился, купил кооперативную квартиру. Я даже немного испугался за неведомого мне художника. Он не подозревал, какой танк мчится ему навстречу.
А пока мне нужно было подумать о себе. В тот же вечер я продал зубному технику Фиме подписки Шолом-Алехема и Фейхтвангера, которые он давно у меня выпрашивал. Образовалась куча денег. Утром моя девушка купила билеты на вечерний рейс через райком комсомола, где она работала секретаршей. Вечером брат ехал в Москву поездом, а мы летели в Питер самолетом. Короткий рывок на такси после посадки. В замке щелкнул ключ. Двери рая распахнулись.
На следующий день, часам к двенадцати, мы вышли из дома и отправились смотреть Питер. В это же время мой брат с женой в Москве стояли в очереди на выставку. Простояв часа два на холодном февральском ветру, они попали внутрь. Ошалело побродили среди очень странных картин. Наконец нашли место, где был выставлен Анатолий Зверев. Брат посмотрел на его картины. Увидел пятна красок, размазанные контуры, нечеткие линии. Понял, что это красиво, попытался по привычке сформулировать и не сумел. Там же был и сам художник. Он оказался заросшим и грязным, похожим на бомжа. И пахло от него так же: застарелым перегаром и всем остальным. Вокруг него подобострастно крутилась какие-то очень светские поклонники. Художник откровенно и нагло юродствовал, злобно ерничал, не делая различий. Публика все съедала не поморщившись. Похоже, им это нравилось. Брат никак не мог сообразить как к этому человеку подъехать. Уже слегка ошалевший все-таки подошел к художнику: - Толя, мой брат видит вещие сны. Он увидел, что я купил у тебя картину, которая будет стоить миллион долларов. Но саму картину он не видел, только задник. Ты знаешь какая это картина. Продай мне ее. - Поехали подумаем, - сказал Зверев после секундного раздумья, - а там видно будет. Инне Зверев очень не понравился, куда-либо ехать с ним она наотрез отказалась и отправилась по магазинам. А брат с художником и еще какие-то двое поехали в шашлычную напротив гостиницы «Советская». По пути из метро Зверев заскочил в галантерейный магазин и вышел оттуда с большим куском толстой сероватой оберточной бумаги.
В шашлычной было тепло и еще пусто. Компания заняла столик около стены. Сделали заказ. Брат немного расслабился. - Нужно сейчас, потом будет поздно. - пробормотал Зверев. Он побежал на кухню и притащил три соусницы: коричневый ткемали, зеленый ткемали из молодых слив и красный сацибели. Разложил лист на столе и начал рисовать. Он обмакивал пальцы в соус и очень точными профессиональными движениями наносил мазки на бумагу. Когда нужно было очистить «кисть», просто облизывал пальцы. Распылял ртом. Иногда промахивался, и тогда соус летел на зрителей. Словно заклинания приговаривал какие-то бессмысленные стишки, в которых рифмовал «нашу встречу» с «увековечу», «сацибели» с «охуели», а «ткемали» с «заебали». Пошли в дело горчица, перец и соль. В результате этой магии через полчаса из хаоса пятен материализовался портрет брата. Чтобы заметить хорошую картину нужно разбираться в искусстве. Заметить шедевр может каждый. Этот портрет был шедевром. Зверев положил портрет на деревяную решетку вокруг батареи сушиться. Официант принес водку и закуски, потом еще водки и горячие вкусные шашлыки. После этого происходило что-то еще, но из памяти моего брата это «еще» стерлось навсегда.
Очнулся брат в совершенно незнакомом месте, которое при ближайшем рассмотрении оказалось вытрезвителем. В итоге все обернулось не так страшно. Пятнадцать суток ему не дали. Документы остались целы. Денег в бумажнике хватило на оплату специальных услуг, и даже осталось еще несколько рублей. На прощание милиционер отдал ему небольшой рулон, обернутый в газету с аккуратно заправленными внутрь краями: - Твой приятель, алкаш, просил чтобы ты не забыл. Ну, бывай. Дверь вытрезвителя захлопнулась. В ближайшей столовой брат купил горячий кофе и развернул рулон. Высохнув, портрет стал еще более красивым, на обороте листа красовалась каллиграфически-изощренная подпись «А. Зверев 75г.», а под ней также изощренно был вырисован «1000000».
Пребывание в Москве было испорчено, но к моему счастью уехали они обратно в Питер только в заранее назначенный день (характер!). Мы благополучно разминулись. А дней через десять на Электросилу пришло письмо о недостойном поведении имярек в столице. Было собрание, на котором выяснилось, что блестящая карьера моего брата по душе далеко не всем. Всплыл больничный. Боре влепили выговор и разжаловали в начальника участка. Он обиделся и ушел. Устроился в пуско-наладочное управление. Через два месяца понял, что там можно только спиться. В следующий мой приезд показал мне израильский вызов с голубым логотипом. Меня он с собой не позвал. Уезжая, я не удержался и попросил посмотреть на картину. Боря протянул мне рулон: - Забирай себе. Видеть его не могу. В Харькове я снял с рулона московскую газету и осторожно развернул его. Влажный питерский климат предохранил бумагу от пересыхания. Соусы не выцвели и не заплесневели. Только горчица и соль немного осыпались. Человек на картине мучительно всматривался в будущее. Таким своего брата я не знал и никогда не видел. Я влюбился в портрет с первого взгляда. Знакомый багетчик за «Железного короля» вставил его в подходящую раму под стекло, и больше я с картиной не расставался.
Боря просидел в отказе три года. Я мало знаю об этих временах. Думаю, что ему пришлось нелегко. Боря считал, что я косвенно виноват в крушении его карьеры и не хотел меня видеть. А я испытывал жуткое чувство вины и не хотел видеть Борю. Приехал на проводы, но поговорить нам не удалось. Письма Боря не писал. Только иногда слал родителям посылки из Америки. Написал в первый раз через года два, когда получил работу инженера в маленькой, но процветающей компании. Купил дом. Один из совладельцев компании ушел на пенсию. Боря заложил дом и выкупил его пай. Вскоре купил второй дом. Постепенно вытащил в Америку всю семью. Перед моим отъездом он позвонил: - Привези зверевский портрет, если цел. Все-таки на нем - я, и подарен мне... Я привез. Теперь портрет висит в коннектикутском доме брата над камином. Когда гости восхищаются им, Инна говорит: - Этот портрет стоил нам три года жизни. А посмотрели бы вы на художника..!
А поездку, с которой все началось, я почти никогда не вспоминаю, потому что боюсь заиграть эту пластинку. Да и подробностей никаких не помню, кроме острого чувства счастья, возможного только в девятнадцать лет. Девушка тоже куда-то исчезла. Помню только, что у нее была небольшая очень нежная грудь с разными сосками. Один сосок был гладкий, другой какой-то шершавый.
Художник Анатолий Зверев умер в 1986 году. Мир праху его.
После химфака Витюню распределили на завод старшим мастером. Не Бог весть что, но хоть в родном городе. Первым впечатлением был памятник Ленину, который бросался в глаза еще за проходной. Сделанный из металла, он под влиянием заводских испарений покрылся разноцветными пятнами всех оттенков от желтого до красного. Витюня решил, что таким мог бы быть марсианский камуфляж. Вообще на заводе все казалось марсианским - чудовищные емкости, цветные лужицы, невероятные запахи, струйки пара, с легким шипением вырывающиеся из совершенно гладких поверхностей. Рабочие-марсиане с утра поглощали мутные жидкости, окрашенные в ту же марсианскую гамму. Закусывали ярко-розовым мясом нутрий, которых выращивали в своих жилищах. Что-то обсуждали на нечеловеческом языке из одних только междометий. После этого норовили прикорнуть там, где пары были самыми красными и ядовитыми. Витюнину фамилию, Райхер, они сократили, безжалостно обрубив первый слог. Начальство инициативу снизу поддержало.
Через год родители сжалились и напряглись. Витюня начал работать в отраслевом институте. Зарплата сократилась на треть, но жить стало спокойнее - люди вокруг были трезвыми, на витюнину фамилию никто не покушался. Настроение портил только шеф, Виктор Петрович или ВП. Закоренелый холостяк, невероятный зануда и педант, он давно сражался с некой упрямой реакцией. Сама реакция была перспективной, но конечный продукт безнадежно загрязнялся побочными реакциями. Подавить их ВП никак не удавалось. Он приходил в институт к восьми утра и уходил в девять вечера. Даже обедал за своим столом. Подчиненных считал солдатами науки, обращался соответственно и еще требовал энтузиазма и горения. Только две человеческие слабости обнаружил Витюня у шефа: он обменивал свою и мамину однокомнатные квартиры на хорошую двухкомнатную и всегда участвовал в институтском футбольном тотализаторе. Но и эти слабости не прибавляли ему симпатии. Витюня снова почувствовал, что его жизнь утекает в черную дыру. Однажды ему приснилось что он снова работает на заводе, а начальник цеха - ВП. Проснулся в холодном поту.
Рядом с столом ВП стоял большой сейф, которым тот вроде бы никогда не пользовался. Как-то Витюня не ночевал дома и утром пришел в институт раньше обычного. Дверь лаборатории оказалась закрытой изнутри. Витюня постучал. Услышал шорох бумаги и лязг, который могла произвести только дверь сейфа. ВП открыл и сухо поздоровался. Тогда и заподозрил Витюня, что ВП держит в сейфе ежедневник, куда записывает запланированные дела, а значит, и отлучки. - Вот бы ключик! - пришло в голову Витюне. Мысль прилипла и не давала покоя. Постепенно родился хитроумный план. Сначала нужно было в сейф внедриться. Витюня предложил заменить термопары на опытной установке высокочувствительными платиновыми датчиками. Начальству мысль понравилась. Впервые ВП посмотрел на Витюню заинтересовано и с долей уважения. Для датчиков была заказана сверхтонкая платиновая проволока. Когда заказ прибыл, Витюня предложил хранить катушку в сейфе: драгметалл. ВП был недоволен, но отказать не решился. Первый шаг был сделан!
На следующий день Витюня поехал на химзавод и разыскал своего тезку - слесаря Витю Сливко. Когда-то в душе после смены Витюня увидел на его спине замечательную татуировку. Изображен был храм с двумя луковками и одной звонницей. Из звонницы тянулась веревка, которую держал человек в рясе. Надпись гласила: «Звони отец в колокола, твой сын освободился». По литературе получалось, что у Вити за плечами было три ходки. - Тезка, - сказал Витюня напрямую. - помоги сделать ключ от сейфа. - Нет проблем, - ответил Витя. - только нужен родной ключ хотя бы на пять минут. Впервые он посмотрел на Витюню заинтересовано и с долей уважения.
В марте ВП свалил грипп и он не вышел на работу. На следующий день после этого невероятного события Витюня поехал к ВП домой и сказал, что несколько датчиков сгорели, и ему срочно нужна проволока. ВП был снова недоволен, но снял ключ от сейфа со связки, протянул Витюне и попросил сразу привезти обратно. Почему-то добавил: - Надеюсь на Вашу порядочность. Витюня поймал такси и помчался на завод. Там, словно в детективном романе, тезка аккуратно снял с ключа отпечатки. - Ну, этот ключ - не ключ. Приходи завтра. - сказал он. - Что ты там у себя в институте воруешь? - Спирт. - Принесешь литр. На следующий день вечером Витюня открыл дверь сейфа собственным ключом. Там он обнаружил свою катушку с проволокой, двадцатилитровую бутыль, полную спирта, и почти полный комплект журнала «Плейбой» за 1972 год. С удовольствием просмотрел. Навязчивая идея ушла, как не бывало, а ключ остался.
В своем увлечении футбольным тотализатором ВП не был оригинален. Для многих институтских мужчин этот тотализтор был единственным настоящим делом в ежедневной рутине. При небольшой ставке в три рубля призовой фонд доходил до тысячи рублей и провоцировал нешуточные страсти. Играли на все крупные турниры, то есть довольно часто. Поэтому процедура ставок была выверена до мелочей. В последнюю пятницу перед открытием турнира на проходной появлялась стопка отэренных бланков с таблицей игр. Сотрудники вписывали результаты и свою фамилию. В тот же день бланк и три рубля в одном конверте опускались в опечатаный ящик, а ящик в конце дня перемещался в сейф профкома. Все эти предосторожности имели единственную цель - оградить собственные прозрения и результы кропотливого анализа от алчных глаз соперников. ВП устойчиво занимал в тотализаторе последнее место, но свой бланк охранял с тем же рвением, что и лидеры. Он заполнял бланк рано утром, давал ему отлежаться в своем сейфе, а в конце дня после окончательной проверки относил в профком.
Витюня футболом не интересовался и ничего в нем не понимал, но совершенно не возражал выиграть немного денег и готов был рискнуть трешкой. Заполнять бланк совсем наобум ему казалось оскорбительным для образованного человека. Поэтому Витюня решил добраться до бланка ВП и принять его за основу. К тому же он считал, что шансы ВП по теории вероятностей с каждым разом повышаются. Остановка была за малым - выманить ВП из лаборатории на время перерыва, когда остальные разбредаются по столовым и магазинам. В решающую пятницу перед открытием чемпионата Европы ВП позвонила женщина с молодым чувственным голосом. Она с придыханием рассказала, что срочно разменивает двушку и назвала дом, о котором ВП давно мечтал. Предложила посмотреть квартиру немедленно и назначила встречу в обеденное время в сквере около кинотеатра, где по слухам собирались местные гомики. За час до встречи ВП умчался из института, как на крыльях. Витюня позвонил обладательнице голоса и похвалил за отличную работу. Потом дождался перерыва и извлек из сейфа заветный бланк. В этот момент выкристаллизовалась идея, которая давно смутно бродила в витюниной голове. Уверенной рукой Витюня скопировал с бланка ВП счет всех матчей, но поменял местами победителей и проигравших. Через десять минут он опустил конверт в ящик. ВП возвратился через час, злой и, как выразилась одна из сотрудниц, малость охуевший.
Прошел месяц. Комиссия из пяти человек открыла ящик и вывесила итоговый лист. ВП занял свое неизменное последнее место. Витюня занял предпоследнее и почему-то жутко огорчился. Самым обидным ему показалось полное несоответствие его интуитивного озарения с действительностью. Витюня начал читать литературу по математическому прогнозированию и всеръез заинтересовался. А тем временем с помощью платиновых датчиков удалось нащупать узкую температурную область, где побочные продукты почти не образовывались. Результат был интересным, но требовал объяснения. Это объяснение Витюня придумал зимой на продавленном заднем сидении троллейбуса, возвращаясь с работы домой. Шагая к остановке по темной и холодной улице, он здорово промерз, а в набитом троллейбусе было тепло и душно. Витюня слегка задремал и ему приснились реакции. Они соревновались, как футбольные команды в турнире. Витюню кто-то толкнул, он проснулся, и нужное уравнение само всплыло в его памяти. Остальное оказалось делом техники. Витюня написал свою первую статью, конечно, в соавторстве с ВП. Еще одним соавтором стал директор института, которому работу похвалили. Витюня начал было работать над диссертацией, но семья решила уезжать. Витюня уехал вместе со всеми. В Штатах он нашел самую непредсказуемую вещь в мире - биржу. Вскоре понял, что акции, хоть и немного, но подчиняются его любимым уравнениям. С тех пор стал завзятым игроком на бирже. Играет с переменным, но все-таки успехом. На работе слывет человеком приятным и толковым, но немного замкнутым.
ВП продолжает работаеть в том же институте. Он защитил докторскую, его часто приглашают иностранные коллеги. Живет тем, что зарабатывает за границей. Когда его спрашивают, как он придумал такую красивую теорию к ТОЙ статье, Виктор Петрович мило улыбается и переводит разговор на другое.
Когда-то мы с Танечкой работали в одном НИИ, она – в бухгалтерии, я – в патентном отделе. Жила она тоже где-то неподалеку от меня. Иногда мы оказывались в одном троллейбусе и от остановки шли пешком минут десять уже вместе. Наш путь лежал мимо Областной Прокуратуры, где работал Танечкин муж, Коля. Завидев грозную вывеску, моя попутчица радостно оживлялась, и разговор само-собой перетекал на Колю.
Историю Колиной жизни можно было бы счесть совершенно заурядной, если бы не несколько странных поворотов. Родился Коля в шахтерском городе на востоке Украины. Там же закончил школу и водительские курсы. Оттуда же его призвали в армию и отправили а Афган. В Афгане Коля водил БМП и однажды попал в плен к душманам. В плену его насильственно обратили в Ислам. Сделали обрезание, подарили молитвенный коврик, поздравили и немного ослабили контроль. Коле удалось бежать. Вернулся на родину, устроился на шахту крепильщиком. Все бы хорошо, если бы не неизбежная баня после смены. Обрезанное Колино мужское достоинство не прошло мимо внимания коллектива. Его зачислили в евреи и наградили обидной кличкой Жид. Коля попытался отстоять свою принадлежность к православной вере силой. Отловил двоих самых заебистых и навешал обоим знатных пиздюлей. В результате бригадир сказал: - Говорят, они смирные, а этот как сионист-агрессор какой-то. Нехай в свой Израиль едет руками махать. Коле пришлось уйти.
Буквально через пару недель после увольнения с шахты Коля встретил своего бывшего одноклассника, Толика Беляева. Толик уже года два плавал на торговом судне, сходил несколько раз в Турцию. Выглядел он человеком бывалым, одет был во все импортное, в деньгах, похоже, был не стеснен. Коля тут же загорелся пойти на флот. Со слов Толика всех дел было поехать в Одессу, оформиться на курсы судовых матросов или механиков – и через полгода ты в море. Он и адрес дал. Коля поехал в Одессу, сдал документы. Получил направление на медосмотр в трех диспансерах: кож-вен, псих и туберкулезном. Начал с первого в списке.
