Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
«Жора Бурков, тоже был большой любитель выпить, но в какой-то момент тоже надолго завязал. По Москве даже слух пошел: “Слышали? Бурков не пьет!”. Виделись мы с ним не часто, а тут вдруг случайно встречаю Жору, идет навстречу веселенький, а в руках - книжки. - Жора, ты чего, выпил, что ли? - Да. Я вновь выпиваю! - О тебе ж легенды ходят, что ты завязал. - Да, я не пил. Два с половиной года. - Елки-палки! Жор, ну, вот честно, дело прошлое, скажи: что это такое - совсем не пить? Жора задумался. - Честно? - Честно. - Это годы, вычеркнутые нахер из жизни».
Опять Максик Каммерер, косящий под еврея, разразился статьей, которая еще раз показала кто он, и что он делает на сайте.
Так что же такое антисемитизм и в чем его духовные корни? Вот статья известного раввина Ицхака Зильбера:
"Проблема антисемитизма, его происхождение, почему религиозных евреев так не любят? Когда задумываешься над причинами всеобщей ненависти к нашему народу, неизбежно приходишь к выводу, что антисемитизм — явление абсолютно иррациональное, — помните, мы поражались тому, как внезапно и неоправданно изменилось отношение египтян к евреям (гл. «Шмот» одноименной книги)?
Если в одних странах нас ненавидят за то, что мы бедны и жалки, то в других — за то, что мы богачи, буржуи и эксплуататоры.
Если на одном краю земли мы вызываем ненависть своей крепкой верой, «религиозным фанатизмом», то на другом нас считают распространителями опасного вольнодумства (примерно так относились к евреям России при царе Николае).
В одних местах нас ненавидят за безразличие к судьбе страны, в которой мы живем, за политическую пассивность (например, в средневековой Германии), в других же — там, где мы активно участвуем в общественной жизни (как, например, в средневековой Испании и в Германии перед приходом к власти Гитлера), — нас ненавидят именно за это…
Логики в антисемитизме искать не приходится.
Объясняется эта алогичность чрезвычайно просто: антисемит — орудие в руке Всевышнего, бич, которым Г-сподь наказывает нас за наши грехи.
Отметим любопытный факт: чаще всего Творец наказывал нас руками тех народов, мировоззрением которых мы увлекались.
Отход евреев от веры в единого Б-га и Его Тору пророки сравнивают с изменой жены мужу. Вот что ждет вступивших в развратную связь с чужими религиями: «…Я поднимаю против тебя любовников твоих… и обращу на тебя ревность Мою, и поступят [любовники] с тобою жестоко» (Йехезкель, 23:22, 25).
Существует разновидность насекомых (богомол), самки которых убивают самцов сразу же после спаривания. Нечто подобное происходило и с нами: стоило евреям в очередном любовном приключении оплодотворить чужую идеологию, как та запускала в них свое ядовитое жало.
Египтяне возненавидели евреев, как только те начали им подражать и перестали делать обрезание.
Когда евреи в эпоху судей стали поклоняться филистимскому богу Дагону, филистимляне напали на страну. Они притесняли Израиль и обложили его непосильной данью. И стонал народ до тех пор, пока не удалили они чужих богов из среды своей и стали служить Г-споду (см. Книга Судей, 10:6—16).
Во времена Первого Храма евреи стали поклоняться идолам Ассирии и Вавилона (см. Млахим — Книга Царей — II, 16:10 и Йехезкель, 23:9—17). И в этом случае орудием наказания евреев стал предмет их страсти: как мы уже знаем, ассирийцы изгнали из Эрец-Исраэль десять колен Израиля, а вавилоняне — два оставшихся колена — Йеhуды и Биньямина.
Увлечение эллинизмом привело наш народ к массовому отходу от своей религии, и греки практически беспрепятственно искореняли в Эрец-Исраэль иудаизм, а непокорных уничтожали.
