Не рекомендуется к прочтению лицам моложе 18-ти лет
и нервно реагирующим на не нормативную лексику.
История эта мне показалась весьма занимательной. В ней
столько неясностей, случайностей простых и не очень стечение
обстоятельств, что иногда я сам сомневаюсь: а было ли это всё на самом
деле? Но уверен: читатель сам разберётся в этой нелепице и
самостоятельно примет решение: а могло ли это быть вообще?
Небылица эта прочно привязана хотя и не неоднозначно, но всё же к
исторической части города Москвы. Кому знаком этот район – узнал -
пусть, да не обиделся, а кому не знаком, так и не важно, догадается.
Местность эта раньше ещё в давние времена при одном жестоком правителе
между его слугами называлась как-то так: «Дача, Которая Ближе Всех
Других Дач».
Потом слуг сменили: кого расстреляли, а кто и сам помер и не факт, что
не от страха.
Новые слуги, которые сменили старых слуг, называли уже эту местность
проще: не дача имени такого-то (так строжайше воспрещалось), а так как
при посторонних называют близкого человека, - по имени отчеству, а в
кругу своих уже можно и панибратски. Так и с дачей - просто - Дача
Лучшего Из Лучших.
Потом ещё раз или даже два раза новых слуг заменили другими. И вот как
раз последним и самим вздумалось пожить там, где когда-то проживал
Лучший Из Лучших. И так это им возжелалось так невтерпёж стало, что
решение Самые Новые Слуги приняли до наивности верное: кто к закромам
Родины как к кормушке ближе тем на холме в сосновом бору подле излучин
старинной речушки Сетунь возвести городок из дач и назвать его Дача
Лучшего.
А на забор прикрепить вот такую травлёную чернью буквами
золотую табличку.
Это чтобы было уже совсем без обманки, мол, знай наших!
***
В одном из домов этого городка обживая хоромы, стоял у раскрытого
настежь окна в светлой зале Большой Начальник и любовался с высоты
птичьего полёта видом окрестности.
И как водится у начальников вообще, принимал он от кое кого подношения.
А тут ещё и причина - новоселье.
Вот заносит ему охранник благодарность: бандероль, аккуратно перетянутую
бечёвкой и коробку с перевязью георгиевской лентой высотой с локоть.
Сложил охранник поклажу, куда указал Большой Начальник кивком головы на
подоконник и тихо удалился.
Большой Начальник знал: в бандероли два миллиона евро, а в коробке и
того больше - пять. Но сомнение какое-то появилось: коробка для этого не
по размеру большая. Взрезает ленту, поднимает крышку у коробки, а
внутри… горшок цветочный, а вместо цветка силиконовый фаллос торчит.
Большой Начальник опешил, от обиды, засучил ножками, закричал
нецензурно, толкнул злобно ногой дверь и бросился вон из залы к
"вертушке" причину обиды выяснять.
А тут как назло сквозняк потянулся от двери к окну да такой сильный, что
ударил в створку, та хлоп по бандероли и столкнула её с подоконника вниз
во двор. Секунда-две другая створка - хлоп, и полетел следом фаллос в
горшочке.
В Москве с растущими по обеим сторонам тротуаров
могучими липами тихом Безбожном переулке стоял старой постройки в два
парадного входа трёхэтажный дом с красивой прекрасно сохранившейся по
фризу в виде орнамента лепниной.
Дом до октябрьского переворота был доходным; постояльцы проживали
состоятельные: адвокаты, инженеры, врачи, советники – интеллигенция.
Жильцы со временем съезжали с квартир, пропадали подхваченные вихрем
перемен в лихолетье различных уклонов, жадных до крови войн, в
строительстве светлого ещё невиданного завтра, чахли духом во всеобщей
перестройке общественного бытия; умирали; нарождались и новые. А дом,
несмотря на заселившихся в нём людей уже новой формации, по духу так и
остался - за интеллигенцией.
На втором этаже в просторной на четыре комнаты квартире за №6 проживала
семья потомственных врачей из четырёх человек: Пётр Петрович, высокий
начинающий полнеть мужчина тридцати пяти лет, - онколог, его жена, -
Виктория Павловна, - милейшая женщина не более тридцати лет, - терапевт,
и мать Петра Петровича, - Антонина Михайловна, ранее служившая главным
врачом в городской больнице - бабушка их сына Арсения, смышлёного
мальчугана лет шести-семи.