Так и осталось неизвестным, кем был врач, к которому попал Коля – кожником или венерологом. Несомненно только одно – он был евреем. Он с интересом осмотрел Колин детородный орган, перевел изучающий взгляд на Колино лицо и разразился длинной тирадой. - Молодой человек, - сказал он. - Вы не знаете о торговом флоте ничего. Я знаю о торговом флоте все. Я пять лет ходил судовым врачом. Вы собираетесь плавать за границу, а я знаю, что с вашим, говоря по-морскому, концом вас не выпустят даже в открытое море. Вы будете ходить по Днепру за 70 рэ в месяц. Каждый год вам будут обещать, что в следующую навигацию вы пойдете на Кипр, но этого никогда не случится. Вы думаете, что я шучу и собираетесь угробить минимум четыре года и так короткой жизни. Я вам не дам это сделать. С этими словами он вписал в карту какую-то мудреную болезнь, тиснул штампик «Не годен», встал, открыл Коле дверь и пригласил следующего. Коля решил подождать врача у выхода и разобраться с ним. Ждал до поздней ночи, но так и не дождался. Обошел здание и увидел другой выход. Видно, хитрожопый еврей на самом деле разбирался в жизни неплохо. Коля почувствовал себя хуже, чем в афганском плену. Там только убеги – и ты на свободе. А здесь, куда ни убежишь, – везде тебя ждет злокозненный еврей. Коля купил у таксиста бутылку водки и выпил ее из горлышка в одиночку.
Раньше или позже, но судьба поворачивается лицом к каждому из нас. Коля вернулся в родной город и прибился к «Вымпелу», организации воинов-афганцев. Там он познакомился с Геннадием Сергеевичем, который курировал «Вымпел» не то от Горкома, не то от КГБ. Геннадий Сергеевич устроил Колю на какие-то хитрые шоферские курсы, а после них Коля начал возить областного прокурора. Стал жить в большом городе, через босса приобщился к номенклатурным благам. Поступил в Харьковский Юридический Институт на заочное отделение, наконец женился на милой Танечке. Жизнь стала легкой, сытой, приятной. Старые обиды ушли на задний план, но забыть их совсем Коля не мог и не хотел.
Тем зимним утром было солнечно и очень холодно, градусов 18 ниже нуля. Но Танечку мороз не страшил. От холода ее надежно защищали финские сапоги на меху (достала свекровь), стеганое пальто (купила у посылочницы) и невероятно теплые норвежские чуть ли не по колено рейтузы со снежинками по темно-голубому полю (принес любимый муж). Танечка даже пошла помедленнее, радуясь хорошей погоде. Когда опомнилась, уже опаздывала. В бухгалтерию вбежала секунд за десять до начала работы. А тут оказывается приехал ревизор, и уже разделся и направляется к столу Светланы Петровны, главного бухгалтера. Для Танечки десяти секунд вполне достаточно, чтобы снять сапоги и одеть туфли, снять пальто и повесить на вешалку, снять рейтузы и всунуть их в рукав пальто, снять шарф и всунуть его в другой рукав. Ровно в девять Танечка уже сидела за своим столом и смотрела на сутулую спину ревизора.
Ревизора звали Лазарь Исаакович и приезжал он из главка уже не в первый раз. Вел себя вежливо и не норовил ущипнуть, как прежний, Степан Андреевич. В бухгалтерии, со слов Светланы Петровны, разбирался хорошо и не придирался по пустякам. Только вот выглядел уж больно невзрачно при такой должности. Был он невысокий, лысоватый, в вечно измятом костюме и очках с толстыми линзами, оседлавшими невероятных размеров нос. Танечке до ревизора особого дела нет, с ним главный работает, а ей своих забот хватает. Вот уже и рабочий день закончился, но все сидят на местах и ждут пока уйдет Лазарь Исаакович. Наконец он встает, устало идет по проходу, снимает с вешалки свое пальто и начинает прилаживать на шею то, что он считет своим синим шарфом, а на самом деле – это Танечкины рейтузы, которые она всунула в неправильный рукав. В бухгалтерии наступает испуганная тишина, но смешливая Алевтина уже зажимает рот обеими руками. А Лазарь Исаакович чувствует, что что-то не так, и растеряно улыбается...
В этот вечер Коля отвез своего прокурора домой совсем рано и решил заехать за Танечкой. Поднялся на второй этаж, открыл дверь бухгалтерии. Первым, что бросилось ему в глаза, были рейтузы его любимой жены на шее у представителя ненавистного племени. Огромный нос непристойно торчал между покорно лежащими на плечах штанинами. Именно в этот нос Коля и выдал от всей души своим коронным с правой. Лазарь Исаакович рухнул на пол. Кровь из носа брызнула фонтаном. Женщины закричали. Коля поднял рейтузы, но увидев, что они мокрые от крови, отбросил их в угол. Коротко бросил Танечке «Иди за мной!», вышел и, не оглядываясь, зашагал по коридору. Танечка бежала за ним и скулила, как собака.
А Лазарь Исаакович никак не приходил в себя, и кровь не останавливалась тоже. Пришлось вызвать «скорую». Светлана Петровна поехала с ним в больницу и ушла только когда выяснила, что дело обошлось переломом носа и сотрясением мозга, и что больного выпишут дня через три.
На следующее утро Танечка пришла на работу с синяком под глазом, но какая-то очень счастливая и в то же время озабоченная. Во время перерыва вдруг выпалила: - Девочки, боюсь посадят его. - Типун тебе на язык, -запричитала Алевтина. - что же ты одна делать будешь? - Да при чем здесь я? – Танечка передернула плечиком. – Коля Лазаря посадить хочет. А мне его жаль. Он же беззащитный, пропадет в тюрьме. Я так Коле и сказала. Пусть с работы выгоняют, но не в тюрьму. Коля слово сдержал. В главк пришло представление прокуратуры, и Лазаря Исааковича попросили уволиться. В заявлении он написал, что собирается переселиться куда-нибудь, где женщины не носят рейтузы, и вскоре уехал в Израиль. Туда ему, как говорится, и дорога.
Отец моего московского приятеля работал переводчиком в ЦК КПСС на Старой площади. О работе он распостранятся не любил, но иногда не выдерживал. Вот один из его рассказов.
В 1972 году Французская компартия переживала сложное время. Генеральный секретарь, товарищ Вальдек Роше, поддержавший Пражскую весну, покинул свой пост в результате болезни. Началась борьба за вакантное место между прокремлевской и просоциалистческой фракциями. В конце-концов компромиссная фигура нашлась. Французские коммунисты выдвинули нового вожака и прислали его кандидатуру на утверждение в Москву. Кандидат носил простое французское имя Жан и красивую французскую фамилию Гондон.
Михаил Андреевич Суслов был очень недоволен. Об этом можно было догадаться только потому, что говорил он немного больше обычного. Голос его оставался неизменно тихим: «Мы должны расценить это выдвижение как политическую провокацию, направленную на полный разрыв отношений, - сказал Михаил Андреевич, - Мы не можем пригласить Гондона к нам в Москву с визитом. Мы не можем встретиться с ним в теплой дружественной обстановке. Леонид Ильич не может расцеловаться с Гондоном перед телекамерами. Мы не позволим подрывать авторитет Леонида Ильича. – и уже в сердцах добавил, - Нам только французских гондонов не хватает, когда своих девать некуда».
На следующий день в адрес ФКП полетел ответ: «Советский народ высоко ценит вклад товарища Жана Гондона в мировое коммунистическое движение. ЦК КПСС с уважением относится к выбору французских коммунистов. В то же время мы располагаем информацией, что настоящая фамилия товарища Гондона – Сент-Гондон. Он носит графский титул и принадлежит к старинному влиятельному роду, который в частности до сих пор владеет историческим замком в городке Сент-Гондон в департаменте Луаре. Указанное обстоятельство может привести к широкой клеветнической кампании в буржуазной прессе. Просим кандидатуру товарища Гондона пересмотреть».
ФКП без кремлевских денег существовать не могла и избрала своим генеральным секретарем Жоржа Марше. Кроме того любое указание Суслова всегда выполнялось беспрекословно. Поэтому из магазинов «Березка» исчезли французские презервативы, а строительство новой очереди на Баковском заводе резиновых изделий было заморожено на неопределенный срок.
ГОМЕНТАШИ. Треугольные пирожки, начиненные маком с медом. Самое известное пуримское блюдо. Сладкая начинка, скрытая внутри пирожка, намекает на скрытое участие Всевышнего в событиях Пурима. ИЗ ЕВРЕЙСКОГО КАЛЕНДАРЯ
Шестого марта 1953 года наш родственник, Леонид Маркович, пришел домой на час позже обычного. Только тогда Леонид Маркович был еще мальчиком Леней и учился в пятом классе. Вечером предыдущего дня сообщили о смерти Сталина. Поэтому сегодня в школе было всего несколько уроков, а остальное время все сидели в актовом зале и слушали траурную музыку. После звонка на пятый урок на сцене повесили портрет товарища Сталина, перевязанный черной лентой. Несколько десятиклассников стали в почетный караул. На третьем уроке должено было быть рисование, и акварельные краски были у Лени с собой. Леня вырвал из учебника русской литературы портрет Сталина и пририсовал черную ленту, такую же как на сцене.
Вернувшись домой, Леня немедленно приколол портрет к стене кнопками и включил радоточку. Зазвучала траурная музыка. Затем Леня поставил в почетный караул шеститилетнего братика Сашку и домработницу Асю. Траурные повязки он вырезал из подкладки маминого пальто. Когда пришли домой родители, Сашка дико ревел, а у Аси подкашивались ноги, но покинуть пост она не решалась. Пока родители обдумывали происходящее, Леня повязал им траурные повязки и приказал сменить Асю и Сашку. Родители переглянулись, внимательно посмотрели на горящие глаза Лени, хмурую Асю и... заняли пост. Ася пошатываясь повела Сашку на кухню – кормить.
Минут через сорок в дверь позвонила соседка, тетя Шура. Она пришла одолжить луковицу. Тетя Шура и оглянуться не успела, как сменила в почетном карауле маму. Вскоре в дверь позвонил муж тети Шуры, Григорий Петрович, обеспокоеный исчезновением жены. Леня открыл ему дверь и приложил палец к губам, как на плакате «Не болтай! Болтун – находка для шпиона». Григорий Петрович сменил папу.
К восьми пришла мамина сестра с мужем и сыном Володей, лучшим другом Лени. Они пришли обсудить последние события, а кроме того принесли с собой целую гору гоменташей, потому что на днях вроде был Пурим, а мамина сестра любила печь. Собственно о Пуриме обе семьи помнили немного. Помнили, что празднуют избавление еврейского народа от поголовного истребления и погибель Амана -организатора и вдохновителя предполагаемого истребления. Ещу помнили, что нужно есть гоменташи. Мама предложила сесть за стол. Но этот маневр не сбил Леню с толку. Родственники сменили на посту тетю Шуру и Григория Петровича. Те попытались уйти, но Леня повторил любимую поговорку преподователя истории: - Которые поспешали, те дома не ночевали, - и они остались.
Единственным диссонансом в гармонии общей скорби оказался маленький Сашка. Он в очередной раз нашел спрятанную от него трещотку и поднимал безобразный шум всякий раз, когда слышал имя товарища Сталина. Леня хотел эту трещотку забрать, но Сашка окопался под столом и оттуда продолжал свое черное дело. Подальше от шума все взрослые переместились на кухню и покидали ее только для смены караула. Григорий Петрович тихонько сбегал домой и принес бутылку водки. У хозяев нашлось сладкое вино. Поминали Сталина, закусывали гоменташами. Примерно в десять дети дружно уснули, и их уложили рядышком на тахте. Траурный митинг сам-собой прекратился, все собрались вместе. Хозяин вздохнул и вытащил заветную бутылку медицинского спирта, настоенного на лимонных корочках. Разошлись заполночь, прилично навеселе. За дверью муж маминой сестры заметил: - Этот мальчик далеко пойдет.
Утром Леня проснулся с намерением продолжить вчерашнее мероприятие, но портрет исчез. Мама сказала, что папа взял его на работу для организации траурного митинга. Отчасти это было правдой. Отец Лени, Марк Соломонович, зная характер сына, ушел к себе в поликлинику совсем затемно и прихватил, подальше от греха, портрет. Голова его болела, глаза не открывались. Все мысли сосредоточились на пустом кабинете и кушетке, где можно было отлежаться до прихода первых больных. Наконец Марк Соломонович добрался до поликлиники, открыл дверь и буквально остолбенел – навстречу ему, негромко, но отчетливо ругаясь матом, спускался по лестнице сам товарищ Сталин в парадном мундире.
Отдадим Марку Соломоновичу должное – он не был суеверным человеком, первой его мыслью был алкогольный делирий, белая горячка. Вдруг Марк Соломонович услышал громкий стук и шум падения. Он вздрогнул, открыл пошире неоткрывающиеся глаза, и все стало на свои места. Товарищ Сталин был изображен в полный рост на огромном портрете. Обтянутая траурным крепом рама сливалась с темной лестницей. Столяр Миша нес этот портрет перед собой и, вот, не удержал. Руководил Мишей сам парторг поликлиники. Парторг, который еще вчера гневно клеймил безродных космополитов, Лениному отцу вроде бы даже обрадовался и сказал: - Молодец Марк Соломоныч, что рано пришел. Станешь в почетный караул пока народ будет приходить. Пусть знают, что мы тебе доверяем. А я сейчас чаю себе заварю. – Он немного подумал и продолжил. – Слушай, между прочим, у тебя ничего к чаю нет? Вы же народ запасливый. Марк Соломонович достал из саквояжа три гоменташа, которые собирался съесть в обед, отдал парторгу и стал в почетный караул.
Был у меня родственник по фамилии Бык. Пусть земля будет ему пухом. Родственник преподавал политэкономию в провинциальном пединституте. Лекции его я никогда не слышал, а вот анекдоты он рассказывал замечательно. Анекдот о пожаре в публичном доме (когда крики «Воды! Воды! » перекрывает могучий бас: «А в пятнадцатый пожалуйста пивка! ») впервые рассказал мне он, и лучшего исполнения я никогда не слышал. Вот две истории о нем.
История первая. Однажды родственника вызвал завкафедрой и сказал, что пора браться за кандидатскую. Родственник написал диссертацию по Рикардо и отнес на рецензию оппоненту. Оппонент прочитал и сказал родственнику: - Все у вас правильно, только новизны совсем нет. - А откуда ей взяться? – согласился родственник, - Я же не Маркс и даже не Энгельс. Защита прошла на «ура».
История вторая. На кафедру пришла новая сотрудница. Первый день ее выхода на работу совпал с поездкой в колхоз. Завкафедрой знакомил ее с коллективом прямо в поле. Чопорная дама стародевического вида протягивала каждому сухую холодную ладошку и называла свою фамилию. Дошла очередь и до родственника. - Коровкина, - представилась новая сорудница. - А я Бык, - представился родственник. И мгновенно получил звонкую пощечину.
Не уверен, что получится, но попытаюсь рассказать. В конце-концов английский сейчас знают практически все.
Есть у меня приятель, Миша, обладатель могучего аналитического ума. Одна из ведущих американских компаний этот ум заметила и выманила Мишу из приятного во всех отношениях Израиля в США. Работает Миша в Компании над глобальными задачами и на далекую перспективу. Звучит помпезно, но так оно и есть.
Выражение «Наши недостатки являются продолжением наших достоинств» - это о Мише. Он свято верит своим умозаключениям и испытывает острую неприязнь к объектам, которые не поддаются формализации и последующему анализу. Нелогичный английский язык в списке этих объектов занимает почетное место. Миша, скрепя сердце, пользуется им для работы, а что касается повседневных разговоров с местной публикой – Миша их избегает. Ему хватает нескольких русскоязычных приятелей. Поэтому на работе слывет человеком замкнутым.
Мишин босс – наоборот человек крайне общительный. К тому же Джон всегда чем-то увлекается и готов обсуждать свои увлечения с любым слушателем. Последнее его хобби - Bird Watching, то есть наблюдение за птицами. Весной и ранним летом толпы этих наблюдателей, вооруженных огромными биноклями и камерами, заполоняют собой национальные парки, не пропуская вниманием ни одну, даже самую серую, пичугу. Особенно интересуются деталями репродуктивного процесса. Вслед за Джоном еще нескольких сотрудников заразились этим увлечением и в день рождения принесли Джону в подарок целую связку надутых гелием воздушных шариков. На одном из них красовалась надпись “Happy Birthday”, а на остальных были изображены редкие птицы. Отпущенные на свободу, шарики дружно взлетели к потолку офиса и залипли на нем. А Джон в тот же день уехал в командировку. Оставшись в одиночестве, Миша с удовольствием наблюдал за этими шарами. Поочередно они теряли гелий, становились как бы невесомыми и хаотично летали по офису под воздействием воздушной струи из кондиционера. Через две недели только два шарика оставались на потолке: один - с “Happy Birthday”, а другой - с фазаном.
