Детство мэра Новой Каховки.
1. На самом краю Земли, у кромки горизонта, там, где багровое небо
сходится с токсичными мусорниками, в покрытых дерьмом джунглях
Новой-Каховки родился
мальчик по имени Шлема. Отец его был большой и сильный покрытый густой
бурой шерстью орангутанг Вова - мэр этого зачуханого городка, а мать -
простая русская шлюха Маша. На всю оставшуюся жизнь Шлема запомнил
первый момент своего появления на свет: вот он вцепился тоненькими
морщинистыми от сырости материнской утробы пальчиками в свалявшуюся
шерсть отца, и над ним склонилось светящееся теплым добрым сиянием лицо
матери: - Как ты себя чувствуешь, Шлемик? - протягивает она ему душистый
мякиш свежеразжеванного ржаного хлеба украденного с хлебозавода.
- Хорошо, мамаш, ты только в натуре не воняй, о'кей! - улыбается ей в
ответ Шлемик.
Он рос в большом особняке, за которым в шумном дворе он бухал и
наркоманничал среди множества друзей. Самым его лучшим другом была
девочка Сара с огромными голубыми глазами в пол-лица, длинными вьющимися
волосами цвета пробивающегося сквозь грозовую тучу солнца и хорошо
развитой грудью, висевшей до пояса. Когда Шлеме было пятнадцать лет,
Сара подарила ему свою любимую куклу для ебли - Барби и научила, как
снимать с нее трусики и засовывать в нее свой писюн.
Долгими зимними вечерами, в которые выход из катеджа был завален
нападавшим во время пурги снегом и выйти во двор к друзьям было нельзя,
Шлемик часы напролет дрочился со своей кукольной подружкой, а когда
приходило время укладываться спать, он наполнял ванну горячей водой и
напускал в нее пены, затем раздевал Барби, отводил ее в ванную комнату,
усаживал попой в белые пенные сугробы и несколько часов кряду тер ей
спину мочалкой, сделанной из коры молодого дуба - так научила его Сара.
Разговаривать с Барби при этом уже было невозможно: она не переставала
хихикать от удовольствия.
Первое жизненное потрясение настигло Шлемика именно в такой момент: в
один из вечеров в дверь ванной комнаты, служившей к тому же и туалетом,
стал дубасить пьяный папаша:
- Открывай, гаденыш, ссать хочу! - орал он звериным криком.
- Не отпирай ему, я боюсь! - вцепилась ногтями в руку Шлемика дрожащая
Барби. - Видишь, по мне мурашки бегают...
Она стряхнула с предплечья маленькую зеленую мурашку. Мурашка упала в
пену и застряла в ней, беспомощно суча лапками воздух.
- Пока я рядом, тебе нечего бояться! - ответил Шлема голосом матерого
мужчины, который он слышал однажды по радио.
Меж тем, папаша уже рубил дверь топором, и Шлеме приходилось отбивать
своим членом от Барби колючие щепки. Она была еле живой от страха, но
Шлемику было неведомо это чувство: его никто еще никогда в жизни не
обижал, не трахал в зад и не бил морду, и ему даже не могло прийти в
голову, что кто-то способен сделать что-то
плохое ему или его друзьям.
- Опять ты с этой блядью! - ворвавшийся в ванную свирепый отец схватил
жилистой ладонью Барби за горло, и в момент насадил ее на свой торчащий
конец и несколько раз дернув членом с довольным ревом кончил в нее,
после чего оторвал ей голову и бросил в унитаз.
Для бедного Шлемика это было так неожиданно, что в первый момент он
ничего не понял, и в нем не было никаких чувств - была только объемная
картинка перед глазами: обезображенная Барби в розовой пене, плавающие в
красной воде щепки и папаша перед унитазом с высунутым членом.
Так Шлема впервые узнал, что в жизни кроме самой жизни бывает еще и
смерть. Вместе с Сарой они разрыли слой метрового мусора во дворе за
помойными баками, разбили ломами искрящуюся льдинками землю и похоронили
Барби в слое вечной мерзлоты и мусора. Там же, на могиле своей верной
подруги, Шлема поклялся отомстить отцу, когда вырастет (отрезать ему
яйца, зажарить и съесть!).
Шлемик был так безутешен в своем горе, что проплакал три года. Когда к
концу третьего года матери наконец-то удалось его успокоить покупкой
куклы для траханья Евы, тогда - же к нему подошел ненавистный отец. Вид
у него был уже не такой свирепый, а скорее жалкий: к этому времени он
успел сильно состариться и его ранее стоячий член висел грязной тряпкой.
