Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: комментатор
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Двое случайно столкнулись в тель-авивской толпе. Посмотрели друг на друга: – Вы из Москвы? – Откуда вы знаете? – А у вас лицо охреневшее. – Так у вас точно такое же лицо. – Я знаю. Я тоже из Москвы.
В 1951 году художник Марк Шагал, уже знаменитый и очень богатый, приехал в каюте первого класса в Израиль по приглашению будущего президента Залмана Шазара. Ему устроили роскошный приём. В программе пребывания были его выставки в трёх крупнейших городах. Голда Меир и Моше Шарет непринужденно болтали с ним на идише, дружеские беседы с Моше Даяном, обед с Давидом Бен-Гурионом. Каждый час был расписан.
Но Шагал попросил обязательно свозить его в недавно основанную деревню Кфар-Хабад. Там, во временном бараке с удобствами во дворе, жил хасид, с которым они пятьдесят лет назад в Витебске вместе учились в хедере у меламеда. Эскорт привёз Шагала к другу детства. Они просидели за самоваром и бутылкой водки под селёдочку два часа. Потом Шагал, весь в слезах, укатил на приём в Тель-Авив. Журналисты обступили немного нетвёрдо стоявшего на ногах хасида: - Расскажите о Шагале, как вы его помните по Витебску? — Мейше? Ой, Мейше! У него была хорошая голова, — если бы продолжал учить Тору, стал бы человеком!
Однажды Сергей Соловьёв позвонил Александру Абдулову и попросил его (по-дружески) сыграть в маленьком эпизодике. Сыграть алкаша. Режиссёру нужен был акцент, яркое пятно: алкашик идейный и одухотворённый. Соловьёв снимал картину «Дом под звёздным небом», а на дворе стояли юные девяностые. Абдулов с удовольствием соглашался играть характерных персонажей, потому что за ним долго тянулся шлейф героя-красавчика. Александр приехал на съёмочную площадку, режиссёр поставил задачу: «Вы с напарником воруете на аэродроме баки от самолётов и продаёте дачникам для душа». И вот такая маленькая сценка – Абдулов приносит бак, а Михаил Ульянов его покупает. - Так это же, - говорит Ульянов, - От бомбардировщика! - Ну и что, что от бомбардировщика?! – отвечает Абдулов.
Александру сделали чудовищный грим и сцену быстро отсняли. Через неделю раздался звонок. - Понимаешь, Саша, - сказал Соловьёв, - Мы посмотрели материал, забавно! А у меня по сценарию персонаж, которого играет Ульянов, умирает. Вы вроде так хорошо с ним разговаривали – тебе необходимо быть на его похоронах. Давай мы продлим твою роль. Придумали, что на «похоронах» будет играть гимн СССР, а Абдулов орать: «Я этого не вынесу!». Сняли. Через 5 дней вновь звонок: - Понимаешь, ты был на похоронах, так убивался по поводу кончины, что на поминках ты просто обязан быть! Сняли поминки. Через неделю вновь звонок: - Саш, понимаешь, у меня по сценарию вся семья уезжает в Америку. А ты так здорово прощался на поминках, что проводить их точно должен. Всё хорошо, тоже отсняли. Через несколько дней опять звонок: - Ты знаешь, тут у меня такая ситуация, я в конце всех убиваю, давай и тебя убьём. - Давай! – согласился актёр. Придумали, что героя Абдулова убивает шальная пуля, когда он тащит пропеллер от самолёта. «А вентилятор-то как же?» - спрашивает он и умирает. И вот после всего этого вновь звонок. Услышав в трубке голос Соловьёва, Абдулов не выдержал: - Серёжа! Всё! Ты меня уже убил!!! - Вот в этом-то и дело, - отвечает режиссёр, - Будем снимать похороны!
