Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: nnneo05
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
" Но пришла пора и Завенягина… того. Идет волна очистительная – ликвидация ликвидаторов. Построены гиганты социалистической индустрии, а после работы рабочее место надо убирать. Следы заметать надо. Потому судьба Завенягина решена. В число делегатов нового XVIII съезда партии Завенягин попал потому, что видимость нужна: вроде не всех делегатов прошлого съезда перестреляли, вот смотрите – один сохранился! Даже улыбается… Но скоро и его очередь. Кончится съезд, отгремит… Понятно, в избирательных списках его фамилии нет… Прошлый раз попал в число кандидатов ЦК, теперь имя Завенягина в списках снято. Конченый человек. По проторенной дорожке, дорогой товарищ Завенягин, – вперед и вниз… В подвалы. Там ждут."
Выбор
" Съезд партии завершен. Прогремел «Интернационал» с переливами. После «Интернационала» – большой обед. Потом – большой концерт. А в перерывах – снова песни гремят, снова бубен бьет, снова девки в штанах танцы вытанцовывают. В огромном зале – макет Дворца Советов. К моменту победы Мировой революции дворец ввинтят в московское небо. Это будет самое высокое здание мира – 500 метров. На макет смотришь – голову задираешь, а как в натуре смотреться будет! Победа Мировой революции близка. Строительство дворца уже начато. Котлован уже роют. Можешь в Кремле на макет любоваться, ввысь вознесенный, или выйди из Кремля и в котлован заглядывай. Это уже не макет. Это жизнь реальная.
Поют делегаты, пляшут, радуются – будет война! Самое главное впечатление от съезда, оглушающее впечатление – воевать будем! Совсем скоро. Потому радостно всем. Потому любуются делегаты макетом, пританцовывая. В тюбетейках делегаты, в ватных халатах. А казаки – в черкесках с серебряными газырями. А металлурги – в орденах, как фельдмаршалы. И шахтеры радуются-приплясывают. Шахтеры на съезде, как принято, – с отбойными молотками на правом плече. А доярки – с ведрами.
В перерывах – интереснейшие встречи. Знатные люди страны обмениваются опытом. Оленеводы в мехах беседуют со сталеварами. Лесорубы – с пахарями. Писатель товарищ Шолохов с пером ходит, в перерывах присядет на ступеньку и главу книги напишет. Это ему просто дается: десять минут – и глава новая. Не задумываясь. А поэт Симонов прямо на ходу стихи про войну сочиняет. Про то, как в грядущей войне Красная Армия будет Кенигсберг штурмовать:
Под Кенигсбергом на рассвете
Мы будем ранены вдвоем…
Напишет стишок, отвлечется, с делегатами планами творческими делится.
Все это называется термином особым – «В кулуарах съезда». Такая в газетах рубрика. И встречи те незабываемые расписывают журналисты-писатели, по стране разносят. Получается, вроде вся страна наша огромная в радостном ожидании войны собралась-столпилась там, в кремлевском дворце, рассказы лучших своих людей слушает. Вот интересный человек – и сразу вокруг него делегаты стадом. Он историю расскажет. А тут еще один знатный человек – тогда вокруг него кружок слушателей. Знаменитый полярный летчик товарищ Холованов рассказывает делегатам, как на полюс летал, по морозу трескучему. Директор Норильского комбината товарищ Завенягин рассказывает, как он на том же полярном морозе добывает стране никель и медь. Удивились делегаты, в ладоши захлопали и к другому интересному человеку – послушать рассказ о том, как он за прошедший год срубил на огромных пространствах и вывез к портам три миллиона кубометров ценных пород древесины, проложил в тундре семьсот километров железнодорожных путей, построил десяток угольных шахт и теперь уголек Родине гонит.
От одного рассказчика группа – к другому. Как рыбки в подводном царстве – р-р-раз, и все разом развернулись искрящейся серебристой стайкой. А возле товарища Завенягина одна слушательница молоденькая, с парашютным значком, чуть задержалась и, глядя куда-то в сторону, весело кому-то улыбаясь, приказала:
" Только подивились: всегда оттуда, с советской стороны, лодки в темноте плыли, и вдогонку хлопали выстрелы. Первый раз кто-то ночью сам в Советский Союз просится. Добровольно.
" Доллар – хорошие ботинки. Пять – костюм. Триста – великолепный «линкольн». Тысяча долларов – двухэтажный дом с гаражами на три машины, с просторным подвалом и еще с комнатами на чердаке, с автономными системами отопления и канализации, с бассейном, с приличным куском земли. А зачем людям миллион? "
Выбор
" Завенягин кончен. Это знают все. Не позволял Завенягин вольного с собою обращения, да кто ж его спрашивал? Потому каждый к нему запросто: как, мол, брат Завенягин, дела идут? И по загривку его. Вроде ласково, вроде по-дружески.
валишься? Вот и вались, сука! Скорее высокую норильскую должность освобождай!
Был Завенягин кандидатом ЦК, теперь нет его фамилии в избирательных списках. Потому злорадство людское выпирает и никак не прячется.
– Эй, Завенягин, а тебя в списках нет! – Это сообщает ему каждый с какой-то радостью первооткрывателя. Ведь может оказаться, что сам Завенягин пока об этом не знает, так поскорее ему донести: – Нет тебя в списках, Завенягин!
И за пуговку пиджака его берут всякие:
– Значится, так, Завенягин. Попомни слова мои: и на Норильске тебе долго не сидеть. Снимут тебя. Как пить дать. Не усидишь на Норильске. Уж я-то обстановку чувствую.
– А меня с Норильска уже сняли.
– Как, сняли? Уже сняли? Когда сняли?
– Пять минут назад.
– Так чего же ты молчишь? Петр Иваныч, бегом сюда. Слыхал? Сняли Завенягина с Норильска. Что я тебе говорил?