В конце восемнадцатого — начале девятнадцатого веков, в эпоху расцвета немецкой гуманистической философии, благодарные за получение гражданских прав евреи стали преклоняться перед «культурной» Германией. Именно в этой стране зародилось реформистское движение, намеревавшееся «осовременить» иудаизм. Реформисты строили свои синагоги по образцу немецких церквей, молились под аккомпанемент органа, включили в службу пение женского хора… Самые «прогрессивные» из них перенесли день заповеданного отдыха с субботы на воскресенье; они выкинули из молитвы слова «…и приведи нас в Сион, город Твой, с песнями, и в Иерусалим, место Храма Твоего, с вечной радостью», ибо взяли на вооружение новую этику, провозглашенную идеологами этого движения: «Нельзя лукавить, обращаясь ко Всевышнему. Мы благодарны Ему за то, что имеем счастье жить в культурной, просвещенной Германии, а не в темной, отсталой Азии. Неужели мы станем просить о возвращении обратно?!» Именно в Германии начался процесс массовой ассимиляции евреев, именно там добровольное крещение стало обычным явлением, и именно оттуда распространилось на всю Западную Европу, Польшу и Россию национальное бедствие девятнадцатого-двадцатого веков: отход евреев от Торы. И не случайно страшный удар по еврейскому народу нанесла именно Германия.
Родоначальник «научного» коммунизма Карл Маркс был сыном еврейских родителей, крестившихся, когда мальчику было три года. Этому лжемессии удалось увлечь за собой многих из тех, о ком его сподвижник Энгельс писал: «Еврей революционен по своей природе. Он воспитан на идеалах пророков о равенстве и братстве всех людей».
Грозные предостережения Г-спода и здесь сбылись в точности: «…какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что отдалились от Меня, и пошли за пустым, и [сами стали] пустыми?.. Зло твое накажет тебя, и своенравие твое обличит тебя, и ты (Иудея. — И. З.) узнаешь и увидишь, как плохо и горько [будет тебе за] то, что ты оставила Г-спода, Б-га твоего, и не побоялась ты Меня…» (Ирмеяhу, 2:5, 19).
Пророки взывали к народу: «Вернись, Израиль, к Г-споду, Б-гу своему, ибо ты споткнулся из-за своего греха» (Ошеа, 14:2); «Тот, кто знает, пусть вернется…» (Йоэль, 2:14) — то есть пусть исправит то, что может.
Единственный путь спасения для еврейского народа — возвращение к жизни по Торе. И тогда — «Я буду как роса для Израиля, зацветет [он], как роза, и пустит корни, как [кедр] Ливана» (Ошеа, 14:6)."
ВОВА (история про русского грузина Вову, рассказанная Георгием Данелия)
...На следующий день мне надо было срочно вылетать из Тбилиси в Москву. (Приемные экзамены на Режиссерских курсах.) В авиакассе мне сказали, что на сегодня билетов нет. Я показывал свое «мосфильмовское» удостоверение, говорил, что очень надо, врал, что срываются какие-то важные съемки, мне сочувствовали, но разводили руками — ничем не можем помочь, билетов нет. Тогда я пошел к своей тетушке — Верико Анджапаридзе. Верико сразу же позвонила министру грузинской авиации. Министр авиации сказал, что для племянника самой великой актрисы в мире у него всегда билеты есть. Минут через пятнадцать он перезвонил, извинился и сказал, что сегодня, оказывается, особый день и билетов нет. Билеты есть на завтра, на любой рейс.
Тогда я позвонил в ЦК Дэви Стуруа. Дэви сказал, что билет не проблема. Я ему сообщил, что Верико говорила с министром, и тот сказал, что сегодня какой-то особый день и билетов нет. — Ну, министр — это министр, а ЦК — это ЦК. Через десять минут и Дэви сказал, что билетов на сегодня действительно нет. Особый день.