В этот день, пообедав в кафетерии, Миша вышел на крыльцо выкурить трубку на теплом весеннем солнышке. Там оказалось довольно много народа. Некоторые индусы, как и Миша, курили, остальные просто грелись и трепались. Миша, не прислушиваясь к тарабарскому разговору, думал о приятных и интересных вещах – пытался описать процесс диффузии гелия из шариков и оценить средний диаметр поры в материале, из которого они сделаны. В это время со стороны парковки появился Джон. Настроение у Миши было хорошее, боссу он был рад, и ему захотелось сказать Джону что-нибудь приятное и забавное, например о шариках. Но как называется воздушный шарик по-английски? Правильное слово “balloon” Миша не знал, слово “sphere” ему не понравилось из-за абстрактной геометричности. Миша остановился на слове “ball”, представив себе мяч с тонкой покрышкой. Когда Джон приблизился, фраза была готова, и Миша произнес ее громко и раздельно: - Hi John. Welcome back. I have very good news for you. Your balls are still hanging. Что в переводе с американского английского означает: - Привет, Джон. С приездом. У меня для тебя есть хорошая новость. Твои яйца все еще висят. Чтобы подчеркнуть важность сообщения Миша налег на окончание фразы, и для американского уха она прозвучала вопросительно. Джон, конечно, очень удивился и переспросил: - Excuse me I didn’t get your question. - Извини, я не понял вопрос. Миша решил, что босс интересуется деталями и приготовился их сообщить. Но как по-английски «фазан»? Он был почти уверен, что это - тот же фазан, но на горьком опыте знал: если слово произнесено неправильно, местные его не понимают. Поскольку фазан принадлежит к отряду куриных, Миша решил заменить фазана петухом. С петухом тоже оказалось непросто. Слово “rooster” ассоциировалось с жареным петухом, слово “chicken” соответствовало цыпленку. Миша напрягся. Вспомнил, что коктейль означает «петушиный хвост» и состоит из “cock” и “tail”. Провозгласил: - I already told. Your balls are still hanging. One with Happy Birthday and the second with a cock. - Я уже сказал. Твои яйца все еще висят. Одно - с днем рождения, а другое - с х@ем. – Бедный Джон, ты бы видел его глаза! - вспоминал потом Миша. Окружающая публика немного отодвинулась, чтобы не мешать интимной беседе, но осталась достаточно близко, чтобы не упустить ни одного слова. Джон оценил ситуацию и быстренько утащил Мишу в офис.
Закончилось все благополучно. Миша уже второй семестр учит американский сленг в местном университете. Разумеется за счет Компании. На занятия ходит с крайней неохотой, но вспоминает глаза Джона и идет.
У моего знакомого, Фимы, магазин и три дома. Когда-то давно, еще в Советском Союзе, жил Фима в Минске и работал зубным техником. Жил относительно неплохо. Конечно, не так хорошо, как сейчас, но там никто так не жил. Всего в жизни Фима добился сам. Его отец ушел из семьи, когда мальчик был совсем маленьким. Ютились с мамой в коммуналке. С ними жил еще и дед. Существовали на мамину бухгалтерскую зарплату и пенсию деда, который всю жизнь проработал снабженцем, но так ничего и не скопил. У матери забот хватало, и фактически воспитал Фиму дед. Преданы были один другому до черезвычайности.
Однажды, когда деду было хорошо за восемьдесят, у него стали сильно болеть зубы. Фима к тому времени уже жил отдельно, относительно зубов деда был не в курсе и вообще считал, что в такие годы у всех съемные протезы. Заглянул деду в рот и очень удивился, обнаружив там множество крупных желтых зубов. Посадил деда в машину и отвез к себе в поликлинику. После рентгена и осмотра подбили бабки – двадцать три собственных зуба, но двенадцать из них перед протезированием нужно удалить. Хирург сказал, что больше двух зубов в неделю удалять нельзя. На том и порешили. Фима каждую неделю возил деда на удаление и пока шла операция тихонько сидел в углу кабинета на всякий случай. На третью или четвертую неделю хирург достал зеркало и указал деду на один из зубов. - Сегодня, Яков Аронович, будем удалять только один зуб, вот этот. – объяснил он, - это очень трудный зуб. - Я знаю, это очень трудный зуб. – вдруг оживился дед и рассказал историю, которую Фима никогда не слышал.
В 1941 году дед был в командировке в Москве. Вдруг жутко разболелись зубы. Дед пошел к частнику. Частник сказал, что нужно удалить два зуба. Один он удалит немедленно, а второй (тот самый) - очень трудный и его он удалит завтра. Вырвал зуб и назначил время на завтра. А утром началась война. Дед хотел бежать на вокзал, но зуб болел так, что все-таки сначала поехал к врачу. Нашел закрытую дверь. Другого врача искать не стал и помчался на вокзал. Чудом сел в минский поезд и уже дома узнал, что утренний поезд, на который он собирался сесть, разбомбили немцы, было много погибших. А зуб как-то перестал болеть и долго не напоминал о себе.
В следующий раз этот зуб заболел в 1948 году, когда дед был в командировке в Ашхабаде. Жуткая боль началась вечером и буквально сверлила мозг. Дед решил разыскать дежурную аптеку, вышел из гостиницы и побрел наугад. Очутился среди глинобитных заборов и понял, что заблудился. Вдруг земля стала уходить у деда из-под ног – началось Ашхабадское землетрясение. Большинство постояльцев гостиницы погибло. Дед отделался несколькими синяками. А зуб снова перестал болеть.
После этого зуб беспокоил всего несколько раз и все по пустяковым поводам. Как-то раз вдруг разболелся в ресторане, и дед так и не решился даже попробовать очень аппетитную свиную отбивную, которую позволял себе нечасто. Другой раз – когда ехал в командировку. В поезде попутчики предложили записать пульку. Дед из-за боли отказался, а сотрудник проигрался до трусов. Однажды зуб даже пошутил в свойственном ему мрачноватом стиле. В начале шестидесятых на заводе, где работал дед, вдруг исчез начальник отдела снабжения. На собрании ИТР парторг сообщил, что он арестован по крупному валютному делу. В подробности парторг не входил. После него выступил один из членов парткома, коммунист старой закалки. Высказался в смысле, что и к остальным снабженцам присмотреться не мешает. Якова Ароновича упомянул, сволочь, лично. По пути домой в памяти у деда всплыли тридцатые годы, когда похожая история вылилась ему в два года ссылки, да и то по большому везению. Дед распереживался. Пришел домой, собрал «тюремный» чемодан, допил початую бутылку водки и уснул, не раздеваясь. Ночью проснулся от дикой зубной боли. Посмотрел на часы – было около четырех. Вдруг в дверь громко постучали. Дед надел старый ватник, взял чемодан и пошел на выход. Оказалось приехали дикие родственники из Новоград-Волынска. Телеграмму они дать не догадались, а дверной звонок не заметили. Потом по зрелому размышлению дед решил, что случай с отбивной тоже мог быть шуткой, хотя и с намеком.
История произвела на слушателей сильное впечатление. Задумались, спросили болел ли зуб перед Чернобылем? Дед не помнил. Он был уже в том возрасте, когда прошлое ближе настоящего. Хирург вздохнул, сказал, что все-равно нужно удалять и вырвал. Зуб вышел на удивление легко. Фима забрал зуб и позже распилил. Не обнаружил ничего особенного – зуб как зуб. А через полгода дед умер. Присел после завтрака на диван отдохнуть. Фимина мать пошла на кухню мыть посуду. Когда вернулась минут через пятнадцать, дед сидел на диване в той же позе со спокойным и умиротворенным лицом, но уже неживой.
После смерти деда Фима решил уезжать в Америку. Перед отъездом распродавал все, что имел. Нажитое за многие годы превратилось в несколько билетов до Нью-Йорка, тощую пачечку долларов и несколько чемоданов с тряпьем и кастрюлями. Единственное настоящее достояние, квартира, никак не продавалась. Покупатели испарялись один за другим, а до отъезда оставались буквально дни. Фима свято верил, что все оставшееся после отъезда точно пропадет, и занервничал. Вдруг маклер привел человека. Прекрасно одетый, спокойный и уверенный в себе, он буквально излучал надежность. Поговорили, нашли общих знакомых - все достойные люди - и практически тут же ударили по рукам. А ночью Фиме приснился дед. Лицо деда было искажено гримасой страдания, и он то и дело тер щеку ладонью, как бы страдая от нестерпимой зубной боли. С утра Фима стал срочно наводить справки о покупателе. Милый человек оказался матерым квартирным аферистом. Фима мгновенно дал задний ход, а тут и покупатель нашелся. С тех пор дед ему ни разу не снился.
В те далекие времена мой друг, Витюня, учился на втором курсе и никак не мог сдать зачет по гражданской обороне. Нет, он не был ни тупым ни разгильдяем. Наоборот, Витюня был лучшим студентом курса, даже опубликовал две статьи. Просто его умная голова работала по-другому. Поэтому собрались два серьезных человека, зав. кафедрой и зам. декана, и встретились с третьим серьезным человеком, преподаватедем гражданской обороны. Попросили его принять у Витюни еще раз. Ну, не отчислять же лучшего студента. Преподаватель проникся важностью проблемы и согласился. Витюня тоже проникся и запомнил учебник напамять, прочитав один раз.
На пересдачу зав. кафедрой и зам. декана пришли на всякий случай тоже. Витюня вытянул билет, просмотрел его, сказал, что готов отвечать, и отдал преподавателю. Тот немного торжественно зачитал первый вопрос: - Какие бывают отравляющие вещества? В зтот момент Витюню переклинило, и он, тоже немного торжественно, ответил: - Отечественные и импортные.
Витюню отчислили, потом восстановили. Зачет по гражданской обороне он так никогда и не сдал.
История о четных и нечетных днях у бухгалтера под стеклом навеяла...
Есть у меня приятель, скрипач. Живет только музыкой. Ну, еще к слабому полу весьма неравнодушен. Вдруг звонит: - Ты знаешь что такое простые числа? - Да, -говорю, - знаю. Целые положительные числа больше единицы, которые не делятся без остатка ни на одно другое целое положительное число, кроме единицы и самого себя. - А первые десять назвать можешь? - Могу. 2, 3, 5, 7... - Обожди, я бумагу и ручку возьму. Запишу, а то так не запомню. Записал. - А зачем тебе собственно, - интересуюсь я. - Понимаешь, дали почитать книгу по технике секса. Там написано, что половой акт можно продлить, если во время этого акта переключить внимание на решение какой-нибудь простенькой задачки. Например, вспомнить первые десять простых чисел.
Есть у меня знакомый, Айвен, по-нашему Ваня. Привезли Ваню в Америку из Питера когда ему было одиннадцать лет. А восьмидесятых годах прошлого века, 26 лет отроду, вернулся Ваня в Питер представителем большой туристической компании. Прожил там три года. Вспоминает он об этих годах с упоением. Еще бы! Молодой, высокий, красивый, говорит по-русски, как мы с вами. Холостой. И получает полновесную американскую зарплату.
Случайно или неслучайно, но жил Ваня в Питере неподалеку от отделения милиции. И присматривала за ним милиция постоянно. Ваня на них не обижался, и как прагматичный американец, даже установил контакты. - С тех пор, - рассказывает он, - у меня никогда не было проблем со спиртным. В любое время дня и ночи я заходил в отделение и покупал прямо у дежурного конфискованную водку. И всегда платил точно по государственной цене, ни копейкой больше, ни копейкой меньше. Очень честные люди, - не забывает добавить Ваня.
Не мое. Прочитал на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и переменил свое отношение к Зурабу Церетели. Плевать, что от его шедевров с души воротит. Зато без них наша Москва давно бы превратилась в сплошной гей-парад. Глядишь, Зурабу самому когда-нибудь памятник поставят за оборону Москвы как героям-панфиловцам. А пляж на фотке хорош, сам бы не отказался там побывать.
Общеизвестно, что люди нетрадиционной сексуальной ориентации острее других ощущают, так сказать, культурный нерв эпохи. Неслучайно геи - лучшие антрепренеры, модельеры, парикмахеры. Из милых русскому сердцу имен можно назвать Сергея Дягилева. Сергей Павлович среди прочего организовал "Русские сезоны" в Париже, ставшие одним из поворотных пунктов в культуре 20-го века.
Публика со вкусом, геи терпеть не могут безвкусицу. А куда от нее деться в нашем несовершенном мире? Правильно, жить поближе друг к другу. Поэтому американские геи находят незаметные, но обладающие особым очарованием места и постепенно переселяются туда. За примерами ходить недалеко: Гринич Вилледж в Нью Йорке, район Кастро в Сан Франциско, Нью Хоуп в Пенсильвании.
Этот муниципальный пляж в городке Рай недалеко от Нью Йорка начал стремительно "голубеть" в начале девяностых годов прошлого века. Не прошло и пары лет, как число пляжников в крохотных плавках вместо привычных и солидных trunks начало смущать местную публику, воспитанную в пуританских традициях. К тому же лето, солнце и океан располагают к свободному естественному поведению. А жителям городка вид обнимающихся мужиков казался, наоборот, неестественным и еще дурным примером для подрастающего поколения. Местные ходить на пляж перестали и его собрались просто закрыть. Избиратели приготовились отправить в отставку весь горсовет. В мэрии началась паника.
Положение спас молодой и энергичный член городского совета, сын эмигрантов из Советского Союза, психолог по образованию. Он выступил с проектом музея советской парковой скульптуры. За гроши купил в Абхазии экспонаты, которые чудом сохранились в санаториях министерства обороны, морем отправил их в Рай. По сторонам тенистой аллеи, ведущей к пляжу, появились гипсовые девушка с веслом, пограничник с собакой, дедушка Ленин и прочие шедевры. Все были выкрашены, как и положено, сверкающей белой краской.
Местным жителям скульптуры не то чтобы понравились, но и сильного раздражения не вызвали. Пришельцы же из Нью Йорка почувствовали примерно то же, что почувствовали бы евреи или мусульмане, обнаружив в храме свинью. Некоторые смотрели себе под ноги, некоторые пытались пройти по аллее с закрытыми глазами, но большинство разворачивались и шли к парковке. Их не утешил даже пухленький пионер-горнист, который тоже оказался здесь по наивности устроителей. К концу сезона на пляже были только местные жители.
На следующее лето скульптуры переместили поглубже в парк. Они целы до сих пор и всегда готовы выйти на защиту традиционных американских ценностей.
Отпуск 1991 года не был лучшим в моей жизни. Во-первых, он пришелся на начало мая. Во-вторых, от купания в холодной воде у меня заболели почки, и прямо с ялтинского пляжа я угодил в урологическое отделение Симферопольской областной больницы. Представьте себе энергичного молодого человека в палате на шесть коек и площадью 20 квадратных метров. Мои глаза видели даже то, что меня совершенно не касалось.
Как-то утром моему товарищу по несчастью на койке справа делали очередную процедуру. Я вроде смотрел на симпатичную медсестру и вдруг понял, что средних лет сосед, представившийся Леонидом Марковичем, обрезан. Тот перехватил мой взгляд, и когда сестра ушла, спросил: - Что, никогда обрезанных не видел? - Нет, видел, - ответил я, – мой дед, например, был обрезан. Ну, а отец уже нет. - Понимаю, - сказал Леонид Маркович, - меня бы тоже не обрезали, если бы не большая международная политика. Я само-собой ничего не помню, но знаю от отца. У него цепкая память профессионального военного.
Когда дело доходит до семейных историй и рассказчик не ограничен временем, он начинает издалека. Леонид Маркович не был исключением из этого правила. Его повествование прерывалось процедурами и едой, уходило далеко в сторону и возвращалось обратно по сложной кривой. Я попытаюсь воспроизвести все, что мне удалось запомнить, без совсем уже излишних подробностей и отступлений.
- Мои родители познакомились в конце Второй мировой войны. Отец лечился после ранения в дивизионном госпитале, а мама работала там врачем. Лет им было примерно по тридцать. Знаю, что до войны оба имели другие семьи, но детей не было. Довоенные связи они, не знаю почему, поддерживать не хотели. Поэтому отец с удовольствием принял назначение военпредом на станкостроительный завод в город Бердичев, где у них не было даже знакомых. Вообще-то Бердичев всегда считался еврейским центром, но мои родители были евреями только по паспорту и об этой стороне бердичевской жизни не очень задумывались, тем более что после войны евреев там почти не осталось. Они дружили с несколькими офицерскими семьями, которые точно были нееврейскими. Устраивали вечеринки, ходили в кино, любили танцевать, праздновали вместе советские праздники. Они даже имена себе изменили. Отец называл себя Марком Львовичем, мама - Фаиной Саввичной.
Я родился в январе 1948 года. Вечером, на пятый день после моего рождения, отец был дома и планировал как завтра утром он заберет маму и меня из роддома. Вдруг в дверь позвонили. Отец пошел открывать без всякого энтузиазма: друзья и бутылки ему уже порядочно надоели. Но за дверью оказались два совершенно незнакомых товарища, которые, не спрашивая разрешения, прошли по длинному коридору офицерского общежития прямо в комнату. Там один из незнакомцев, одетый в шинель без знаков различия, показал отцу удостоверение начальника Бердичевского горотдела МГБ, взял стул и расположился в стороне поближе к двери. Другой, в богатом ратиновом пальто с меховым воротником и отлично сшитом костюме, представился Владимиром Михайловичем, попросил отца сесть к столу, сам сел напротив и начал разговор: - Марк Львович, прежде всего хочу поздравить вас с рожднием сына и пожелать вырастить его достойным гражданином СССР! Владимир Михайлович встал, крепко пожал отцу руку и после соответствующей паузы перешел к делу. - Марк Львович, вы и ваша жена - боевые офицеры, коммунисты. Мы знаем, что вам можно доверять, и что болтать лишнее вы не станете тоже. Поэтому мы обращаемся к вам за помощью. Международный империализм в лице американского капитализма планирует создать на Ближнем Востоке независимое еврейское государство Израиль. По их замыслу Израиль должен стать долговременным инструментом американского влияния в этом регионе. Советский Союз не может стоять и не стоит в стороне от этих событий. Партия и правительство решили, что правильной тактикой на данный момент является политика сотрудничества. Американское правительство тоже нуждается в нашей поддержке и хочет сотрудничать. Но влиятельные еврейские лоббисты в американском конгрессе пытаются создать обстановку недоверия. Главными их обвинениями являются антисемитизм и отсутствие религиозной свободы в СССР. Сейчас в нашей стране находится с визитом полуофициальная делегация американских евреев. Посещения московской синагоги и беседы с раввином им показалось недостаточно. Через три дня они приезжают в Бердичев. Хотят посетить чью-то могилу и присутствовать на церемонии обрезания еврейского мальчика. Мы решили доверить эту операцию вашей семье.