Он тяжело сел на табурет, бережно развернул на колене промасленную
тряпку, вынул из нее что-то загадочно блестящее, протянул Шлемику и
сказал примирительно:
- Ты это, сынок, не серчай, вот тебе новая игрушка.
- А что это? - спросил Шлема, заворожено глядя на отливающую холодной
синевой сталь. Он еще не знал, что это такое и зачем оно нужно, но сразу
почувствовал: это что-то настоящее!
- Это Магнум, сынок, настоящая игрушка для настоящего мужика, -
обрадовано потрепал папаша Шлемика по вихрастой макушке, видя, что его
подарок "попал в струю". - Ты уже большой, скоро в институт пойдешь, там
без этого никак нельзя, там столько всяких мудаков околачивается!
Шлема протянул было руку за подарком, но вдруг услышал страшный голос в
своей голове: "ТЫ ДАЛ КЛЯТВУ!" - "Ну и что? - нашелся, что ответить
Шлема. - Я дал клятву отомстить, когда вырасту, а я еще не вырос!". С
этой спасительной мыслью он и принял ценный увесистый подарок от отца.
В следующий месяц Шлема крепко подружился с отцом. Все свободное от
службы отца время (он служил мером города) они практиковались в стрельбе
из пистолета. Мама научила Шлемика заводить будильник на пять часов
вечера, и строго по звонку он вынимал из-под подушки Магнум, не спеша и
обстоятельно разбирал его на части, тщательно смазывал каждую деталь
ружейным маслом, а потом так же не спеша собирал обратно. Папа сказал
ему по секрету, что именно эта игра называется детский конструктор, а не
какие-то там вонючие кубики - рубики для педиков. Кубики и правда
нестерпимо воняли пластмассой, а от смазанного пистолета сладко пахло
чем-то терпким и волнующим, как будто узнанным еще до рождения.
В шесть часов с минутами приходил с работы отец, аккуратно и бережно
вешал пиджак из секендхенда на вешалку, съедал тарелку борща, запивал
свой ужин золотистым виски из конфискованной у торгашей прямоугольной
бутылки с черной этикеткой и неторопливо выкуривал душистую толстую
сигару. Это все был как бы исполненный тайного смысла ритуал, без
которого нельзя было попасть на пустырь, где они палили навскидку с
двадцати шагов по самодельной фанерной мишени, прибитой столярными
гвоздиками к одиноко стоящему щиту с выцветшей тарабарской надписью
"Наша цель - коммунизм", загадочного смысла которой не знал даже отец.
Сначала у Шлемика плохо шла стрельба, потому что пистолет был для него
слишком тяжел: он постоянно тянул руку вниз, как Шлемик его ни упрашивал
не делать этого: "Ну пистолетик, миленький, ну не тяни мою руку, когда я
целюсь, не выворачивай после выстрела - я тебя так люблю!".
Вскоре Шлемик понял, что уговорами тут не поможешь, и сам догадался
привязать к руке двухпудовую гирю, чтобы тренировать кисть. Зато его
мучения были с лихвой вознаграждены, когда ребята во дворе узнали, для
чего он таскает с собой гирю. Пистолет он им, правда, показать не мог,
потому что мать строго - настрого запретила выносить его без отца из
дома, но зато он мог похвастаться чарующе позвякивающими стреляными
гильзами. Если неплотно засунуть такую гильзу в одну ноздрю, а вторую
заткнуть пальцем и резко вдохнуть через нос жженого пороха, то такой
кайф начинается! Сара, которой родители купили к тому времени куклу с
электрочленом по имени Кен, пыталась выменять у Шлемика гильзу на
использованный презерватив, но он только недоуменно плечами повел:
"Тебе-то зачем?!". Он даже не счел нужным оправдываться и объяснять, что
уже отказал своему новому другу Вовану, а он ему предлагал нечто более
ценное: пластинку русской жвачки с таинственной надписью "Made in
Kostroma" на обертке.
- Пап, а что за мной Сарка бегает? - спросил он как-то у отца после
навязчивых уговоров своей бывшей подруги.
- Будущая проститутка потому - что, - сухо ответил отец.
- Откуда ты знаешь? - не удержался Шлемик от глупого вопроса.
- Просто она когда-нибудь станет женщиной, а все женщины - проститутки,
- доходчиво и логично пояснил отец.
- А я тоже когда вырасту стану женщиной и проституткой? - не унимался
Шлемик.
