* * *
На перекресток -- три бензоколонки,
но денег нет поить засохший бак:
два пятака -- задорные глазенки --
заглядываются на майский мрак.
Автобус рвет потоком выходящих,
входящие участливо молчат,
поскрипывает ель в заморских чащах,
забытых вот уж триста лет назад.
Здесь год -- за шестьдесят, но сохранится --
сердцам душам -- неизменный дом,
и не стареет на окне синица,
родившаяся как-то журавлем,
чирикает уже чуть-чуть привычней,
под банку пепси-колы на троих.
Вот в этой кутерьме, почти обычной,
Проснется неуклюжий русский стих, --
из небных и шипящих слепит тесто,
где всякая неровность дорога,
и, чтоб смягчить подсохнувшее место,
намажет "по-ло-ви-ну-у-тю-га".
И, напоив протяжной русской гласной
(других пока еще не завели),
разбудит поглядеть на красный-красный
шар, восходящий из родной дали.
* * *
Дорога ждет, но в дальней стороне
того уж нет, кого знавал когда-то.
Как желтый лист, мечтая о весне,
все ждет тепла, осенним ветром смятый,
как летний день, палящим солнцепеком,
зеленый луг пытаясь уморить,
ударит вдруг дождем по водостокам,
даст травам пыль дорожную запить,
так верю я. И вот, без остановок,
автобус мчит в дорожной полосе,
и хмурятся концы усталых бровок,
сходясь у переносицы шоссе...
День и Вечер
Еще один, а дальше снова спячка,
до солнечного блика, до зари,
пока не тявкнет ржавая собачка,
живущая в некрашеной двери.
Натянешь шерстяные ногавицы,
крисаню сдвинешь далеко на лоб,
и выйдешь в полонину: вороницы
тревожатся и каркают -- с чего б?
Приходит вечер. Поветруль напевы
вечерять позовут, а из дали
лубочные пугают тени-левы,
Явившиеся из родной земли.