Увидел как-то я намедни из окна автомобиля стадо коров и вспомнилось
вдруг трудное босоногое детство. Не всем, как говорил Зощенко, жить в
столицах, и ютились мы тогда на околице маленького пыльного городка на
Вологодчине. А для поддержки штанов, как и основная масса аборигенов
завели мясо-молочную живность - довольно пожилую, криворогую белую козу,
с пожелтевшей на брюхе шерстью. Коза как коза, в меру строптивая, с
помороженным желтым взглядом и наглой козьей мордой. И вот через пару
дней после приобретения случилась с ней некая заковыка. Играли мы с
пацанами у нас во дворе в популярную тогда денежную игру - орлянку.
Невезуха у меня тогда была страшная. Проигрался в пух и прах, а играть
еще пуще хочется. Стал просить 20 копеек в долг у нашего главного
«пахана» Бобона. Тот долго кочевряжился, но потом вдруг его осенило. На,
говорит, тебе 40 копеек, но за это он помечет нашу незабвенную козу
зеленкой так как ему заблагорассудится. Я с радостью согласился. А
тогда, надо заметить, вся живность, включая курей и парнокопытных,
народом чем-нибудь метилась, чтобы не потеряться на просторах родного
края. При этом коровы и козы паслись днем в общем городском стаде, куда
утром жители их отправляли, как детей в ясли, а вечером забирали.
Встречали хозяева всю эту мычащую и блеющую орду, идущую торжественной
колонной, только без оркестра, по главной улице города и, поманив куском
хлеба свое детище, гнали домой. Мне тоже было поручено пометить нашу
Дуську и отогнать утром в стадо. И вот Бобон берет пузырек зеленки, и
огромными кривыми буквами выводит на боку молчаливо жующей козяры самое
популярное в народе слово ХУЙ! Я обомлел, пацаны повалились в экстазе,
ну а козе хоть бы х...! Игра с энтузиазмом продолжилась, но фортуна
никак не хотела ко мне разворачиваться передом и все опять повторилось.
За очередных 30 копеек коварный Бобон начертал еще один ХУЙ на другом
обшарпанном боку нашей кормилицы и день, как говорится догорел... Козу
мать доила поздно вечером в полутемном сарае и поэтому ничего не
заметила. Утром у Дуськи был первый выход в общество. Для маскировки от
публики я набросил на нее попону из драного мешка из-под муки и
благополучно сплавил в голодное стадо. А вечером пошел ее встречать. Но
уж как не повезет, так не повезет. Сколько я не всматривался в
проходившую мимо колонну умиротворенных «демонстрантов», свою Дуську
обнаружить не смог. Пропала шельма меченная вместе с мешкотарой. Прошли
плетущиеся в хвосте самые хилые и убогие твари, а эта как сквозь землю
провалилась! Я, как ответственный поводырь, ударился в панику. Начал
суетиться, врезаясь в блеюще-мычащую толпу, чуть не на ощупь изучая
разноцветные животные метки, которые бы сложились в заветное слово, но
все напрасно. Тут в конце колонны появились два мужика, то ли пастухи,
то ли так - прохожие. В последней надежде я бросился к ним с вопросом:
- Дяденьки, вы не видели тут такую белую козу с ХУЕМ?
Мужики с интересом переглянулись и уточнили:
- С каким хуем?
- С зеленым таким, здоровенным, даже с двумя!
- Ну ты, пацан, что-то путаешь?! Ты, наверное, имеешь в виду сиськи?!
Или может козла? Так у него один и красный! Да и его уже забрали!
- Да нет козу, с тремя зелеными буквами на боках.
- Не, пацан, не видели! Если найдешь, переправь лучше хуй на пизду.
Потом легче искать будет!
И беззаботно ухмыляясь, удалились. С поникшей головой поплелся я домой.
Ночь была Варфоломеевская... А на другой день Фортуна, наконец-то,
повернулась ко мне передом. В 6 часов утра у ворот нашего дома
послышалось характерное блеяние. Выскочив на улицу, я с животной
радостью обнаружил свою мерзкую скотину, с остекленевшим взглядом жующей
жвачку. И где она болталась всю ночь - ХУЙ ЕЕ знает?!!