И я пошел в гостиницу. По дороге зашел в «Воды Лагидзе» выпить вкусной газировки, которую очень люблю, там встретил Вову Мартынова. Вова Мартынов — тбилисский «свой парень», то есть человек, которого знали все и который знал всех. Он спросил по-грузински: — Что ты такой грустный? Русский Вова говорил со мной только на грузинском, считал, что мне нужна практика. Я ему сказал о проблеме с билетом. — Э! Я думал у тебя действительно что-то случилось! Пойдем и возьмем билет! — Билетов на сегодня нет. — Для нас, Гия, билеты у них есть! Пошли!
Народу у кассы было очень много, к окошку не подойти. Вова, высокий и широкоплечий, снял кепку, вытянул руку с кепкой вверх, приподнялся еще на цыпочках и крикнул на весь зал: — Нана, это я, Вова! Посмотри сюда! Кепку мою видишь?! — Вижу твою кепку, Вова! Что хочешь? В Тбилиси было две джинсовых кепки, одна у Вовы, вторая — у знаменитого футболиста, форварда сборной СССР, Давида Кипиани. — Один билет в Москву на час пятнадцать! — крикнул Вова. — Паспорт давай! Вова взял у меня паспорт и попросил передать его в кассу. — Подожди! А деньги? Деньги возьми! — сказал я. — Деньги я ей отдам, не волнуйся, — сказал Вова. (У меня он денег не взял, когда я начал настаивать, он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что я совсем обрусел.)
На самолет я успел. Летел и думал: «Министр — это министр, ЦК — это ЦК, а Вова — это Вова!»
Сегодня я понял: у меня душа старика. Она проявилась не вчера и не позавчера. Она всегда была со мной. Еще в юности, когда мои сверстники грезили о мотоциклах, рок-концертах и том, как бы "затусить" до утра, моя душа требовала... тишины. И портвейна. Любого. Главное, чтобы он был. Помню, как-то в пятницу вечером, когда все собирались на дискотеку, я сидел в своей комнате при тусклом свете настольной лампы. На подоконнике стояла наполовину опустошенная бутылка "Агдама", а на коленях лежала старая, потертая доска. — Ты чего сидишь, как дед? — удивлялся сосед по общежитию, заглядывая ко мне перед выходом. — Пойдем с нами! — Не, — отвечал я, задумчиво переставляя деревянную шашку. — У меня тут турнир. С самим собой. Он смеялся и уходил, а я оставался. Моей душе не нужны были танцы до упаду. Ей нужны были шашки. Русские. Классические. Чтобы "дамка", чтобы комбинации, чтобы скрип деревянных фишек по доске. И так продолжалось из года в год. В 20 лет я выглядел на 20, но чувствовал себя на 70. Я любил сидеть на лавочке, наблюдать за голубями и вздыхать о том, "какая молодежь пошла не та". Я освоил вязание носков, научился отличать сорта чая и всегда носил с собой валидол. На всякий случай. Сегодня, глядя на себя в зеркало, я окончательно осознал масштаб своей "старости". Седина? Нет. Морщины? Тоже нет. Просто я поймал себя на мысли, что с радостью променяю вечер в модном баре на тихий час после обеда и партию в шашки под аккомпанемент новостей по телевизору. Душа старика — это не про возраст в паспорте. Это про состояние души. И моя душа, кажется, уже давно на пенсии. И ей там, черт возьми, хорошо.
Дорошевич Влас Михайлович. РАСЧЕТНЫЙ БАЛАНС. Москва, 1905 г.
Это было в доброе не старое время.
Человек, собираясь прокатиться по Волге, думал в глубине живота своего:
— Поедим!
В Васильсурске под корму подходила косовая лодка — и начинался торг, другими словами, ругань.
— Сам жри! — орал пароходный повар в не совсем чтобы белом колпаке. — Что ты мне маломерок-то суёшь, чёрт, дьявол, лешман?