В начале 1980-х годов для внедрения электронных устройств в советской медицине было выделено 1,5 миллиарда рублей. Больше 2 миллиардов долларов, если верить официальному курсу из газеты "Известия". Часть этих денег попала в Томск, где их "освоением" совместно занялись ученые медицинского института и Института автоматических систем управления и радиоэлектроники. Одному из них, профессору Агафонову, пришла в голову блестящая идея – сделать маленький, величиной с таблетку, девайс, который бы излучал электрические импульсы на низкой частоте. Благо, пару транзисторов, конденсаторов и маленькую батарейку уже вполне можно было запихнуть в небольшую гладкую капсулу. Может, из этого получится какой-нибудь медицинский эффект для желудка и кишечника?
Агафонов назвал свое изобретение "стимулятором ЖКТ" и запатентовал. Что именно должен был "стимулировать" такой стимулятор своими слабенькими токами, не мог толком объяснить никто, однако сам факт проглатывания электрического прибора поражал воображение. Сразу поползли слухи, что такое чудо техники доступно лишь "небожителям", что этой таблеткой лечат обитателей Кремля. Отсюда и народное название прибора – "Кремлевская таблетка". С началом перестройки таблетку показали на ВДНХ – и там она взяла сразу 7 наград, как уникальная советская разработка, а народ ходил вокруг и облизывался.
На самом деле никого в Кремле этим не лечили. До 1991 года "стимулятор" применяли лишь при клинических исследованиях – и не получили никакого результата. Разве что убедились в его относительной безвредности. У пациентов таблетка исправно "входила" и "выходила", поскольку была достаточно гладкой. Однако народ знал, что чудо-лекарство существует, и полагал, что именно им объясняется упорное нежелание пожилых кремлевских функционеров сходить в могилу. А простым смертным – кто ж ее даст?
Но после краха СССР справедливость была восстановлена: с 1993 по 1996 годы в Томске, Казахстане и подмосковном Зеленограде выпустили более 100 тысяч "Кремлевских таблеток". Это был великолепный бизнес: себестоимость простенького прибора оказалась в сотни, а то и в тысячи раз меньше рыночной цены. Правда, началась конкуренция: другие шарлатанские приборы "от всех болезней" появлялись в продаже чуть не каждый месяц, и вскоре "стимулятор ЖКТ" вышел из моды.
Конечно, "стимулятор ЖКТ" по своей задумке был вещью одноразовой. И прибыль он принес один раз, и принимали его, как правило, лишь однажды – до первого разочарования. Пройдя через желудок и кишечник, использованная таблетка плюхалась на дно унитаза – и, по идее, на этом ее путь должен был заканчиваться. Но не будем идеалистами: всегда есть те, кто "может повторить". Поэтому "Кремлевских таблеток" было продано больше, чем выпущено.
И это вовсе не мальчик легкого поведения (как кто-то мог бы подумать). Она называется «парасит». Ага, современное слово «паразит» (т.е. нахлебник) произошло как раз от наименования этой профессии — правда, во времена Древней Греции «парасит» переводился как «сотрапезник». Главной задачей парасита было развлечение хозяев приятной застольной беседой на самые разные темы. За чаркой вина он мог как философствовать о смысле жизни, так и рассказывать анекдоты, притчи и забавные сплетни из жизни горожан. За это ему оказывалось всяческое уважение, а еще парасита кормили от пуза. Чем лучше у человека был подвешен язык, тем чаще его приглашали разделить трапезу. И, кстати, в параситы мог попасть даже раб, если умел быть душой компании. Между прочим, легендарный Эзоп начинал свою карьеру баснописца именно в качестве парасита: богатые греки обожали звать в гости хромого и безобразного невольника с острым языком.
Древние римляне переняли эстафету у греков, но от римского парасита уже не требовалась всякая «философская чепуха»: он должен был развлекать хозяев лестью и остротами. Тогда-то название профессии и стало нарицательным, обретя современное звучание и значение. А древнеримские драматурги начали активно вводить в свои комедии персонажей-параситов, высмеивая их главные черты — назойливость, льстивость, жадность, стремление угоститься на чужой счёт, желание войти в милость господина ценой каких угодно услуг.