Отец на него в ответ посмотрел так, что Шлема сразу понял, какую
страшную глупость он сморозил. Ему даже захотелось заплакать от
раскаяния, но он вовремя сдержался, догадавшись, что отцу это еще больше
не понравится.
- Тебе нужно готовиться стать мужиком, - терпеливо пояснил отец, - а
мужик должен уметь метко дрочить, скакать на бабе и ссать на людей.
Если я тебя не отмажу, то тогда тебя обязательно возьмут в армию, из
которой ты уже выйдешь НАСТОЯЩИМ мудако... мужчиной.
После этого Шлемик стал мечтать о том, как бы ему побыстрее попасть в
армию, хотя он на самом деле еще не научился ссать на людей и метко
дрочить! К его глубокому разочарованию, мама ему объяснила, что в армию
его не возьмут, пока его папа не разрешит.
- А ссать и дрочить там научат? - спросил Шлемик с надеждой в голосе.
- Там всему научат - успокоил его отец. -И бухать, и срать и баб ебать!
- Тогда может ты меня пустишь? - сказал Шлемик.
- Ладно, пусть сходит в эту, в армию, если ума на большее нет! - Рявкнул
отец.
Мать сказала ему, что вечером будет примерять на него форму.
И вот в семь часов вечера, когда отец закончил свой ритуал (к этому
времени он перешел на водку и папиросы "Дукат", сохранив в своем рационе
борщ как памятную семейную реликвию). Мать облачила Шлемика в
маскировочную полевую форму, затянула его ремнем и приладила на спине
парашютный рюкзак. "В тыл забрасывать будут", - смекнул он.
- А оружие? - будто бы наивно спросил Шлемик, чтобы проверить свою
догадку.
- Оружие приказано не брать! - сказал отец, как отрезал.
"Точно спецзадание!!!" - обрадовался Шлемик.
- Ранец не жмет? - заботливо спросила мать, надевая ему на голову черный
спецназовской чулок с дырками для глаз.
- Мать, выйди! - оборвал ее отец. - Значит так, - притянул он к себе
Шлемика, - от этого зависит твоя судьба и судьба твоих родителей. Там не
будет рядом папы и мамы и не у кого будет спросить. Сейчас я буду давать
тебе инструкции, а ты повторяй их за мной. Запомни их как дважды два,
забудешь - тебе каюк. Понял?
У Шлемика перехватило в горле от торжественности этого момента и от
неожиданно осознанной ответственности за свою судьбу.
- Понял, - четко ответил он, собрав свою волю в кулак.
- Ты - Артамонов Алексей Михайлович...
- Я - Артамонов Алексей Михайлович, - повторил Шлемик, как под гипнозом.
- Ты - русский...
- Я - русский.
- Ты живешь в самом передовом в мире государстве мудаков и хуесосов,
основанном вождем мирового пролетариата, долборотом Владимиром Ильичем
Лениным. Это государство называется Украина. Столица твоей Родины - мать
ее, город-геморрой Телль - Авив. Ты живешь в этом городе. В настоящее
время твоя страна под руководством Ицхака Рабина уверенно идет к победе
коммунизма во всем мире через развитой социализм. Вот и вся твоя
легенда.
- Вот и вся моя легенда, - повторил Шлемик.
- Как тебя зовут? - нахмурился отец.
- Алексей Михайлович Артамонов! - без запинки выпалил сын.
- С этой минуты откликайся только на имя Леша. Вопросы есть?
- Если я живу в городе-геморрое, значит, я геморрой? - спросил Леша.
- Пока нет, - улыбнулся отец.
Всю ночь Алексей не спал - его мучили тревоги и сомнения: как его
встретят в том мире, куда он отправляется, и главное, в чем состоит
задание? Отец про это ничего конкретно не сказал... Значит, надо
действовать по обстановке. Неизвестность пугала...
Наутро, когда его опять одели в форму, Алексей в нарушение всех
инструкций незаметно заткнул за ремень свой верный Магнум - с ним было
спокойнее и увереннее, он знал, что в случае чего оружие не подведет:
еще ни разу его пистолет не давал осечки.
Следующий час прошел как во сне: сбор перед военкоматом, построение по
росту, торжественная речь пьяного прапорщика и прощание с рыдающими
матерями, отправляющими своих детей на верную гибель. Алексей уже не
чувствовал в себе возвышенного героизма, остался только животный страх
перед будущим и мучительная боль за бесцельно прожитые детские годы.