– Я это и без тебя понимал. Трудно ли сообразить? Пост-то какой. Норильск – не фунт изюму. Слово одно: Норильск! Там ответственность… Не каждому по плечу…
– Завенягин, и куда тебя теперь?
– Заместителем…
– Заместителем кому? Старшим заместителем младшего говновоза?
– Нет. Заместителем народного комиссара внутренних дел. Лаврентию Павловичу Берия заместителем…
– Авраамий Павлович… дорогой вы наш дружище, поздравляю. От всей души поздравляю. Я ж всегда знал… Большому кораблю… так сказать… большое плавание… Уж я обстановку чувствую…
И по огромному залу, по толпе делегатов, как рябь по воде: Авраамию Палычу повышение! Да какое! Самому Лаврентию Палычу Берия заместителем! Вот это дуэт! Золотая пара. Тандем. Ведь как получается: отлучился товарищ Берия на полчаса в Кремль, к товарищу Сталину на доклад, а в это время боевой пост, считай, без присмотра. Вот где слабость-то была. Вот чем враги воспользоваться могли! А теперь… теперь врагам не выгорит! Лаврентий Павлович Берия может спокойно отлучиться, ведь вместо него – Завенягин! Лучшего на этот пост и не сыскать! А товарищ-то Сталин, а! Миллионы людей в его подчинении, а выбрать надо только одного. И ведь выбрал же! Именно того, кто для этого поста прямо и создан! "
Выбор
" Идет разгром ежовцев, исчезают люди. Их берут ночами. Берут в рабочие дни и в праздники. Их берут по дороге домой и по дороге на работу. И на самой работе. Их берут в поездах, на дачах, в магазинах, в ресторанах. Их берут одетыми. Их берут голыми. В бане. В Сандунах:
– Гражданин, вы арестованы, пройдемте!
– Это вы мне, товарищ?
– Гусь свинье не товарищ. Иди, сука!
– Дайте же трусы! Я все-таки комиссар государственной безопасности третьего ранга!
– Бывший комиссар. Без трусов обойдешься. Иди, гад. Пусть на тебя рабочие и крестьяне смотрят!
Группы захвата формируются из бывших подчиненных того, кого берут. Так надежнее: бывший подчиненный – всегда зверь. И чем больше он своему начальнику раньше угождал, чем старательнее вылизывал зад, тем больше в нем сейчас зверства. Чтобы очиститься. Чтобы в симпатиях не заподозрили. Чтобы самому под топор не загреметь.
Но берут и самого. Только арестовал своего начальника, только обыскал, только морду разбил, только сдал охране, а тут и за тобой пришли… И по той же схеме: у тебя ведь тоже подчиненные были и тоже угождали… Так вот их-то и назначают в арест. И вчерашние подчиненные каменеют лицом, гаснут в их глазах искры бескорыстного служения, тепло голоса леденеет, и бывший верный друг, боевой товарищ и незаменимый исполнитель любых приказов вдруг переполняется спесью-гордостью и орет так, как вчера орал на подследственных:
" – Что этот кавказский Гуталин делает! Что делает! Он режет глотки профессионалам. Ну хорошо, он всех нас перережет. А дальше что? Что, скажите мне, дальше? Сможет ли он без нас, без профессионалов?
– Недавно Яшку Серебрянского взяли. Это же чекист хрустального выбора.
– Брось. Я знаю Серебрянского. Крыса. Скорее бы Гуталин его шлепнул. Если бы у Гуталина были мозги, то Яшку Серебрянского надо не стрелять в сталинском подвале, а против нас выпустить. Спасая свою шкуру, Яшка Серебрянский всех нас перегрызет, всех передушит.
13
Ложатся отчеты на сталинский стол. «Я знаю Серебрянского. Крыса… Если бы у Гуталина были мозги… Яшка Серебрянский всех нас перегрызет, всех передушит…»
– Товарищ Холованов, враги сомневаются, есть ли у Гуталина мозги. Я вынужден врагов разочаровать: у Гуталина мозги есть. Где Серебрянский? "
Выбор
" но перед ним уже плыл огромный свистящий, рычащий, ревущий цирк… Чародей величаво опускает руку, и вместе с нею опускается тишина, окутывая собою все и покоряя всех… Последний вопрос программы. Тысячи рук. Чародей подвел публику к рубежу безумия. Кажется, между ним и публикой проскакивают, провисая, чудовищной силы разряды, как между землей и небом, озаряя все вокруг и сокрушая все, что попадет на пути… Итак, последний номер программы, последний вопрос в последнем номере… Вопрос уже задан, и ответ повергнет цирк в неистовый, бурлящий и клокочущий восторг…"
Выбор
" в миллиарды пушистых снежинок, черное небо смешалось с белой землей, и он полетел невесомый вместе с ними – снежинками в манящий бескрайний и бездонный мир мрака. "
Выбор
– Враг народа Трилиссер, не смейте меня называть Яшей, я вам не Яша, а старший майор государственной безопасности Серебрянский. Вы арестованы, враг народа Трилиссер.
– Яша! Товарищ Серебрянский!
– Какой же я тебе, педерастина, товарищ? Взять его! Иди, сука."
Выбор
" Если нам нужно, к примеру, уничтожить Троцкого в Мексике, лучшего способа не придумать.
– Нет. Троцкого я не позволю убивать взрывом или пулей. Я не настолько добр, чтобы подарить Троцкому мгновенную смерть. Лучше послать человека с топором… У вас есть человек с топором?
– У нас есть.
– Вот и пошлите. С топором. Впрочем, вам, товарищ Холованов, не надо этим заниматься. Пусть этим займется НКВД. Там у них есть хорошие специалисты. Например, Серебрянский. Вы думаете, у Серебрянского есть человек с топором?
