Последний год срочной службы я дослуживал в ГДР, и у нас в части
произошел уникальный случай – во всяком случае, ни о чем подобном мне
слышать не доводилось. Обычный авиатехник, никогда не поднимавшийся в
боевом самолете в воздух, даже будучи пассажиром, проводил плановое
техобслуживание и угнал, самостоятельно взлетев,
истребитель-бомбардировщик. После чего совершил успешную посадку уже в
ФРГ. Понятно, что после этого события в часть понаехали проверяющие и
зашустрили особисты – армейская госбезопасность. Вызвали в особый отдел
и меня, снимать показания по угону. Но вызвали, как я поначалу думал, до
кучи, поскольку никакого отношения я к тому авиатехнику не имел. Однако,
беседовавший со мной майор был особистом и потому имел особое мнение на
этот счет. Он предложил мне собирать всяческую информацию, чтобы
предотвратить подобного рода инциденты. Взамен пообещал какие-то там
льготы, а в случае, если я откажусь, какие-то там неприятности. Мне в
первый раз предлагали стать стукачом, и, видимо, с непривычки я
почувствовал себя очень скверно. Согласиться – стыдно; отказаться –
страшно, тем более находясь в армии. Я стоял, переминался с ноги на ногу
и мычал что-то невнятно-невразумительное. Майор брезгливо так слушал
меня, слушал и дал трое суток на принятие его предложения.
Хотя я поклялся держать этот разговор в тайне, тут же рассказал о нем
своему корешу, поскольку я нуждался в дружеском участии и совете. Тот
служил авиамехаником и имел возможность тырить тормозную жидкость,
используемую в таких же самолетах, который угнали за кордон. Эта
жидкость представляла собой не что иное, как обычный спирт. Вот он и
решил утешить меня тем универсальным средством.
Как это ни удивительно, но тормозуха помогла. За распитием нас застукал
патруль, и мы прямым ходом отправились на губу. На следующий день
майор-особист, увидев меня долбящим гарнизонный асфальт отбойным
молотком под присмотром вооруженного карабином кавказца-охранника,
остановился рядом, посмотрел на меня с чувством глубокого и
неподдельного разочарования, хотел было что-то спросить-сказать, но
потом, безнадежно махнув рукой, пошел далее по своим особым
государственным делам. Провалилась, короче, моя вербовка.