В виду ситуации с новой коронавирусной инфекцией я сел во второй вагон, где народу было поменьше. После Третьяковки вошли одетые в черное двое мужчин и женщина. Они остановились возле меня. У младшего в руке был букет роз, который он держал вверх ногами. Я пересчитал стебли, их количество было нечетным. Вошедшие молчали. Если и обменялись парой фраз, то очень коротко. Увидев освободившееся место, женщина отошла и села наискосок от меня в другой секции.
Мы вместе вышли на остановке Теплый стан.
- Вы на Хованское?
- Да, но дороги не знаем, - ответил старший.
- Я к 12-00 мск, а вы?
- И мы к двенадцати.
- К Сафроновой?
- Да. А Вы кто?
- Я последний прокурор Бабушкинского района.
- Так это я Вашу книгу читал о Лине Михайловне?
- Мою. На это кладбище я впервые на метро еду, поэтому дороги тоже не знаю.
- Меня зовут Ярослав, я ее племянник по линии матери. Она Вам про тетю Дусю из Питера ничего не рассказывала? Летом 1941 Линина мать успела эвакуироваться из Луги и приехала в Ленинград к деду. Всю блокаду там и провела. Познакомилась с Михаилом и замуж за него вышла. Потом они вместе до Праги дошли. В конце сороковых Михаила перевели в Москву, Лина уже здесь родилась.
После того, как питерцы обналичили деньги в отделении Райфайзенбанка, мы на машине таксующего бомбилы за 400 рублей добрались до крематория. Я думал, что путь будет короче. Водитель многословно сетовал, что, обманувшись солнечной погодой, вышел утром из дому без шапки. Действительно, все небо заволокло тучами. Сильный холодный ветер сдувал с тротуаров остатки бумажного мусора, там, где они к полудню оставались неубранными.
На Хованском ветер был еще сильнее. Умерших от ковида выдавали в закрытых гробах с другой стороны здания. Но мы успели.
- Лина, в последний раз, уж последнее не бывает. Никогда не говорил тебе, что мне нравится твой выговор, твоя прическа, гармония твоего имени, отчества и фамилии. Как умная женщина, ты и так это прекрасно знала. Сейчас в той части моей души, которая отдана тебе, померк свет. Померк, но не погас. И не погаснет никогда. Покойся с миром и не жди меня скоро.
На могиле я оставил стакан водки, наполненный Хортицей мытищенского разлива и куск Бородинского хлеба. Ярослав одобрил.