" Отменили же деньги. Потому что деньги – это нехорошо. От денег все зло. Вместо денег ввели «советские знаки». Без этого не обойтись. Но трудно выговорить такое, потому очень логично вместо мудреных совзнаков называть проклятые бумажки деньгами. И ордена отменили. Чтобы равенство было, чтобы не хвалился один перед другим. И это правильно. Но самых лучших отмечать надо, и тогда ввели знак отличия, который назвали орденом. И министров отменили, потому, что равенство должно торжествовать. Правильно, что отменили. Вместо министров ввели народных комиссаров – наркомов. Но чтобы звучало лучше, надо будет наркомов в министров превратить. А то несолидно как-то. И послов отменили. Вместо них – полпреды. И офицеров нет – красные командиры вместо них. Нет и генералов. Но как без них? Как без лампасов и золотых погон? Без послов и министров? Как без царя? "
Выбор
" Навезли из Москвы табуны чекистов. Тренировка. С виду – просто парни в кепочках, в пиджачках, в футболочках полосатых. Вроде даже и не чекисты. Присмотришься – они. "
Контроль
" – Мистер Стентон, у вас в Америке есть очень хорошее выражение: любопытство губит кота… – В глазах гостя сверкнуло нечто такое, что согнало улыбку с губ мистера Стентона. – Очень вас прошу никогда никому не высказывать ваших предположений относительно наших заказов. "
Контроль
" Юркнул «Главспецремстрой» в неприметный, травой заросший тупик меж двух кирпичных стен и замер. Открылась дверь вагона. Выпрыгнул товарищ на битый кирпич, и – в какую-то закопченную дверь.
И был таков.
Никто его не видел. Некому тут быть меж двух стен заводских. Некому выпрыгнувшего товарища разглядывать.
А если бы и было кому, все одно – не узнал бы. Потому как наш товарищ выпрыгнул не в сверкающих сапогах, не во френче и галифе, а в английском костюме фирмы «Остин Рид», в ботинках фирмы «Фамберленд», в шляпе на глаза, с плащом на левой руке, с портфелем крокодиловой кожи – в правой. И уже совсем он и не товарищ Холованов, а товарищ Беев, гражданин Болгарии, ответственный сотрудник Коминтерна."
Контроль
" Одним словом, смеялись бы и дальше, если бы Холованов не протянул руку к парню с наглой мордой, мол, ваш вопрос, дорогой товарищ.
А тот и ляпни:
– Все у вас складно, товарищ парашютист, а вот у нас тут в цехе Настенка Стрелецкая полы мела, заманили ее красивыми словами в парашюты ваши. Нет ее больше, Настенки.
Замерла толпа на полдыхании. Голубь под крышей крылами бьет – слышно. Год на дворе – одна тысяча девятьсот тридцать седьмой. Наглости такой… Заморозило зал. В ледяные глыбы толпу обратило. Оцепенели разом все.
«Провокатор» – совсем тихо, глядя под ноги, вроде сам себе сказал некто в сером. Тихо сказал, но услышали. А он громче повторил: «Провокатор». И вдруг дурным взвопил голосом: «Провокатор!»
И первым на провокатора – когтями в морду. Словно крючьями. И все вокруг стоящие – на провокатора. Рви его!
И разорвали бы.
Но протянул Холованов руку:
– Стойте! Если виноват гражданин, так не терзать его, аки барс свою жертву терзает, но доставить куда следует! Разобраться, с кем связан, кто его подослал, кто его подучил провокационные вопросы задавать, кто ему деньги платит. Рвать сорняк, так с корнем! И вообще. На чью мельницу воду льете, гражданин!? Приказываю! Рядом с ним стоящие, сомкнуть кольцо! Чтоб ни один волос с его головы не упал. Сейчас завершим митинг, я этого субчика сам на своей машине доставлю куда следует.
Сомкнулись вокруг наглеца передовые сознательные рабочие. Стеночкой в четыре стороны. Квадратом непробиваемым. Коробочкой.
– Советский суд вынесет вам меру. Только кто вам, гражданин провокатор, сказал, что Настя Стрелецкая разбилась?
А он, с мордой изодранной, эдак надменно подбоченясь:
– Да вся Москва говорит!
Тут уж к нему бросились со всех сторон: бей гада!
Но те, которые вокруг наглеца коробочкой, проявили сознательность – прикрыли.
И Холованов толпе:
– Нельзя его убивать! Убивая провокатора, мы тем самым мешаем следствию. И еще: вот кричите все, а ведь и среди вас есть такие, которые поверили слуху, что Настя Стрелецкая разбилась. Я вам, товарищи, честно признаюсь, тоже грешен. Наслушался всяких разговоров и сам нос повесил. Хорошая девушка. Да многие же ее тут знают. И я ее знаю. Прыгали вместе. Потому как услышал про смерть ее, приуныл. А она в это время выполняла ответственное правительственное задание. Не могу сказать, какое. Тайна государственная. Но верю, что скоро наградят ее. Самым что ни есть важным орденом. А вчера аэродромом иду, и что вы думаете? Настя Стрелецкая с парашютом – навстречу. Ты ж, говорю, разбилась, а она смеется!
Молчит цех. Молчит, в тысяче глаз укор: провокатора мы разорвем в клочья, если будет на то ваша воля, товарищ Холованов. И вам бы самому первым на провокатора броситься и застрелить его. Чтоб народ не мутил. Но обманывать нас не надо. Сами видели: разбилась девка. И знали ее тут в этом цеху многие. Провокатора убить – ваше право, товарищ Холованов, а врать народу не к лицу. Даже полярному герою.
– Ладно, – Холованов говорит. – Москва слезам не верит и словам не верит. Знал, не поверите. Потому Настю Стрелецкую с собой привез. Настюха, а ну иди в цех родной. Покажись народу.