Считается, что параситы — одни из «предков» средневековых шутов: они точно так же обретались при богатом господине, развлекая его и гостей своими забавными выходками.
Когда меня спрашивают, как справятся нынешние дети, израильские и еврейские по всему миру, с той волной ненависти, которая их окружает, я всегда вспоминаю Пресслера, Макса Менахема Пресслера, блестящего пианиста, основателя трио Beaux Arts, которое многие считают лучшим трио ХХ века.
В 15 лет в Магдебурге Пресллер с родителями, братом и сестрой прятался в подвале, а наверху коричневорубашечники громили семейный магазин одежды. На следующий день его выгнали из школы. Учитель фортепиано, церковный органист Китцель продолжал заниматься с Максом тайно, и было это совсем небезопасно. Год спустя семье удалось бежать в Италию, где в Триесте его догнала посылка Китцеля. В ней была партитура «Отражений в воде» Дебюсси и записка: «Продолжай заниматься». Ровно за день до начала Второй мировой войны семья добралась до Хайфы. Все бабушки, дедушки, дяди, тети и кузены Пресслера, оставшиеся в Германии, погибли в концентрационных лагерях.
Пресслер вспоминал позднее: «Нам повезло найти убежище в Израиле, но когда я приехал, я был психологически раздавлен. Я не мог есть. Мой отец обвинял меня в плохом поведении, но я просто не мог, и я просто худел и слабел». Его отправили в детский санаторий, где он продолжал заниматься музыкой. «Во время урока игры на фортепиано я упал в обморок, играя предпоследнюю сонату Бетховена (соч. 110). Я уверен, что это была моя эмоциональная реакция на это великолепное произведение, которое подытожило то, что я чувствовал, все, что произошло. В нем есть идеализм, в нем есть гедонизм, в нем есть сожаление, в нем есть что-то, что выстраивается как фуга. И в самом конце есть то, что очень редко встречается в последних сонатах Бетховена — оно торжествует, оно говорит: «Да, моя жизнь стоит того, чтобы жить», и это то, что я чувствую».
Музыка вылечила его. Музыка и вера в то, что в Германии остались и всегда будут хорошие люди. В 17 лет он сменил имя на Менахем, и продолжил занятия музыкой в Тель-Авивской консерватории у Лео Кестенберга. В 1946 году Пресслер отправился в США, чтобы принять участие в конкурсе Дебюсси в Сан-Франциско. Для конкурса требовалось знать наизусть 27 сольных фортепианных произведений Дебюсси, но в Палестине он нашел партитуру только для 12. Прилетев в Нью-Йорк, он купил остальные ноты и в течение следующих нескольких дней выучил их, пока ехал в поезде, используя нарисованную клавиатуру. Участники играли анонимно, за пронумерованными экранами, и номер 2, Пресслер, был единогласным судейским выбором.
С тех пор и до 1955 года его карьера – это постоянный подъем, даже взлет. В 1955 году он основал трио Beaux Arts. Их лондонский дебют был удручающим: 150 слушателей в Королевском фестивальном зале вместимостью 2700 человек. Но Пресслер не испугался, и два года спустя они собирали полные залы, а один критик написал об их исполнении фортепианных трио Бетховена: «были настолько близки к совершенству, насколько можно разумно ожидать в несовершенном мире». Трио просуществовало рекордных 53 года - дольше, чем Rolling Stones, как пошутил в одном из интервью Пресслер. В 2008 году 85-летний Пресслер распустил его, но вместо того, чтобы уйти на пенсию, возродил сольную карьеру, заявив: «Мне это доставляет больше удовольствия, чем загонять маленький мячик в маленькую лунку на траве».
