Чудесный день
Бывают привычки возвышенные: читать перед сном, делать утреннюю зарядку. А есть моя – сидеть в ванне и смотреть, как она наполняется. Дурацкая, знаю. Но это мой личный дзен, мой момент умиротворения перед тем, как смыть с себя налёт будничной суеты.
В тот злополучный вечер суета, кажется, решила нанести превентивный удар.
Раздевшись, я торжественно уселся в холодную эмалированную чашу и повернул краны. Вместо благородного потока из излива на меня с шипением обрушился душ. Я же забыл переключить ручку! Наша сантехника, пережившая ещё деда жены, восприняла это как объявление войны. Раздался оглушительный гидравлический удар, стальной шланг душа вздрогнул, и на стыке лопнула резьба. Оттуда, с свистом вырываясь под давлением, ударила струя горячей воды прямо мне в грудь.
Я взвыл, но не голосом, а как-то внутренне, и в позе обожжённой креветки потянулся к крану, чтобы перекрыть воду. Вода захлебнулась, и воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь моим шипением и частым капаньем из проклятого шланга. Надо было его выкрутить. Разворачиваясь в тесном пространстве, я задел локтем жестяную мыльницу. Та, звякнув, совершила идеальный полёт и юркнула в щель между стиральной машинкой и стеной, под раковину.
Мыло – вещь сакральная. Без мыла вечер был бы окончательно испорчен. Стиральную машинку пришлось с скрежетом выкатить на середину ванной. И тут я увидел Его. На белой крышке агрегата лежал, безмятежно улыбаясь, розовый плюшевый заяц – игрушка моей пятилетней дочери. «Поющий гад», – пронеслось у меня в голове.
Чтобы дотянуться до мыльницы, пришлось лечь животом на холодный пластик машинки и протянуть руку в пыльную паутину. В этот момент я почувствовал, что мое тело, и без того пребывавшее в состоянии стресса, заняло крайне неустойчивое положение. Я пополз вперёд, и в этот самый миг мое мужское достоинство, простите за физиологическую откровенность, с нежностью уперлось в пузо несчастного зверька.
Раздался тихий щелчок, и заяц, подрагивая, завел свою проклятую песенку: «Как-кой-чу-де-сный-день…»
Терпение моё лопнуло. Весь день, всю неделю, всю жизнь копившаяся ярость вырвалась наружу. Чтобы выключить зайца, нужно было нажать на кнопку ещё раз. А я был перегнут пополам, руки были заняты мыльницей. Единственный инструмент, находящийся в непосредственной близости от цели, был уже опробован и показал свою чудовищную эффективность.
«Заглохни, тварь пушистая!» – прохрипел я и начал методично, с остервенением, прыгать на несчастной игрушке тем самым местом, пытаясь попасть по кнопке.
Именно в этот момент, под аккомпанемент унылого «Какой-чудесный-день-день-день…», дверь в ванную открылась. На пороге стояла жена. Заяц, под моим финальным, сокрушительным нажимом, захлебнулся на полуслове.
Я замер в позе, которую можно описать как «раненный насмерть гладиатор на стиральной машине», с мыльницей в одной руке и с дикой, адреналиновой эрекцией, возникшей, видимо, от ярости и трения.
Жена медленно перевела взгляд с моего пунцового лица на розового зайца, потом обратно на меня. В её глазах читался не ужас, не гнев, а какая-то космическая, вселенская усталость от бытия. Она тяжело вздохнула и произнесла фразу, которая, я уверен, высечена на скрижалях супружеского долготерпения:
– Ты бы хоть закрывался, что ли, когда… занят.
Дверь закрылась. Я остался наедине с зайцем, с разорванным шлангом и с бездонной пропастью стыда внутри. Мыться уже не хотелось. Хотелось закричать. Но я лишь тихо прошипел в тишину:
– Чудесный день. Просто чудесный.
И плюшевый заяц, казалось, молча с этим соглашался.