– Товарищи! Вот вам пример коварства вражьего: «Вся Москва говорит». А вы уши развешивайте! А вы верьте больше! Где ж наша бдительность революционно-пролетарская? Когда враг открыто говорит, возмущаетесь все. А если тот же враг по трамваям в уши шепчет, так слушаете. Правду говорю?
– Правду, – дружно согласились.
– Этот мерзавец вам тут шептал, а его никто не остановил, никто ему язык не вырвал!
– Да мы его, товарищ Холованов, впервой видим! Не наш он.
– Значит, заслан! Держите там?
– Держим! – ответили сознательные рабочие в тридцать глоток.
– Наш революционный долг – не допустить, чтобы такие молодчики, как он, наши головы дурили. Наш долг – провокаторов и шептунов – к стенке! Ведите сей же час его в мою машину. Да стерегите. Вместе куда следует доставим.
– Доставим! – тридцать глоток ответили.
– А вам всем, дорогие товарищи рабочие завода «Серп и молот», советские парашютисты просили передать пламенный привет прямо из-под самого из поднебесья!!!
4
В машину водитель дверку открывает. Холованов с Настей на заднее сиденье садятся. У Холованова в руках «Лахти Л-35» – на провокатора наставлен. Повязан провокатор ремнями брючными, веревками, цепями – всем что под руку попалось, в ноги Насте и Холованову брошен. Подножки автомобиля – сознательными рабочими облеплены. И вторая сзади машина ими же перегружена. Для охраны.
Выехали с завода без труда – в честь приезда Холованова милиции было много – толпу оттеснили, машины пропустили.
Отъехали.
Холованов свой «Лахти» в кобуру прячет. Кобуру застегивает. Сознательные рабочие провокатора развязывают. Трет он руки отекшие. На среднее сиденье полез, – обтирая платочком грим с лица. Ему с подножки некто в сером:
– Товарищ Ширманов, я вам харю не сильно покорябал?
– Ладно уж. – И к Холованову: – Ну как я вам вопрос, товарищ Холованов?
– Хорошо, Ширманов. Хорошо. И ребята твои хорошо работали. Всем им от моего имени – один дополнительный выходной."
Контроль
Положил Холованов на стол товарища Сталина аккуратную стопку листов отпечатанных. Оперативная сводка о московских слухах за неделю.
Отчет – семь страниц. Потому как неделя – семь дней. 52 оперативные сводки в год. 365 страниц.
Потому как на первой – доминирующий московский слух – о том, что парашютистка разбилась на воздушном параде. И вторая страница – о том же. И третья. И четвертая. И тэ дэ. Только на каждой странице подробностей фантастических добавляется. В первый и второй день слухи парашютистку по фамилии не называют. С третьего дня выясняется, что по фамилии парашютистка была не то Стрельникова, не то Стрелкова. Москва только о ней и говорит. К Холованову все слухи стекаются. Специальный отдел материал обрабатывает, отчет готовит, Холованов отчет подписывает и товарищу Сталину – на стол. И рад бы Холованов написать отчет о каких-то других слухах, а парашютистку вскользь помянуть. Не выйдет. Кроме холовановского отчета на сталинском столе – отчет о московских слухах из НКВД. За подписью товарища Ежова. И еще один – из ЦК. За подписью товарища Маленкова. Маленков не знает, что докладывает Ежов. Ежов не знает, что докладывает Маленков. Оба не знают, что докладывает Холованов. В принципе Ежов с Маленковым и все их подчиненные вообще не должны знать, что Холованов со своими ребятами ту же самую работу делают. А Холованов доступа не имеет к отчетам НКВД и ЦК. И еще кто-то товарищу Сталину докладывает. Помимо Холованова. Помимо ЦК. Помимо НКВД. И все – про парашютистку. Так система придумана, чтоб источники информации были независимыми друг от друга. Чтобы не было монополии. Как Холованову соврать при таком раскладе? Никак не соврешь. На фоне других докладов твое лукавство высветится. Потому все семь страниц холовановского отчета об одном слухе, который Москву переполнил от подземных станций метро до самых звезд кремлевских. (Доложили Холованову утром: вчера трое рабочих чистили красную звезду на Троицкой башне и все о парашютистке трепались… Не из одного источника информация получена, а сразу из трех независимых источников…)
При такой постановке работы поди обмани."
Контроль
" А в нормальной обстановке, чуть что, они все втроем по восемь патронов в Холованова врежут, сменят магазины – и еще каждый по восемь. А пока улыбаются они Холованову. И он им улыбается. Почтительны те трое: сталинский личный пилот. С таким не шути. С другой стороны, прикажут завтра – и превратится сталинский личный пилот в обыкновенного клиента с маленьким входным отверстием в затылочной части черепа и с большим выходным отверстием в лобовой части. Может быть и наоборот. Можно к товарищу Холованову в лапы попасть и превратиться в его клиента… Потому лучше с ним пока не ссориться, а улыбаться: как дела, дорогой товарищ? "
Контроль
" – Последнее вам задание, товарищ Холованов. Перед тем, как мы вас расстреляем, вам предстоит слухи о парашютистке пресечь. Думали ли вы над тем, как это сделать?
– Думал, товарищ Сталин. И решил слухи не только пресечь, но обернуть в нашу пользу.
Остановился товарищ Сталин возле окна и долго рассматривал звезду на Спасской башне, на которую как раз трое рабочих забрались. Маленькие звездочки. Если снизу смотреть. Но люди на звездах – и того меньше. Букашечки. Высота, черт ее побери. На высоте только им сейчас и разговора о том, кто с высоты свалился. И никак эти слухи не пресечешь. Холованов предлагает пресечь и повернуть в свою пользу? Интересно.
– Продолжайте, товарищ Холованов.
– Отрицать то, что парашютистка разбилась, невозможно. Поэтому я дал Отделу распространения слухов приказ: все разговоры о гибели парашютистки не пресекать, а поощрять их и усиливать.
