Свою офицерскую службу я начал в Возжаевке (Амурская область) в 68 году.
Отношения с Китаем тогда обострялись, и военный городок заметно
пополнился молодыми лётчиками и танкистами.
Свои субботние вечера холостяки обычно проводили в гражданской столовой,
которая вечером становилась баром. В баре подавали кое-какую еду,
молдавское вино в пол-литровых банках и (изредка) – пиво. Официанток не
было и чтобы получить вожделенный напиток, приходилось отстоять очередь.
Нас, лётчиков, продавщица вычислила быстро и подавала нам необходимое
через головы. Её даже просить не приходилось, она сама протягивала руку
на встречу нашим деньгами. Понятно, что такая дискриминация по
профессиональному признаку не всем была по нутру, но дело ограничивалось
ворчанием наиболее активных технарей.
Однажды к нам за столик попросился техник самолёта нашей эскадрильи
Саша. Он открыто выразил своё искреннее возмущение теми привилегиями,
которые нам предоставлялись. Мы, говорит он, на морозе, голыми руками
готовим вам самолёты, а вы из тёплого домика идёте, руки в карманах, на
руках перчатки и даже стремянку для посадки в кабину сами себе поставить
не можете. Хоть бы помогали нам как-то …
Я заметил ему, что наша работа ничуть не легче, просто он её не видит и
зачастую после полёта нам просто необходимо отдохнуть, а не заниматься
подготовкой техники …
Слово за слова, кулаком по столу, короче мы со штурманом обещали его
прокатить на самолёте (Ил-28 позволял разместиться в штурманской кабине
двоим). Саша должен был только подготовить себе парашют и найти
выпускающего техника, поскольку при запуске двигателей он должен был уже
сидеть на катапульте в кабине штурмана. Сам штурман – Толик Самарин (мир
праху его) разместится на рабочем месте, за прицелом.
Я до сих пор с некоторым содроганием вспоминаю то, что мы, лейтенанты,
позволяли себе в воздухе. На самолёта данного типа мы два года летали в
училище, выпускались готовыми к боевым действиям в сложных метеоусловиях
и ночью, а наша молодость и самоуверенность требовали дополнительной
остроты ощущений.
Однажды в полете, мы обратили внимание на женщину, которая на коромысле
несла воду от реки. Так мы зашли вдоль деревни ей навстречу так низко,
что она (бедная) легла на землю, предчувствуя неумолимое столкновение с
самолётом …
В назначенный день я предупредил экипаж (в том числе и Сашу), чтобы на
завтраке ограничились чаем, поскольку полёт будет сложным. Нам
предстояло отработать маневры при «преодолении противовоздушной обороны
противника».
Предполётная подготовка прошла в штатном режиме, посадка Саши в кабину –
незаметно, запуск и взлёт – как обычно. Но потом, как только мы вышли из
зоны аэродрома, мы показали технику ВСЁ, на что способен его самолёт.
Невесомость и отрицательные перегрузки, предельные виражи, сверхмалая
высота, искусственно вызванная педалями и штурвалом «болтанка» - весь
этот комплекс и пилотам-то выдержать сложно, что уже говорить о
«пассажире». Толик, мой штурман, смеялся так, что даже икать начал …
Буквально «вывернутый наизнанку», бледно зелёный, на трясущихся ногах, с
помощью встречающего техника спустился Саша на землю и лёг на чехлы.
Говорить он ничего не мог, но с помощью поднятого вверх большого пальца
правой руки, он показал мне, что пока не умер.
В субботу, как только мы со штурманом зашли в бар, увидели что стол, за
которым сидит Саша, блокирован техниками, которые с открытыми ртами
слушали о трудностях лётной работы. Очередь у прилавка потеснилась,
освобождая место, но Саня позвал нас к себе, за накрытый по случаю
воздушного «крещения» стол.