К вопросу о лингвистике, национальных характерах и несовместимости
версий.
Есть у моей знакомой приятель, живущий в Германии, так вот она мне
пересказала историю, рассказанную им самим. Далее, для удобства
изложения и в угоду моему графоманству, от первого лица.
Есть у меня приятель, немец, зовут его... ну, скажем, Курт. Он страшно
интересуется Россией вообще и русским языком в частности. Надо сказать,
русский язык он знает оч-чень хорошо, тщательно его изучает и постоянно
со мной консультируется по поводу применения того или иного оборота.
Однажды как-то после моего очередного возвращения с исторической родины
я пригласил его на пару рюмок чая. И под водочку у нас с ним зашел спор
о том, насколько хорошо может человек изучить неродной для него язык. Я
заявил, что это невозможно, так как совершенства невозможно достичь в
принципе, и, кроме того, чтобы изучить русский язык, нужно хоть немного
стать русским. А для того, чтобы стать русским, нужно как минимум
понимать, чувствовать русский юмор.
Он на дыбы, дескать, а в чем проблема? Давай, рассказывай какой-нибудь
ваш русский анекдот, я его пойму - юмор ведь во всем мире одинаков.
И я ему рассказал первый пришедший в голову (по-моему, самый тупой из
всех, мною слышанных) старый, бородатый анекдот - ну, вы помните - сидит
Василий Иваныч на рельсах, к нему подходит Петька и говорит:
"Подвинься."
Курт начал нормально ржать. Я сначала подумал - притворяется, но нет,
так притворяться нельзя. Он ржет. Не хихикает, не смеется, ржет.
Вытирает слезы, хватается за стену, за грудь. Долго ржет, я даже
испугался.
Ну вот он отсмеялся, точнее, оторжался, отдышался, я его спрашиваю:
"Что, смешно?" - "Ой, да, смешно, никогда ничего подобного не слышал." -
"А чего смешного-то?"
Вот его ответ:
- Ну зачем же ему двигаться, когда рядом ДРУГАЯ РЕЛЬСА ЕСТЬ?!
Почему я начал ржать, он, похоже, так и не понял.