– Занятно.
– Обратите внимание, товарищ Сталин, в первые два дня говорили просто о парашютистке, не называя по имени. Последние пять дней не просто говорят, что безымянная парашютистка разбилась, а называют ее – Стрелецкая. Ошибочно называют. Это работа моих ребят. Не отрицая факта гибели парашютистки, мои ребята направили слухи в другое русло. Где их легко пресечь. И обернуть нам на пользу. Опровергать гибель какой-то безымянной парашютистки невозможно и глупо. Но опровергнуть гибель парашютистки Стрелецкой просто. Ведь она жива и здорова. Поэтому пусть Москва пока болтает о гибели парашютистки. Но не какой-то вообще, а именно о гибели Стрелецкой! Все внимание на Стрелецкую персонально. Чем больше слухов о ее гибели, чем больше подробностей, тем лучше.
– А Стрелецкую надо спрятать, чтобы ее никто не видел.
– Товарищ Сталин, я ее спрятал немедленно после случившегося. Никто, кроме вас, меня и самой Стрелецкой, не знает, какая из двух парашютисток погибла.
– Но кто-то же видел труп той, которая действительно разбилась. Как ее? Михайловой.
– Труп Михайловой близко видели Стрелецкая и я. Все.
– Хорошо, товарищ Холованов. Хорошо.
– Так вот, если все будут говорить, что погибла именно Стрелецкая, и вдруг выяснится, что она жива и здорова, то… слух будет убит. Психология толпы такова, что никому не придет в голову вспомнить о другой парашютистке. Если кто-то вчера повторил ложный слух о гибели Стрелецкой, то завтра он будет посрамлен. Предлагаю и настаиваю, за следующую неделю слухи о гибели Стрелецкой довести до высшей точки, а потом Стрелецкую показать.
– Где?
– Только не в прессе. Будет подозрительно. Показать ее там, где ее знают и помнят. На заводе «Серп и молот». А уж потом и в прессе. Так, невзначай."
Контроль
" А Холованов с толпой, как со зверем – то ласкает, то плетью врежет: то шутки-прибаутки, а то как завернет про происки врагов. Мигом толпа суровым гневом наливается. То про политику партии любимой – тут ему овация, вроде он сам и есть вся партия. Хлопают ему так, как хлопали бы партии родной, которая народ к светлым горизонтам ведет. А он – про самого любимого из людей, про того, кто ночами не спит, за народ болеет. Тут уж зал – в истерику. А он с высоких нот да снова в шутки. Рассказывает, а в ответ ему то взрыв хохота, то аплодисмент, аж окна звенят. И снова хохот. Веселый товарищ. Толковый. "
Контроль
" К самому рассвету подвезла ее длинная черная машина – дело известное. Были уже тут такие: сначала к отбою опаздывали, потом к рассвету возвращаться стали, потом возвращаться стали на длинных черных машинах. Потом возвращаться перестали… "
Контроль
" Слухи по Москве: заслал Троцкий из-за кордона банды шептунов-брехунов. На один только «Серп и молот» – сто. Врали шептуны такое – уши вянут. Говорили, будто власть советская девку живую без парашюта бросала из-под самых небес. А девка жива-здорова. Стрелкова. Или Стрелина. Шептунов вчерась ночью брали. На «Серпе и молоте» всех, у кого язычок больше стандарта, выловили. Двести их было. Точнее – двести пять. Пятерых парашютист Холованов прямо на заводе поймал. Летел на полюс. Дай, думает, прыгну на завод да одного брехуна поймаю. И что же вы думаете? Прыгнул с парашютом и – хвать одного. Хвать другого. За полчаса – пятерых. Связал всех одним парашютом… А других ночью брали. Но тех уже обычным порядком. С кроваток. Тепленькими.
И по другим заводам брали. Три тыщи. Или четыре. Поделом. "
Контроль
" От Ярославского, от Ленинградского, от Савеловского, от Павелецкого, Киевского, Казанского, Белорусского, Виндавского, Курского… электрички набитые. Каждую минуту.
Потные толпы.
– Да что это вы меня, гражданочка, все в морду тычете?
" Доминирующего слуха на прошлой неделе не было. Болтали о том и о сем. О том болтали, что снижены цены на мясо, на масло, на хлеб, на яблоки, на водку. Радуются люди. Еще болтали о том, что пропали разом мясо, масло, хлеб и яблоки. Только водка осталась. Дешевле на десять процентов, а качеством хуже – на сто.
И еще про Робеспьера Москва болтает. Это не слух, а тема популярная. Робеспьер был лидером Французской революции, а потом загремел под сверкающее лезвие. Свои же ему голову и оттяпали…"
Контроль
" – Я разбираюсь с историей Великой Французской революции. Был там у них за главного некий Робеспьер – Верховное существо. Был полный революционный порядок. Резали народу головы, и все было великолепно. А потом Верховное существо начало резать головы своим… Ну его, понятно, того… свои ему голову и оттяпали."
Контроль
" Историю Верховного существа товарищ Сталин знает. Интересовался. Рядом со сводками на сталинском столе старая книжка – Густав ле Бон. «Психология толпы». Непостижимо поведение толпы. Грозная, непредсказуемая стихия. У толпы всегда есть вожаки и подстрекатели. Почему толпа вдруг заговорила про Робеспьера? И еще одна сводка о слухах за неделю. О том, о сем. Популярная тема недели: Робеспьер.
А вот сводка от Холованова: цены и Робеспьер.
А что товарищ Ежов докладывает?
Товарищ Ежов докладывает о ценах. Ведомство товарища Ежова тему популярную про Робеспьера не зафиксировало."