Арсений, по домашнему Сеня, был с вида похож на Гарри Поттера, даже очки
носил такие же с круглыми линзами, учился на дому английскому языку и
игре на виолончели, знал счёт до ста, уже сносно умел писать и читать
книжки, написанные крупными буквами.
Особенно ему нравились истории про животных, о смелых и благородных
пиратах, о путешествиях почти таких же, как у Пятнадцатилетнего
Капитана, про Африку, про страшные-страшные тайны, про всё-всё!
У Сени тоже была тайна, страшная-страшная: Сеня безумно хотел, даже нет,
желал иметь живность – попугая! Попугай по разумению Арсения должен быть
говорящим и не каким-то Волнистым, но обязательно Жако; и кричал бы:
«Пиастры! Пиастры! Пиастры! » И чтобы эту страшную тайну смогли
разгадать вместе мама, папа и бабушка и подарили бы Жако.
***
В воскресные дни с утра папа брал Сеню в знаменитые Сандуновские бани -
в номера! Ещё не так давно Сеня в баню ходил с мамой. Но один раз, он
так пристально стал разглядывать, как и из какого места писают тёти, что
на них с мамой сначала долго кричали, а потом прогнали из женского
отделения.
…Пётр Петрович после парной да ещё с веничком, мыльных процедур,
разгоряченный, угощаясь большой кружкой холодного пенного с янтарным
отливом Жигулёвского пива и обязательно с солёной сушкой, млел.
Сене тоже как взрослому подавали в маленькой кружке шипучую пенную
газированную воду с малиновым сиропом и такую же, как и папе, солёную
сушку; папа степенно сдувал шапку пены с кружки, Сеня делал вид.
В номере папа и Сеня восседали на пухлых диванах в зеркалах, с
завитушками вделанных в спинки. Диваны были устланы светло-кремовыми
мягкими простынями, что казалось, восседали укутанные в белоснежные
холстины ангелы.
…После бани папа с Сеней идут на Кузнецкий в магазины: папа - в
букинистический, Сеня - зоологический; магазины располагались друг
напротив друга и их, как раз и разделяла улица.
Покамест папа разбирал развалы со старыми книгами, Сеня стоял напротив,
долго почти распластавшись и плюща нос о стекло витрины, рассматривал
весело прыгающих кроликов, бегающую в колесе белочку, а в норке с
настороженными бусинками глаз барсука, а над ними на золотой палочке
раскачивался серебристый с белыми панталончиками Жако.
И Сене вдруг так стало жалко одинокого Жако и почему-то себя, что не
заметил, как повлажнели глаза, захлопали ресницы и ручьями потекли
слёзы. Не заметил, как сзади к витрине подошёл папа, как в отражении
стекла увидел льющиеся у сына слёзы, задранную вверх голову, что сразу
обо всём догадался.
На семейном совете в волнительном споре было решено на день рождения
Арсения вместо самоката преподнести в подарок попугая.
Бабушка советовала Волнистого; мама сомневалась, что папа купит
говорящего и тем расстроит ребёнка. И только Пётр Петрович принял
твёрдое решение: Я видел глаза сына! И попугай будет только Жако!
Говорящий! А не будет говорить, - научим, он легко обучаем, оптимистично
подметил: я знаю!
На день рождения Арсению подарили Жако!
Сеня на празднично накрытом столе рядом с тортом сразу увидел высокую
клетку, прикрытую тёмной тряпицей, и понял: там попугай – сбросил
тряпицу – Жако!
Как радовался Сеня! Ножки сами то приседали, то подпрыгивали от
восхищения. Глаза сочились счастьем. Мальчик обнял клетку, раза три
поцеловал прутики, потом бросился на шею Петра Петровича, прижался и
тоже расцеловал. – Я знал! Я знал, что Вы догадаетесь! Я знал! – Потом
забрался на колени к маме следом к бабушке и всех обнимал, целовал,
кричал: Я знал! Затем осторожно взял ручку, приделанную к крыше клетки,
и бережно понёс её в свою комнату – учить словам попугая.
Прошло пять дней.
