Поэзия в нашей жизни...
Я в молодости был нелюдимым и стеснительным. Но хотелось общения и я записался в самодеятельность. Сказать, что к нашему капустнику стихи были написаны великим поэтом, я не могу. Я вообще не знаю, кто мог тогда публиковать стихи для капустников в журнале "Клубная работа".
Но мы поставили капустник, и народ, поддавши перед концертом, нам с удовольствием хлопал.
Затем к N-летию ВОСР мы ставили Блока. До этого я и не слышал про такого поэта. Но был рад, что с ним познакомился. Блок - настоящая поэзия.
Мне достались строчки:
"Ушел, подлец, ужо постой
Расправлюсь завтра я с тобой."
Прислушайтесь к этим словам, когда кто-то произносит их быстро, и Вы поймете что Блок - поэт с большой буквы.
Где-то вдруг я понял, что, чтобы быть обласканным женским вниманием, хорошо бы освоить гитару. Я быстро выучил три аккорда, и, хотя у меня не было ни голоса, ни слуха, стал исполнять:
Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Так я прикоснулся к Бродскому.
А потом появилась в моем репертуаре "Смоленская дорога" Окуджавы,
"Любка Фейгельман" Смелякова, и "Бригантина" Павла Когана.
Девушка, с которой я познакомился в турпоходе, а потом стала моей женой, имела хороший слух и напрочь запретила мне брать в руки гитару.
Оставался только магнитофон в котором с трудом можно было услышать:
"Товарищи ученые, доценты с кандидатами.
Замучились вы с иксами, запутались в нулях.
Сидите, разлагаете молекулы на атомы,
Забыв, что разлагается картофель на полях.
Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь
И корни извлекаете по десять раз на дню.
Ох, вы там добалуетесь. Ох, вы доизвлекаетесь,
Пока сгниет, заплеснеет картофель на корню."
Высоцкий ворвался в нашу жизнь, отодвинув и Кукина и Клячкина и Городницкого.
А потом был Евтушенко:
"Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье."
Потом был Рождественский:
"Разве погибнуть
ты нам завещала,
Родина?
Жизнь
обещала,
любовь
обещала,
Родина.
Разве для смерти
рождаются дети,
Родина?
Разве хотела ты
нашей
смерти,
Родина?"
Нет.
Как все, я в школе учил Пушкина, Лермонтова, Маяковского, но запомнил не то, что учили в школе, а то что публиковали только в академических изданиях:
"Не робей, краса младая,
Хоть со мной наедине;
Стыд ненужный отгоняя,
Подойди - дай руку мне.
Не тепла твоя светлица,
Не мягка постель твоя,
Но к устам твоим, девица,
Я прильну - согреюсь я.
От нескромного невежды
Занавесь окно платком;
Ну, - скидай свои одежды,
Не упрямься, мы вдвоем;"
А сейчас я стар и мне остаются только:
"Годы промчались, седыми нас делая."