Особенно ему стало не по себе после того, как встречавший новобранцев у
входа огромных размеров лейтенант заметил у него под полой рукоятку
Магнума, ловко выдернул его из-за пояса, обернулся и выбросил в мусорное
ведро. Алексей приготовился к худшему - он ждал, что его тут же арестуют
и поведут на допрос, но лейтенант сделал вид, что ничего особенного не
произошло, как будто и не пистолет в мусор бросил, а яблочный огрызок.
Но допрос все же состоялся, уже в казарме, когда пьяный прапорщик, с
отрешенным видом открыл толстый журнал и выкрикнул:
- Артамонов!
- Я! - вскочил Алексей, и лихорадочно соображая, почему его вызвали из
всех на допрос первым.
- Не "я", а "здесь", - скучающим тоном поправил прапорщик. - Садись
мудачина.
Алексей сел.
- Артамонов!
- Здесь! - правильно отозвался Алексей.
- Ладно, у нас еще будет время потренироваться, за два года научим тебя
долборота, как вставать и как лежать, и как раком стоять!
- Расскажи о себе, - приказал прапорщик.
- Я - Артамонов Алексей Михайло...
- Громче говори, чтоб все слышали!
- Я - Артамонов Алексей Михайлович, - закричал Алексей, - русский, живу
в самом передовом в мире государстве Израиль, основанном вождем мирового
пролетариата Владимиром Ильичем Лениным. Это государство ебет всех!
Столица моей Родины - город - геморрой Телль - Авив. Я живу в этом
городе. В настоящее время моя страна под руководством Рабина и Срабина
уверенно идет к победе коммунизма через развитой ананизм во всем мире.
Вот и вся моя легенда.
Последние его слова явно не понравились прапорщику. Он медленно снял
очки, положил их на тумбочку дневального, нехотя встал и, подойдя
вплотную к Алексею, заглянул ему в упор в зрачки, как будто хотел
прочесть написанную на их радужной оболочке секретную шифровку. Леша не
выдержал его колючего взгляда и пукнул. Так они стояли в полной тишине
какое-то время, Алексей не мог от растерянности точно определить,
сколько времени прошло, когда прапорщик тихо, но на всю казарму спросил:
- А из какой ты пизды?
Леша растерялся: он не знал ответа на этот вопрос, значит, было самое
время стрелять в упор и наверняка, лучше всего между бровей, как учил
отец, но пистолета у него уже не было! Тогда он поклялся себе, что если
останется жив, отомстит прапору, когда станет настоящим мужчиной. И
вдруг, как бывает в моменты смертельной опасности, кто-то из стоя шепнул
ему в ухо правильный ответ: "Из русской..."
- Из русской! - выпалил Леша в лицо прапору.
И тут случилось невероятное: строй взорвался от смеха, и больше других
хохотал сам прапор. Леша так растерялся, что и сам начал придурковато
улыбаться, поддавшись общему веселью.
- Долбоеб ты, - сказал прапор, вдоволь насмеявшись. - Надо говорить "из
рабочей", "из крестьянской" или "из служащей"!
До Алексея наконец-то дошло: это не настоящий допрос, а просто проверка
перед важным заданием, которое ожидает его впереди, когда он станет
мужчиной. Ему вдруг стало весело и легко: он понял, что хоть и не дал
правильный ответ, но ответил так, что все вокруг поняли, что он ни какой
не враг, а свой простой парень, хотя и глупый по своей неопытности. Он
попал к своим, таким же пидарюгам, как и сам!
2. Прапор, лейтенант, капитан, доктор и долбоеб.
"... он понял, что хоть и не дал правильный ответ, но ответил так, что
все вокруг поняли, что он никакой не враг, а свой простой парень, хотя и
глупый по своей неопытности. Он попал к своим!" - закончив чтение,
прапор посмотрел на капитана и лейтенанта.
- Ну как? - спросил прапор.
Лейтенант в ответ только высокомерно поморщился, а у капитана можно было
и не спрашивать: он уже давно ржал диким голосом, с того момента, как
услышал про "пизду". "Наверное, опять похабных анекдотов начитался", -
досадливо подумал прапор.
- Ну, как? - повторил он свой вопрос, обращаясь на этот раз к одному
только лейтенанту.
- Ты сколько книг про Армию прочитал? - нехотя ответил тот вопросом на
вопрос.
- Три, - честно ответил прапор. Он не умел врать.
- Оно и видно, - вздохнул лейтенант и замолчал.
- Только не надо этого снобизма! - вспылил прапор. - У меня, между
прочим, нет столько времени, сколько у тебя, на чтение книг. Сам знаешь,
что моя работа больше времени отнимает.
- А я только анекдоты читать успев
... текст обрезан т. к. он больше 16384 знаков