В 2015 году, в 92 года, он выпустил диск с фортепианными сонатами Моцарта, демонстрируя, по словам журнала Gramophone, «интеллектуальное и эмоциональное понимание музыки, не имеющее себе равных». Его жена Сара, с которой они прожили вместе 65 лет, умерла в 2014 году. Спустя два года его спутницей стала леди Вайденфельд, бывшая возлюбленная Артура Рубинштейна. В 2018 году 94-летний Пресслер посвятил 73-летней подруге новый альбом музыки Дебюсси. Умер он, чуть-чуть недожив до 100 лет. Документальный фильм о нем называется «Жизнь, которую я люблю». Пресслера всю жизнь спасала и вытягивала музыка. У кого-то это может быть живопись. У кого-то – филателия. Или приют для кошек. Или виндсерфинг. Или та же музыка, но с другой стороны, из зала. Самое главное, может быть, единственно главное, что мы можем попытаться сделать для наших детей – помочь им найти то, что будет поддерживать в них интерес к жизни, умение радоваться ей, всегда, везде. Даже во время войны.
Не всем так повезет как Пресслеру. Но если цель – приближение к счастью, а не победа в забеге, то это и неважно. Один мой приятель заметил, что весь последний год в Израиле были фантастической красоты закаты. Может быть, как напоминание свыше, что жизнь, как бы тяжело ни разрушила ее война, все-таки войной не исчерпывается.
На фотографии 92-летний Пресслер играет с Бостонским симфоническим оркестром.
Сталинградский тракторный завод был вначале целиком укомплектован и запущен в США, размонтирован и на 100 судах перевезён в СССР. Весь проект выполнила компания «Альберт Кан Инкорпорейтед». В начале июля 1929 года в Сталинград прибыла группа инженеров из фирмы того же Кана. Ее возглавил Джон Калдер, назначенный главным производителем работ по строительству завода. Раньше, чем через год, с конвейера сошел первый советский трактор. На фотографии американские и советские специалисты на строительстве Сталинградского тракторного. В центре Джон Калдер (в очках и шляпе), слева от него американский инженер Леон Суваджан.
25 апреля 1945 года на реке Эльба близ города Торгау произошло историческое соединение американской и русской армий, когда группа американцев во главе со вторым лейтенантом Уильямом Робертсоном встретилась с отрядом лейтенанта Александра Сильвашко. В результате встречи войск союзников остатки вооружённых сил Германии были расколоты на две части — северную и южную. Чтобы символизировать важность события, лейтенанты обнялись.
В начале 20-го века немецкие рыбаки на борту судна Систрум пережили невероятное приключение. В Северном море они поймали, как думают некоторые ученые, живого мегалодона — доисторическую акулу, которую считали вымершей миллионы лет назад. Экипаж несколько часов боролся с гигантской тварью, в конце концов одолел ее и доставил в небольшой порт на севере Германии, вызвав мировую сенсацию. Ихтиологи и палеонтологи всего мира ринулись изучать невиданное чудовище. Они были поражены размерами акулы (23 метра) и ее огромными зубами. Начались споры о том, могла ли она быть выжившим представителем изолированной популяции или эволюционным потомком. К сожалению, акула очень быстро разлагалась, начиная с хвоста, что характерно для глубоководных рыб. Поэтому исследование не удалось провести в полном объеме.
Тем не менее это открытие вдохновило ученых на новые экспедиции с целью узнать больше о загадочных обитателях глубин. Эта невероятная история заставляет нас задуматься о тайнах, которые до сих пор скрывают наши почти неизведанные океаны.
Семья Овиц попала в Аушвиц из-за роста и национальности. Выжить помог завет матери: "Держаться вместе и любить друг друга в беде и радости". Овицы — семья бродячих еврейских музыкантов-лилипутов из Румынии, живших некоторое время в лагере Освенцим, где их изучал доктор Менгеле. Маленький муж и десять детей разного роста от двух больших жен. Самую младшую среди своих братьев и сестер маленького роста, которые прошли через Аушвиц и выжили, звали Перл, что значит «жемчужина». В одном из своих интервью Перл Овиц говорила: «Если меня когда-нибудь спросят, почему я родилась карлицей, я должна буду сказать: моя особенность — это способ Бога сохранить меня живой».
