СИЛА ИСКУССТВА
"Искусство воскресало
из казней и из пыток.
И било, как кресало,
Из тюрем моабитов."
А. Вознесенский. "Мастера"
Виктора оставила жена Люба, уехав в Штаты к родителям да сёстрам, первым
эмигрантам ещё брежневского выпуска. Уехала со старым школьным другом,
чья безнадёжная любовь, наконец, получила признание: лучше - поздно, чем
- никому. Люба забрала с собой дочь, оставив бывшему мужу свободу,
любимые радиосхемы и главное достояние семьи - старую верную
фокстерьершу Сильву.
Конечно, к Сильве Виктор был сильно привязан. СукА была не по породе
спокойна и рассудительна. А как нежно любила хозяина! И предана так, что
могла посоперничать с любой старой любовницей. Правда, не меньше Виктор
был привязан к бывшей жене, да к дочери, но чужбины убоялся пуще
одиночества. Осознавал: плотность неприятностей на земном шаре примерно
одинакова. И патриотично не захотел на шестом десятке менять
собственные, отечественные неприятности, на чужие, пусть даже заморские.
Тоска по жене и дочке была сильной, но её хватило лишь на полгода, пока
снова не возникла старая любовница, по преданности превосходящая даже
Сильву. Марина была женщина славная, редкое сочетание красоты, ума и
души. Сочетание, которое в своё время вскружило Виктору голову. Да так,
что он едва не ушел из дома.
Увы, время не только лучший доктор, но и неплохой пожарник: оно погасило
костер той жаркой страсти, оставив пепелище. Хотя, оказалось, угли ещё
тлели, и при первом же дуновении свежего ветра снова вспыхнул костёр -
уже зрелой страсти. Конечно, это был уже не тот всепожирающий пламень,
но все-таки жаркий огонь, которого бы вполне хватило для семейного
очага, и такой Очаг Виктор предложил завести своей новой-старой подруге.
Марина отказалась - у неё Очаг уже был. После душераздирающего разрыва с
Виктором - обычный женский выбор: человеку, которого любила, но он не
хотел жениться, предпочла другого, которого не любила, но жениться
хотел. К тому же не верила Виктору: бросил один раз - бросит опять. И
как Виктор не настаивал на воссоединении, Марина упорно не соглашалась,
размолвки участились.
... Пока последняя размолвка ни затянулась на целый месяц. Виктор
все-таки был человеком домашним, и, несмотря на сущие прелести
холостячества, охотно бы променял их на новые семейные лямки - место от
прежних лямок всё ещё чесалось. Где-то было задето и мужское самолюбие:
он "устал греться у чужого огня" - как певал незабвенный Георг Отс в
роли мистера Икс из одноименой оперетты Кальмана.
Эта мысль всё чаще будоражила, особенно во время прогулок с Сильвой, и,
как положено в жизни, на ловца и зверь прибежал - в облике молодой
миловидной соседки. Она вышла покормить дворовых кошек, к которым, как и
подобает нормальной старой деве, начала питать пристрастие, однако еще
не настолько сильное, чтобы сделаться подлинной "кошачьей мамой" и
ввести стаю хвостатых в свой дом. Соседку звали Натальей Григорьевной.
Завидев её, кошки со всего двора тянулись к ней с радостно поднятыми
хвостами, на ходу повязывая салфетки - в предвкушении вкусного ланча.
В этот раз кошакам не повезло: на прогулку вышла Сильва, в которой
буйствовали охотничьи фокстерьерские кровя, и за неимением зайцев или
хотя бы кроликов, оттягивалась на кошках. Даже не зная прописную
кулинарную истину: чтобы изготовить кроличье рагу, надо иметь хотя бы
кошку. Вот и в этот раз сучка в момент разогнала честную кошачью
компанию по деревьям, заборам и подвалам.