Как объяснили в зоомагазине, птица за три дня адаптируется к новой
обстановке, привыкнет к незнакомым людям и обязательно заговорит. И по
подсчётам Петра Петровича выходило, Жако уже должен был заговорить Сеня
без устали повторял стоя перед клеткой Жако: Пиастры! Пиастры! Пиастры!
Но попугай был нем. Ещё Сеня пел попугаю песенки, аккомпанируя себе на
инструменте, играл концертино, сонату для виолончели и для общего
развития гаммы. Концертино и гаммы не произвели впечатления на птицу, а
под сонату Жако только молча немного поплясал вприсядку и потерял всякий
интерес к музыке.
В четыре по полудню у Сени с репетитором занятия английским.
- Ну, что, деточка, начнём?
- «Please – date! (Пожалуйста – дату!) – повторяет репетитор три раза. И
не успел Сеня ответить, как Жако на свой манер быстро-быстро заговорил:
Пиздато! Пиздато! Пиздато!
Сеня на всю жизнь запомнил глаза репетитора!
Репетитор, Станислава Сергеевна, была женщиной современной,
разносторонне образованной, а в младые годы даже в очень хорошей форме
изъяснялась в Рунете на эрративе т. н. олбанском. Так что слово, хотя и
было ей знакомо, близко, по сути, и по звучанию, но чтобы вот так, в её
присутствии при ребёнке нецензурно да ещё попугай! Такого Станислава
Сергеевна перенести без потери достоинства не могла и доложила о
происшествии дремавшей у телевизора Сениной бабушке.
Антонина Михайловна в волнении чуть ли не выпила весь пузырёк корвалола
и поклялась, как только отпустит сердечный недуг птицу придушить.
Сеня, зная крутой характер бабушки, воспринял угрозу всерьёз и от такой
угрозы забился в истерике: "Бабушка, бабушка, зачем убивать Жако он
хороший, он умный, он заговорил!" - плача объяснял Сеня.
Антонина Михайловна и Станислава Сергеевна заперлись на кухне вести
совет: что делать?
Сначала позвонили в зоомагазин и имели разговор с директором, мол, птица
оказалась бракованная, ругается нецензурно, заберите назад.
Директор был ушлым: "Птица здорова? Здорова! Значит, брака нет. А то,
что сами научили разным словечкам так сами и виноваты, а птица хотя и
говорящая, но глупая, а по сему не причём".
Позвонили на работу Виктории Павловне. Та, услышав рассказ, сказала
только: «Ах, я знала! Я так и знала, что эта затея добром не кончится! »
И посоветовала до прихода Петра Петровича домой, избавится от Жако.
«Отдайте соседям. Отдайте, кому хотите, но только чтобы попугая в доме
не было. Всё! Может Станислава Сергеевна поможет пристроить птицу, она
же вхожа во многие дома? »
Станислава Сергеевна только из уважения к семейству Петра Петровича
согласилась принять участие в дальнейшей судьбе Жако.
На дом было вызвано такси, клетку накрыли простынёй, и Станислава
Сергеевна поехала давать урок следующему ученику, который проживал на
другом конце столицы в новом обособленном городке под названием Ближняя
дача, а заодно пристраивать птичку.
Не далече от этих самых домов Ближней дачи в пятиэтажной хрущёбе на
первом этаже в убогой однокомнатной квартирке туго, но жил некий
Скоробогатов Эммануил Валтасарович шестидесяти годков от роду по
прозванью – Имка.
Площадь делилась по справедливости с беспородной шавкой Фур-Фыря, для
которой в двери был проделан специально на заграничный манер небольшой
лаз и хомяком Хеопсом.
Имка был безработным, но всё же имел свой малодоходный, но постоянный
заработок – собирал в сшитую через край суровой нитью суму из мешковины
пустую посуду количеством не более двадцати за раз.
Сума укладывалась на имеющуюся в собственности передвижное средство -
инвалидную коляску - и груз отвозился в известное только Имке место - в
гаражи, вытянувшиеся вдоль железной дороги.
Там, в гаражах чумазый гастарба́йтер из какого-то ближнего зарубежья
скупал у Имки одну порожнюю тару за 50, а то и того более – 80 копеек и
в которую, уже потом очевидно и разливалась самопальная пользующаяся
огромным спросом у алкашей иначе и не назовёшь водяра.