— Иван Федосеевич! — мягко и с укоризной отвечал, стоя на носу, рыбак в красной рубахе, которая надувалась и хлестала на ветру, как парус. — Иван Федосеевич! Напрасно рыбу обижать изволите! Никогда рыба маломерком не была. Двенадцать вершков без четверти стерлядь, а вы в неё таким словом! Грешно вам, Иван Федосеевич!
— Двянадцать вяршков! Двянадцать вяршков! — дразнился повар. — Сказано меньше аршина к пароходу не подходи! Станет первый класс двенадцати вершковую стерлядь есть!
— Господи! — сокрушённо вздыхал рыбак. — Да что они с аршином, что ли, едят?!
— Народ торговый! — резонно отвечал повар. — Глаз намётанный! Его в полвершке не обмишулишь!
— И-и, Господи! — снова вздыхал рыбак и сачком доставал со дна лодки из садка на этот раз уж аршинную стерлядь.
А у пассажира при этих разговорах разыгрывалась «фантазия в желудке».
— Покажи стерлядей!
Официант приносил в решете свернувшуюся толстым чёрным кольцом стерлядь и спрашивал с готовностью палача, как будто она в чём была виновата:
— Как с ей поступить прикажете?
Стерлядь взбрыкивала, извиваясь, летела вверх и вновь падала в решето, на этот раз на спину.
Она тяжко и медленно дышала, и при каждом дыхании ходуном ходил её словно глазетовый белый с золотом жирный живот.
— Чисто овчинниковской работы! — вздыхал официант.
Пароход шёл вниз по реке.
Мимо плыли горы, бесконечные луга, дремучие леса, урочища, полные легенд, раскинувшиеся на вёрсты сёла с десятками мельниц, а в пароходной кухне, словно в застенке, жарились, варились, белым ключом кипели, шипели и ворчали в масле аршины и аршины стерлядей.
Повар сам приходил в столовую «брать заказы».
— Свари-ка мне, братец, пожалуй, ухи! — задумчиво и меланхолически говорил объевшийся пассажир.
— Завтрашнего дня первого Спаса! — пробуждал повар благочестивые воспоминания. — По этому случаю кулебячки не разрешите ли?
— Сделай и кулебячки! Со стерлядочкой!
— С чем же ещё?! — пожимал плечами повар.
Кулебяка шла к столу раскрасневшаяся, словно ей стыдно было, что она так жирна.
А нижняя, пропитанная жиром, корочка шипела.
Словно сердилась:
— Этакую жирную особу беспокоят, носят!
— Не кулебяка, а змея! — говорил официант, ставя на стол шипящую красавицу.
Как перлы, рассыпалась по тарелке визига, серело в ней стерляжье мясо, и всё это было пропитано золотистым растаявшим жиром.
Когда же поднимали крышку с миски, там оказывалась не уха, а горячее, расплавленное золото.
Ухи не съедалось всей.
— Остуди! — говорил пассажир. — Ужотка царский студень будет. Поем на ночь.
Повар конфиденциально склонялся к уху:
— Рака допустить дозволите?
— Допусти! — радостно разрешал пассажир.
Рака допускали к стерляди, а он в благодарность окрашивал застывшую в студень уху в нежно-красноватый цвет.
А там шли: солянка из стерлядей жидкая, солянка из стерлядей московская на сковородке, стерлядка паровая, блюдо из блюд — стерлядь по-американски.
И пассажир сходил, спустя четыре дня, в Царицыне, чтоб целый год не притрагиваться к стерлядям!
Теперь не то.
К повару надо спускаться вниз на кухню.
Повар не кажет глаз наверх. Словно стыдно ему. Словно делает он в кухне какое-то нехорошее дело.
— Нет ли стерлядок хороших? — спрашивает пассажир на волжском пароходе.
— Стерлядями хвалиться не буду! Порционная стерлядь нынче пошла!
— Что ж стерлядей, что ли, нет?