Виктор извиняюще посмотрел в уста Натальи Григорьевны, ожидая, что
оттуда посыпятся приличествующие случаю "добрососедские"
упрёки-подозрения, однако случилось неожиданное: во-первых, он
промахнулся - взгляд угодил в большие синие глаза и утонул в них...
во-вторых, Наталья Григорьевна внезапно призналась ему в любви... К
фокстерьерам...
Говорят: путь к сердцу мужчины лежит через желудок. И это верно, если
мужчина - не собачник. Иначе этот путь меняет трассу и проходит через
собаку, только собаку, одну только собаку. И по вечерам они уже вместе
гуляли с Сильвой, и Наташа поведала, что мечтала о такой собачке с
детства - после незабвенного фокса Монморенси, главного героя славной
книги Джером К. Джерома "Трое в одной лодке, не считая собаки". Наташа
искренне полагала, что истинный главный герой повести - Монморенси, и
Джером К. Джером неправ, не посчитав пёсика. Да ещё в названии повести
вмазав лишнее слово - "одной", хотя это и так ясно по умолчанию.
Наташа даже порывалась завести собачку этой породы. Однако её родители
были против собак. Не вообще, на чужом поводке - пжалста, "ах, какой
славный пёсик!". Но вот в своём доме - никогда! Маме-терапевту собака
представлялась ходячим скопищем блох, глистов и тараканов, активным
разносчиком стригущего лишая. Папе же, художнику, она вообще ничем не
казалась. Погруженный в свои колориты, он, кажется, прозевал и рождение
дочери, и лишь когда девочке исполнилось лет шесть, да окружающие
"задолбали" - "У девочки талант!",- усадил Наташу за мольберт. На целых
два десятилетия - до тех пор, пока удавалось убеждать дочь в
гениальности.
Когда же, несмотря на титанические усилия отца, эта убеждённость
лопнула, уступив место другой - в заурядности, Наташа начала новую
жизнь. В этот раз - в химии: поступила учиться на вечерний химфак, а
работать - лаборантом в НИИ каких-то ядов, губительных для домашних
грызунов, но безвредных для кошек.
В общем, к возрасту, когда Илья Муромец осторожно слез с печи, а Иисуса
Христа бережно сняли с креста, Наташа окончательно оформилась в обычную
старую деву, лишь дважды за всю жизнь потревоженную любовью, да и то
платонической: тайной - к известному актеру, явной - к малоизвестному
соискателю руки и сердца, оказавшемуся, на самом деле, брачным аферистом
- соискателем киевской прописки и жилплощади в центре.
Возраст уже давил на Наташу, да и прогрессивная дворовая общественность
- "Ах, если ты незамужем, значит – неполноценна!" В общем, романтические
мечты о сказочном принце провалились на самое дно сознания, а на
поверхности запузырились практичные мысли о мало-мальски приличной
партии - и, как рек когда-то незабвенный Ульянов-Крупский-Арманд
(получивший большую известность под псевдонимом Ленин), есть такая
партия! И эта Наташина партия каждое утро проходила под окном - в
интеллигентном лице Виктора и мудрой морде лица его фокстерьерши Сильвы.
... И случилось то, что должно было случиться по мудрому мнению той
самой прогрессивной дворовой общественности - бабушек-пенсионерок,
коротающих на лавочке напротив мусорника последние денечки уходящей
жизни: первый жених двора должен был соединиться с первой невестой.
Уговоры шли в двух стратегических направлениях: ему - вы ещё молодой
мужчина, ей - сколько можно быть одной, родители старые и не вечные, а
Виктор, хоть и странный тип с собакой, но человек положительный, добрый
и обеспеченный. В общем, как поётся в известном хите всеобщего (до
кавказской войны-2008) любимца Вахтанга Кикабидзе, "вот и встретились
два одиночества"...