На пропитание себя за шесть–семь каждодневных походов Имка набирал
рублей 50- 60. Но всё же после работы шёл на оптовый рынок у
железнодорожной платформы, пристраивался между ларьков на коляске, но не
попрошайничал, а просто сидел и смотрел в никуда.
Сердобольные торговцы, проявляя понимание, сами ссыпали в маленький
кулёчек обмёт: смесь из овса, проса, отрубей, семечек, риса или
гречневой крупы - для хомячка, а в мясных рядах уже обреза - для
собачки. Так они и жили.
Имка обменял на тридцать рублей жизнь Фур-Фыри у
странствующих спившихся таджиков с Чиркизона, которые, оголодав,
собрались на пустыре у поймы Сетуни освежевать изжарить и съесть
собачонку тем и спас от погибели. Но всё же левую заднюю лапу на закусон
злые люди отрезать успели.
Имка выходил пёсика, который на поверку оказался не пёсиком, а сукой. Да
такой злобной сукой, что кобели, несмотря на течку, обходили ее, поджав
хвосты дальней дорогой. От такого кобелиного невнимания сука только
зверела, чем упрочняла свой скверный характер. За никчёмность, как и
стеклотару объёмом в 0,33, Имка дал её благородную через дефис кличку
Фур-Фыря.
Хомяк приблудился сам. Сбежал, наверное, у какого-нибудь
раззявы. Вернее в лаз для Фур-Фыри его загнали коты; пробраться далее
побоялись.
Имка подобрал у мусорных баков упаковку от искусственной ёлки в виде
пирамиды и приспособил под домик хомяку. Чем не Хеопс?
Но больше всего Хеопс любил отсиживаться в матрёшке. Набьёт щёки
горохом, усядется как на горшок в половинку матрёшки и "приход" ловит!
***
Только в такси Станислава Сергеевна осознала, что пристроить, как
выразилась Виктория Павловна «в дома, в которые вхожа» попугая с таким
лексическим запасом ей не удастся, полетит вся её карьера, а с ней
вполне налаженная жизнь обеспеченного и востребованного репетитора
приняла решение отдать Жако какому-нибудь первому встречному незнакомцу.
Уже подъезжая к домам Ближней дачи, Станислава Сергеевна приметила
толкающего перед собой инвалидную коляску в сопровождении трёх лапой
собаки вполне опрятного мужчину, остановила такси и решила предложить
попугая ему.
- Любезный, я вижу, Вы любите животных, вон какая у Вас милая собачка, а
мне срочно надо уехать из города, - витиевато начала привирать
Станислава Сергеевна, - не согласились бы Вы за вознаграждение принять
от меня на иждивение красивую птицу – попугая?
Как читатель уже догадался, это были Имка и Фур-Фыря.
- А он говорящий? - проявив интерес начал выспрашивать Имка.
- Он только учится, - уклончиво отвечала Станислава Сергеевна. Я Вам
предлагаю за услугу 500, нет, тысячу рублей! Так как, Вы согласны? –
Имка не устоял. Купюра и клетка перекочевали из рук Станиславы Сергеевны
в руки Имки. Сделка состоялась.
Имка поставил клетку на коляску, откинул простынь наброшенную на клетку,
убедился, что попугай жив, и вполне довольный продолжил движение
навстречу своему основному заработку.
Имке определённо везло. У первого же дома Ближней дачи у самого цоколя
Имка увидел целую «батарею» стеклотары – бутылок 12-15. Оставив коляску
у подъезда, взял суму и по узкому проходу между домом и газоном
направился к намеченной цели. Только было подошёл, даже не успел
наклониться протянуть руку, как сверху что-то сильно ударило по голове,
у Имки подкосились ноги и он, теряя сознание, заваливаясь на спину,
раскинув руки, навзничь рухнул на землю. И почти следом ещё удар, уже
ниже паха, но его уже он не почувствовал, Имка был без сознания.
Большой Начальник накричал на ни чем не повинного охранника, вернулся в
залу подошёл к окну, но на подоконнике ничего было. – Что за чертовщина!
- подумал Большой Начальник, - Только было и нет! - и, перегнувшись
через подоконник, посмотрел вниз и ахнул: на земле раскинув руки, лежал
человек, рядом валялась бандероль, а между ног как в насмешку торчал
эрегированный член.