Отцу даже не пришло в голову отказываться, он сразу понял, что это не тот случай. Тем не менее попытался выразить сомнение в осуществимости плана и обратил внимание на неблагоприятные обстоятельства: - Но в Бердичеве нет ни синагоги ни моэла. Владимир Михайлович успокоил его: - Синагога найдется, а моэл приедет, пусть даже издалека. - А он согласится? - Он уже согласился. Моэл сказал, что давно соскучился по Бердичеву и будет счастлив обрезать еще одного еврейского мальчика. Попросил только, чтобы мальчик действительно был еврейским. Я дал слово. Выполнение этого обещания зависит и от вас, Марк Львович. - Какие будут распоряжения? – по-военному спросил отец. - Прямо сейчас никаких. Завтра заберете жену из роддома, а в четверг, ровно в 11:30 я на серой "Победе" буду ожидать вас около дома. Попросите вашу жену одеть длинное платье с рукавами и шляпку. Сами оденьте парадную форму и не снимайте фуражку ни при каких обстоятельствах. Между прочим, вы умеете читать на древнееврейском? - Умею, меня научил дед. - А на идиш говорите? - Говорю, и жена тоже. - Ну, совсем замечательно! До четверга! Нежданные гости пожали отцу руку и ушли.
В четверг, ровно в 11:30 принаряженные родители вынесли меня из дому. Машина уже стояла около подъезда. Отец усадил нас с мамой на заднее сидение, сам сел рядом с водителем. Тот поздоровался и только по голосу отец смог узнать Владимира Михайловича. Его бритое вчера лицо скрывала большая клочковатая борода, на голове была широкополая черная шляпа, а из-под расстегнутого пальто виднелись черный костюм и белая рубашка. В последний раз отец встречал так одетых людей много лет назад в местечке, где гостил у своего деда, моего прадеда. - Смотри, у них там даже гримеры есть, – подумал он.
Ехали недолго, остановились у районного Дома культуры, куда родители часто ходили в кино. Но теперь вход украшала не пятиконечная, а шестиконечная звезда. Вошли внутрь. Зал был тем же, но со сцены исчез киноэкран, который, как оказалось, закрывал дверку с занавеской. Отец вспомнил, что за этой дверкой должны храниться свитки Торы. Со стен убрали лозунги и плакаты. За ними обнаружились цветочные орнаменты в тон лепке на потолке. У входа появился столик с кипой книг на древнееврейском. Отец даже удивился собственной недогадливости: хорошо знакомое здание наверняка было когда-то синагогой.
Между рядами кресел медленно прохаживался человек. Первым, что привлекало внимание были его неправдоподобная худоба и неправдоподобный свет, льющийся из выцветших глаз. Одет он был в ту же черную униформу, которая висела на нем, как на вешалке. Человек подошел к родителям и заговорил с ними на идиш: - Какое еврейское имя вашей матери? – спросил он отца. - Рахиль. - А вашей? - Малка, - ответила мать. - Какие ваши еврейские имена? - Мордехай. - Сара-Фаня. - Вы понимаете смысл обрезания? - Понимаю, - ответил отец, - заключение союза с Б-гом. - Как вы хотите назвать сына? - Лейба. - Почему, если не секрет? - В честь моего отца, - сказал отец. - Его нет в живых? - Они с мамой погибли во время бомбежки, когда бежали из Минска. Человек закрыл глаза руками, помолчал и продолжил: - Меня зовут реб Меир. Я буду делать обрезание вашему сыну. Не волнуйтесь, я делал это очень много раз и ни разу не отрезал ничего лишнего. Потом реб Меир взял меня на руки, посмотрел и добавил: - У этого мальчика необычная судьба. Когда-нибудь он будет жить в доме солнца. Отец запомнил эту фразу, но что она означает никто не сумел обьяснить до сих пор.
Тем временем дверь синагоги открылась. Вошли примерно десять мужчин в таких же черных костюмах. Отец с интересом смотрел на американцев, здоровых, упитанных, очень уверенных в себе. А те рассматривали советских единоверцев с некоторым недоумением. Ни худоба, ни офицерская форма похоже не связывались в их представлении с привычным образом еврея. Отцу показалось, что один из гостей узнал реб Меира и что тот узнал тоже и дал знак молчать, но произошло это так быстро, что вполне могло и показаться. Приступили к молитве. Командовал парадом Владимир Михайлович. Кроме этого он виртуозно держался между реб Меиром и заокеанскими гостями, не давая им поговорить. Службу он вел легко, непринужденно и по-видимому без ошибок. Только раз американец попытался его поправить, но Владимир Михайлович мгновенно сказал ему на смеси древнееврейского и идиш что-то такое, что тот долго смеялся, цокал языком и одобрительно качал головой.
После молитвы меня обрезали. Потом принесли несколько бутылок водки и фаршированную рыбу. Родителей поздравляли. Американцы спрашивали почему не присутствуют родственники. Папа и мама, не особо кривя душой, отвечали, что все погибли. Американцы подарили отцу зеленые доллары, которые он видел впервые в жизни, пожали руку и уехали.
Владимир Михайлович подвез родителей к дому. После нескольких рюмок в синагоге отец расхрабрился: - Разрешите вопрос? - Разрешаю. - Откуда вы все это знаете? - В подробностях рассказывать долго, - задумался Владимир Михайлович, - а вкратце я рос сиротой. Воспитывал меня дед, знаменитый полтавский раввин. Мечтал, чтобы и я стал раввином. В шестнадцать лет я сдал раввинский экзамен. А через несколько месяцев деда убили во время погрома петлюровцы полковника Болбочана. Я был молодой, горячий, поклялся отомстить, ушел в Красную Армию. Думал, что скоро вернусь в Полтаву. И никогда не вернулся... Что-нибудь еще? - Владимир Михайлович, пришлите пожалуйста справку, что не мы с мужем затеяли всю эту историю, – попросила мама. - Обязательно пришлю. Да, чуть не забыл, валюту нужно сдать. Отец отдал доллары, машина уехала, меня понесли кормить.
Примерно через месяц отцу позвонили и попросили зайти в горотдел МГБ. Там ему вручили Справку. На бланке Главного управления МГБ СССР было напечатано: "Настоящая выдана Марку Львовичу и Фаине Саввичне Левиным в том, что их сын Леонид подвергся обрезанию в ходе спецоперации по защите государственных интересов Советского Союза". Внизу красовалась подпись генерал-лейтенанта П. А. Судоплатова. . . . . . . . . . . .
- Ну и как, пригодилась эта справка? – поинтересовался я. - Да, один раз пригодилась. – оживился Леонид Маркович, - Когда я закончил Харьковский политехнический институт, меня загребли на два года в армию. Попал я в Забайкальский военный округ. Конечно, служить офицером не то, что солдатом, но удовольствия все равно мало. Больше всех меня допекал политрук, капитан Синельников. Начнем с того, что я оказался первым евреем, которого он увидел собственными глазами. Во-вторых, как только я побывал в бане, ему доложили, что я обрезан. В-третьих, он читал газеты, смотрел телевизор и верил всему, что печатают и показывют. Верил потому, что был пьян, а пьян он был всегда. Однажды, тоже спьяну, капитан решил, что я израильский шпион. Эта мысль маниакально застряла в его голове. Может быть, на трезвую голову он бы успокоился, но трезвым он никогда не был. Каждый раз, встретив меня, этот мудак совершенно серьезно спрашивал нечто вроде: - А бабы в Израиле хорошие? Я вспомнал бравого солдата Швейка и не менее серьезно отвечал: - Бабы везде хорошие!
Моим шуточкам пришел конец после очередных стрельб. Стреляли мы из автомата. Снайпер из меня никакой, а в этот раз даже в мишень не попал. Вместо этого срезал подставку, которая держала мишень. Капитан счел это особой удалью и на разборе стрельб громогласно заявил: - Да, Моссад умеет кадры готовить, - и выразительно посмотрел в мою сторону. Вечером он отправил донесение в особый отдел округа. Об этом мне доложил связист Сережа Коломиец, которому я помогал готовиться к вступительным по физике и математике. Мне просто повезло, что ночью я сумел дозвониться отцу.
На следующее утро за мной приехали два особиста, отвезли в Читу и посадили на офицерскую гауптвахту до выяснения обстоятельств. Отец, тогда уже подполковник, прилетел в Читу и пробился к начальнику особого отдела. Когда тот развернул справку и увидел подпись Судоплатова, он встал и читал уже стоя. Прочитав, негромко пробурчал себе под нос: - Серьезный мужик был. Дело делал. Зря его посадили..
Меня в тот же день меня приписали к особому отделу. Там я и дослужил, ничем особенно не занимаясь. От скуки стал часто ходить в городскую библиотеку и в результате женился на библиотекарше. Появились дети. Теперь они почти взрослые и хотят уезжать в Израиль. - А вы? - Я не против, но меня не отпускают родители. Они так и остались боевыми офицерами и коммунистами. Ну ничего, как-то все уладится. Поеду к младшему брату. Он уже там. Живет в Бейт-Шемеше.
Я тогда тоже собирался уезжать в Израиль, зубрил иврит днем и ночью. Ивритские слова Бейт-Шемеш сразу перевелись в моем мозгу как "дом солнца". Предсказание реб Меира стало для меня ясным, и я уверенно сказал Леониду Марковичу: - Обязательно уедете!
С тех пор прошло много лет. Я иногда вспоминаю эту историю и обещаю себе выяснить хоть что-нибудь о реб Меире. Но каждый раз наваливаются повседневные заботы, и я откладываю реб Меира на будущее, которое, надеюсь, однажды наступит.
Если вам пришлось побывать на Пенсильванском вокзале в Филадельфии, то почти наверняка вы обратили внимание на здоровенного симпатичного полицейского с такой же крупной и добродушной на вид овчаркой. Они даже чем-то похожи: он в темно серой форме с короткими рукавами, у собаки почти черная шерсть, светлая на лапах. Оба с достоинством носят полицейские значки: он - на груди, собака - на ошейнике. Мне бы и в голову не пришло, что их корни уходят в Советский Союз!
Новый 1938 год прославленный следопыт Пограничных войск Никита Карацупа встречал в Кремле. В Москву он приехал со своей овчаркой, прославленным Ингусом, но на прием в Кремль пошел, конечно, без него. Далеко заполночь к столу, за которым сидел Никита, подошел сам Сталин, налил ему фужер водки и чокнулся своим бокалом Кинзмараули. Никита не растерялся, произнес здравицу в честь вождя и красиво выпил фужер до дна. – Молодец! – сказал Сталин и пригубил свое вино. Ладным офицером заинтересовался посол США в СССР Уильям Буллит. Спросил, кто такой. Ему объяснили, что это знаменитый пограничник, который со своей овчаркой задержал уже больше трехсот нарушителей границы. Посол, заядлый собачник, захотел посмотреть на собаку. Увидев Ингуса, он пришел в восторг и попросил щенка, которого и получил через несколько месяцев. Щенок вырос в очень энергичную совершенно недомашнюю собаку, и хозяин передал его в полицейский питомник своего родного города, Филадельфии. Теперь потомки Ингуса верой и правдой служат в филадельфийской полиции. Об их происхождении помнят и называют karasup на американский лад.
Как это случается со многими незаурядными людьми, у полковника Карацупы был внебрачный ребенок, дочь Нина. В конце шестидесятых годов прошлого века она работала лаборантом в одном из московских академических институтов. Однажды там испортился дорогой американский спектрометр. Чинить его приехал представитель фирмы. Из-за отсутствия необходимых деталей ему пришлось задержаться. Через неделю он сделал Нине предложение и сразу после возвращения вызвал ее к себе. Уехать из СССР в то время было непросто. Невеста пошла к отцу. Это был первый и последний случай, когда Никита Федорович лично помогал нарушителю пересечь государственную границу. Нина благополучно добралась до Филадельфии и родила там сына Брайана. С самого детства мальчик бредил собаками, видно пошел в деда. Пограничником Брайан не стал, но стал полицейским, охраняет вокзал. Он прилично говорит по-русски, горд своей родословной и родословной своей собаки, философски удивляется малости нашего мира. Еще больше его удивляет, что дед сумел выпить залпом фужер водки...
На фотографии вы видите американского полицейского с собакой. Мне бы и в голову не пришло, что их корни уходят в Советский Союз!
Много лет назад я работал патентоведом и до сих пор с удовольствием вспоминаю это время. Разные страсти двигали авторами заявок. Для кого-то изобретательство было смыслом жизни, кто-то делал карьеру, но все они были неравнодушными людьми. В каждом была изюминка, если не творчества, то хотя бы просто фантазии. Некоторых я помню до сих пор и среди них, конечно, Петю Тимченко, теперь Петра Ивановича.
Официальную Петину тему не помнил даже его научный руководитель. А по велению сердца Петя занимался омагничиванием воды, которую, как известно из учебников физики, намагнитить невозможно. Согласно публикациям в не очень научной литературе омагниченная вода творила чудеса: растворяла почечные камни, выращивала утраченные зубы, невиданно повышала урожайность сельскохозяйственных культур. Этот последний аспект выросшему в деревне Пете показался особенно важным. Как это делается в науке, Петя выдвинул гипотезу, что существует волшебное сочетание напряженности магнитного поля и времени обработки, и приступил к опытному ее подтверждению. Правильно омагниченная водопроводная вода должна была превратить чахлую лабораторную огуречную рассаду в буйные джунгли. В результате экспериментов джунгли не выросли, но на графиках появились пусть не очень отчетливые, но все-таки максимумы и минимумы. Сие означало, что пришло время напечатать результаты. Статью в журнал не приняли, и Петя решил сделать ставку на изобретение. Я помог ему оформить заявку, а кроме того выслушал множество историй из Петиной жизни. Он с удовольствием рассказывал о себе.
В магическую силу науки Петя уверовал в армии. Он уже дослуживал, когда в части появился странный солдат. Этот парень был старше всего на пару лет, но уже закончил университет, и ему предстояло служить всего год. Звали его Миша Левит. Пока обсуждался сложный вопрос, считать Мишу салагой или дедом, тот уже сидел в Ленинской комнате и решал контрольную по математике для командира роты, студента-заочника. Вскоре прошел слух, что Миша, если снабдить его литературой, может решить контрольную, сделать курсовой или написать диплом по ЛЮБОЙ науке. В армии такие таланты не пропадают. Вскоре Мишу откомандировали в штаб округа, где он, как рассказывали, писал диссертацию генералу и был освобожден даже от построений.
Петя успел пообщаться с этой легендарной личностью еще до перевода в штаб. Выяснил, где тот учился, и решил после армии тоже поступить на физический факультет университета. Если знание физики может избавить от превратностей армейской службы, - решил он, - значит физика может все. Еще Петя стал членом партии, так, на всякий случай. На физфак после армии он попал запросто. А учиться поначалу было очень тяжело. Но вскоре Петю ввели в факультетское партбюро. Со всеми преподавателями он стал на "ты" и закончил университет с такими оценками и связями, что распределился в академический институт, где судьба и свела нас в стенах патентного отдела.
Через несколько месяцев на Петину заявку пришел отзыв. Рецензент оказался доброжелательным, идею не отверг, но предложил проверить ее в масштабе близком к промышленному. В этом непростом деле Петя оказался своего рода гением. Для создания магнитного поля на институтском заводе изготовили похожий на здоровенную катушку соленоид диаметром около метра и длиной метра три. В соседней воинской части списали новенький дизель-генератор для автономного питания соленоида. В одном из автохозяйств соленоид установили на прицеп и выделили грузовичок с шофером. Упаси Господи, не подумайте, что Петя за все это платил. Не платил, и денег у него таких не было. Просто у него был родственник, который к этому времени стал вторым секретарем обкома партии. Мужик незлой и широкий по натуре, он всегда с удовольствием помогал родственникам и односельчанам. Тем более, что и ему это ничего не стоило. Он же помог договориться с председателем пригородного колхоза. Под Петины огурцы выделили опытное поле. Оставалось дождаться весны.
Весна 1983 года выдалась ранней. Огурцы на опытном поле дружно поднялись, напоенные майскими дождями. Перед первым поливом омагниченной водой Петя волновался как недавно волновался перед собственной свадьбой. Вечером перед поездкой зашел в гости Валера, односельчанин, двоюродный брат жены и лейтенант КГБ. Жил Валера в общежитии и заходил часто. Все у него было хорошо, только жениться не получалось. А холостому в КГБ ни повышения в звании, ни квартиры и даже в день законного отгула заняться нечем. Поэтому увязялся он за Петей в колхоз для моральной, так сказать, поддержки.
К сельсовету подъехали около полудня. Соленоид на платфоме, обвитый толстыми проводами, был похож на лазерную пушку и на ракетную пусковую установку одновременно. Около него мгновенно образовалась толпа. Председатель колхоза встретил ученых, как водится, хлебом-солью. После плотного обеда поехали подсоединять соленоид к системе орошения. Валера принял на грудь нескольких лишних рюмок и его вдруг понесло. Он стал прозрачно намекать на секретные разработки, ввернул совсем не к месту радиацию и как бы невзначай показал главному механику свои корочки. С этого момента местные решили, что от опытного поля лучше держаться подальше.
