Богата Азия древними традициями, ничего тут не скажешь. Знакомый мой с
интересной национальной забавой столкнулся, когда в одной жаркой
советской республике в не менее советские годы срочную тянул.
В маленьком городке, где часть его была расквартирована, в милиции
приключился дефицит с кадрами, поэтому с населением припрягли работать
военных. Сопли утирать, у шпаны анашу отнимать, над заявлениями ржать и
документы для районной прокуратуры готовить. Так все и шло тихо да
складно, пока вдруг не потрясло городок преступление века.
Хлопкороб один вечерком на крыльцо своего частного дома некстати вышел.
То ли опия покурить, то ли почесать чего. Глядит, а сосед его крепит
дружбу человека с животным миром в лице осла. Имеет скотинку
бессловесную, проще говоря. Его осла, хлопкоробовского. Ословладелец от
такой картины закручинился, да и снес соседу-выдумщику пол-еб*льника
удачно подвернувшимся поленом.
Как у осла дальше сложилось никому не ведомо, а сосед полено плохо
перенес, от чего и был увезен в районную больницу с глубокой депрессией
и тяжкими телесными.
Хлопкороб осла с вещами из дому выгнал, еще опия покурил и пошел
сдаваться к военным. С собой прихватил коньяк, барана и теплую
тюбетейку, на случай, если прямо сразу закроют.
Коньяк и барана он дежурному капитану подарил, все как было рассказал,
языком поцокал, предложил опия покурить. Офицер коньяку порадовался,
барану не очень, за опий пожурил и принялся протокол на
хлопкороба-мокрушника составлять.
Поскольку капитан к осло*бам теплых чувств не питал, а к коньяку питал,
отправлять хлопкороба под верный срок ему не хотелось. Тут-то мой
знакомец роль свою в этой истории и сыграл. Он до армии на юрфаке
учился, пока не выперли за аморалку вследствие невиданных успехов в
личной жизни, посему частенько консультировал вышестоящее начальство на
предмет юридических тонкостей.
Про тяжкие телесные повреждения и стойкую нетрудоспособность знал он, к
сожалению, мало, к тому же, как на грех, опять полдня курил
конфискованную у шпаны траву, ибо несколько месяцев уже дедовал и больше
ему делать было просто нечего. От того вдруг припомнилась ему
сатирическая кинокартина «Мимино» и он авторитетно заявил капитану, что
если в протоколе будет указано, что хлопкороб паленом орудовал на почве
личной неприязни, то вроде как должны меньше дать. «Вы напишите, что он
из ревности соседа отоварил», - тонко пошутил знакомый.
Пошутил и пошутил, да только, как известно, офицеры редко юмор ценят, а
понимают еще реже. В результате за витиеватыми выражениями протокола,
который капитан отправил в райцентр, четко проглядывала картина
любовного треугольника их двух советских граждан и осла неустановленного
подданства.
Капитановы юридические изыски сильно некстати пришлись. В районной
прокуратуре в это время республиканская комиссия работала и человеческой
трагедией, скрытой за сухими строчками протокола, заинтересовалась
сразу.
Прокатилась тогда по затерянному в пустыне городку волна репрессий.
Осло*ба-затейника, как из больницы вышел, по статье «скотоложство»
родина отправила добывать из земли что-то очень редкое и страшно нужное.
Секретаря местного горкома за разыгравшиеся у него под носом
шекспировские страсти на фоне сексуальных забав населения перевели на
ответственную работу в верблюдоводческий колхоз экономистом и исключили
из партии. Капитану долго еще вспоминали ослов и из списков на очередное
звание раз за разом вычеркивали, а мой знакомый за остроумие и
политическую грамотность до самого дембеля ремонтировал армейский клуб.
Ревнивому же хлопкоробу дали три года условно и он все так же выходил
вечером на крыльцо, с мудрым восточным прищуром смотрел на розовеющие
облака и размышлял о превратностях судьбы. Вот только ослов больше не
заводил.