- Убил! - мелькнула мысль в голове Большого Начальника, - Чёрт с ними с
миллионами, пошёл на хуй этот хуй! Надо спасаться! Это же пиздец! –
Большой Начальник на карачках отполз от окна к двери. - Охрана! -
закричал он, - За мной! Всем пиздец! - и выскочил из квартиры в холл к
лифту.
Большой начальник был трусоват, поэтому он не подошёл к случайно
убиенному, - может помощь нужна? - а быстрым шагом, почти бегом
причитая: Пиздец! Это пиздец! - пронёсся мимо коляски с попугаем к
поджидавшему его служебному автомобилю. Попугай услышал знакомое слово
и, раскачиваясь в клетке и приседая на кольце, то на одну, то на другую
лапку исполнял танец, а заодно и тарахтел: Пиздато! Пиздато! Это
пиздато!
Газон окружали небольшие кусты, но их высоты было достаточно, чтобы не
иметь, если кто идёт мимо, возможность видеть с того места, где была
оставлена коляска, что у цоколя лежит человек. Впрочем, никто в этот час
и не проходил.
Заволновалась Фур-Фыря: был и вдруг пропал хозяин! Запрыгала в ту
сторону, где видела в последний раз Имку, а он лежит и между ног у него
кость торчит (так Фур-Фыре показалось, что кость), Фур-Фыря хвать –
вроде как хрящ, - а хрящ вместе с горшком целое и скорее-скорее к себе с
добычей домой.
Не знаю, сколько времени прошло, может десять минут может с пол часа, но
Имка стал оживать.
Вот дёрнулась нога, потом рука потянулась к голове, ощупали пальцы,
пробежались – цела! – затем заскользила вниз, а там, в паху дотронулись
пальцы яйца так Имка, взвыл согнулся от боли пополам - сел.
Кое-как смог встать; яйцо болит, голова кружится, соображает плохо, но
сверток из любопытства Имка дома рассмотреть подобрал: что же это такое
жахнуло ему по темечку. Хорошо шапочка с помпоном да ещё крупной вязки
была одета на голову, послужив неким амортизатором, да и свалилось не
из-за облачных высот, а намного ниже, а то бы точно – труп!
Покачал вверх-вниз на руке Имка свёрток, прикидывая вес – килограмма
четыре-пять потянет точно! - сунул под мышку, еле-еле доковылял к
коляске, ухватился за ручки и шажком-шажком потопал вслед за Фур-Фырей –
домой.
Фур-Фыря допрыгала до дома, протиснулась в лаз двери, улеглась у пустой
миски на кухне и с остервенением вгрызлась в хрящ. Хрящ оказался внутри
полым ко всему не съедобным, а, потеряв верхушку, из огрызка вообще
посыпались, раскатились по немытому полу стекляшки.
***
Много времени прошло, мало, никто сказать не может, но больше Имку никто
не видел. Пропал.
Поговаривали языки, что Большой Начальник, узнав, что в горшке с
фаллосом, которым его отблагодарили, были бриллианты - пять или шесть
штук, а один крупный огранки «Принцесса» тянул на 2,5 миллиона евро –
сошел, с ума и выбросился на Старой площади из окна.
Другие, что подослал бандюг и те отобрав всё и придушили бедолагу.
Но самой достоверным мне кажется весть от Испанца проживающего в
квартире Имки.
***
Имка как-то умудрился эмигрировать в Уругвай. Завёл там ферму, на
которой выращивает на продажу хомяков, и открыл школу по обучению
попугаев говорить на всех языках мира. Но самым удачным для него стало
приобретение сети по сбору стеклотары и заводика по её переработке.
Бизнес процветает. Женился на местной красавице, часто мелькает на
страницах газет и журналов и вообще живёт припеваючи.
Нанял Испанца и тот кормит и обиходит Фур-Фыурю, Хеопса и попугая жако
Фешу ( перевод с английского «Please – date! на испанский будет -
¡Por favor – fecha!). Обуругваился и теперь он по паспорту Emmanoil
Valtasar Rico (Богатый).
Я высказываю сомнение Испанцу, он, молча в подтверждении своих слов,
показывает свежие номера газет.