За маем пришел июнь. Опытные огурцы поливали омагниченной водой раз в неделю. Петя и Валера приезжали на каждый полив и прихватывали день, а то и два. Дом у председателя был большой и гостеприимный. Хлопцы пришлись ему по душе. По вечерам сидели во дворе под украинскими звездами, выпивали, закусывали, беседовали. Начинали обычно с науки и технического прогресса, но вскоре непонятно как переходили на женщин. Часто пели, у Валеры оказался хороший голос. Иногда заходил на огонек завуч местной школы, человек с печальными глазами и висячими "шевченковскими" усами. Появлялся он обычно когда уже обсуждали женщин, но эта тема его не интересовала. Завуч переводил разговор на Голодомор и печальную судьбу украинского языка. Однажды он даже пожурил хлопцев за то, что говорят они на суржике. Валера разозлился и написал рапорт, что имярек, работающий в системе образования, может быть и не оголтелый украинский националист, но душок определенно есть. Отослал рапорт по внутренней почте. На следующий день в столовой к нему подошел майор из соседнего отдела. Поблагодарил за бдительность, сказал, что завуч "свой человек", и посоветовал не показывать корочки кому попало. Валера расстроился, но все обошлось. А завуч стал заходить реже.
В конце июля приехала на каникулы дочка председателя Оксана, студентка мединститута. Не назову это любовью с первого взгляда, но между Валерой и Оксаной явно возникла симпатия. А Петя только подлил масла в огонь, сказав: - И дивчина хорошая, и голодный не будешь. – и добавил, - Не теряйся!
Тем временем огурцы вошли в кондицию. Собирать урожай с опытного поля прислали подмогу из областного центра. Машины с магнитными огурцами пошли в город. Колхозники, как всегда, воровали огурцы ведрами, мешками и прицепами, но только с обычного поля, которое в данном случае было и контрольным. Даже председатель, говоря между нами, на опытном поле старался бывать пореже, магнитные огурцы не ел и гостей ими не угощал. Зато в областном центре они шли нарасхват. Их туда отправляли почти каждый день, но поспевали все новые и новые, и казалось, что этой огуречной реке не будет конца. Впервые в истории хозяйства план поставок огурцов в город был выполнен и перевыполнен без всяких приписок. Председатель уже видел на своей груди медаль и с радостью выдал Пете совершенно честную справку в том, что урожай на опытном поле превысил урожай на контрольном почти втрое.
В конце сентября Оксана и Валера сыграли свадьбу. В ноябре Петя получил авторское свидетельство, в марте защищал диссертацию. На защиту приехал второй секретарь обкома, сел в первом ряду рядом с директором института. Директор занял свой пост относительно недавно и впервые очутился вблизи чиновника такого ранга. Поэтому он совешенно не слушал соискателя, а судорожно думал как познакомиться с секретарем поближе и как лучше распорядиться этим крупнокалиберным орудием на грядущих выборах в Академию. Тем временем Петя закончил доклад, начались прения. Первым попросил слова директор института, он же председатель Ученого совета. - Абсолютное большинство диссертаций, которые защищаются в нашем совете, - сказал он, - очень хороши с точки зрения теории, но слабо связаны с народным хозяйством. Сегодня перед нами обратная картина: работа не имеет строгого теоретического обоснования, но ее практический результат мы все видели на прилавках овощных магазинов. Я призываю всех членов совета проголосовать "за".
После выступлений оппонентов секретарь призвал присутствующих задавать вопросы соискателю. Молодой доктор по фамилии Хайкин славился в институте умением задавать каверзные вопросы и очень этим гордился. В тот день ему хотелось блеснуть перед молоденькой аспиранткой из соседнего отдела, на которую он положил глаз. О присутствии секретаря обкома его не предупредили. Так что одна рука в зале все-таки поднялась:
- Петр Иванович, есть ли у вас доказательства, что огурцы, выращенные по вашей технологии, безопасны для здоровья потребителей? Директор занервничал и с тоской подумал, что Хайкин похоже вправду собрался уезжать в Израиль. Но соискателя вопрос не смутил. - Если у меня есть технология, которая может накормить народ, я не могу держать ее у себя, я должен отдать ее народу! – провозгласил Петя. Против такой постановки вопроса Хайкин возразить не решился и промолчал. Многим понравилось, что Петя уел Хайкина. В зале чуть было не раздались аплодисменты.
Приступили к голосованию. Все проголосовали "за", ни одного "против". Петя стал кандидатом физико-математических наук. На банкете директор сказал, что такая кандидатская – хороший задел для докторской. Присутствующие встретили его слова со сдержанным энтузиазмом. А вообще банкет удался. Петя, как водится, напился, хотя не очень сильно. Он ходил с блюдом домашних соленых огурцов и всем предлагал попробовать, но гости больше налегали на красную рыбу из обкомовского буфета.
Конец этой истории кажется мне примечательным тем, что знаменитые голливудские хэппи-энды отдыхают в сравнении с ним. Смотрите сами. Горожане в кои веки разжились огурцами. Петя защитил диссертацию. Валера женился. Председатель колхоза получил медаль и отдал дочку замуж... Много магнитной и немагнитной воды утекло с той поры. Петр Иванович давно заведует кафедрой биофизики, Валерий Кузмич полковничает. Но и сегодня они вспоминают тот счастливый год, молодость, тоскуют по Советской власти и не могут поверить, что кому-то она не нравилась.
Когда в присутствии моего приятеля Миши Америку называют страной свободы, он морщится, как от зубной боли, и уточняет: - Страна законов - да, страна свободы – ни в коем случае. Что же это за свобода, если нельзя ловить рыбу в реке, если нельзя поставить палатку в лесу, если на пляже можно купаться только под наблюдением спасателей?!
Всю сознательную жизнь Миша занимался тем что сейчас называется экстримом. Покорял алтайские вершины, сплавлялся по рекам Кольского полуострова, проехал на велосипеде в одиночку от Иерусалима до Табы через пустыню Негев. Когда Миша очутился в Америке, от больших подвигов пришлось отказаться из-за хронической нехватки времени, но провести выходные на природе вдалеке от людских глаз само собой хотелось и даже очень. Вскоре Миша понял, что на северо-востоке США, где он обосновался, эта задача неразрешима хотя бы из-за того что ничьей земли здесь просто нет. Любой кусочек природы, как оказалось, имеет конкретного владельца, а в лучшем случае является заповедником, куда разрешается приехать только в дневное время и побродить по тропинкам, любуясь любителями шашлыков и пива, выехавшими на пикник. Однажды Миша не выдержал. В одном из заповедников поставил машину на самой дальней стоянке и разбил палатку на ночь в самом, как ему казалось, глухом месте. Был оштрафован на крупную сумму и за машину и за палатку. Больше подобных попыток не предпринимал.
Конечно, совсем на месте Миша не сидел. Я думаю, что он объехал все заповедники в радиусе 300 миль. Места там оказались действительно роскошными, но останавливаться всегда приходилось на так называемых кемпграундах, где место для палатки нужно бронировать за месяц, покупать дрова и даже сжигать строго ограниченное число поленьев. Такое общение с природой утоляло тоску по воле, как утоляет жажду морская вода. Только в Йеллоустоуне Мише показалось, что его мечта может сбыться хотя бы на одну ночь. Желающих ночевать на стоянке в лесу среди туристов не нашлось. Миша с таким же одержимым приятелем поставили одинокую палатку, устроились, прочитали предупреждение, что держать еду открытой опасно, но особого значения ему не придали. Когда стемнело, развели костерок, закипятили чай, налили по первой, развернули еду. И тут из леса, видимо на запах колбасы, появился здоровенный медведь и направился к костру. Срочно спрятали еду, как могли подняли шум. Медведь ушел. Снова развернули еду, подняли стопари. Медведь не заставил себя ждать, но отпугнуть его во второй раз оказалось труднее. Полезли в палатку трезвыми, злыми и голодными. Миша с тоской вспомнил о Сибири, где медведи были, но свое место знали так же как и остальные обитатели тех мест.
Время обладает удивительной способностью разрешать любые проблемы. В конце концов нашлось чудесное лесное озеро. Разумеется, озеро это в заповеднике, но неподалеку от Аппалачинской тропы, и туристы иногда останавливаются в этом месте на отдых. Так что палатка и костер там особого внимания не привлекают. В пятницу вечером прямо с работы Миша приезжает в соседний городок, паркует машину на тихой улице, пересаживается на велосипед и едет примерно шесть миль. Перетаскивает велосипед и рюкзак через небольшую каменистую ложбинку, ставит палатку. После зтого купается, ловит рыбу и радуется жизни до воскресного вечера. Костер после наступления темноты Миша не разжигает, справедливо опасаясь патрульного вертолета. Но без костра обойтись легко. Еще с советских времен у Миши есть крохотный примус, изготовленный из космических сплавов на номерном заводе. Пламени этого примуса почти не видно, но литр воды на нем закипает минуты за две.
Начало очередных выходных не очень отличалось от многих предыдущих. Ко времени, когда окончательно стемнело, Миша уже сварил уху из хорошего окуня и пары ершей, решил дать ей настояться и задремал. Ну кому бы пришло в голову, что с этой недели заповедник присоединился к спутниковой системе раннего обнаружения лесных пожаров. Сверхчувствительный детектор инфракрасного излучения на спутнике обнаружил мишин примус, бортовой компьютер вычислил координаты и послал сигнал тревоги на пульт рейнджера. Тот пару раз кликнул мышкой и убедился, что плановых туристов в этом месте нет. Передал сообщение вертолетчикам. Пилот поднял машину в воздух, подлетел к озеру и взял в свое “ведро” больше кубометра воды. Потом завис над точкой с указанными координатами, посветил фарой, увидел сомкнутые кроны деревьев и на всякий случай опорожнил все ведро. Мишу вместе с примусом, велосипедом и прочим барахлом снесло вниз по косогору в прибрежные кусты. Он отделался царапинами и синяками, а вот палатку пришлось покупать новую.
Когда я спросил сильно ли он испугался, Миша мечтательно улыбнулся и сказал: - Не поверишь, но не очень. Просто когда я дремал, мне приснилось, что мы спускаемся по реке Кутсайоки и подходим к порогу “Горка”. Теперь задним числом понимаю, что шум вертолета во сне принял за рев порога. Потом я очутился в быстрой воде, и подумал, что меня выбросило с катамарана. Немного удивился, что на мне нет спасжилета, и решил, что вчера сильно перебрали. После этого пугаться было поздно.
По просьбе Миши озеро здесь не названо, но на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml можно посмотреть на фото.
Если вы дружите с серьезными рыбаками или сами являетесь таковым то может быть вам приходилось слышать о блеснах Фаберже. Самый значительный заказчик великого ювелира, Александр III, как известно, был страстным рыбаком. Иностранные послы проводили часы в ожидании аудиенции, если царь не желал оторваться от рыбалки. Ему принадлежит знаменитая фраза: "Когда русский император ловит рыбу, Европа может подождать". Ретроград и консерватор в делах государственных, он был истиным прогрессистом в делах рыбацких. Изобретенный американцами спиннинг с катушкой попал к нему в руки в 1886 году и сразу стал любимой игрушкой. В 1887 году Александр делает заказ придворному ювелиру Фаберже на блесны и дает личные указания по их изготовлению. Всего было изготовлено три блесны: две платиновые и одна золотая. Все три были похожи на рыбок, имели нечто вроде глаз из драгоценных камней и были снабжены тройниками из лучшей по тем временам нержавеющей стали. На каждой красовался императорский герб.
Гениальный художник превращает в шедевр все к чему прикасается его рука. Так случилось и с блеснами Фаберже. То ли эти блесны по особому скользили в воде, то ли легкие насечки создавали в движении полную иллюзию чешуи, то ли неотразимо призывно сверкали камни, но без рыбы царь не оставался никогда, а в удачные дни ловил до двадцати (!) щук. Александр III так любил эти блесны, что при зацепе сам лез в воду вызволять их. Благо этому способствовал его гигантский рост.
После смерти Александра III след блесен надолго теряется. Николай II рыбалкой не интересовался, а потом была революция со всеми вытекающими последствиями. Всплыли они, если можно так выразиться, летом 1934 года, когда, приехав в отпуск, Киров подарил Сталину небольшой футляр из карельской березы с двумя блеснами внутри. Третья ячейка пустовала. Черный бархат пустой ячейки вызвал у Сталина безотчетную тревогу. – Похоронить хочет, - подумал он вдруг. Судьба Кирова решилась. А рыбаком Сталин был расчетливым и опытным, умел находить хорошие места и учитывать погоду. Блесны он оценил на первой же рыбалке и с тех пор с ними не расставался. Ловил он много, но есть рыбу боялся из-за костей. Если утром попадалась действительно крупная щука, отсылал рыбу Маленкову, а вечером заходил поесть ее уже обезвреженной: жена Маленкова, Полина, была известной мастерицей приготовления фаршированной рыбы. Злые языки говорили, что именно это искусство принесло ей пост Наркома рыбной промышленности. Однажды Сталину все-таки попалась большая недоваренная кость, и он выслал Полину Семеновну в безводный Кустанайский край для, как он выразился, повышения квалификации. Сама Полина Семеновна всегда говорила, что кость всунул в уже готовую рыбу Берия, который тоже присутствовал на этом обеде.
После смерти Сталина блесны в конце-концов оказались у Хрущева, который был рыбаком страстным и нервным. Если очередная рыбалка оканчивалась неудачей, он впадал в гнев. Стучал, например, ботинком по трибуне ООН. С появлением новых блесен неудачи прекратились, и Никита Сергеевич стал значительно ровнее и спокойнее. Ходили слухи, что при 9-м Управлении КГБ СССР была создана специальная группа аквалангистов, которые нацепляли под водой на его крючок рыбу. Это неправда. Да, аквалангисты были, но занимались они только освобождением блесен от зацепов. После добровольного ухода на пенсию Хрущев, человек честный, сдал блесны в Гохран.
Вскоре после избрания на второй срок у Владимира Владимировича Путина выдалась наконец минутка посетить Алмазный фонд Гохрана. Президент вежливо выслушал объяснения Главного хранителя, примерил большую императорскую корону, взвесил на руке скипетр, но особого восторга не высказал. Золото и камни ему нравились, но здесь их было слишком много. Так у среднепьющего человека не вызывает особых эмоций цистерна со спиртом в проходящем мимо поезде. Взгляд Владимира Владимировича немного оживился только когда он увидел скромный деревянный футляр с двумя блеснами внутри. - А блесны как сюда попали? - заинтересовался он. - Изготовлены Карлом Фаберже по заказу Александра III, золото, платина, бриллианты, сапфиры, - пояснил Главный хранитель. С этого момента Владимира Владимировича слушал уже совсем рассеянно, а после окончания осмотра спросил тоном не терпящим возражений: - Насколько я информирован, я могу воспользоваться любым предметом из хранилища, если этого требуют государственные интересы... - Несомненно, господин президент, - подтвердил главный хранитель. - Тогда готовьте документы на блесны, - распорядился Путин и добавил, - а заберу я их прямо сейчас.
Через час с небольшим езды по встречке Владимир Владимирович умело выгребал на резиновой лодке по Шошинскому плесу в Завидово. С первого заброса он вытащил самую большую щуку в своей жизни. - Ну, Жора, держись. Не одними нефтью и газом Россия славна! - сказал он вполголоса, набрал по мобиле министра иностранных дел и приказал включать рыбалку в протоколы всех встреч на высшем уровне. Со второго заброса он вытащил отличного окуня.
С тех пор блесны Фаберже ни разу не посрамили Россию. В Кеннебанкпорте Путин обловил сразу и сына и отца Бушей в их собственном поместье. Он поймал единственную рыбу, крупного морского окуня. На Енисее Владимир Владимирович рыбачил с принцем Монако Альбером II и снова вышел победителем. Сейчас Путин пригласил Буша порыбачить в Сибири. Особых сомнений кто наловит больше, мне кажется, быть не должно.
А на какие блесны ловит Буш? Не знаю. Он парень простой, к тому же американец. Он вполне может верить, что все самое лучшее в Америке продается в ближайшем магазине. Может быть он и прав. Одна беда - из нескольких сотен блесен в ассортименте этого магазина трудно выбрать правильную. А рыба на американские блесны все-таки иногда клюет. Хотите посмотреть? Жмите на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и увидите.
Все наверное помнят всплеск интереса к оккультизму в конце прошлого века. Не обошла стороной эта мода и моих знакомых. Куда бы я ни попал на посиделки, вечер неизменно заканчивался спиритическим сеансом. Техника была простой и выверенной до мелочей. На донышко тонкого фарфорового блюдца приклеивалась черная стрелка. На листе ватмана вычерчивалась большая окружность с буквами и малая с цифрами и словами "да" и "нет" по периметру. Зажигались свечи, выключался электрический свет. Круг помещался в центр стола, вокруг которого рассаживались присутствующие. Медиум нагревал блюдечко на свече изнутри и громким шепотом вызывал заранее намеченного духа. В принципе годился любой дух, который еще не обрел покой. Поэтому наилучшим кандидатом считался злодей, отягощенный многими грехами. Самым популярным был почему-то дух Наполеона Бонапарта. Я до сих пор не понимаю как он умудрялся успевать на столько вызовов. Итак, медиум вызывал духа, а тот возвещал о своем появлении каким-нибудь знаком. Например, в серванте сама по себе начинала звенеть посуда. Тогда медиум накрывал духа блюдечком в центре круга, человек пять нежно и плавно опускали на блюдечко пальцы, а остальные неподвижно держали руки на столе. Потом духу задавались вопросы, а блюдце двигалось по кругу и стрелкой указывало на буквы и цифры, отвечая тем самым на вопросы. Иногда ответы действительно имели смысл. Объяснения этому феномену не находилось, чем и поддерживался общий интерес к странному с моей точки зрения занятию.
