В начале 1990-х, во времена буйного расцвета стихийных рыночных отношений, мою жену назначили заведовать отделением патологии беременности. Не миновал рынок и больничку, где служила моя благоверная. Во всех отделениях пооткрывали VIP-палаты. Лечили в этих палатах так же, как в не-VIP, но пациентов в них находилось по одному-два по сравнению с шестью, а то и более, пациентами обычных палат.
Как-то в те годы меня угораздило подхватить какую-то злостную инфекцию. Три дня температура не опускалась ниже 39. На четвертый день жена приволокла из больницы капельницу. После процедуры температура спáла, я смог первый раз за четыре дня поесть, но через полчаса ртутный столбик опять подполз к отметке 40. Повторение процедуры днем позже имело тот же эффект. Тогда супруга устроила мою транспортировку в больницу и собрала врачебный консилиум, в котором, кроме нее самой, участвовали заведующий терапевтическим отделением и женщина врач-реаниматолог из отделения травматологии.
После знакомства с историей болезни первым заговорил терапевт: «Диагноз ясен: острая вирусная инфекция. Лечение симптоматическое: по грамму аспирина четыре раза в день, тонна воды и в койку».
– Да какой тут аспирин?! – воскликнула моя жена. – У мужика скоро мозги от температуры расплавятся, а ему аспирин?!
– Я согласна с коллегой, – поддержала жену реаниматолог. – Рассматриваю состояние пациента как тяжелое и рекомендую интенсивную терапию.
– Понял, троечник, что умные люди тебе говорят? – обратилась жена к терапевту. – Укладывай его к себе и лечи интенсивно.
– Положить могу, – ответил тот, – но лечить буду, как сказал: четыре грамма аспирина в день, обильное питье и постельный режим.
– Ну, ты, эскулап хренов, – возмутилась моя супруга, – ты вообще какую-нибудь медицину, кроме аспирина, знаешь?
– Знаю, – вяло огрызнулся терапевт, – пурген. Если хочешь, я твоему тройную дозу пропишу по блату. Он быстро о температуре забудет.
– Всё, свободен, – прервала его супруга и с надеждой посмотрела на реаниматолога. – Бери его к себе. Интенсивно – это больше по твоей части.
– Да я бы с удовольствием, – ответила реаниматолог, – но ты же знаешь мою клиентуру: бомжи да алкаши. Тот с непервого этажа по пьяни выпал, другого в драке ножом поцарапали… Мы, конечно, твоего мужа из теперешнего состояния выведем, но он на свой ослабленный организм столько заразы нацепляет, что мало не покажется.
– Так что же мне делать? – жена беспомощно посмотрела на коллег.
– Что-что, – опять подал голос терапевт. – У тебя что, своего отделения нет? Укладывай и лечи сколько хочешь и чем хочешь.
– И то верно, – неожиданно поддержала терапевта реаниматолог, – освободи ему VIP-палату, и вперед. Кому какое дело, беременный он там или что? А как клиентов с того света вытаскивать – не мне тебя учить. (У всех ещё было свежо воспоминание , как зав. патологией провела трое суток в отделении, борясь за жизни одной пациентки и ее плода, и ведь вытащила обоих.) Ну, а на крайний случай, ты знаешь где меня искать.
Вот так я оказался пациентом отделения патологии беременности. Мне отвели маленькую комнатку в самом дальнем углу. В комнате был свой санузел и я из комнаты не высовывался, так что вероятность моего контакта с пациентками отделения и, следовательно, распространения инфекции были практически исключены. Не знаю, интенсивная ли терапия сделала свое дело или пришла пора организму самому справиться с инфекцией, но через пару дней температура у меня стабильно нормализовалась и вскоре я был выписан домой.
Еще через несколько дней я появился на работе. Там, конечно, все уже знали о моей «истории болезни», поэтому всякий, мало-мальски знакомый со мной, от лаборанта до завлаба, стремился при встрече ехидно-заботливо осведомиться, дескать, как это тебя угораздило попасть в отделение ПАТОЛОГИИ БЕРЕМЕННОСТИ? Поскольку все спрашивающие ставили смысловое ударение на первом слове этого словосочетания, я вполне резонно и с достоинством отвечал: «Если вы полагаете, что у меня может быть беременность физиологическая, то вы глубоко заблуждаетесь». Никто не нашелся на этот аргумент возразить.