это кем-то гадко отфотошопленная картинка с подлым комментарием, унижающая русского композитора и работу Ильи Репина, успевшего создать единственный прижизненный портрет Модеста Мусоргского
Сувора Кутузый• 08.01.24 18:28
Ну, да...
Кто-то всё таки музыку писал.
А кто-то мелко гадит в комментариях.
Молодцы!
edvins➦Сувора Кутузый• 08.01.24 23:30
У него за стенкой соседи проводили голые вечеринки, вот он и записывал музыку в нотную тетрадку, а потом выдал за свое. "Ночь на Лысой горе". Я и то знаю историю русской музыки от Рубинштейна до Паулса. А до того немцы писали. Англичане были в музыке слабоваты, доверили местным деятелям, а те еврейскую выдавали за русскую. Как-то в молодости в Риге у знакомого меломана слушали израильские пластинки. Мотив не отличишь от Шаинского или Пахмутовой.
Andreiiiii➦edvins• 09.01.24 09:44
Паулс нагло тянул чужое, пользуясь "железным занавесом".
Этот портрет Репин написал за 3 дня до смерти Мусоргского, чего глумитесь?
Мусоргский ни-ни, только разве с Римским-Корсаковым или с Гартманом из синагоги ну и по пьянке бывало.
- А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу "Хованщина"? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге и с бамбуковой тростью. Остановится Николай Римский-Корсаков, пощекочет Модеста своей тростью и говорит: "Вставай! Иди умойся, и садись дописывать свою божественную оперу "Хованщина"!" И вот они сидят - Николай Римский-Корсаков в креслах сидит, закинув ногу за ногу, с цилиндром на отлете. А напротив него - Модест Мусоргский, весь томный, весь небритый, - пригнувшись на лавочке, потеет и пишет ноты. Модест на лавочке похмелиться хочет: что ему ноты! А Николай Римский-Корсаков с цилиндром на отлете похмелиться не дает. Но уж как только затворяется дверь за Римским-Корсаковым - бросает Модест свою бессмертную оперу "Хованщина" - и бух в канаву. А потом встанет и опять похмелится, и опять - бух!
Приятно что кто-то ещё помнит поэму!
А как вы думаете -- мы когда-нибудь доедем до Петушков?