Скептицизм – скептицизмом, но однажды накануне старого Нового года я ясно осознал, что единственное развлечение, которое я могу предложить гостям - это спиритический сеанс с собственной персоной в роли медиума. Больше всего меня беспокоило что в магазине не окажется свечей. Но они там были! Вычерчивание круга заняло у меня около часа. Получилось красиво. С блюдечком было легче всего. Расписанное иероглифами и гейшами, оно украшало стену в моей комнате с незапамятных времен.
Когда все вроде было готово, в душу мою закралось беспокойство. Хорошо, если дух явится, а если нет? Так и буду стоять как дурак с вымытой шеей? - Есть дух, нет духа, - сказал я себе, - но знак быть должен, а там посмотрим. Сказать легко, а сделать трудно. Как заставить, например, форточку хлопнуть в нужный момент? Я не знал. В углу на подстилке завозился мой миттельшнауцер Фидель. Подай собака голос, уже было бы неплохо, подумал я и вдруг понял, что это я могу. Фидель всегда гавкал когда мама лечила меня от простуды медвежьим жиром. Достал из холодильника баночку, намазал фитиль одной из свечей. Фидель залаял. Накапал на фитиль стеарин. Фидель замолчал. Я почувствовал себя немного увереннее.
Сели за стол часов в одиннадцать. После нескольких рюмок заговорили о святочных гаданиях. Кто-то вспомнил пушкинскую Татьяну. Потом разговор перешел на самого Пушкина и его дон-жуанский список. – Да что там, - говорю я, - Пушкин. Вот был у него друг, Федор Толстой, по прозвищу Американец. Прославился как выдающийся авантюрист, шулер и дуэлянт. Укокошил на дуэлях как-никак 11 человек. Так он в кругосветном путешествии купил себе обезьяну, жил с ней как с женой, а потом убил и съел... А не вызвать ли нам его дух, господа? Предложение было принято на "ура".
Проводили старый и встретили новый год. Освободили стол, поставили свечи, расположили круг. Я зажег медвежью свечу, стал греть на ней блюдце и негромко сказал: - Дух графа Федора Ивановича Толстого, не угодно ли Вам составить нам компанию? Две или три секунды прошли в тишине. Вдруг бешено залаял Фидель а затем, повизгивая, вжался в угол. - Я читала, - послышался дрожащий голос одной из девиц, - что собаки могут видеть привидения. - Умница! – одобрил я ее мысленно. Блюдце легло в центр стола и пальцы самых смелых сомкнулись на его ободке.
Первый вопрос был ритуальным и по традиции право на него принадлежало медиуму. - Федор Иванович Толстой, Вы здесь? Блюдце осталось неподвижным, не проявив ни малейшего намерения не то что перемещаться, а даже подрагивать. Есть дух, нет духа, - снова сказал я себе, - но бегать ты будешь! И легонько подтолкнул блюдце стрелкой к "да". Как ни странно, но блюдце охотно побежало, повинуясь самым легким командам моих пальцев, и так же послушно остановилось в требуемой точке.
Вторым вопросом был год рождения графа. Я применил тот же прием и нарисовал 1782-й. Точного года, разумеется, никто не знал, а этот был недалеко от 1799, пушкинского, и выглядел правдоподобно. Народ посуровел и начал общаться с духом на полном серьезе. А я почувствовал себя рыбаком, у которого взяла наживку крупная рыба. Крючок большой и проглочен глубоко, леска прочная, поводок стальной. Осталось только терпеливо и без рывков водить рыбу пока она не устанет. По мне это и есть лучшая часть рыбалки.
У меня до сих пор хранится запись вопросов и ответов, которую вела одна из гостей. Я приведу некоторые из них. Удивительно какие странные вещи спрашивают умные и образованные люди, если их застать врасплох. И не судите строго мои дурацкие ответы. Вопрос ( Задал И. Сейчас живет в Нью Джерси, раввин): Как относился Пушкин к евреям? Ответ: ЖИДОВОК ЛЮБИЛ Вопрос: А Bы? Ответ: ПЕ#ДЫ ОДИНАКОВЫЕ Вопрос (Задала Л. Сейчас живет в Нью-Йорке, экскурсовод): Что по вашему лучше всего в России? Ответ: ПРОСТОР Вопрос: А хуже всего? Ответ: ЖАНДАРМЫ Вопрос (Задал В. Сейчас живет в Германии, профессор): Федор Иванович, каковы физические характеристики вашего мира? Ответ: ХУ#ВЫЕ БРАТ АД Вопрос (Задал С. Сейчас живет в Донецке, строительный подрядчик, если я правильно понимаю): Какие номера выиграют в следующем тираже Спортлото? Ответ: 23424410237 Вопрос (Задала И. Очень красивая девушка): Федор Иванович, если Вы здесь, почему мы Вас не видим? Ответ: ХАХАХА Вопрос (Задал М. Недавно умер в Израиле): Граф, может быть мы можем Вам чем-нибудь помочь? Ответ: ПОМЯНИТЕ ХОРОШО
В самом конце две девицы спросили когда они выйдут замуж. Я лихо изобразил даты между годом и двумя – время достаточное чтобы забыть предсказание и не такое уж удаленное чтобы огорчить. А между тем одна за другой стали догорать свечи и вдруг перестало повиноваться блюдечко... Мы помянули Федора Ивановича и, я бы сказал, помянули хорошо. Приняв "на посошок", гости стали расходиться, а у меня зверски разболелась голова.
Я бы давно забыл эту историю, если бы не два обстоятельства, которые упорно не поддаются какому бы то ни было рациональному объяснению. Во-первых, С. действительно выиграл "Волгу". Мне рассказывали, что он ездит на ней до сих пор. Во-вторых, обе девицы вышли замуж точно в назначенные мною дни. Я был на обеих свадьбах.
Везде в мире есть места, где молодоженам особенно нравится сниматься на память. Выбор этих мест ставит втупик даже опытных психологов. Почему, например, в любом городе Советского Союза фотографировались на фоне Ленина в неизменной кепке? Необъяснимо, но факт! А в районе Большого Нью-Йорка уже давно вошел в моду парк при штаб-квартире компании Пепси-кола. Большинство из доброй полусотни скульптур в парке изваяны великими мастерами – Роденом, Миро и другими того же класса. Брачующиеся, однако, облюбовали здоровенного медведя (можно посмотреть на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml ) работы не самого известного местного скульптора.
Иногда бываю в этом парке и я. Однажды увидел у фотографа камеру, которую тогда собирался покупать. Подошел, разговорились. - Вы русский? - спрашивет фотограф. - Да, а как вы догадались? - По акценту. Здесь часто фотографируются русские. Я их узнаю сразу. Если гостей немного и все молодые, то когда я прошу сказать "Чииз", они хором кричат "Превед". А если свадьба большая и много пожилых (видно давно приехали), то медведю надевают кепку.
В далекие времена, когда перестройка уже витала в воздухе, но еще не началась, я часто ездил в командировки в Донецк по патентным делам. Иногда меня селили в гостинице Донецкого научного центра. За громким названием “гостиница” скрывался один этаж девятиэтажного общежития для аспирантов и научных сотрудников – мрачной бетонной коробки с комнатами вдоль длинных голых коридоров, выкрашенных унылой грязно-белой краской и пахнущих хлоркой.
Тем не менее жить там мне нравилось. Здание стояло в нескольких кварталах от центра города и на краю городского парка. Несколько раз мне везло с комнатой - она выходила на парк. Тогда с моего балкона были видны зелень, пруд, который местные называли ставком, колесо обозрения. На заднике этой симпатичной декорации виднелись старые терриконы. Люди в общежитии жили в большинстве вежливые и трезвые. Даже вахтерши, сущие церберы в такого рода местах, здесь отличались приветливостью и сравнительно мягким нравом.
В тот раз я попал в Донецк поздней осенью, когда зелени уже нет, на голых ветках кое-где грязными тряпками висят сгнившие листья, а над городом устойчиво висит вонючий смог, сочащийся липкой влагой. Книгу я взял с собой скучную, фильмы в кинотеатрах шли все старые, к опере я был тогда равнодушен и даже мое любимое развлечение в командировках – бродить по улицам и рассматривать город – было совершенно недоступным. На третий день я увидел объявление на двери лифта. Администрация приглашала всех жильцов в Красный уголок для рассмотрения персонального дела с. н. с. Колодяжного Б. А. Заняться было настолько нечем, что я решил пойти, не ожидая впрочем чего-либо интересного. Ну, напился человек, ну, накуролесил... С кем не бывает.
Как ни странно, но это мероприятие заинтересовало не только меня. К началу в небольшую комнату набилось человек тридцать, некоторым даже не хватило стульев. Что за Колодяжный такой, подумалось мне, уж не диссидент ли? А тем временем на трибуну вышел бесцветный блондин в аккуратном костюме, словом, из тех что всегда открывают собрание. - Сегодня мы пришли сюда, - сказал он, - чтобы решить вопрос о дальнейшем проживании старшего научного сотрудника Колодяжного Бориса Андреевича в академическом общежитии. Будь он шахтером, разговор был бы другой. Но если старший научный сотрудник, кандидат наук оскорбляет товарища при исполнениии служебных обязанностей, тут нужно обратить внимание. Поэтому мы пригласили представителей Донецкого научного центра и научной общественности. А сейчас я передаю слово коменданту общежития Василию Гавриловичу.
На сцену поднялся пожилой сухопарый человек с суровым, как бы высеченным из гранита, лицом. На этом лице было совершенно ясно написано, что его обладатель является подполковником или даже полковником в отставке и что всю Великую Отечественную он прослужил в СМЕРШе. Свою речь он начал с общей оценки положения на театре войны. - Можно сказать, - заявил комендант, - что правила проживания нарушают все жильцы поголовно. Приходят после 11 вечера, распивают спиртные напитки, играют в карты, заводят животных, устанавливают нагревательные приборы, пользуются электрочайниками и кипятильниками. Вчера я обходил вверенное мне здание с тыла, так с девятого этажа на меня вылили воду из чайника. Вылила женщина, а никаких женщин там не прописано. Особенно нарушают кто отдельные комнаты занимают. Колодяжный, вот, тоже женщину привел...
Он сделал паузу и перешел к главному пункту повестки дня: - В прошлый вторник, в 8:15 вечера, звонит мне вахтер. Говорит Колодяжный из 311-ой пришел с посторонней женщиной. Я, говорит, попросила паспорт, а он так посмотрел, что я побоялась, что ударит. Дура, говорю ей и сразу подскочил, я в соседнем доме живу. Поднялся, стал стучать – не отвечают. Я своим ключом открывать стал – не открывает. Замок, значит, поменяли. Тогда говорю: Открывай, Колодяжный, милицию вызывать буду. А он меня матерно послал. Вот и получается: привел Колодяжный постороннего человека, а у нас люди с допусками живут. Это раз. Поменял замок, ограничил коменданту доступ. Это два. Послал меня при исполнении. Это три. Я подал в Научный центр рапорт на выселение. У меня все. - Кто желает высказаться? – спросил бесцветный. - Давайте послушаем самого Колодяжного, - предложил какой-то очень спокойный человек из зала.
Я ожидал, что сейчас появится крепкий блондин с серыми глазами или жгучий брюнет с пышными усами и горделивой осанкой. Но на сцену с трудом вскарабкался немолодой человек с костылем и палочкой. Он буквально волочил за собой неподатливые ноги в неуклюжей ортопедической обуви. Представьте себе человека, которого частично парализовало еще в детстве и вы поймете о чем речь.
- Посмотрите на меня, - начал он глуховатым голосом. - Мне 42 года, я инвалид. Думаете мне легко познакомиться с женщиной? - Нет, - прошлось по залу. - Но я познакомился! - с удовлетворением констатировал оратор и продолжил, - Думаете мне было легко уговорить женщину прийти в эту казарму? - Нет! - стройно подтвердил зал. - Но она согласилась! Думаете мне было легко купить шоколадные конфеты и бутылку шампанского после шести вечера? - Нет! – отчеканил зал как один человек. - Но я купил их в ресторане, отдал тридцать пять рублей! И вот когда мы выпили шампанское и началось то, ради чего все затевалось, этот.... э-э... комендант начал ломиться в дверь.
Впалые щеки с. н. с. Колодяжного разрумянились, плечи расправились, голос зазвучал звонко, костыль в его сильной руке казался мечом-кладенцем былинного богатыря. - Да, я послал коменданта на хуй, и я бы послал его еще раз! Неужели кто-нибудь в этом зале поступил бы на моем месте по-другому? - Нет! - взревел зал так, что задребезжали стекла и начали мигать лампочки.
Когда эмоции поутихли, и не без стараний бесцветного наступила тишина, поднялся тот же спокойный человек: - Борис Андреевич, - обратился он к герою, - я на Вашем месте не стал бы ругаться матом, это недостойно образованного человека и вообще нехорошо. Я бы открыл дверь и дал бы Василию Гавриловичу чем-нибудь, например бутылкой из-под шампанского, по голове. Потом бы, конечно, жалел.
Публика немного растерялась, затем раздались жидкие аплодисменты. Все поднялись и пошли к выходу. Мужчины подходили к Колодяжному и жали ему руку, женщины нарочито смущенно чмокали в небритые щеки. Я спросил у симпатичной девушки с которой совершенно случайно оказался рядом: - Кто этот спокойный человек? Она с удивлением посмотрела на меня: - Вы не знаете? Академик Суворов, математик. А я – его аспирантка. - Нестандартный мужик. - сказал я первое что пришло в голову, но быстро сообразил и продолжил, - Может Вы расскажете мне о нем поподробнее, а я напишу очерк в свою газету? Она подумала и вдруг предложила: - Идемте ко мне, у меня хоть чай есть, краснодарский. Вы будете пить, а я буду рассказывать. Черт как всегда дернул меня за язык: - А как же шампанское и конфеты? - Не волнуйтесь, до шампанского и конфет дело сегодня, надеюсь, не дойдет, - услышал я в ответ и понял, что разговор будет длинным.
В первый год эмиграции я ходил совершенствовать свой английский в Британское общество Нью-Йорка. Совершенно бесплатные (очень важно тогда!) занятия проходили раз в неделю в роскошном особняке на 5-й авеню напротив Центрального парка. Два добровольца-учителя разговаривали с учениками один на один по часу каждый. Самым трудным было найти взаимно интересную тему, чтобы продолжать ее из недели в неделю. В моих беседах с Барри Гринфельдом, человеком очень пожилым и очень богатым, такой темой стала биржа. Иногда он втолковывал мне азы торговли акциями, иногда я просто тыкал в какую-нибудь компанию, а он как правило об этой компании знал и давал подробный анализ шансов ее акций на повышение или понижение. Воспользоваться его советами я не мог из-за полного отсутствия денег, но было интересно. По крайней мере я выучил кучу терминов, которые пригодились мне потом.
Я не сомневался, что Барри играет и сейчас, но он никогда не рассказывал о своих удачах или неудачах. В конце концов я набрался нахальства и спросил продолжает ли он использовать свои энциклопедические знания для повышения своего же благосостояния, в смысле делает ли деньги на бирже.
- Все реже и реже, - ответил Барри. - Почему? - С годами я стал хуже угадывать знаки. - А что такое знаки? - Как бы это объяснить? - задумался мой собеседник, - существует фундаментальная теорема, которую вкратце можно сформулировать так: "Биржу невозможно обыгрывать долго". Для меня это означает, что научный подход к рынку акций бесполезен и нужно искать какой-то другой. Иногда окружающий мир дает мне подсказки, которые я и называю "знаками". Увидеть и понять знаки трудно, но возможно. Впервые это получилось у меня много лет назад и совершенно случайно.
Барри снова задумался и продолжил: - После окончания колледжа я поселился в тихом и очень благополучном городе Ньюарк в штате Нью-Джерси. Работал в Нью-Йорке в адвокатской конторе. На работу ездил на пригородном поезде со станции на улице Брод. Одним прохладным осенним утром я стоял на платформе, а несколько железнодорожников рядом что-то громко обсуждали, то и дело показывая на станционные башенные часы (можно посмотреть на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml). Я прислушался. Оказалось, что с некоторых пор часы ведут себя странно. Каждый день они немного спешат или немного отстают. Часовщик утверждает, что они исправны, и, тем не менее, сегодня часы умудрились отстать на целых полчаса.
В тот же день случилось и нечто более важное: обрушился рынок акций и началась Великая депрессия. В американскую историю 28 октября 1929 года вошло как "черный понедельник".
По пути домой я увидел и понял самый важный знак в своей жизни: вспомнил о часах и каким-то образом увязал отставание часов с биржевой крахом. Наблюдая в течение месяца, убедился, что если часы утром спешат, акции в этот день идут вверх. Если отстают, акции идут вниз. Я где только мог наодалживал денег и начал играть на бирже. Через год я уволился с работы, купил квартиру с видом на часы и бинокль. Еще через пять лет я стал очень богатым человеком. Женился на красивой девушке, воспитывал детей, вместе с семьей много путешествовал. В 1943 я записался в армию, провел 3 года в Европе и вернулся в 1946. Проверил часы. Они шли совершенно точно, но меня это не огорчило так как нужды в деньгах я не испытывал.