Контроль
" Так что если, например, товарищ Троцкий говорит по телефону с товарищем Бухариным, то в их линию вообще никто подключиться не может. Никто не может подслушать. За исключением товарища Сталина. Товарищ Сталин подключается к разговорам и товарища Троцкого, и товарища Рыкова, и товарища Бухарина, и товарищей Зиновьева с Каменевым. Заботлив товарищ Сталин: подключится, разговору не мешает, а только все слушает, хорошо ли слышно? Слышно хорошо. "
Контроль
" Когда-то очень давно товарищ Ленин сидел в шалаше. Сидел и мечтал. Ясно товарищу Ленину, что любая революция должна истреблять своих врагов. А врагов у революции при любом раскладе всегда набирается больше, чем друзей. Какие классы и социальные группы надо истребить, каждому ясно. Но озарила ленинскую голову гениальная идея: враг может оказаться среди лучших друзей. Кто Цезаря убил? Кому Цезарь кричал: «Tu quoque, Brute!»? Бруту кричал – фавориту. А кто Робеспьера на гильотину отправил? Те, кто возвел его в ранг Верховного существа. А кто Бонапарта от власти отставил? Маршалы, которых Бонапарт вывел из грязи да прямо в князи. А Емельку Пугачева кто выдал? Свои выдали. Да мало ли? Вся история на том стоит.
Вывод? Вывод прост. За друзьями лучше присматривать надо. Чем ближе друзья к вершине власти, тем опаснее, тем больше у них соблазна власть захватить, тем больше у них возможностей это сделать. А ведь есть у Ленина друзья, которых лучше сразу к стенке поставить, чем ждать, пока они в самый неподходящий момент за горло возьмут. Надо бы заранее их списочек иметь.
Не долго думая, вырвал товарищ Ленин листочек из блокнота, прищурился, глянул вдаль и пошел строчить имена. Быстро листочек исписал, удивился и вырвал второй. Быстро второй исписал и тогда решил, что листочков не напасешься. Взял товарищ Ленин большую синюю тетрадь, раскрыл ее и пошел писать сначала. Долго писал. Исписал тетрадь до конца. Надоело.
Но труд ленинский не пропал даром…
8
Потом взяли товарищи коммунисты власть, создали особые чрезвычайные органы для борьбы с контрреволюцией, и пошли те органы истреблять враждебные партии, общественные группы и целые классы. Но помнит товарищ Ленин о тетрадочке. Уничтожает врагов классами и группами и друзей не забывает. Только беда: врагов у революции множество, но и друзей, которых неплохо бы было истребить, тоже немало. Никак в одну тетрадочку не вмещаются. Вызвал товарищ Ленин товарища Сталина и приказал работу продолжать.
Занялся товарищ Сталин работой, но скоро и он понял, что так просто за пару месяцев на всех друзей, которые могут превратиться во врагов, списков не составишь. И посадил товарищ Сталин на эту работу ответственного товарища, своего личного секретаря, Григория Каннера, дал ему помощников, выделил помещение и сказал: занимайся этим всегда.
Кто-то подумать может: поручили Сталину, а он взял и на другого переложил. Нет, нет. Будем к товарищу Сталину справедливы: не забыл товарищ Сталин этого дела, а взял под свой персональный контроль. Пишет Гриша Каннер списки, а товарищ Сталин их проверяет, корректирует, утверждает. Врагов ударным темпом истребляет ЧК, а Гриша Каннер пишет списки друзей, которых тоже забывать не следует…
Быстро первая градация нащупалась: друзья бывают внутренние – советские, и внешние – зарубежные. И потому для их учета пришлось создать отдел. Пришлось и списки разделить на две категории. Раз так, то отдел учета друзей был разделен на два сектора: внешний и внутренний. Но и внешние, и внутренние друзья делились на множество классов, типов и сортов. И потому отдел учета был превращен в управление с отделами и секторами.
9
Товарищ Сталин не просто следил за составлением списков, но и рекомендовал ввести систематизацию по алфавиту, по степени вредности друзей, по категориям деятельности. И еще товарищ Сталин рекомендовал не растягивать списки, а при любой возможности их укорачивать. Не ждать Мировой революции, а уже сейчас друзей, которые могут оказаться врагами, понемногу постреливать. Нечаянно. На охоте. И резать их. На операционном столе. Чтоб больше не встали. Или рекомендовал того или иного друга во время купания дернуть немного за ноги. Или ясным тихим рассветом перевернуть слегка лодку с одиноким рыбаком. И чтоб концы – в воду. Для выполнения таких фокусов был создан ОМД – отдел мокрых дел.
Некоторых друзей лучше не топить, но подтолкнуть под автомобиль идущий. Или под поезд. А товарищ Сталин рекомендует не просто списки писать, но на каждого друга заводить папочку. К 1923 году разрослась организация, и надо ей имя благозвучное придумать. Можно, конечно, назвать: Управление борьбы с друзьями Мировой революции. Не звучит. Надо мягче. Почему управление? Почему не институт? Институт Мировой революции. Коротко и ясно.
" Но если мы делаем всю эту работу, то чем же тогда занимается НКВД?
– НКВД контролирует всю страну и многое за ее пределами. А мы контролируем НКВД. И еще: есть два типа заговоров. Первый тип, это когда есть плохой человек, его надо немножечко расстрелять, но доказательств нет. Вот тогда ему как дохлую собаку на шею вешают заговор. Такие заговоры каждый придумывать умеет. Такие заговоры считаются золотом. Но фальшивым. НКВД имеет разрешение и приказ такие заговоры фабриковать. Мы же не имеем такого права, мы фальшивого золота не производим. Мы ищем заговоры настоящие. И прежде всего – в самом НКВД. Заговоры есть, но мы не знаем, где они. Найти заговор, по нашим понятиям, – найти самородок. Я не ставлю тебе никакой задачи, я не приказываю тебе искать заговор в каком-то конкретном учреждении, в какой-то конкретной группе людей. Если бы я знал, где заговор, то сам бы его вскрыл. Поэтому мы работаем тут, как золотоискатели на Клондайке: мы не указываем, кому где золото искать. Если бы знали, то там бы сами и копали. У нас каждый сам для себя ручеек выбирает. Внизу библиотека с самыми секретными документами советских учреждений и библиотека с личными делами на десятки тысяч людей. Выбирай любое поле для своей деятельности. Работай на каком угодно участке, только чтоб золотишко однажды нашла. Ищи заговоры и находи. В крайнем случае – находи новые приемы и способы контроля высшего руководства страны."
