Иван Юрьевич, или как мы его любовно называли Дядя Ваня, не часто
баловал нас своим посещением. Приходил раз в месяц сильно вечером,
всегда поддатый и непременно на взводе. Еще не сняв ботинки, он начинал
без остановки ругать правительство, олигархов, мафиози, зажравшихся
чиновников и местного хулигана Витю, снявшего с него прошлой зимой
шапку. Витю поймали, шапку вернули, а обида осталась.
Голос у Ивана Юрьевича был громкий и резкий. Когда-то он командовал
полком. Полк давно расформировали, а привычку говорить командирским
голосом не отменили. Соседи нередко предъявляли нам претензии за
несанционированный шум в непотребное время, учиняемое нашим
невоздержанным на язык гостем. Но поскольку дядя Ваня появлялся у нас,
как я уже говорила, не часто, то до милиции дело так ни разу и не дошло.
И, слава Богу, потому что отношения с милицией у Ивана Юрьевича были
откровенно невзаимными. То есть органы дядю Ваню любили, а он их как-то
не очень. Они частенько приглашали его пообщаться по самым разнообразным
поводам, а он не являлся. Тогда они приезжали на грязной серой машине и,
выказывая всяческое уважение к его прошлым, скажем честно, немалым
заслугам в области нарушения общественного правопорядка, вежливо просили
сопровождать их в отделение. Когда дядя Ваня был трезв, он соглашался
сразу и не раздумывая, но поскольку состояние трезвости было у него,
мягко говоря, не в чести, то чаще всего служители закона, появлявшиеся
обычно под вечер, заставали его сильно выпимши. В таком случае Иван
Юрьевич сначала искренне радовался и предлагал дорогим гостям выпить за
их здоровье, а когда те, по непонятным для дяди Вани причинам,
отказывались, все более настойчиво приглашая его "проехать", вставал в
позу и ехать ни за что не хотел, мотивируя свой отказ потоком отборной
солдатской брани. Чувствительные работники органов правохранения,
болезненно переживавшие подобные отказы, обижались и силой доставляли
дядю Ваню в отделение.
Из милиции Иван Юрьевич возвращался через трое суток – голодный, трезвый
и злой. Супруга дяди Вани, Марья Петровна, давно привыкшая к подобным
отлучкам своего благоверного, и считавшего их вполне обоснованными,
молча ставила на стол холодную бутылку "Столичной" и полкастрюли
винегрета. Иван Юрьевич садился за стол и также молча все это
употреблял. Оказавшись в такое время в гостях у супругов Конюховых,
можно было подумать, что в доме кого-то хоронят. Водка и винегрет
заканчивались приблизительно в одно время, через час. Залечив таким вот
нехитрым народным способом моральные травмы, нанесенные бывшему
командующему полком в районном отделе УВД, дядя Вани снова становился
самим собой – грубоватым добряком и жизнерадостным весельчаком. Марья
Петровна отмечала, что муж пришел в себя и, не теряя времени, просила
его что-нибудь починить в доме, в котором постоянно что-то ломалось.
Иван Юрьевич хлопал жену по крепкой толстой заднице и, напевая
какой-нибудь популярный мотивчик тридцатилетней давности, отправлялся за
инструментами.
Раздевшись и войдя в комнату, дядя Ваня первым делом забирал на руки
маленького Темку. Темка дергал его за нестриженные седые волосы и что-то
увлеченно рассказывал на своем детском "птичьем" языке. Иван Юрьевич с
очень серьезным лицом выслушивал Тимофея, ежесекундно кивая головой, как
заведенный игрушечный клоун. Малыш, удостоившись такого внимания,
пребывал в абсолютнейшем восторге, и весь последующий вечер ни на шаг не
отходил от дяди Вани. В восторге от гостя была и наша кошка Киса,
которой Иван Юрьевич скармливал все деликатесы со стола, невзирая на
протесты хозяйки. Киса, получив такой карт-бланш, нахально требовала
всего самого вкусного и изысканного, а уж она умела отличить селедку от
форели.
Так, в окружении сыто мурчащей кошки и довольного малыша, который ни за
что не хотел идти спать, полагая приход дяди Вани праздником типа Нового
Года, Иван Юрьевич засиживался у нас часов до трех ночи. За рюмкой чая
он травил бородатые анекдоты про мужа, вернувшегося из командировки и
старые армейские байки, заменяя неприличные слова забавным междометием
"ух", отчего в его речи появлялся конкретный совиный акцент.
Когда облезлая кукушка в часах нехотя сообщала о приближающемся
рассвете, дядя Ваня очень осторожно, стараясь не разбудить, снимал с
колен клюющего носом Темку, передавая его для дальнейшей процедуры
укладывания, папе. Потом также осторожно вытаскивал ноги из тапочек, на
которых, уютно устроившись, дремала порядком растолстевшая кошка, и
босиком проходил в прихожую. Дядя Ваня так уверенно держался на ногах,
что с трудом можно было поверить, что за последнюю пару часов он успел
уговорить не меньше бутылочки беленькой, не считая того, что он уже
употребил ранее, вне стен нашего дома.
Мы усаживали Ивана Юрьевича в такси, откуда он неизменно вырывался не
менее трех раз, чтобы расцеловать: "любимых товарищей и их детей". Когда
же такси, наконец, удавалось отъехать, в машине открывалось окно, откуда
громоподобным голосом неслись к нам пожелания "покойной ночи" и уверения
в скорой встрече. Даже зайдя в квартиру, мы еще какое-то время слышали
обрывки адресованных нам душевных словоизлияний дяди Вани...
Ксения