— Стерлядь есть, пассажира нет! — угрюмо отвечает белый меланхолик. — Кончили стерлядей есть! «Не по делам», говорят. Порционную за 55 копеек спрашивают. Порционные есть. Хорошими служить не могу!
— На пристани взять надо!
Повар только безнадёжно машет рукой:
— К нам, к пароходу, хороший рыбник и не подъезжает! Мелкоту берём! Хорошего товара не едят!
— Да что же, дорога, что ли, стерлядь?
Повар презрительно усмехается:
— Какое там дорога? За три целковых такую подам, — в Москве двадцать пять заплатить надо. А только и три рубля ноне всякому тяжко. «Не по делам — быть, — милый»!
Зато все первоклассные парижские рестораторы объявили, что с этой зимы они будут угощать почтенную интернациональную публику:
— Знаменитыми русскими стерлядями и знаменитыми русскими судаками!
В Café de Paris повалит пар от янтарной ухи, в Armenonville’е понесут на блюдах аршинных стерлядей, облитых красным томатовым соусом.
Строятся, говорят, специальные вагоны бассейны, чтоб возить наших стерлядей в Париж живыми.
И газеты будут радоваться и ликовать и славословить:
— Новый предмет отпускной торговли! Расчётный баланс будет ещё лучше!
Странная это радость!
Это всё равно, что человек сегодня продал бы с себя на толкучке сюртук, завтра жилет, послезавтра самые панталоны, — да ещё радовался бы:
— Ах, какую я оживлённую торговлю веду!
Печалиться, казалось бы, скорее следовало, что нам даже трёхрублёвая стерлядь самим не по карману!
— Ну, — говорит опечальный пассажир, — дай хоть икры свежей, что ли!
Повар снова мнётся:
— Икрой тоже похвалиться не могу! Настоящей икры нету. Платим дорого — два, два с полтиной фунт — сами. Но настоящей икры нету. Настоящую икру немец с французом да англичанин едят! Вся икра из Астрахани на Вену идёт!
Зато в Париже нет теперь ресторана, где бы не было отличной свежей «русской икры», и нет мало-мальски сносного парижанина, который не лакомился бы ею перед завтраком.
Тоже в расчётном балансе статья!
Да что стерляди, что икра! Предмет всё-таки хоть и не большой, но роскоши.
— Теперь, извините-с, — говорит официант, — от Ярославля до Астрахани нигде хороших яиц не найдёте! Яйца идут за границу. Прасолы весь хороший товар для заграничных покупателей скупают. А на месте остаётся брак.
— Что ты, братец, врёшь? Как так, кроме тухлых, яиц нет?
Вы на пристани подходите к бабе:
— Хороший товар?
— Где уж хорошу-то быть? — простодушно отвечает баба. — Хорошо-то яичко нынче немец ест. К нему возят. Так товаром, который залежался, торгуем!
И ест вся Волга «брак всмятку».
Если вы будете в Париже, рекомендуется вам зайти в «Русскую торговую палату».
Она помещается на rue de la Paix, где все шикарные портнихи, где шныряют все самые шикарные кокотки.
Это приятно.
В палате заседает премилый народ, который может рассказать вам все парижские новости: кто вчера ужинал у Максима, с кем такая-то живёт и почему такой-то такую-то бросил.
«Русская торговая палата» получает казённую субсидию и выпускает отчёты о «деятельности»:
«Такой-то член палаты получил почётного легиона. Тому-то дан с бантом, а тому на шею».
В торговом отделе отчёта из года в год восхваляется всё одна и та же заслуга палаты перед отечеством:
«Палата занялась яичным вопросом. Благодаря деятельности палаты, развился отпуск яиц из России».
И палата с гордостью добавляет в конце статьи:
«Новый предмет экспорта отлично отразился на итогах нашего расчётного баланса».
Каждый год, когда публикуются цифры расчётного баланса, этот день бывает днём радости и ликования:
— Цифра вывоза — показатель процветания страны. Мы всё вывозим и вывозим!