- А были еще знаки? - Да, были, но поскромнее. Например, в самом начале сентября 1985 года мне приснилась моя покойная мама. Она сказала: - Сынок, со своей шиксой ты забыл все еврейские праздники. Скоро Рош Ха-Шана, еврейский Новый год, не забудь купить яблоки и мед. – Я проснулся растроганный, вспомнил как мама наливала немного меда в блюдечко и мы макали туда яблоки. Купил и то и другое. А заодно приобрел акции Apple и Honeywell в соотношении 10:1. Через два года, в сентябре 1987, мама приснилась мне снова. Она сказала: - Сынок, скоро Йом-Кипур, день искупления. В этот день умные люди отказываются от своих обетов.- Я продал акции, а через неделю рынок в очередной раз обрушился. На Apple я заработал 1400%, на Honeywell я немного потерял, но без этого не бывает.
- А, интересно, какой был самый последний знак, если не секрет? - Самый последний знак это Вы. На акциях, которые Вы предлагаете мне на наших занятиях для анализа, я зарабатываю в среднем 4% в неделю.
Давно это было. Моя однокурсница отправилась навестить своего дядю в Тбилиси, где она никогда не была. Чтобы было веселее прихватила с собой подружку. Дядя встретил девушек в аэропорту, привез домой, напоил, накормил со всей щедростью грузинского гостеприимства, а потом сказал: - Вы сейчас находитесь в одном из замечательнийших городов Земли. Зачем дома сидеть? Идите гуляйте, посмотрите красавец Тбилиси. Девушки немного смутились: - Мы слышали, что одним по Тбилиси ходить нельзя. Пристают очень. - О чем вы говорите?! - возмутился дядя, - Это вам не Сухуми. У нас народ образованный, воспитанный, я бы сказал джентльмены. Смело идите и ничего не бойтесь. Выйдете из дому, повернете направо, пройдете два квартала и окажетесь на проспекте Руставели, можно сказать, в музее архитектуры. Потом пойдете по Леселидзе и увидите старый город. Побродите там. Смотрите не пропустите Метехский храм и крепость Нарикала. Зайдите в Сиони. Люди такую красоту сами построить не могли. Им ангелы небесные помогали. А завтра повезу вас в Мцхету, покажу собор Свети-Цховели.
Девушки воодушевились и отправились в путь. Вернулись через полчаса смущенные и довольно испуганные: - Дядя Ираклий, - сказала Катя, - куда вы нас послали? Ваши джентльмены нам проходу не давали. Те что поскромнее звали в ресторан или предлагали прокатиться. Те что понахальнее даже за руки хватали, а были и такие, что не только за руки норовили. Еле отбились. - Не может такого быть, - обиделся дядя. - Очень даже может, вот и Маринка подтвердит. Маринка подтвердила. Дядя задумался. Потом глаза его просветлели, он стукнул себя ладонью по лбу, вознес руки горе и вынес вердикт: - Я думаю вы сами виноваты. Вы наверное смотрели по сторонам.
Среди множества вещей, которые делают быстротекущую жизнь вполне терпимой и даже приятной, не последнеее место занимает коньяк. Я пью коньяк часто, но знатоком себя не считаю и редко покупаю даже мой любимый Remy Martin VSOP. Ну, во-первых, я скуповат как всякий еврей. Во-вторых, хороший коньяк для извлечения наилучшего результата требует изысканного легкого ужина с отличным вином, хорошую мужскую компанию, стильно одетых женщин. Без этого большая часть денег можно сказать истрачена зря. Несколько раз мне приходилось пробовать Hennessy, Courvoisier и тот же Remy Martin старше шести лет, так называемые XO. Большой разницы с VSOP я не заметил и скорее всего из-за неразвитости вкуса.
В тот вечер мы праздновали 50-летие нашего друга Семена в его большом и гостеприимном доме. Бруклинские таунхаусы с виду похожи один на другой (можно посмотреть на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml ), но внутри всегда можно надеяться на сюрприз. Семен, например, только что закончил строить сауну, собственными руками между прочим. Туда он и пригласил желающих после легкой закуски, которой среднему французу хватило бы на пару дней. Восторги гостей видимо совсем растопили и без того мягкое сердце хозяина. Поэтому на выходе из парилки он наливал каждому рюмку коньяку из какой-то особой бутылки. Я сразу обратил внимание на эту бутылку, а вернее, флягу. Украшенная барочными завитушками по бокам, она свекала хрусталем нездешней чистоты. Затейливую пробку украшал золотой узор, который сползал на бутылку. Сам коньяк буквально испарялся с языка и имел экзотический вкус с оттенками неведомых тропических фруктов. Послевкусие длилось бесконечно. Было только обидно, что невозможно как следует уловить букет: для этого нужен специальный тонкий бокал - сниффер, а не маленькая рюмка. - Ну, как тебе коньяк? – спросил Семен, - Ты же в этом разбираешься. - Никогда такой не пробовал, - честно ответил я, продолжая смаковать напиток богов.
Через несколько минут у меня резко поднялось настроение. Пить и есть практически расхотелось. Так я и бродил по дому с рюмкой в руке. Забрел на кухню. Знакомая бутылка стояла рядом с полированным футляром черт-знает какого дерева. Посмотрел на этикетку – все иероглифы. К счастью в футляре оказалась двуязычная брошюра, с иероглифами и на французском. Я мобилизовал давно забытый французский и разобрал что-то о столетней выдержки спиртах, столетних бочках, хрустале баккара, высокой пробы золоте. Назывался коньяк, как оказалось, Louis XIII de Remy Martin.
На кухне появился Семен. Я поинтересовался откуда взялся коньяк и услышал, что его подарил брат хозяина, Володя, который работает электриком. Перед Рождеством Володя с напарником устанавливали праздничное освещение на лонг-айлендском доме итальянского мафиози. У того что-то поломалось на яхте и он попросил ребят посмотреть. Поломку исправили быстро. Мафиози пришел в восторг, вскочил в свой Феррари и уехал. Вернулся через полчаса и вручил обоим по бутылке коньяка. Сказал, что это рождественский подарок. - Володя коньяк не пьет, только водку, - заключил Семен, - поэтому отдал эту бутылку мне. Тем временем рюмка закончилась. Я выбросил коньяк из головы и вернулся к общему столу.
Домой мы приехали поздно, а вернее рано. Было уже к полудню, а я все еще валялся в постели и смотрел по телевизору гламурную бодягу на канале “Мода”. Показывали дом знаменитого голливудского актера, который прославился еще и как коллекционер. Камера продвигалась с этажа на этаж и наконец добралась до пиано-бара на третьем. На полке я увидел вчерашнюю бутылку. Ошибиться было невозможно.
Тут меня уже задело за живое. Я вскочил, побежал к компьютеру и через минуту узнал, что Людовик XIII – “коньяк королей и король коньяков”, любимый напиток королевы Англии, Уинстона Черчилля, Джанни Версачи и множества других не менее достойных людей. Стоимость бутылки в интернет магазине была 1852 доллара США. Я мгновенно позвонил Семену: - Мы вчера неплохо посидели. Одного коняька дунули долларов не 800. - Не понял. - Посмотри почту, - сказал я и послал ссылку. Вскоре Семен перезвонил: - Да на 800 точно, я уже проверил и спрятал бутылку подальше. Теперь будем допивать только мы с тобой. Перед очередной поездкой в Бруклин я купил правильные бокалы. Коньяк мы прикончили в три захода.
Прошло следующее Рождество и Семен позвонил мне снова: - Володя опять работал у того же мафиози и тот подарил ему ящик сигар. А Володя курит только сигареты. Приезжай будем пробовать. Первой моей мыслью было, что придется расколоться на бутылку действительно хорошего виски и специальный нож для обрезания сигар. Второй - что я не курю уже около года и не собираюсь начинать.
Я не могу сказать, что у моего отца были странности. Наоборот, он был человеком деловым, практичным, работал главным инженером проекта в большом институте с длинным названием, строил тракторные заводы по всей стране. Тем не менее время от времени он совершал поступки, которые иначе чем странными не назовешь. Зачем он это делал? Не знаю. Пока отец был жив мне не приходило в голову спросить, а теперь поздно. Может быть ему не хватало адреналина. А может быть им двигало любопытство. Похоже он не мог устоять перед искушением закинуть удочку в тихий омут и увидеть что за черта он вытащит на этот раз. Ему, конечно, везло, что черти попадались не очень злобные.
В то спокойное субботнее утро отец оторвал листок календаря и увидел, что сегодня день рождения Брежнева. После завтрака он оделся потеплее (на дворе стоял декабрь), пошел на почту и отправил по адресу - МОСКВА, КРЕМЛЬ, ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС - телеграмму следующего содержания: - ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ ДВТ ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЧК ЖЕЛАЮ ЗДОРОВЬЯ И ДАЛЬНЕЙШЕЙ ПЛОДОТВОРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ НА БЛАГО СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА ТЧК - Подписался полными именем и фамилией, Марк Абрамович Быков, и заполнил адрес отправителя в самом низу бланка. Телеграмму в конце-концов приняли, правда после того как начальник отделения сверила паспортные данные.
Во вторник отца вызвал парторг института, человек по общему мнению неподлый. Работали они вместе много лет и относились друг к другу хорошо. - Отправлял телеграмму? - Отправлял, - подтвердил отец. - Ты что с Брежневым знаком? - Естественно нет. Был бы знаком, что бы я здесь делал? - Ну, как дети малые, - возмутился парторг, - Леонид Ильич человек занятой. Представь, что все отправили бы ему телеграммы. Он что их прочитать сможет? - Не отправили бы, - возразил отец, - не все относятся к Леониду Ильичу правильно. Некоторые даже анекдоты рассказывают. А остальные пожалели бы два рубля на телеграмму. А я не пожалел. - Ладно, - не стал спорить парторг, - дело не в этом. Завтра утром поедешь в райком. С тобой будет беседовать инструктор отдела идеологии. Пропуск тебе заказан. - и добавил когда отец был уже в дверях, - Пожалуйста не выноси сор из избы.
Инструктор райкома поначалу показался отцу человеком милым и внимательным. Долго расспрашивал о здоровье, семье, квартирных условиях, отношениях c начальством. Затем перешел к телеграмме и стал редкостным занудой. Раз за разом, немного меняя формулировку вопросов, он пытался выведать каким боком отец знаком с Брежневым. Похоже ему казалось, что отец темнит. А когда разговор зашел в тупик, с той же дотошностью стал вытягивать зачем было посылать телеграмму. Отец настаивал на изначальной версии: - Увидел в календаре, захотелось поздравить и поздравил. Что здесь непонятного? - Но с днем рождения обычно поздравляют родственников, друзей, людей близких, - объяснял инструктор свои жизненные понятия. - А Леонид Ильич и есть близкий человек. Я его вижу чаще чем моих сестер. По телевизору, конечно, но разница небольшая. Когда я вижу сестер, они тоже говорят, а я молчу. Отцу показалось, что этот ответ очень не понравился. Тем не менее на прощание инструктор предложил воспользоваться райкомовским буфетом и попросил не выносить сор из избы, если дело пойдет наверх.
На работе отец появился уже после обеда с авоськой полной пакетов, которые источали нездешние ароматы. Только уселся за свой стол – сразу зазвонил отдельский телефон. Отец взял трубку и услышал командирский и в то же время елейный голос начальника первого отдела: - Марк Абрамович, зайди ко мне, тут один человек с тобой поговорить хочет. Отец зашел. Желающим поговорить оказался майор госбезопасности с незапоминающимися именем и фамилией. Заглядывая в бумажку и делая пометки, он скрупулезно прошелся по отцовской биографии. Потом положил на стол чистый лист. - Марк Абрамович, пожалуйста напишите когда и при каких обстоятельствах Вы встречались с Брежневым. - Я уже сегодня в райкоме вспоминал, но так и не вспомнил. Теперь, боюсь, тоже не получится. - Да Вы не нервничайте, - вполне миролюбиво сказал майор, - когда вспомните, позвоните нам. А если не вспомните, тоже можете позвонить. Услышите, что кто-то порочит Советскую власть или анекдоты нехорошие рассказывает, - и позвоните. - Ничего из этого не выйдет. Я не справлюсь. - Как это не справитесь? Столько людей прекрасно справляются, а Вы не справитесь! - Дело в том, - попытался объяснить отец, - что на трезвую голову никто такие разговоры не ведет, а я, если выпью, то на следующий день даже не помню с кем пил, а о чем беседовали и подавно.
Отец говорил чистую правду. У него была необычная реакция на алкоголь. После какой-то по счету рюмки он мгновенно и полностью отключался и напрочь забывал все события прошедшего дня. Эта рюмка могла быть и десятой и первой. Поэтому он старался не пить, а на случай, когда отказаться было невозможно, разработал хитроумную систему подмены спиртного неспиртным.
- Марк Абрамович, - в голосе майора появились суровые нотки, - Вы не представляете сколько людей хотят помогать нам совершенно добровольно. Не всем мы оказываем такое доверие как Вам. А Вы отказываетесь. Не забывайте, что у вас первая форма допуска по секретности. Заберем – и Вы просто не сможете выполнять свои служебные обязанности. Подумайте хорошенько, одним словом.
Я до сих пор помню каким расстроенным пришел отец домой в тот вечер. Повинился перед матерью. Не успела она начать его пилить, как зазвонил телефон. Звонивший представился инструктором обкома партии и сказал, что ждет отца завтра в десять утра не проходной. Я думаю, что родители в эту ночь так и не смогли уснуть.
На следующее утро отец поехал в обком. На проходной его встретили и передавали с рук на руки пока он не оказался в гигантском кабинете первого секретаря. Первый поздоровался с отцом за руку и сразу перешел к делу. - Не будем терять время. Я уже знаю, что Вы никогда не встречались с Леонидом Ильичом. Есть только маленькая нестыковка в том, что Леонид Ильич не только встречался с Вами, но и прекрасно помнит Вас. Вот послушайте.
Первый нажал на какую-то кнопку и отец услышал знакомый до боли голос Брежнева: - Кто прислал? Быков, Марк Абрамович говоришь? Есть такой, я его по Кишиневу помню. Еврей с русской фамилией. Грамотный товарищ и беленькую грамотно употребляет. Я его перепил, но с большим трудом, на грани можно сказать. И как это? Киш мерин тухес? Смотри, не забыл!
Потом Первый взял со стола лист бумаги и продолжил: - А вот справка, которую я получил из КГБ. Из нее следует, что в то время, как Леонид Ильич был первым секретарем ЦК Молдавии, Вы были главным инженером проекта Кишиневского тракторного завода и регулярно ездили туда в командировки.
И тут отец вспомнил! Как с конвейера завода сошел первый трактор, как приехали гости из ЦК. После митинга в заводской столовой был банкет, а потом узким кругом поехали на какую-то большую дачу с парной и бассейном. Отца, конечно, прихватили по ошибке, но в провинциальной Молдавии, где тракторный был самым большим заводом, случалось всякое. Вспомнил и симпатичного мужика с густыми широкими бровями, с которым они трепались почти до утра, когда остальные сошли с дистанции. Вспомнил, как выпили на брудершафт. В какой-то момент новый друг заподозрил, что отец мухлюет и стал ему наливать сам. После пятой рюмки отец отключился. Очнулся он только в гостинице, и последним, что помнил, был сходящий с конвейера трактор.
Пораженный внезапным прозрением, отец немедленно поделился воспоминаниями с Первым. Тот слушал с открытым ртом. Он же прервал наступившую тишину: - Есть мнение, что товарищ Брежнев может пригласить Вас в гости. Если пригласит, с деталями Вас ознакомят позже. Хочу только предупредить, что не стоит выносить сор из избы. - Первый вдруг задумался, - Марк Абрамович, между прочим, что это за тухес такой? Может Вы знаете? Никак разобраться не можем. Отец незаметно вздохнул. Ненормативную лексику он не любил и пользовался ею крайне редко. - Тухес – по-еврейски жопа. - Жопа!? - удивился Первый, - А при чем тогда к жопе мерин? - Не “мерин”, а “мир ин”. Леонид Ильич попросил научить его еврейским ругательствам. Больше всего ему понравилось “киш мир ин тухес”. Переводится как “поцелуй меня в жопу”. - А что, действительно хорошо звучит! Нужно запомнить. Может пригодиться?! - Первый явно пришел в хорошее настроение и с удовольствием повторил, - Киш мир ин тухес. Правильно? - Отлично. У вас получается не хуже чем у Леонида Ильича, - отец снова вздохнул. - Марк Абрамович, а о чем еще кроме тухеса говорили, если не секрет? - Если память меня не обманывает, о заводе, о прекрасных дамах, о том что вокруг сплошной бардак... - Да, бардака хватает... - согласился Первый и вроде даже хотел продолжить, но спохватился, - Марк Абрамович, может быть Вам чем-то нужно помочь? - Наверное нужно. Меня вчера товарищ майор пообещал допуска лишить. - Ну, это пусть Вас беспокоит меньше всего. Вы теперь номенклатура лично Леонида Ильича. Без него Вас никто и никогда не тронет.
Распрощались. Секретарь вручила отцу два приглашения на обкомовскую базу. Там за полцены отец купил себе финский костюм и голландские туфли, а мама французскую шубу из искусственного меха. В Москву отца так и не пригласили.
Получил я недавно email. Послание показалось мне забавным и я попросил разрешения автора опубликовать его на anekdot.ru. Автор не возражал, но его имя попросил не упоминать. Вот это письмо.