Контроль
" – Товарищи девушки, сегодня перед вами выступит наш дорогой профессор Перзеев. Мы каждый день работаем рядом с этим незаурядным человеком, забывая, что он один из величайших знатоков психологии вообще и психологии людоедства в частности.
– Товарищи девушки, людоедство – это самая интересная наука…
– А марксизм-ленинизм?
– Хм. Это, конечно, так. Хм… Да. Правильно. Я бы сказал так: марксизм-ленинизм – вне конкуренции. Марксизм-ленинизм возвышается над всеми науками и, конечно, является самой интересной наукой, но сразу за марксизмом идет людоедство.
Одобрили девушки Перзеева: такого не вышибешь из седла.
– Итак, кто же такой людоед? Людоед – это самый обыкновенный человек, которому очень хочется кушать. Все мы с вами людоеды, только у всех нас сегодня был вкусный завтрак, и все мы сыты. Но как только… Одним словом, людоедство – самая интересная в мире наука потому, что изучает психологию человека, который превратился в зверя. Особый интерес представляет для науки именно переломный момент, именно грань, которая разделяет существование человеческое и существование скотское. Превращение людей в скотов происходит поразительно быстро. Не забывайте – на нас всего только шесть тысяч лет цивилизации легоньким слоем лежат, а если поскрести, то под этим слоем сто миллионов лет беспросветного зверства. Каждого человека в это зверство опять тянет, но не каждый сознается, что тянет. И не только психика тянет нас в пучину зверства – случаются ситуации, когда надо или сдохнуть, или сожрать ближнего. Даже не так: сожрать ближнего или ближний сожрет тебя. Терять нечего, и сильный пожирает слабого. Став однажды людоедом, человек обычно до конца жизни им остается, хотя и старается это скрыть. Это как убийство: один раз убил, другой, а потом как втянешься! В людоедство втягиваются быстрее, чем в обычное убийство. Людоедство более сильный наркотик, чем убийство без пожирания трупа. В людоедство человек втягивается сразу после первого акта, редко – после второго. Навсегда. Если после первого акта людоедства у человека потом всегда будет достаточно пищи, то и тогда он тайно или явно людоедом остается. Он может практиковать людоедство активно или только мечтать о нем, но это дела не меняет: он людоед. "
Контроль
" молоденький шеф НКВД, на петлицах звезды, как у маршала.
«Родился 1 мая 1895 года. Пролетарского происхождения. Хорошо поет. Ценитель искусств. Образования не имеет. Лечился от педерастии. Не долечился».
Стукнул в дверь профессор Перзеев, зашел, похвалил: молодец, Жар-птица, фотографии клиентов перед глазами иметь надо, в глаза клиентам почаще заглядывать. В мир внутренний проникать.
фотографию жены – Женечки Хаютиной-Ежовой с характеристикой: «Делу партии предана. Проявляет революционную бдительность. Настойчиво изучает теорию марксизма-ленинизма. Любит икру осетровую. Домработниц бьет. Одевается в Париже. Владеет самой богатой в Москве коллекцией женской одежды. Любимые духи – «Лориган Коти». Любимые камни: сапфиры с чернотой; изумруды цейлонские, светлые, с внутренним сиянием; бриллианты бесцветные или розовые. Хорошо ориентируется в шкале прозрачности бриллиантов. Лето проводит в Ялте, зиму в Барвихе и на курортах Австрии. Сожительствует – см. особую папку 29/815. Сожительствовала с Ежовым, когда мужем был Хаютин». Тут же и про Хаютина кратенько: «Враг. Троцкист. Террорист. Вредитель. Своей женой изобличен в связях с германской, польской и японской разведками. Ликвидирован»."
Контроль
" Не спит Институт Мировой революции. Не спит никогда. Полки бесконечные и папочки на полках – вот оружие защиты Революции! Материал по всем странам. По всем континентам. По капиталистам. Помещикам. Социал-демократам. По либералам и социалистам. По левым радикалам и правым умеренным. По генералам и офицерам. По журналистам: написал мерзкую статейку про Советский Союз, про НКВД, про товарища Сталина, и все, и появилась на тебя папочка. Тоненькая. Один в папочке листочек – твоя статейка. Еще одну напишешь клеветническую, и станет твоя папочка толще ровно на один газетный листик. Можешь потом сто хвалебных статей писать. Хорошие не в счет. Хорошие тебе ничего не прибавят и не убавят. Плохого говорить не надо. Вот так. Сидишь где-то в своем Париже, пером бумагу карябаешь. И не знаешь.
" Так будут жить все люди в двадцать третьем веке. Если их много не расплодится. А сейчас пока так можно строить только для тех, кто на самой ответственной работе. Только для тех, кто ведет мир к Мировой революции, к всеобщему счастью и равенству."