... Увы, если б только одиночества! Кроме одиночеств - много чего еще:
менталитеты, судьбы, характеры, привычки... Сошлись два мира, которые
должны бы слиться в один, но Наташа оказалась маугли, подобно
киплинговскому герою, выросшему среди зверей, - зверьком (в хорошем
смысле). Она выросла в малометражных джунглях хрущобы и усвоила образ
жизни родителей, их манеры, привычки. А поскольку вся их семейная жизнь
свелась к войне самолюбий и эгоизмов, Наташа впитала массу боевых
навыков - но, увы, никакого умения ладить с людьми, неуживчивый
характер, рефлексии, ипохондрию вкупе с мизантропией и кучей прочих
комплексов и маний.
Однако всё это вылезло наружу потом, а пока скрывалось под миловидной
внешностью и застенчивой солнечной улыбкой. И в тепле этой славной
улыбки, синеве искрящихся глаз Виктор "поплыл" в грогги - как боксер,
пропустивший удар, при счете "десять-аут!" сдался на милость
победительницы - и, как в лучшие времена,- понесло, закружило. И душа
вспыхнула, как сухие ветки. Увы, всяк разводивший костёр знает: сухие
ветки быстро вспыхивают - и быстро выгорают. Виктор спохватился,
затосковал по Марине. Стал задумчивым. Рассеянно отвечал невпопад.
Однако Наташа уже ничего не видела. Вила долгожданное гнездышко,
вычищала авгиевы конюшни холостяцкой квартиры, где в паутине
запутывались не только крупные мухи, но и мелкие мыши. Вот Наташа и
сметала эту знатную паутину. Да выметала сильвину шерсть из всех углов.
Затеяла ремонт. Меняла мебель.
Виктора начала раздражать эта суета. Он почувствовал, что нужен не как
человек, а как опора, предмет потребления. Наташа упорно всё делала
по-своему, Виктор вяло сопротивлялся, но она своего добивалась. Не
понимая, что, одерживая мелкие тактические победы, шла к крупному
стратегическому поражению - всё это стало безумно раздражать Виктора. К
тому же сильно страдала Марина. Хотя уже и договорились о расставании,
но это оказалось делом непростым.
В общем, общая жизнь с Наташей катилась под откос, мелкие ссоры рано или
поздно, должны были вылиться в большой разрыв. Виктор заговорил о
разводе. Вместо этого Наташа, когда муж был на работе, убрала со стен
вымпелы со значками и дипломы за радиотехнические достижения, портреты
жены и дочки, а на освобожденные стены развесила свои лучшие картины,
учинив квартирную художественную галерею.
... И это стало последней каплей. Виктора прорвало. Наташа вернулась к
родителям. Виктор остался один. Поначалу он порывался собрать Наташины
вещи и картины в большой мешок да отнести владелице. Но страдание - отец
вдохновения! - озарила идея одной схемы, над которой он безуспешно бился
последнее время. Виктор засел с паяльником, отложив свёртывание
квартирной галереи на потом...
А потом... потом потянулись тоскливые будни одиночества. Наташа не
звонила - держала фасон. А Виктор тосковал. К тому же у него появилось
тревожное ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Задумался - и уразумел:
Наташины герои с портретов, да пейзажи. Он внезапно увидал их, начал
всматриваться, изучать. Сначала они ничего не вызывали - сюр как сюр.
Герои - цирковые персонажи: клоуны, акробаты. Кони. Люди. Пейзажи -
пустыни, караваны, верблюды. Бедуины. И море, над которым реяли рыбы с
выпученными ртами.
Вдруг всё ожило - встали верблюды с горячего песка. Понеслись по манежу
кони. Двинулось солнце в бездонном синем, как Наташины глаза, небе.
Медленно помахивая хвостами, поплыли рыбы. Задышало море...
И перед Виктором засиял настоящий мир Наташиной души - хрупкий, нежный,
добрый. И он погрузился в этот мир - грёз, прозрачного воздуха, яркого
света - и клоунской дурашливости. Он почувствовал Наташу - её жизнь, её
боль, её сердцебиение. И растворился в этом мире.
... Вернулась Любовь. Которой, как всякой любви, захотелось быть вечной.