Здравствуйте Abrp722,
Я прочитал вашу историю об исполнении желаний и вспомнил, что у меня тоже была мечта и тоже исполнилась. А хотелось мне в далекие годы ни много ни мало, а почувствовать себя белым человеком. Нет, не подумайте что я мечтал о дворце в сотню комнат с черными слугами. Так далеко моя фантазия не заходила. Скорее я под этим понимал безусловное превосходство, которое все окружающие безоговорочно принимают. Ну, и относятся к тебе соответственно. А ты - к ним. Эта мысль настолько засела у меня в голове, что я подумывал о Южной Африке, последней, как мне казалось, стране где можно быть белым человеком. Но вскоре черные там стали почти белыми, а белые побежали куда глаза глядят. А я очутился в Америке. С тех пор побывал и в круизах и в пятизвездночных гостиницах. О ресторанах даже не говорю. Не спорю, во всех такого рода местах тебя ублажают вполне достойно. Но... в толпе таких же белых как ты и не из-за твоего превосходства, а потому что ты за это заплатил и точно по прейскуранту. Не подумайте, что я жалуюсь или недоволен, но человеку всегда хочется чего-то большего. Живу я в Нью-Йорке, а работаю в знаменитой страховой компании в центре Ньюарка, одного из самых больших городов в Нью Джерси. Этот странный город уже много лет удерживает статус самого опасного в США. Те кто там работают там не живут, а те кто там живут вообще не работают, а сидят на наркотиках.
На работу я еду электричкой. Между вокзалом и нашим зданием циркулирует бесплатный автобус. Но я люблю ходить пешком. Ранним утром я иду по совешенно пустому городу. Только к церкви Св. Джона подтягивается публика за бесплатными едой и одеждой. Мне очень нравится эта старая церковь. Можете посмотреть на нее и вы в attachment к моему письму (а я поместил ее на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml ). Во время ланча из небоскребов на улицы высыпает народ в дорогих костюмах, заполняет все местные ресторанчики. Человек посторонний подумал бы что здесь можно хорошо провести и вечер, если бы не пустые глазницы окон то в одном то в другом здании. После работы деловые люди разъезжаются с закрытых парковок, а я снова иду по пустому городу. Видел я Ньюарк и поздно ночью, когда несколько раз забирал жену со станции. Улицы в это время опять заполнены людьми. Но эти люди больше похожи на черные зловещие тени, и я то и дело проверяю закрыты ли двери моей машины.
Сотрудники не раз говорили мне, что во время моих прогулок я вполне могу схлопотать пулю, но я слишком люблю ходить пешком и к тому же немного фаталист. А поскольку хожу я уже довольно долго и до сих пор жив, время от времени кто-нибудь решается ко мне присоединиться, особенно в хорошую погоду. Вот и прошлой осенью моя сотрудница Лорена попросила взять ее с собой потому что машину она отдала в ремонт и приехала на поезде. Конечно, я не стал отказываться. Лорена, хотя и потомок черных рабов с кофейных плантаций Ямайки, женщина компанейская и толковая. Ну, и красивая тоже. Это всегда приятно – идти с красивой женщиной, даже по пустым улицам. Идем мы, беседуем о том, о сем. Вдруг как из-под земли возникает плюгавый черный как сапог мужиченка с максимум пятью зубами, смотрит на Лорену в упор и злобно говорит: - Что же ты, сука, гуляешь с белым мужчиной?! Затем он выразительно сплевывает и так же мгновенно исчезает.
Вы когда-нибудь видели как краснеет черная женщина? Я увидел в первый раз. Представьте себе красный остывающий металл под слоем черной окалины. Бедная, уж не знаю почему, она чуть не расплакалась. А я, хотите – верьте, хотите – нет, в первый раз в жизни почувствовал себя белым человеком. И каждый раз я вспоминаю этот случай с неизменным удовольствием и тоже совершенно не понимаю почему.
Выбирал я помидоры с лотка в овощной лавке на Брайтоне. Вдруг слышу за спиной однозначно старческий, но все еще энергичный голос: - Посмотрите на эти помидоры, Семен Маркович, - разве это помидоры? Это говно. Я еще раз присмотрелся к помидорам. Вполне хорошие помидоры. Фото на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml - непреложное тому свидетельство. А голос продолжал: - Помню в 43-м долечивался я в Ташкенте после ранения. Молодой был, деятельный. Бездельничать было скучно. Нашел работу в проектном институте по водоснабжению. Вышел на меня председатель колхоза и попросил сделать ирригационную систему. Я сколотил бригаду. Составили смету, разработали проект. Потом я как фронтовик раздобыл трубы. Когда вода пошла, председатель чуть не плакал от счастья. Пригласил всю бригаду и устроил праздник, по-ихнему той. Зарезали барашка, накрыли достархан с пловом (это в 43-м!), ну, выпивка само-собой. И еще, после этого дня мы стали встречаться с моей Густой. Тут тоже целая история. Родители у нее были верующие. Я, офицер Красной армии, им видите ли не подходил потому что в окопах сало ел. Им нужен был раввин. Но она все равно вышла замуж за меня. Даже представить трудно сколько с тех пор лет прошло. – голос затих и после длинной паузы зазвучал снова, - Семен Маркович, о чем мы говорили? Ответа не последовало. Я не выдержал и довольно громко сказал: - Помидоры... - Да, помидоры, - подхватил голос, - Так вот на этом празднике подавали помидоры. Я их до сих пор помню. Крупные, с каким-то лиловатым отливом. Так то, я вам скажу, были помидоры, а эти – говно.
В советские еще времена работал я патентоведом в академическом институте, где одним из отделов заведовал Борис Яковлевич Сухаревский. Иногда после долгих обсуждений заявок мы беседовали с ним о том, о сем. За глаза институтская публика называла его Сухарь. Так буду называть его и я. Был он человеком ярким, талантливым, вдобавок отличался обаянием и искренней добротой. Часто ездил на конференции, много оппонировал и таким образом поддерживал добрые отношения сo множеством коллег во всех уголках СССР. Но одними коллегами его круг общения не ограничивался. Он вообще легко сходился с совершенно разными людьми от генералов до непризнанных поэтов.
Однажды у Сухаря разболелось что-то в желудке. Раздобыл он путевку в санаторий Академии Наук в Кисловодске и поехал лечиться. Познакомился там с таким же страждущим, заместителем директора мясокомбината из Тбилиси по имени Отар. Совешенно непонятно что они нашли общего, но тем не менее подружились. Насколько я знаю поздравляли друг друга открытками на праздники и дни рождения, время от времени разговаривали по телефону. А когда Сухарь позвонил и сообщил что собирается в Тбилиси на конференцию, Отар закричал: – Приезжай дорогой, гостем будешь, – так громко, словно в телефонную трубку вставили динамик.
Теплым сентябрьским утром Сухарь прилетел в Тбилиси. В первый день он председательствовал на секции, на второй день у него был доклад. На третий день в 10 утра к гостинице подкатила сверкающая черная Волга и умчала дорогого гостя. Посмотрели Тбилиси, посетили Пантеон на Мтацминде, съездили в Мцхету, пообедали свежей форелью в каком-то рыбоводческом хозяйстве. А под вечер приехали не дачу Отара, где в завитой виноградом беседке был накрыт огромный стол.
До того дня Сухарь воспринимал выражение «стол ломится от яств» как гиперболу. Но этот стол из довольно толстых досок ломился буквально. Блюда стояли одно на другом, горой так сказать, и знакомым из них оказалось только одно – цельный поросенок. Изо рта у него, впрочем, торчал не хрен, а какая-то неведомая травка. Но больше всего Сухаря поразило, что в стороне уже ожидали музыканты с народными инструментами в руках и стройные юноши в национальных одеждах, по всей видимости танцоры. Подтянулись гости, начался пир.
После первых обязательных тостов за встречу друзей, советскую науку, мясо-молочную промышленность, Сталина и дружбу народов тамада передал слово, по-грузински алаверды, дорогому гостю, который к этому времени уже осушил довольно внушительный рог. - Я знаю, -начал Сухарь, что должен поднять тост, но сначала мне очень хочется задать вопрос. Пусть никто из присутствующих не подумает, что в этом вопросе есть подвох. Я занимаюсь наукой. А суть любой науки - формулировка вопросов и поиск ответов. И если я задаю вопрос, это лишь только и означает, что я что-то не понимаю и хочу разобраться. Все наверное знают, что Исаак Ньютон однажды сидел под яблоней и на него упало яблоко. Конечно он мог вызвать садовника и сделать ему выговор. Но он задал вопрос почему падают яблоки и открыл закон всемирного тяготения... Тут дало себя знать вино, и неожиданно для себя Сухарь закончил: - Так поднимем этот тост за тяготение. За тяготение людей друг к другу. За нерасторжимую связь родителей с детьми, союз друзей и верность любящих! Мужчины выпили, грянула музыка. Многоголосое пение наполнило тишину ночи как прозрачное кахетинское наполняет тонкий хрустальный бокал.
Когда песня закончилась, тамада обратился к гостю: - Борис, можешь задавать твой вопрос. Тост ты уже сказал и это был хороший тост! Алаверды к Борису!
- Позавчера я прилетел в Тбилиси. – Сухарь поправил очки, - В гостинице меня ожидали два очень близких друга, с которыми я раньше работал. Теперь мы живем в разных городах. Решили отметить встречу, спросили в оргкомитете куда пойти. Очень любезный молодой человек провел нас до такси и предложил сопровождать. Мы отказались. Тогда он что-то объяснил шоферу и тот привез нас в действительно колоритное место. В большом подвале сидели одни мужчины. Они пили вино из больших бутылей без этикеток и ели шашлык с шампуров длиной в добрый метр. Нашли свободный стол, сели. К нам подошла официантка, крупная яркая женщина. - Что будешь пить? - Вино, -ответили мы. - Будешь пить водку, - сказала она, ушла и принесла бутылку теплой водки. - Что будешь есть? - Шашлык, - ответили мы. - Будешь есть борщ, - сказала она, ушла и принесла каждому по тарелке теплого борща. Мы выпили немного водки, поковырялись в невкусном борще, расплатились и ушли. Объясните мне, - Сухарь обвел глазами стол, - почему она не принесла вино и шашлык троим вполне приличным на вид людям средних лет, двум академикам и одному профессору?
- Пусть гостю отвечает хозяин. Алаверды к нашему Отари, - распорядился тамада. - Понимаешь, Борис, - Отар задумался. Можно было услышать как жужжат шестеренки в его почти седой голове, - не все так просто. Вы попали в место где все друг друга знают, а вас не знает никто. Поэтому юноша и хотел поехать с вами. И официантку все знают, ее Тамара зовут, и она всех знает. И вот приходят чужие люди, которые даже по-нашему не говорят. И понятное дело, не знают сколько заплатить и сколько дать на чай. А если платить по меню, то они за неделю прогорят. Я знаю, я им мясо даю. И русский она почти не знает. Может быть не поняла вас и принесла то что считает для русских привычным. - Получается, - подвел итог Сухарь, - что в Тбилиси хорошо может поесть только свой. - Получается, - согласился Отар, - а где не так? - Да в той же Москве. Приходишь в ресторан, тебе приносят меню, заказываешь, ешь. - Э-э, Борис, не смеши меня. Разве это будет еда? Все московские кабаки годятся только женщину снять на ночь. Допускаю что они и накормить могут хорошо. Но обязательно нужно чтобы тебя хоть кто-нибудь знал. Человек не медведь, человек один не живет. Человеку даже не все равно что думают о нем после смерти. Когда хоронили Александра Македонского, его руки свободно болтались по сторонам носилок. Такое было у него завещание. Он хотел показать, что уходит с пустыми руками... Так давайте осушим бокалы за то, чтобы мы только уходили с пустыми руками, а при жизни наши руки были всегда полными.
И снова зазвучала песня, и снова понеслась к вершинам, далеким от суеты этого мира. А Сухарь вспоминал последний докторский банкет в донецком ресторане, где похоже еда была приготовлена из отходов, и не мог не согласиться с Отаром и в то же время не хотел. Ну, не весь же мир такая помойка, что еду нельзя просто купить, а нужно обязательно быть своим, думал он. И вообще что такое свой? Не родственник, не сотрудник, а по принципу свои люди – сочтемся. Я тебе, ты мне. На уровне арифметики правильно. Но есть же еще и высшая математика. Если я замечу умного студента, но без связей, я что его в аспирантуру не протащу? Да так вся наука вымрет за два поколения. А потом за несколько поколений – цивилизация. Снова на деревьях жить начнем.
Когда песня отзвучала, Сухарь попросил у тамады слова. Тамада поморщился, но гостю отказывать не стал. - В прошлом году я был в Париже. Мне хорошо заплатили за лекцию и я решил, была не была, пойду в дорогой ресторан и попробую настоящую французскую еду. Коллега посоветовал мне Ле Баратэн около метро Пиренэ. На дверях висело меню с ценами. Прикинул и увидел, что осилю. Зашел, метрдотель проводил к столику. Заказал сырые сардины в маринаде, паштет из гусиной печени и сыр на десерт. Специальный человек помог выбрать вино. Ничего более вкусного я никогда не ел, если конечно не считать сегодняшний день. И самое сильное впечатление от свежести. Как будто этих сардин только что вытащили из моря. Вроде той форели, которую мы ели на обед. Принесли счет, все копейка в копейку. Я дал пять франков на чай, так меня проводили до двери. И я их в первый раз в жизни видел и они меня. А ты, Отар, говоришь – только для своих.
Отар помрачнел. - Не может быть такого чтобы чужого хорошо накормили, не обсчитали и до двери проводили. Даже в Париже быть не может. - Может. Ну зачем мне врать? - Друзья, - вмешался тамада, - зачем нам спорить, если за одним столом с нами батоно Виссарион. Он директор ресторана, который я смело назову лучшим в Тбилиси. Давайте спросим его, может ли быть такое чтобы чужого накормили, не обсчитали и до двери проводили? Алаверды к Бесо! Крупный вальяжный Бесо помолчал, потом поправил пышные усы и уверенно сказал: - Может! Отар вскочил. - Слушай, Бесо, зачем такое говоришь. Я что у тебя в заведении не был? - Отари, не спеши, - Бесо снова поправил усы, - Предположим ко мне в ресторан заходит один мужчина, без компании, без друзей. Одет бедно, но держится увереннно. Заказывает все самое лучшее. Кто это может быть? Любой мой официант понимает, что это контрольный заказ. Тут надо обслужить по высшему классу чтобы потом не заплатить больше. Борису немножко повезло и слава Богу. Пусть ему всю жизнь так везет. Один умный человек сказал, что везде где можно жить, можно жить хорошо. Но не объяснил как это сделать. Может быть не захотел, а может быть забыл... Так давайте поднимем бокалы за то чтобы мы знали и у нас получалось! Гости подняли и опустошили бокалы. Грянул бешеный казбегури. Пустились в пляс танцоры, а за ними и гости помоложе. Остальные хлопали в ладоши.
В гостиницу Сухаря привезли утром уже трезвого, но еще мрачного. Он жаловался на головную боль и наотрез отказывался делиться впечатлениями.
В течение следующего года гости из Грузии посетили Сухаря дважды. Собственно этих людей он не знал, но они были родственниками Отара. В первый раз они завалили квартиру мандаринами и уехали только тогда, когда последний мандарин был продан. На 8 марта та же история повторилась с цветами. Сухарь разозлился и его дружба с Отаром сошла на нет. А потом Сухарь уехал за детьми в Израиль. Там он и умер несколько лет назад. Говорят, что своих любимцев Б-г забирает первыми.
Занесло меня по делам в городок Кетчикан на Аляске. А там рядом знаменитые своей красотой Мисти фиорды. Решил не упустить шанс и купил экскурсию на катамаране. Пока пересекали бухту, погода была ничего. А в самих фиордах - плотный туман, в полном соответствии с названием. Тут капитан по радио объявляет: - Не переживайте. У нас на борту специальная гостья, внучка знаменитого шамана. Она попробует нам помочь.- Вышла на верхнюю палубу толстая тетка с плоским лицом. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml можете посмотреть на нее, если интересно. Запела что-то на непонятном языке, потом достала из сумочки пучок орлиных перьев и покрутила им над головй. Туман стал втягиваться в какую-то невидимую воронку в небе и вскоре исчез совершенно. Появилось солнце.
Спустился я вниз за чаем. Тетка сидела на стуле и мастерила бусы из сухих веточек. Потом рассказывала о жизни и обычаях своего племени – тлингитов. Говорила складно, но уж очень заученно. Я не удержался: - Если у Вас такое могущество, что туман разгоняете, зачем вести экскурсии, зачем делать бусы на продажу? - Так я всего и умею что туман в этих фиордах разгонять. - отвечает она. – Мой дед был великим шаманом, много знал. А шаман может передать свое знание только одному человеку. Дед решил разделить знание между детьми и внуками, которых у него было множество. Один мой брат умееет камни из почек выгонять, к другому нерпа сама идет, а мне достался туман в фиордах. - Вам, - говорю, - досталось самое приятное. - Не скажите. Дед учил, что туман не исчезает совсем, а мгновенно переносится куда-нибудь, может быть за тысячи километров. Однажды дед охотился на нерпу. Вдруг лег густой туман. Дед собрал его, выбросил из фиордов и мысленно полетел вслед. Он даже это умел. И увидел как из невидимой дыры в ясном небе где-то над океаном вырвалось облако и накрыло здоровенный айсберг и пассажирский лайнер неподалеку. Трудно поверить, но он умудрился рассмотреть название судна – «Титаник». Это сейчас новости приходят в тот же день. А тогда дед узнал через несколько месяцев. Очень переживал.