Контроль
" Товарищ Берман – точка отсчета. И характеристика кратенькая: «Родился 10 апреля 1898 года. Из крестьян. На высокие посты в контрразведке выдвинулся сразу после революции. В возрасте 22 лет был руководителем тайной полиции самостоятельного государства – Дальневосточной республики (ДВР). После присоединения ДВР к Советской России руководил контрразведкой Дальнего Востока. С 1930 года – заместитель начальника ГУЛАГа НКВД, с мая 1932 года – начальник ГУЛАГа. С октября 1936 года – заместитель Ежова. С августа 1937 года – Нарком связи СССР. Любитель искусств. Являлся членом комиссии по продаже ценностей в Америку. Подозревается в краже ордена Андрея Первозванного на платиновой цепи с бриллиантами, общий вес бриллиантов – сорок восемь каратов; и ордена Белого орла с бриллиантами, общий вес бриллиантов – семь каратов. Был членом государственной комиссии по продаже полотен фламандских мастеров из коллекций Эрмитажа. По агентурным сведениям, умышленно занижал цены на полотна, за что получил крупные взятки от покупателей (см. особую папку 27/135), банковские счета – «UBS» в Базеле, «SBS» в Цюрихе (см. особую папку 33/741). Возглавлял строительство канала Москва-Волга. Тайно содержал публичный дом для посетителей высокого ранга и гарем для себя лично (см. особую папку 35/115)»."
Контроль
" Москва снова про Робеспьера болтает. Народ московский особый интерес к французской революции проявляет. Параллели напрашиваются: там церкви разрушали и тут у нас; там террор и тут у нас; там Робеспьер был объявлен Верховным существом, хм, тут параллель не прослеживается; там вождям Робеспьер начал головы резать и у нас процессы над вождями, правда, головы не отрезают, а только простреливают, а потом Робеспьера… того. Свои же."
Контроль
" Ложатся на сталинский стол оперативные сводки о московских слухах за прошедшую неделю. За подписью товарища Маленкова. За подписью товарища Ежова. За подписью Холованова. Еще за чьей-то неразборчивой подписью. Сообщают независимые источники о том, что зарегистрировано новое, не встречавшееся раньше, оскорбительное выражение: «Брешешь, как Троцкий»."
Контроль
" – Объясняю. Допустим, тебе надо разогнать миллионную толпу. Это просто. Надо выдернуть из толпы любого, первого, кто попался под руку, и молотить его ногами. Молотить на виду толпы так, чтобы рядом стоящим все подробности были видны. Молотить до тех пор, пока брыкаться не перестанет. Затем выдернуть из толпы еще одного. И молотить. Когда мы пойдем за третьим, толпа побежит. Монолитная смелость толпы складывается из маленьких страхов составляющих толпу единиц. Задача: раздробить толпу на единицы. Раздробить единство на мельчайшие составляющие. Разделяй и властвуй. Примерно такая же работа и у товарища Сталина. Только он контролирует не уличную толпу, а толпу кабинетную, толпу хамов и проходимцев, дорвавшихся до власти. Если товарищ Сталин не будет их стрелять, они сожрут все общество и пропьют все его богатства. Чтобы управлять управителями, товарищ Сталин вырывает любого и молотит ногами на виду у остальных."
Контроль
" Николай Иванович Ежов думает о своем. Надо вернуться к делам. Но трудно к делам возвращаться. Сел за стол, раскрыл красную папку. Такие ясные цифры перед ним. Так просто делать выводы. Армию он под ярмо загнал. Чем выше положение командира, тем больше вероятности попасть под топор. И партию он истребляет ударным темпом.
По приказу Сталина-Гуталина.
Статистика увлекательна. Великая чистка направлена против всех. Но чем выше положение человека, тем больше возможностей загреметь под трамвай пролетарской справедливости. Обыкновенный советский человек за последние два года имел возможность попасть под карающий меч НКВД с вероятностью 5%. Мелкий беспартийный начальник – 7%. Член партии – 44%, член Центрального Комитета партии – 78%. Если эту зависимость поднять на самый верх… на человека в распахнутой солдатской шинели, в сапогах и зеленом картузе… то по статистике выходит, что он станет жертвой НКВД с вероятностью в 100%. Так говорит статистика. Надо просто уметь ею пользоваться."
Контроль
– Нет, мистер Холованов, мне домой пора. В Америку.
– Я вам вдвое больше платить буду.
– Нет, мистер Холованов. Пора мне.
– Ладно. Хорошо. Но есть проблема…
– Какая?
– Дело в том, мистер Хампфри, что вы работали на очень деликатной работе…
– Я понимаю, мистер Холованов.
– Вы слишком много знаете… Вы приедете в Америку и начнете рассказывать всем, что товарищ Сталин прослушивает телефонные разговоры своих ближайших соратников…
– Мистер Холованов, я никогда никому ничего не расскажу…
– Вот это деловой разговор, мистер Хампфри. Вот это деловой разговор.
– Да если я и начну рассказывать, мне никто не поверит: по документам я не в Советской России работал, а в Швейцарии. И письма домой мои написаны якобы из Швейцарии. И отправляли вы их, как я знаю, из Швейцарии…
– Все так, но нет у нас уверенности, что вы сдержите слово…
– Я дам вам расписку, мистер Холованов…
– Расписку? Это хорошо. Это вы верно придумали. Только что я буду делать с вашей распиской?"
Контроль
– Как что? Если я опубликую что-нибудь о системе подслушивания, вы подадите на меня в суд…
– Я не люблю суд. В суде можно выиграть, но можно и проиграть… Поэтому расписки мне недостаточно.
– Какие же еще вам нужны гарантии?
– Ваша жизнь, господин Хампфри, лучшая гарантия того, что вы никому ничего не скажете.
– Вы хотите меня убить?
– Ни в коем случае. Людей убивают только преступники. Я не хочу вас убивать, я хочу вас ликвидировать.
– Я протестую и требую, чтобы вы немедленно вызвали сюда моего адвоката.
– Адвокат – предрассудок буржуазного суда. Мы руководствуемся интересами своей страны и Мировой революции, нам не нужен адвокат, который будет доказывать, что мы не правы. Мы знаем без адвоката, что правы.