Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Глава девятая
— Здравствуйте, молодые люди! Милости прошу.
— Здравствуйте.
— Девочка, дяденька с тобой?
— Со мной.
— Он случайно не твой папа?
— Мой.
— Значит ты Даша. Я угадал?
— Угадал.
— Вот и хорошо. А я Тоша. Или Антон. Как нравится.
— Мне нравится Тоша.
— Значит буду Тоша… Проползайте, снимайте мокрые шкурки и располагайтесь как дома… Саша, ребёнку глинтвейн можно?
— Сто грамм.
— Добре… Что там сегодня происходит? Опять наши небеса прохудились!
— Не то слово, Антон Георгиевич.
— И чего ты, неразумный, в такую погоду дитя с собой потащил!
— …Наша мама устроила забастовку.
— …Дарья!…
— А что, нельзя сказать правду?… Тоже мне, конспираторы.
— …Да-а, Александр, жернова у тебя ещё те… Даша, познакомься с Маркизом. Только осторожно. Может оцарапать.
— Не, Тош, он ласковый… Мурлычит.
— Саш, ты глянь! Видно он только к тебе так суров.
— Георгич, есть что покрепче этого компота?
— Да что ты такой взведённый!
— Забастовка.
— Сядь в кресло и расслабься. Потом поговорим… Даня, есть хочешь?
— Спасибо, Тош, не хочу. Я пить хочу.
— Сок только в холодильнике, поэтому не дам. А вот чистой воды можешь налить сама. Горячее питьё будет чуть позже… Расскажешь, или просто ни о чём?
— Тошно мне.
— Вот открытие… Всю жизнь прожил так, как будто Бога нет. А теперь знаешь, что Он Есть, оттого и тошно. Сам через это прошёл.
— И было так же?
— Хуже. У меня семья была на излёте. Я рвал и метал. Одним словом, — бешеный.
— Вы?!
— Ну не мудрецом же я родился! Всяко бывало. И не забывай — десять лет в армии.
— Это точно были вы?
— Точней не бывает.
— Может и моя семья на излёте.
— Глупости. От беспокойства, от гордыни, от нелюбви.
— От нелюбви?
— Конечно. Вы не любите. Не потому, что устали или привыкли друг к другу, вы не любили.
— Ну, не знаю, не знаю…
— Правильно, не знаешь. А я знаю. Вам никто не рассказал, что такое любовь, а сами узнать не удосужились. Думали, что так и надо.
— А как надо?
— Сказать, или сам припомнишь?
— Как я припомню, что не знал никогда!
— Не знал, а теперь знаешь. Ты прилип, Ляксандра.
— Бог Есть Любовь что ли?
— Ну вот, а говорил, — не знаешь!
— Трюизм.
— Смени лексикон, начинает приедаться.
— Как жить…
— Ну ты просто артист! Раньше жил, и казалось нормально. Что случилось?
— Жизнь случилась.
— Что мне сказать остаётся тогда… Что полторы жизни случилось? Трус ты, Санька. Всё тебе легко давалось: обеспеченные родители, красивая умная жена, дочка вон какая! А как только встал вопрос жизни и смерти, так сразу и скис. Не пойдёт.
— Утешил ты меня, Георгич…
— Я не Утешитель, это в церковь. Давай завтра вместе на подворье к пяти. Со мной легче будет.
— Не шутишь?
— Эх, Ляксандра, Ляксандра… Шутить не умею и шуток не понимаю.
— Серьёзно?
— Куда уж серьёзней.
— А все эти прибауточки да собак с огурцами?!
— Надо ж было как-то душу твою закостеневшую растревожить. Такие вот маленькие хитрости.
— Выходит, не я книгу пишу, а меня…
— Выходит так…
— …Тоша, Маркиз огурец ест! Ему плохо не будет?
— Нет, Даню, ему будет хорошо… Слышь, Санька, а ведь мы с тобой на пару скоро собака поститься научим. Как дума-ешь?
— Антон, сегодня ребёнок вогнал меня в краску.
— В три года?
— Я говорила, мы пойдём к зубному… Стали открывать рот. Она как завопит «дядя», — четверо взрослых людей ничего не могли сделать.
— А краска причём?
— Пришлось изобретать мифического дядю. Надо что-нибудь придумать. Папой вроде бы неправильно, есть у неё папа. Подрастёт, будет спрашивать, где настоящий отец.
— Мудрить не будем. Антон я, Антоша, Тоша. И проблем нет.
— Спасибо.
— За что? Для себя стараюсь.
«Тоша, Тошенька, посмотри на меня».
«Кто ты?»
«Ульяна. Помнишь цыганку Улю?»
«Уля, ты обещала, что Бог меня будет оберегать. Почему Он про меня забыл? Неужели я хуже всех!»
«Тошенька, мальчик мой, никто не забыт. Вспомни, как плакал твой папа, когда тебя достали из тёмного омута».
«А мама? Он мог позволить ей жить дальше».
«У каждого свой срок. Но Он не оставил тебя, хоть и гонишь ты Его от себя».
«Разве справедливо отнимать родителей у маленьких детей?»
«Он дал тебе другую маму. Лучшую маму на свете».
«Как жить, Уля. Любовь есть, а покоя нет».
«Любовь твоя станет больше тебя самого. И уcпокоишься ты».
«Но как? Я не знаю».
