ФИЛОСОФИЯ НА МОСТУ
Хаим с Мойшей возвpащаются домой поздно вечеpом. Вдалеке они замечают
двух подозpительного вида субъектов.
- Знаешь что, - говоpит Хаим, - давай пеpейдем на дpугую стоpону, их
много, а мы одни.
Картина маслом "Три богатыря". Илья Муромец, глядя вдаль из-под
богатырской десницы: "Вижу вражье войско!". Добрыня Никитич, вынимая
богатырский меч из ножен: "Буде сеча велика!". Алеша Попович, опустив
руки: "Опять побьют!"
------------------------------------
... В Карловых Варах разговорился с одним московским философом средних
лет. Мы начали философствовать еще на конференции, из-за которой
очутились в этом милом городке, потом продолжили в ресторане, наконец,
дофилософствовались где-то до часу ночи уже на Островском мосту над
речкой Теплой.
И вдруг мы сначала услышали, а потом и увидали, как на мост вышла и
двинулась в нашем направлении, шатаясь и скрипя позвоночными столбами,
троица в дзуськи пьяных громадных аборигенов - аки три русских былинных
богатыря, только в пешем строю.
Они орали какую-то революционную песню - как раз в эти дни в Праге
буйствовала "бархатная революция", когда страна сделала тот самый
главный революционный шаг от любви к ненависти русских братьев. Правда,
мы-то были евреями, но все равно могли попасть под раздачу, кого там из
опьяненных революцией и бехеровкой волновали такие тонкости!
Просто убежать мы не могли – это было бы не по-философски, да и супротив
советской собственной гордости. Прыгнуть с моста? Высота не очень
большая, но вот глубина славной горной речушки - ну, может и не воробью,
а петуху уж точно по эти самые. Черные и белые лебеди по этой речке
больше ходили, чем плавали. Короче, расшибешься об камни.
Как часто в таких случаях, вспомнилась бабушка Ента, которая хотела
научить меня ивриту, а я пошел учиться боксу. Вспомнился замечательный
динамовский тренер Федченко-Дубровин. И спецкафедра Пензенского ИСИ,
которая направила на интернационалистскую подготовку по программе
коммандос для защиты острова Свободы и его Хозяина Фиделя Кастро.
Впомнилась и подпольная секция карате, где ходил в сенсеях.
Послушай я тогда бабушку, что бы я сейчас делал с ивритом? А так, владея
прикладным искусством бокса, а также навыками самбо, дзюдо, еще какой
там хрени, был готов к братскому рукоприкладству для защиты не только
советской, но и общечеловеческой философской чести в интеллигентном лице
собеседника.
Его я попросил, когда аборигены за нас примутся, отойти на пару метров и
не вмешиваться в любые проявления бывшей чехословацко-советской дружбы.
Однако он возразил и потребовал, чтобы, наоборот, отошел в сторонку и не
вмешивался я: он тоже оказался каратюгой.
Конечно, как интеллигенты, мы могли бы еще долго уступать другу, но,
учитывая надвигающиеся форсмажорные обстоятельства, быстро распределили
роли: он, левша, брал на себя крайнего справа, типа Алешу Поповича, я –
крайнего слева, Добрыню Никитича. Средний же, Илья Муромец, по нашей
философской идее должен был рухнуть сам, как только лишался поддержки
дружбанов.
А до подхода супротивников мы успели обменяться одной и той же
философской мыслью: до чего, плять, совдепия довела ученых евреев,
которым положено было иметь сутулую спину, толстые очки, чахотку и
длиннную бороду. Вместо того, чтобы всегда быть готовыми к роли жертв
погрома, сами выучились громить кого хошь.
Чехи, заметив нас, метров за 50 заглушили песню, подтянулись и
направились к нам почти строевым шагом. Подойдя чуть не вплотную, они
решительно извинились за шум, пожелали хорошего отдыха, отошли на те же
метров пятьдесят и лишь тогда громко продолжили свой пьяный марш с
песней.
А мы стали философствовать уже на тему – это было проявление высокой
европейской культуры или практичное отношение к кормильцам города,
которому главный доход приносили гости со всего мира?
© Алик, философ