Из Тацита
[начало отрывка утрачено]Упомянутые же Пушты — люди весьма
воинственные, а страна их покрыта горами и труднопроходима. Незадолго до
того они совершенно изгнали Парфян из своих пределов. Пушты переняли у
Парфян особый лук, называемый «кулайш», и в обращении с ним
скоро превзошли самих Парфян.
Римляне же стали воевать с ними из-за того, что Пушты укрывали у себя
некоего злодея, которого отказывались выдать. Видя, однако, дикость
нравов Пуштов, Римляне решили принести им свой мир и закон; Пушты же,
как это свойственно варварам, то притворно принимали закон римский, то
яростно выступали против него, неукротимо ополчаясь против собственного
своего блага. Римлянам же приходилось держать в их стране постоянное
войско.
В это время у Римлян произошла ссора с Парфянами из-за некоего Саака,
царя Колхов. Этот Саак, хотя и был рожден среди варваров, был
совершенный римлянин осанкой и речью, и несколько лет прожив в Риме,
умел расположить к себе сердца сенаторов. Зная великодушие народа
римского, он просил помощи в том, чтобы научить народ свой римскому
закону, обещая быть Риму вернейшим союзником. Римляне же оказали ему
честь и немалую помощь оружием и деньгами. Этот Саак был человек
воинственный; рассказывают про него, что, будучи тесним врагами, он
свирепо закусывал край своей тоги, каковому обычаю все весьма
удивлялись. От него и пошло выражение «жевать тогу», то есть
оказаться в трудном положении. Говорят также, что услышав свист
парфянской стрелы, он сплотил вокруг себя воинов, грозно взирая как бы
из средины живой, блистающей оружием крепости; рассказы об этом подвиге
обошли весь мир.
Саак же воевал с двумя царствами, полагая их своими отложившимися и
мятежными данниками — с Аланами и Апсны, желая возвратить их под
свою власть. Аланы же и Апсны искали помощи Парфян, под властью которых
некогда находилась и страна Колхов. Долгое время Саак не мог подчинить
их себе, но затем, получив от Рима помощь и уверения в дружбе, решился
на поход против Аланов. Обстреляв их столицу из катапульт, он двинул
войска; Аланы же, люди воинственные, но немногочисленные, погибая на
улицах своего города, громко призывали на помощь Парфян. Саак же
полагал, что имя Римлян столь велико, что Парфяне, зная о его дружбе и
союзе с ними, ни на что не решатся.
Однако вскоре Парфяне на многих колесницах, с катапультами и конницей
двинулись против Саака, и, совершенно рассеяв его войска, не только
подали помощь Аланам, но и углубились в страну Колхов. Саак же, не имя
сил прогнать Парфян, взывал к Римлянам, говоря, что сражается за римский
закон, и что римская честь требует, чтобы легионы принцепса пришли к
нему на помощь. Указывал он и на то, что неистовые Парфяне совершенно
разграбили множество панцирей, щитов, мечей и пилумов, подаренных ему
сенатом и народом Рима, и увели в свою страну восемь особых боевых
колесниц, именуемых «молот», сделанных искусными римскими
оружейниками; когда же римские посланники потребовали вернуть их назад,
парфяне отвечали на своем наречии, из чего знающие оное заключили, что
почтение их к имени Римскому не столь велико, как раньше. Указывая на
это — и другое, подобное — Саак требовал себе помощи.
Принцепс, однако, не мог подать ему оной — легионы его были
заняты, воюя в странах Пуштов и Арабов. Кроме того, советники
подстрекали принцепса поскорее начать поход против Персидского Царства,
пока оно, вооружившись, не сделалось непобедимым. Поэтому прицепс
ограничивался лишь словесными изъявлениями гнева.
Тем временем победоносные, казалось, Парфяне, нашли себе врага внутри
собственных своих стен. Ибо отроки, отпрыски знатных семейств
парфянских, и даже некоторые из зрелых мужей, глубоко скорбели о ссоре с
Римом, говоря «Увы нам! Теперь заказан нам будет путь в Веселый
Коринф! Не увидим мы вилл Италийских! » Особенно скорбели они от
прошедшего слуха, что префект Лондиниума воспретил допускать Парфян на
знаменитые Лондиниумские рынки, где покупали они любимые ими малиновые
тоги, златые цепи и другие изящные украшения. Градоначальник же
столичный, желая их утешить, обещал построить на Понте Эвксинском такие
лупанары, что это жители веселого Коринфа будут рыдать от невозможности
к ним приехать. Знатные же парфянские юноши говорили, что Понт —
atstoy [вероятно, автор использует парфянское слово — прим
переводчика]. Вторили им и купцы, говоря, что от таких понтов торговля и
ремесла окончательно захиреют. Люди же военные, напротив... [конец
отрывка утрачен]