Не смог пройти мимо темы про театр и исторических персонажей, которая вчера была в одной из историй.
У моего отца был хороший друг, который трудился заместителем директора нашего областного драматического театра и часто подгонял ему различные разовые работы по ремонту декораций, сцены, зрительного зала и т.д. Мой папочка обладал рядом весьма выдающихся и редких достоинств, и я о них обязательно в дальнейшем еще расскажу (еще и не поверите мне), но не в этой истории. Так вот, поскольку трудолюбие ко всем отцовским достоинствам как раз не относилось (ничего путного руками он делать не любил, да по-моему и не умел, во всяком случае других инструментов, кроме граненого стакана, я у него в руках никогда не видел), а театр в лице его друга платил щедро, отец просто находил в качестве непосредственных исполнителей на эти работы своих более рукастых друзей, а халявные театральные деньги они дружно и весело пропивали все вместе.
Один из отцовских друзей, как раз такой работяга - мастер на все руки, рассказывал (дальше от его имени, и постараюсь передать суть настолько точно, насколько запомнил):
-Твой батя как-то назначил мне встречу в театре. Сказал, подходи после работы, нужно будет парой гвоздей сколотить старинный стол для какого-то спектакля, и под это дело администрация театра подписала с ним трудовое соглашение на реставрацию исторически ценного предмета декорации аж на сто пятьдесят рублей (на заводе за эти деньги в 70-е годы надо было работать не меньше месяца). Какой стол, какой спектакль, я естественно знать не знал, да и вообще, не помню когда в театр ходил, может только в далеком детстве на Красную Шапочку. Захожу я в театр через служебный вход, спрашиваю, где мне его найти (а моего отца в то время в театре все сотрудники знали как родного, так он всем глаза намозолил, некоторые даже думали, что он занимает какую-то официальную должность, и называли по имени-отчеству), ну меня и направили в гримерку к артисту К., вроде он там должен быть. Стучу в дверь гримерки и слышу изнутри картавый голосок: "входите, товаГищ, двеГи пГедседателя совнаГкома всегда откГыты для пГолетаГиев всех стГан!" (или какая-то подобная чушь). Открываю дверь и вижу такую картину: стоит твой батя с полным вина стаканом в руке, напротив него стоит натуральный живой Ленин (в те времена народ еще не был перекормлен двойниками исторических персонажей в каждом городском парке, и такая сцена для простого заводского мужика была реально шокирующей). В одной руке у Владимира Ильча тоже стакан с вином, другой рукой он оттягивает подтяжки под пиджаком, а между ними двумя на столе стоит початая бутылка портвейна "три семерки". Вождь мирового пролетариата, увидев меня, чисто ленинским жестом пригласил меня к столу (как я понял из его слов, о похожести жеста на жест настоящего хрестоматийного вождя он судил по фильмам о революции, которых к тем временам напекли, как пирожков, где ж он мог еще Ленина увидеть). Я, конечно, отдавал себе отчет в том, что нахожусь в театре, то есть в какой-то мере в мире чудес, и что тут и не такое можно увидеть, но все равно некоторое время был в шоке, настолько вся эта сцена была неожиданной и натуральной. Увидев такое, реально поверишь, что Ленин вечно живой. Я жалел только, что у меня фотоаппарата с собой не оказалось.
Через пару минут батин друг пришел в себя и постепенно выяснил в чем дело. Оказывается, в театре тогда ставили спектакль "Четвертая патетическая" по пьесе тогдашнего маститого драматурга Погодина (надеюсь, я ничего не перепутал с названием и автором, просто историю эту я слышал лет 30 назад), на главную роль утвердили заслуженного (а может и народного, тоже точно не помню) артиста РСФСР К., который хоть и имел с Лениным весьма отдаленное портретное сходство, зато был активным политически подкованным партийцем и даже вроде орденоносцем, что было для такой роли гораздо более важно. Делать грим для роли вождя в те времена кому попало тоже не доверяли, особенно для премьеры, на которую ждали важную пузатую делегацию из Москвы, поэтому для такой ответственной работы специально выписали известного столичного гримера. Так как гример решительно не мог приехать в день премьеры, ссылаясь на плотную занятость, то согласовали его приезд на пару дней раньше. Гример приехал, часа за четыре загримировал К. под Ленина, получил на карман свои кровные 250 рублей по трудовому соглашению (очень большие тогда деньги, такие звезды, как Лещенко с Кобзоном получали тогда за концерт не больше 50 рублей) и отбыл назад в столицу (отец, которому были известны некоторые секреты театральной бухгалтерии, пояснял, что таким образом вроде бы заодно и сэкономили, чтоб один и тот же грим одновременно послужил и на генеральной репетиции и на премьере, а если где чуть собьется, подправить смогут и свои гримеры). На премьеры спектаклей подобной тематики всегда приезжали самые ответственные работники идеологического фронта, представители партийных органов, профсоюзов, министерства культуры, даже КГБ, поэтому роль вождя мирового пролетариата надо было сыграть так, чтоб ни один из членов делегации не усомнился в подлинности образа. Не дай бог, сочтут, что образ великого революционера раскрыт недостаточно человечно, а уж если усмотрят в святом лике вождя пародию или гротеск, то точно головы полетят. Поэтому, весь творческий коллектив театра, начиная с главного режиссера и до последнего осветителя, бегал, как наскипидаренный. Труднее всех, конечно было исполнителю главной роли. На нем лежала особая ответственность, от его схожести с вождем, а скорее с артистами Щукиным и Каюровым, которые играли вождя в наиболее распиаренных блокбастерах того времени (настоящего вождя-то живьем вряд ли кто видел, разве только на мутных кадрах кинохроники), зависело благополучие всего театрального коллектива. Чтобы достичь совершенства, трудяга К. несколько дней изо всех сил вживался в образ, гуляя по коридорам и подсобным помещения театрального закулисья. Оттягивал подтяжки, отрабатывал знаменитый ленинский жест с вытянутой в будущее рукой, по-ленински прищуривал глаза, обращался ко всем окружающим артистам и техническим сотрудникам с легкой картавостью и ленинскими интонациями и т.д. Короче, это был полный цирк на ходулях. Хотя, что удивительно, никто из видевших это шапито не позволял себе смеяться над таким безобразием, во всяком случае в открытую. Спал К. урывками вполглаза на кушетке у себя в гримерке, лежа на спине строго лицом в потолок, и всю ночь боясь нечаянно во сне повернуть голову и испортить драгоценный грим. В конце концов безмерная моральная и физическая усталость его окончательно доконала, и ему дико захотелось выпить. Но не мог же бедный артист позволить себе появиться в винном магазине среди местных алкашей в таком стремном виде. По городу же могли немедленно поползти слухи, что Ильич сбежал из мавзолея и выбрал наш областной центр колыбелью новой революции. За такое глумление над классиком марксизма-ленинизма могли запросто попереть на хрен и из партии и из театра, да как бы еще и не загреметь под суд. Вот тут снедаемому творческими муками народному артисту К. и подвернулся в качестве доброго ангела мой батя, всегда готовый выпить хоть с Лениным, хоть с Наполеоном, хоть с самим Понтием Пилатом, и обладавший на халявный алкоголь особым чутьем, который и оказал услугу жаждущему служителю мельпомены, сгонял за парой пузырей портвейна до ближайшего продмага.
Если мне удалось поднять кому-то настроение этой историей, буду рад.