В те годы я был беден.
Я пил чай, похрустывая копеечным рафинадом, носил брезентовую штормовку и ездил на велосипеде "Украина"..
А еще я сам чинил домашнюю мебель.
В то утро я надел треники с пузырящимися коленками, майку a-la "коммунальное чмо", вооружился старой отверткой и принялся заворачивать шурупы.
Но крестообразная отвертка была слишком толстой, бороздки шляпок чересчур тонкими, из-за чего шурупы не ввинчивались, их шляпки гнулись, кончик отвертки предательски съезжал и царапал лакированное дерево.
Наконец я не выдержал и, не переодевая треников, отправился в хозяйственный магазин за подходящим инструментом...
Она выпорхнула из кафе, что в квартале от моего дома и направилась той же дорогой, что шел я, чуть впереди. Она вышагивала, легонько цокая шпильками неверных каблучков, кажется, напевая что-то. Гриву каштановых волос её ласкал невинный ветер.
Мой компас, вдруг сойдя с ума, хаотично заиграл всеми стрелками, всполошился, запутался, будто сбитый с толку здоровенным магнитом, потом, наконец, определился и выдал директиву: да-да, сюда...
И я, позабыв про бороздки шляпок и царапки на дереве, услышал этот призыв.
Я вдруг почувствовал себя ледоколом, который обязан растолкать прочь белесые торосы холодеющей повседневности, выйти на полынью Ее Величества Свободной и Чистой Любви и быть если не Посвященным Ее, то хотя бы покорным слугой или прочим ничтожеством…
Вот она остановилась у киоска с мороженым и купила "Ленинградское" за 22 копейки.
Я имел счастье стоять рядом. Я услышал серебряный голос её, - она ведь так и сказала: "За 22, пожалуйста", потом, нечаянно задев мою руку обнаженным предплечьем, слегка растерялась и потупила взор.
Вдохновленный, я мысленно повалился на пузырящиеся коленки и, воздев к небесам недостойные взгляда Её корявые лапы, зашептал:
Тело твое источает волшебное сияние
Оно - дивный образ прекрасного, что есть во Вселенском биохимическом процессе, святое и непревзойденное явление матери-природы. О, Богиня моя, созданная не руками грубияна-скульптора или похотливыми мазками пьяницы-художника, но состоящая из живых и капризных клеточек, содержащих ядрышки, цитоплазму, комплексы Гольджи и прочие таинственные включения…
Мой взгляд - не взгляд, но бесстыжая рентгеновская пушка, что нежно постреливает по тебе, не раня, впрочем, ничего: ни слабых оборонительных редутов одежды, ни стройных берцовых устремлений, ни прямых и косых мышц
чудесного абдомена, ни вулканических сосков, ни истинных и ложных ребер, ни игривого пупка, ни тайную бугристость между медиальными частями бедер.
Я вижу, как переливаются драгоценные меха широчайшей мышцы спины под атласом кожи, как упруго колышутся гордые ягодицы, как исходит ароматной свежестью персиковая грудь..
Какое непередаваемое счастье припасть, ( присосаться? – О-о-о!) дрожащими губами к этим желанным анатомическим частям, выпуклостям и щелочкам !
Счастье, от которого можно отправиться ад патрес без сожалений!
Вкусить медовый пот тела, пройтись по сахарной тропинке белой линии живота, ощутить терпкую сладость лобкового сочленения…
"...напиться вина и молока…."
Все смешалось в потрясенном сознании моем: и "Волшебная гора", и "Имя Розы" и "Песни песней"…
Я открыл глаза.
Я почти не понимал, что она говорит. Ее произношение сильно отличалось от того "аканья", к которому я привык.
- А, привет,- услышал я голос.
К Ней подошла подруга.
- Ты откуда?,- спросила Она.
- Я из парикмахерской - отвечала подруга. – А ты?
- Да из тошниловки. Обожралась чебуреками. Сейчас весь унитаз на хуй обосру...
Я просеменил мимо.
Хозяйственный магазин с отверткой был совсем близко.