«Иди ко Христу. Как придёшь — так и поймёшь… Вспомни яблоко и крестик, которые я тебе подарила. Это символы Скипетра и Державы, Путеводная Звезда для маленького ребёнка, которым ты был много лет назад. Прощай, мой милый мальчик».
— Антон… Антон, что случилось? Ты стонал во сне.
— Да… сон приснился.
— Страшный?
— Скорее странный. Связанный с детством. Спи, Мариш, всё хорошо.
— Батюшка, я хочу принять православное крещение.
— Ты уверен, что тебя не крестили в детстве?
— Никаких сомнений.
— Что ж, приготовь полотенце, немного денег…
— Сколько?
— Сколько можешь пожертвовать без сожаления… Завтра окрестим.
— А можно без свидетелей?
— Хм… Через два дня отпевание, прихожан не будет. Вот после него и твоя очередь дойдёт.
— Помоги Вам Господь, батюшка.
— Ты молитвы-то какие знаешь?
— «Отче наш…» Вот и всё.
— Не очень правильно. Надо бы «Символ Веры» от тебя… Молитвослов есть?… А, ну да, не до молитвослова… Зайди в лавку, выбери попроще, чтобы мошну не облегчать. Да смотри сдуру на церковнославянском не купи! Не поймёшь ничего.
— Спасибо за совет, батюшка. Церковно-славянский мне довелось изучать.
— Вот как! Язык изучал, а молитвы не знаешь… Ну и времена… дожили… Иди уж, иди с Богом.
— Прекрати. Ещё ни один скандал никого до добра не довёл.
— Ты не хочешь отвечать за свои поступки.
— Правда? Ты даёшь мне возможность ответа?
— Ты ни одного дела не доводишь до конца!
— Как я могу их довести, если не чувствую тебя за своей спиной!
— Твои службы — ложь. Твои молитвы — театр одного актёра. Твоя любовь — страсть и гордыня.
— Мы должны быть вместе. Неужели ты этого не понимаешь?
— Понимаю. Каждому своё место.
— Открой Писание: там всё предельно ясно.
— Ясно бывает только в прелести.
— Неужели ты позволишь потерять шанс узнать, что есть настоящая Любовь!
— Я не знаю, что такое любовь Христова, я не знаю, что такое любовь человеческая. И вряд ли когда-нибудь узнаю.
— Вы впервые в нашем храме? Я Вас раньше не видела.
— Нет, сестра, я бывал ещё при закопченных стенах, доски вместо мрамора, придел был только Серафимовский. И хор был монастырский.
— Простите. Я наверно обозналась.
— Не за что. Вы меня простите.
— Полина, не плачь, моя радость, и это пройдёт.
— Тош, за что она так тебя ненавидит…
— Она просто не ведает, что творит.
— Тошенька, миленький, не мучайся, отпусти её. Прошу тебя!…
— Как же я без тебя… Ты последний маленький ребёнок, которого я любил в этой жизни.
— Я тебя люблю… И я никогда тебя не забуду. Ты мне веришь?… Тошенька, ты мне веришь?…
— Маша?… Что ты здесь делаешь?
— Я пришла, Тоша, насовсем.
— А как же муж?… ваша дочь?
— Дочь поживёт у моих родителей, а потом заберём её сюда.
— Почему ты думаешь только о себе?
— Нет, Тоша, столько лет я думала только о тебе, о нас. Я до сих виню себя за то, что позволила себя сдержать.
— Я был женат. Ты помнишь?
— Кого ты хочешь обмануть? Я всё видела. Что она тебя не любит, что ты страдаешь. Тебе нужна была я, я это знаю. Я буду заботиться о тебе так, как может заботиться только мать о своём сыне. Самое главное, — это знаешь ты. Разве не так?
— Опомнись, Машенька, между нами двадцать шесть лет.
— Двадцать пять.
— Подумаешь, ошибся на четыре процента.
— С возрастом разница ощущается меньше.
— Это ничего не меняет.
— Нет, ты лжёшь не только мне. Ты лжёшь самому себе. Признайся, разве тебя остановила бы разница, если бы я сама тебя заставила?
— Ты всё придумала, это была просто детская влюблённость.
— Да, мои слёзы можно ею объяснить. Но объясни мне, когда я в зачатии молила Бога, чтобы мой ребёнок походил на тебя! Я ненавижу каждую черточку её лица, напоминающую моего мужа. Но духовный отец ты. И ты никогда теперь не сможешь этого забыть. Я тебе этого не позволю. Я слишком долго тебя звала, и Сам Бог привёл тебя ко мне. Я не хочу второй раз тебя потерять.
— Поговорим завтра. Этот шанс ты можешь мне предоставить?
— Я тебе предоставлю всё, что ты пожелаешь. И никто не сможет меня остановить.
— А твои родители? Это их убьёт.
— О, нет, им не хуже меня была известна истинная причина моих слёз и моих страданий. И как только они узнали, что ты жив, как только они посмотрели мне в глаза, им сразу всё стало ясно. Саша должен уйти. Он кончика волоса твоего не стоит.
— Так ты позволишь мне день на размышления?
— Всё для тебя, любовь моя, всё. Кроме свободы от меня. Прощай.
— …Батюшка, я исповедоваться ко причастию.
— Что-то ты, брат, зачастил. У тебя проблемы?…
Продолжение следует…