Рассказывал знакомый литературный редактор.
- В советское время я работал в главном издательстве страны -
«Художественная литература», план которого формировало не оно само, а
его спускали сверху, из Госкомиздата, и он носил характер закона. И вот
мне поручают готовить к изданию двухтомник «Избранного» поэта Владимира
Соколова. Представляет он мне рукопись, но в ней совсем не «избранное»,
а вообще все, что поэт сотворил за свою жизнь. Я обсчитываю объем, и
выясняется, что у него не то, что на двухтомник, на полноценный том не
наберется. Понятно, что в Госкомиздате просто лопухнулись. Я не спешу
докладывать по начальству, вызываю сначала на разговор автора, а он
смотрит на меня жалобными глазами и просит что-нибудь придумать. Дело в
том, что платили авторам в нашем издательстве просто безумные по тем
временам гонорары – так, двухтомник тянул на 25 000 руб. (доллар стоил
тогда 60 коп., самая большая зарплата в стране у президента Академии
наук Келдыша была 2 000 руб.), а однотомник соответственно в два раза
меньше. То есть Соколов «терял» в случае издания только одного тома
больше 12 000 совсем не деревянных рубчиков!
Я задумался. У Владимира Соколова была безукоризненная моральная
репутация, что являлось исключительной редкостью в писательской среде
(правда, он очень сильно пил, что редкостью отнюдь не являлось), да и
поэт он был неплохой – не крикливый, о родимой партии опусы не сочинял.
И получал он за свои стишки сущие гроши - именно издание в «Худлите»
давало ему возможность в первый и в последний раз в жизни серьезно
заработать.
И я кое-что придумал. Вызываю автора, излагаю. «Да ты что! – выпучивает
он глаза. – Я же не Маяковский! У меня – нежная, тихая лирика!» - «На
кону двенадцать штук», - напоминаю я. «Действуй», - вздохнул он. Я
исходил из того, что объем в поэтических книгах подсчитывается не по
количеству знаков, а по числу строк. И я железной рукой раздолбал всю
«тихую лирику» Соколова, деля строки на части в духе «лесенки»
Маяковского. Объем увеличился вдвое.
Критика восторженно встретила двухтомник поэта. Но самому Володе
Соколову безумные деньги впрок не пошли. Получив двадцатипятитысячный
гонорар, он до конца жизни так и не смог выйти из запоя.