Могучей дланью графомана
Терзаю я бумаги лист,
Как он был бел, невинен, чист,
Как тундры гладь после бурана.
Не ведал он страстей огня,
Сатиры яда, лжи доносов,
И восклицаний, и вопросов,
Но – оказался у меня,
Распят велением жреца,
Во власти похоти умелой –
И прикасаюсь к коже белой
Я с упоением самца.
И вот, не удержать уж слез –
О непорочный, чистый, милый!
И стон – страстей апофеоз,
И клякса – брызнули чернила.