История семьи Овиц началась в румынском селе Розавля, где в 1868 году родился необычный мальчик, которого назвали Самсоном. Или Шимшоном на еврейский лад. Его необычность проявилась в детстве — он не рос, как все остальные, так и остался маленького роста. Псевдоахондроплазия — так называют недуг Шимшона современные исследователи. Но если проще — карликовость, которая передается по наследству. Чем мог заняться маленький человек в румынском селе? Он стал шутом, увеселителем на свадьбах, то есть бадхеном. Говорят, кроме шуток он еще произносил нравоучительные проповеди — это не возбранялось. Шимшон был женат дважды, причем на женщинах обычного роста. Первая его супруга, Брана, родила ему двух дочерей, Розику и Франческу. Они обе пошли ростом в отца. От второго брака с Бертой родились еще восемь детей: Аврам, Фрейда, Мики, Элизабет, Перл были маленькими, Саре, Лее и Арье недуг отца не передался.
В 46-летнем возрасте Шимшон умер от пищевого отравления, оставив Берте десятерых детей. Судя по всему, женщина это было умная и сильная, — она придумала, как обеспечить нестандартных отпрысков профессией: отдала их в обучение музыкантам-клезмерам. Скрипка, виолончель, гитара, аккордеон, цимбалы, барабаны — вот на чем учились играть младшие Овицы. Специально для маленьких музыкантов инструменты были уменьшены. Перед смертью Берта завещала детям оставаться на всю жизнь вместе — и это, как оказалось их спасло. Погиб только один из братьев, который расстался с семьей, но об этом чуть позже.
В Европе маленькие, в основном, выступали в качестве комиков, циркачей. Овицы же заняли свободную нишу, стали настоящим музыкальным коллективом, стали называться «Труппой лилипутов». В 30-40-х годах они гастролировали по Румынии, Венгрии, Чехословакии и пользовались огромной популярностью. Пели они на идише, венгерском, румынском, немецком и даже русском языках! И не разлучались: когда кто-то из братьев и сестер женился или выходил замуж, супруг входил в семью Овиц и становился частью команды. Дела у них шли прекрасно — у Овицев, первых во всей округе, появился свой автомобиль. Они пели, воспитывали детей — у них рождались люди и обычного роста — и не ждали никакой беды. По субботам они праздновали Шаббат. Однако, Гитлер уже пришел к власти.
Когда в 1939 году фашисты начали войну в Европе, Овицы по-прежнему беспрепятственно гастролировали — в их документах не было ни слова о том, что они евреи. Это их спасало, потому что преследования евреев уже начались. Овицы выступали до весны 1944 года и тайно соблюдали еврейские традиции, например, в субботу никогда не назначали концертов, сказываясь больными, и праздновали Шаббат. Но когда Венгрию оккупировали фашисты, скрывать тайну крови они больше не могли — выступать им запретили, на одежде маленьких музыкантов появились желтые звезды.
В мае 44-го 12 членов семьи Овиц оказались в поезде, который отправился в Аушвиц. Один из братьев сбежал, отделился от семьи — и был пойман и убит. Остальные Овицы прибыли в лагерь и встретились тут с Ангелом Смерти — так прозвали Йозефа Менгеле, доктора, проводившего бесчеловечные опыты над заключенными Аушвица. Его жертвами стали десятки тысяч ни в чем не повинных людей. Менгеле встречал в Аушвице каждый состав с прибывавшими узниками — и лично отбирал себе подопытных кроликов. Увидел он и семью маленьких людей. Менгеле потребовал не отправлять маленьких в газовые камеры, но в общем хаосе и неразберихе Овицы все-таки туда попали. Голыми, как и остальных узников, из загнали в камеры. «Когда металлическая дверь тяжело захлопнулась за нами, начало пахнуть газом, — вспоминала впоследствии Перл Овиц, — внезапно мы услышали крики: „Карлики, где мои карлики?“ Мы были освобождены, но не знали, что нас ждет еще больший ужас».
