Люблю путешествовать по России, сколько всего примечательного! Нет, не думайте, я ничуть не против загрантуров, в своё время, Слава Богу, удалось и по Парижу погулять, и на Колизей потаращиться, и чайку на Бруклинском мосту сфоткать.
Так что я лично с одной стороны рад, что народ вместо лондонов и копенгагенов ломанул на Алтай да в Хибины, но, с другой стороны, мне совсем не нравится это «или-или»: лучше, конечно, когда человек сам выбирает, куда ему ехать, в Сан-Тропе, или в Кудымкар, а не политики за него решают.
Но это лирическая прелюдия, а я вот о чём: есть у нас место, равного которому по эмоциональному воздействию я нигде не встречал. Это Соловки. Такого сочетания природной красоты и самых пронзительного дыхания истории нигде и никогда больше не встретишь.
Когда первый раз видишь стены Спасо-Преображенского монастыря, возникает полное ощущение попадания в сказку: именно такими делают театральные декорации в детских спектаклях, вроде сказки о царе Салтане. А когда на закате стены монастыря в водах залива отражаются, вообще ощущения передать невозможно, слова бессильны!
И это не всё! Стоишь на горе у Голгофского скита, рядом с маленьким уютным храмом, смотришь вокруг, — сердце замирает: изумрудные покрытые лесом вершины, за ними — бледная синь Белого моря с разбросанными там и сям островками, и всё это под стальным северным небом... Красота!
И тут же вспоминаешь, гора, на которой стоишь, называется Голгофой, почему и скит Голгофский. Пророчески монахи название дали: Соловки стали Голгофой для тысяч людей.
Ещё острее это чувствуешь на Секирке. Здесь тоже красота природы, и храм чудесный, но в храме этом в лагерные времена размещалась штрафная командировка, кто из зеков сюда попадал, почти все тут и остались: между соснами тут и там кресты с цифрами.
Цифра показывает, сколько тел в этом месте захоронено. Кресты новёхонькие, зеков, понятное дело, без всяких крестов хоронили, это в наши дни энтузиасты разыскивают. А имён на крестах никогда не будет: нету архивов, молчит Секирка.
А ведь эти места намоленные, духовным центром были Соловки. Когда Никон церковную реформу затеял, единственный монастырь восстал против: Соловецкий. Тут Никона хорошо знали, он в монастырь приехал постриг принять, но, пока послушником был, со всеми перессорился, и с братией, и с настоятелем. Послали его куда подальше, а он вон как вознёсся!
Восемь лет стрельцы осаждали мятежный монастырь. У монахов припасов на 30 лет бы хватило, но предатель нашёлся, взяли монастырь, почти всех монахов перебили, остальных по тюрьмам определили. Кстати, самая старая монастырская тюрьма как раз тут и была.
Жёсткое было место заточения, подземная монастырская тюрьма, но куда ей до СЛОНа!
Про Соловецкий лагерь особого назначения, СЛОН, многие слышали, но не все знают, что это был первый кирпичик в огромной империи под названием ГУЛАГ. Тут нарабатывались методики и технологии. «Там власть советская, а здесь соловецкая», — сообщали прибывшим.
Именно СЛОН продемонстрировал экономический потенциал лагерей: здесь было металлургическое предприятие (чугунное литьё со слоном расходилось по всей стране), кожевенное производство, рыбоводство, но главным направлением были лесозаготовки: лес шёл на экспорт.
В лагере лесозаготовки называли «холодным расстрелом»: нормы устанавливали так, что человек выдерживал не больше 60-ти дней. Потом он переставал справляться, и его переставали кормить: не выполнил норму, не получил пайку.
На Запад просочились сведения о том, как заготовляют экспортный лес: поднялась кампания с призывом бойкотировать советскую древесину. Правительство озаботилось: в СЛОН отправилась делегация советских писателей и журналистов во главе со всемирно известным гуманистом Максимом Горьким.
Инженеры человеческих душ были восхищены условиями жизни в СЛОНе! Один из них писал: «Никогда в жизни я не видел такого изобилия колбас и ветчин, как на столах заключённых лагеря!»
Сам Алексей Максимович встречался с заключёнными, конечно, не наедине, а в присутствии охраны, нельзя же оставить писателя наедине с преступными элементами.
Все заключённые в один голос хвалили условия содержания в лагере.
Правда, время от времени заключённым удавалось положить в карманы писателя какие-то записки. А однажды к Горькому сумел прорваться подросток, долго что-то рассказывал. Сентиментальный писатель, слушая, смахивал слёзы. Но никому потом ничего не сказал, дальнейшая судьба подростка неизвестна. Записки заключённых Горький, не читая, передал сотрудникам лагеря для принятия мер и исправления недостатков.
В своём очерке по итогам поездки классик писал: «Я увидел замечательное учреждение, где из преступников воспитывают настоящих советских граждан! Нам надо как можно больше таких учреждений!»
Горького услышали, скоро таких учреждений стало очень много. А СЛОН ликвидировали: товарного леса на островах практически не осталось.
В одном из скитов организовали школу юнг, где одним из воспитанников был Валентин Пикуль.
Замечательный писатель, и я хочу закончить свой сумбурный очерк цитатой из книги «Фаворит»: «Вот за что я люблю историю! Человек, проживший век без знания её, обладает опытом лишь одного поколения, иначе говоря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует в себе опыт множества поколений…»
