Михаил Ходорковский, "The New Times", 12.12.2011
Часто мысленно возвращаюсь к вопросу: что такое совесть? Как мы
определяем, что такое «хорошо», и чего стыдимся всю жизнь? Когда совесть
побеждает страх, а когда страх – совесть? В истории, которую я расскажу,
как обычно изменены имя человека и некоторые детали событий.
Леша Бадаев – обычный бурятский паренек из далекого села. Широкое,
круглое лицо, черные, будто постоянно прищуренные глаза. Родителей не
помнит, жил с теткой. В школу ходил 2 класса, потом работал пастухом
общественного стада.
В несчастливый день сцепился с вором, пытавшимся украсть барана, - кинул
в него камнем и попал в голову. Но вор оказался мужиком крепким и быстро
очухался. Подбежавший Леша испугался, запаниковал и совершил
непоправимое – ударил камнем еще раз. Потом – еще раз.
Поняв, что произошло, - бросил стадо и удрал.
Поймали его случайно, спустя несколько месяцев, за тысячу километров от
дома, когда он пытался украсть еду.
Суд, приговор за убийство – 6,5 лет. Справедливый, с учетом всех
обстоятельств. Колония для несовершеннолетних и вот – «взрослая» тюрьма.
Немая сцена
Я встретился с Лешей на швейном производстве, где он нашел себе
пристанище. Работящий парень, молчаливый, незаметный.
Спустя некоторое время мне объявили взыскание, и я подал на
администрацию в суд. Неожиданно узнаю, что Лешу вызывают свидетелем.
Сомнений у меня нет – скажет то, что от него потребуют. В лагере много
способов «убеждения».
И вот – суд. Собрались все «главные люди»: начальник лагеря, начальник
оперативного отдела, замы. Заседание ведет председатель городского суда.
Вызывают Лешу. Он явно растерян и испуган, говорит запинаясь, но правду!
Мы переглядываемся с адвокатом, ничего не понимая. Напротив нас также
переглядываются наши оппоненты.
Судья отпускает Лешу, он выходит за дверь и тут же возвращается.
- Он, - Леша показывает на начальника оперотдела, - дал мне две пачки
сигарет и сказал, чтобы я врал.
Смотрю на сидящих напротив. Опер внешне спокоен, начальник медленно
багровеет.
- Но я врать не стал, сказал правду. А сигареты – вот они.
И отдает судье пачку LM, признаваясь:
- А вторую я скурил. У меня таких сигарет никогда не было.
Как говорится, «немая сцена».
- Ну я пойду или еще что-то надо?
- Иди, иди, ты уже все сказал, - раздается голос начальника.
Леша выходит, «немая сцена» продолжается. Наконец, председатель суда
произносит:
- Все в протоколе. Если с этим парнем что-то случится – дам ход
протоколу.
После суда подхожу к Леше.
- Зачем ты так поступил? Знаешь же, будут проблемы.
Он поднимает свои прищуренные глаза:
- Вы мне ничего плохого не сделали. Я так не могу.
И уходит.
С кем торгуемся?
Потом были лагерная жизнь и неизбежная расплата. Иногда, выходя из
карцера, я узнавал, что там же – Леша. С производства его сняли. Но при
случайных встречах Леша улыбался: «Все нормально! »
Конечно, произошедшее стало в подробностях известно всему лагерю. И
когда я попросил сообщить мне немедленно, если все-таки Лешу попытается
кто-то бить (такие методы достаточно обычны), ответом мне было
удивленное: «А кто решится? Администрация боится, зэки теперь уважают…»
Через полгода меня увезли в другую тюрьму. Лешин срок давно закончился.
Что с ним стало? Не знаю и не хочу выяснять, чтобы не создать проблем
человеку. Но очень надеюсь, что он идет по жизни без страха и с
достоинством.
Сделка с совестью – соврать, смолчать, «не заметить» ради своего
спокойствия, прикрываясь интересами своей семьи. Успокоить себя, что
«такое время», что «все такие».
С кем мы торгуемся на самом деле? Как узнаем, что «та сторона» - наша
совесть – от сделки отказалась? Когда сами окажемся один на один с
бедой?
Или потом, на краю, подводя окончательный итог своей жизни, мучительно
осознавая, что «бег между струйками» окончен и остается только память?
Но уже ничего не изменишь?
Михаил Ходорковский, ИК-7, Сегежа, Карелия.