За маленькими доктор Менгеле прибежал лично — ему стало интересно, почему в одной семье есть люди с карликовостью и без нее. Приказал разместить Овицев в специальном бараке. И начал экспериментировать. У Овицев брали в больших количествах кровь и костный мозг, им вырывали зубы и волосы, подвергали радиоактивному облучению, заражали разными болезнями, помещали в ледяную и горячую воду, ослепляли на некоторое время с помощью каких-то капель. Женщин мучили гинекологи, вводя им в матку обжигающую жидкость... Однажды маленькие увидели, что в лагерь прибыли еще два лилипута — их приказано было убить, сварить и выставить скелеты в музее.
По воспоминаниям Перл, Менгеле обладал дьявольским обаянием. «Доктор Менгеле был похож на кинозвезду, только еще красивее. Но никто из тех, кто его видел, не мог себе представить, какое чудовище прячется за этим красивым лицом. Мы все знали, что он был беспощаден и склонен к самым крайним проявлениям садизма — когда он злился, то впадал в истерику и его трясло от ярости».
Овицы вынуждены были подчиняться Менгеле во всем и развлекать его шутками и своими песнями, позировать для фильма, который доктор снял специально для Гитлера. Как вспоминала Перл, он звал Овицев по именам семерых гномов из диснеевского мультфильма, который нарисовал Арт Бэббит. Настроение после встреч с маленькими у чудовищного доктора всегда было отменным. Как говорила Перл: «Если он в плохом настроении заходил в наш барак, то тут же успокаивался. Когда он пребывал в приподнятом настроении, люди говорили: „Он, наверное, заходил к маленьким“». «Особое отношение» помогло Овицам спасти, кроме своей, еще одну семью. Вместе с ними в Аушвиц попал их сосед Симон Шломовиц вместе с родными, всего десять человек. Шломовиц сказал Менгеле, что они все — родственники Овицев (хотя все Шломовицы были обычного роста) и Овицы это подтвердили. Так спаслась семья Шломовиц.
Когда фашистам стало понятно, что война скоро будет окончена — и не в их пользу, узников Аушвица стали ликвидировать в срочном порядке. Овицы обреченно ждали своей очереди, но наступил январь 45-го года. Нацисты бежали из лагеря, а 27-го числа туда вошли советские войска. Так семья музыкантов спаслась. И стала единственной семьей, целиком выжившей в Аушвице.
После освобождения Овицы жили в советском лагере для беженцев, чудом были выпущены и пешком добрались до родного села. Семь месяцев они шли большим караваном, по-прежнему не расставаясь. Потом, также вместе, переехали в Антверпен, и наконец, через несколько лет — в Израиль. В Хайфе они снова начали давать концерты — и снова стали собирать полные залы. Программу Овицы сменили: они больше не пели песни, а разыгрывали маленькие пьесы из жизни еврейского местечка. В 1955 году семья оставила сцену.
Сейчас в живых нет ни одного пережившего Аушвиц. Все братья и сестры лежат на одном участке семейного кладбище. Перл Овиц умерла самой последней, в 2001 году, ей было за 80.
История создания песни «Темная ночь» из кинофильма «Два бойца» широко известна. Согласно Википедии, у режиссёра Леонида Лукова не получалось убедительно снять сцену, в которой солдат пишет письмо. После множества неудачных попыток ему неожиданно пришла в голову мысль, что помочь могла бы песня. Луков обратился к Никите Богословскому, который сел за рояль и практически сразу предложил мелодию. После этого они пошли к поэту Владимиру Агатову. Тот также довольно быстро сочинил на неё текст. Тут же, среди ночи был разбужен Марк Бернес, и вскоре фонограмма песни была готова, а на следующий день эпизод был снят. Удивительно, что для записи композиции и съемки сцены режиссёру и его команде хватило одного дубля.
