Двенадцать
(отрывок из повести «Морковь против Оливье»,
предыдущая глава: https://www.anekdot.ru/id/1164478/)
Цензор молча листал книгу. На попытку продолжить разговор поднял вверх палец: "Тихо!"
Жест был понятен. Пелагея Павловна разглядывала табличку на столе: «Инспектор ЛенГубЛита тов. Лацис». Наконец, цензор захлопнул книгу и стал изучать обложку, шевеля губами. Казалось, он читает по слогам: «Практические основы кулинарного искусства: Руководство для кулинарных школ и самообучения…с рисунками…с приложением…»
― Очень у вас длинное название книги…Сколько, вон, разных слов… Утомительно, ― наконец сказал товарищ Лацис.
― С этим названием книга выдержала одиннадцать переизданий, большими тиражами, ― ответила Пелагея Павловна.
Лицо цензора застыло на мгновение, потом оживилось.
― Так это ещё при царизме было! ― догадался он.
― При царизме, ― подтвердила Пелагея Павловна.
― Дело давнее. Десять лет прошло. Нынче жизнь…того, ― недоговорив, Лацис пододвинул к себе какой-то листок и уставился в него. ― Игнатьев Александр Михайлович кем вам приходится?
― Я была замужем за его отцом.
― Понятно. Товарищ Игнатьев видный партиец, выдающийся революционер, ― на лице цензора отразилась некий пафос. ― А муж ваш где?
― Мой муж умер в девятнадцатом. От голода, ― ответила Пелагея Павловна.
― От голода, ― удовлетворенно повторил Лацис. Он явно сверял ответы с написанным на листке. ― А детей у вас сколько?
― Трое.
― Трое, ― согласился цензор. ― Ну что ж, разрешение на переиздание вашей книги мы дадим. Тем более, товарищ Игнатьев ходатайствует. Но надо кое-что исправить, так сказать, улучшить.
― Исправить или улучшить?
Лацис открыл книгу наугад и прочитал:
― Оливье. Рябчики, тьфу, дрянь какая. Кабак тот московский, как его… закрыли давно, теперь там Дом крестьянина и кинотеатр «Труд». Всё это оливье есть прямой путь в пьянство и мордобитие. А могут ведь и рождественскую ёлку соорудить, а это чем пахнет? Чем?
― Хвоей, пряниками, ванилью,― неуверенно предположила Пелагея Павловна.
― Контрреволюцией! Так что, всё французское из книги надо убрать.
― Но это никак невозможно. Французское влияние на русскую кухню трудно переоценить. Мой учитель, Федор Андреевич Зеест, написал глубокую работу на эту тему, я могу вам принести… или пересказать.
Лацис снова поднял палец вверх.
― Это не моё решение. Так решила партия. Хотите переиздать ― убирайте.
― О, боже, ― вздохнула Пелагея Павловна.― А завтра скажете и русскую кухню убрать?
― А может и скажу, ― отозвался Лацис, ― советский человек строит новую страну. И все эти пережитки могут оказаться не нужны. А пока идите, работайте.
Как не глуп был инспектор, а ведь оказался прав. Закончился НЭП, наступил 1929 год и советскому человеку стало не до кулинарии. Пришёл голод, страшный голод.