Забывается при этом, что вывозится не избыток, а последнее. Мы молимся этому божеству, которое называется «расчётным балансом».
Каких-каких жертв мы не приносим! Питаемся тухлыми яйцами, чтоб свежие продать за границу, отказываемся от лакомого куска, чтоб полакомились иностранцы, едим хлеб с мякиной, чтоб хороший хлеб весь продать.
Приносим жертвы и ещё радуемся.
Что уж совсем забавно!
Мне кажется, что день, когда опубликовываются цифры расчётного баланса, справедливее должен был бы быть днём всеобщей печали.
Плакать в такой день приличнее, чем предаваться веселью.
И чем громче, чем крупнее цифра нашего вывоза, тем глубже, сильнее и искреннее должна быть общая печаль.
УСТНЫЙ ВИКТОР ШКЛОВСКИЙ. После смерти Володи Маяковского осталось два чемодана писем женщин к нему. Эти чемоданы забрала Лиля Брик, сожгла письма в ванной и приняла из них ванну. *** Когда я был в Риме, мне сказали, что в здешнем университете висит мой портрет. Я не пошел проверять. А вдруг не висит?.. *** Моя телефонная книжка умирает. *** В 1918 году в Самаре мне нужно было по некоторым обстоятельствам на время куда-нибудь скрыться. Эсеровские дела... Был один знакомый доктор. Он устроил меня в сумасшедший дом. При этом предупредил: только никого не изображайте, ведите себя как всегда. Этого достаточно... *** Очень немногим известно, что во время голода именно Л. Н. Толстому пришла мысль подбавлять в тесто (муки не хватало) патоку. Это давало возможность накормить большее число голодающих. Получился хлеб, который сейчас называется бородинским... *** В Ленинграде долгое время работала в Библиотеке им. Салтыкова-Щедрина сотрудница, старушка по фамилии Люксембург. Полагали, что она еврейка. Однажды в отделе кадров поинтересовались — есть ли у нее родственники за границей. Оказалось, что есть. Кто? Она сказала: английская королева, королева Голландии... Дело в том, что я герцогиня Люксембургская... Поинтересовались, как она попала в библиотеку. Выяснилось, что имеется записка Ленина, рекомендовавшего ее на эту работу... *** Вторая история: нищая старушка в Ленинграде. Нуждалась, одалживала по рублю. Тоже библиотечный работник. После ее смерти обнаружили среди тряпья завернутый в тряпицу бриллиант таких размеров, что ему не было цены. Выяснилось, что старушка - сестра королевы Сиама, русской женщины. Та в свое время прислала сестре «на черный день» этот бесценный бриллиант. Настолько бесценный, что нищая старуха не решалась его кому-либо показать. *** Когда меня спросили, какие женщины мне больше нравятся, я ответил им сразу: виноватые. *** У одной женщины спросили — от кого у нее ребенок. Она ответила: «Главным образом от Фадеева" *** Мимо нашей дачи в Переделкино рысью пробежал Евтушенко, торопясь за границу... *** Моя жена по каждому вопросу имеет два мнения, и оба окончательные, поэтому мне довольно трудно... *** Это было, вероятно, в 1918 году. Как-то ночью мы бродили с Блоком по петроградским улицам и увлеченно разговаривали. «А вы все понимаете», — сказал мне, прощаясь, Блок. Странная вещь память. Она работает выборочно и не всегда удачно. Я запомнил эти слова Блока и унес их как хорошую отметку, полученную — совершенно не помню за что.
- Че то я вообще не понимаю логику: мошенники обманули Долину, поэтому она продала квартиру Лурье и фактически отдала деньги мошенникам. Суд обязал Лурье вернуть квартиру Долиной, а Лурье пусть требует деньги у мошенников. Но лоханулось-то Долина - то есть она должна расторгнув сделку отдать деньги Лурье и требовать деньги у мошенников. Ведь так? - А ты со своей логикой в нашу судебную систему не лезь!