Гораздо менее известно, что по поводу этой песни Никиту Богословского однажды вызвали в Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР. На дворе стоял 1949 год, под вывеской борьбы с космополитизмом началась разнузданная антисемитская кампания, которая, не умри Сталин, закончилась бы высылкой всех евреев в Биробиджан.
Как вспоминала Наталья Ивановна, третья жена Никиты Владимировича, он решил, что от него хотят подпись под очередным письмом, обличающим действующих в советском искусстве врагов, и приготовился к неприятному разговору.
Когда Богословский вошел в кабинет председателя КДИ Поликарпа Ивановича Лебедева, тот вежливо поднялся, предложил композитору сесть, а сам взял со стола лист бумаги и, глядя в него, заговорил: — Вот у меня справка о съемочной группе кинофильма «Два бойца». Перечисляю: Автор сценария: Евгений Иосифович Габрилович, по национальности – еврей. Режиссёр: Леонид Давидович Луков, по национальности – еврей. Оператор: Александр Ильич Гинцбург, по национальности – еврей. Художник: Владимир Павлович Каплуновский, по национальности – еврей. Автор стихов: Владимир Гариевич Агатов, он же Вэлвл Исидорович Гуревич, по национальности – еврей. В главной роли – Марк Наумович Бернес, по национальности – еврей.
Никита Владимирович, как же вас, потомственного русского дворянина, члена Союза композиторов СССР угораздило в эту шайку безродных космополитов?!
Никита, только услышав слово «еврей», сразу все понял и мгновенно выработал план обороны. Попросил разрешения задать вопрос: — Поликарп Иванович, вы можете написать сценарий к фильму? — Конечно, нет! Я по специальности искусствовед, - ответил немного опешивший Лебедев. — А быть режиссером фильма? — Тоже нет. — А отработать оператором или художником? — Нет. — А написать стихи или исполнить песню? — Вы что, смеетесь надо мной? Мне только петь не хватает. Я фактически министр! — Вот видите, Поликарп Иванович, вы не можете. И я не могу. А они могут. А если соберутся вместе, получается очень хороший результат, например фильм «Два бойца». Это не я первый придумал. Это говорил мой отчим, который меня воспитал.
Никита почему-то никому не рассказывал, кто был его отчимом. Но иногда в компании друзей прозрачно намекал, что его отчимом был Георгий Васильевич Чичерин, второй советский министр иностранных дел, соратник Ленина и Сталина. Лебедев, понятно, был об этом осведомлен, намек понял и решил на всякий случай прекратить разговор: — Ладно, Никита Владимирович, можете быть свободным. И выбирайте друзей поосмотрительнее. В ваших же интересах.
Домой Никита вернулся не в лучшем состоянии духа. Я спросила его: «Что с тобой?» Он коротко бросил: «Темная ночь!», нецензурно выругался, открыл буфет, выпил пару рюмок водки… Вскоре пришёл в характерное для него ровное хорошее настроение. У него был счастливый дар не зацикливаться на плохом.
Своё жизненное кредо Богословский сформулировал так: «Может быть, это стыдно, но я никогда не интересовался страной. Все мои мысли были направлены на творческое благополучие и на свою судьбу в этом мире, который я воспринимал иронически. В духовном плане у меня не было драм и трагедий. Только ясное, радостное ощущение жизни, праздник бытия». Он прожил 90 лет, написал невообразимое количество музыки, был богатым в стране, где всем полагалось быть бедными, удостоился всех возможных для композитора наград, был четырежды женат. Баловень судьбы.
