Из разговора с дедом. Я спросил его такой вопрос. "А есть ли то о чем ты за годы войны жалеешь? Ну грех на душе имеешь?" Он задумался. А потом сказал. "Есть два."
В 1944ом мы разминировали Беларусcию. Рук не хватало, так нам в помощь дали девчонок из какого-то училища. Соплюхи лет по 16-17. Мы им конечно разминировать не давали, сами мины снимали, дело-то опасное. Они только уже снятые, обезвреженные мины таскали. Ну и помогали, кто как мог. Одежду подлатать, постирать, итд. Но не жаловались, хотя видно, устали.
А у меня солдат один был, такой кабан здоровенный. Сильный. Из западной Украины, вроде. Так вот это лодырь был. Гоняли его конечно, подними чего надо, тяжесть перенести, но не так что бы больше остальных. Я с солдатами всегда по доброму старался, сам же солдатскую лямку в своё время тянул, знаю как тяжело. Но с этот никак по хорошему не понимал.
Так вот он что учудил. Взял тайком взрыватель, к пальцам примотал и стукнул. Несколько пальцев на левой руке оторвало. Кровь хлещет, он орёт. Девчонки в испуге. Перевязали его. А я же вижу что самострел явный, и чего делать? Такая злоба взяла. Девчонки малолетние впряглись, не ноют, а он такое сотворил. Я сержанта, с парой солдат послал его отконвоировать в штаб батальона. Ну и рапорт подал, что да как, всё как по правилам.
Ну а потом его под трибунал, и перед строем расстреляли. Как он плакал тогда...
Вот вроде бы всё по закону, всё честно. А вот почему-то мысли теперь. Может не надо было его сдавать с рапортом и просто в госпиталь отправить. Ведь все равно уже не солдат, а так может человек жил бы. А может, я на старости сентиментален стал.
А второй случай?
Я когда без вести пропал, родителям так и сообщили. Отец и сестры подумали что я погиб тогда в Крыму. А что они ещё могли думать? А мама верила что я живой, хоть и писем не было. А как я мог из лагеря писать? И куда?
Сестры рассказывали, что они голодали, а она сколько есть картошки сварит, или супу котелок, и на станцию к поездам с ранеными. Ходила чуть ли не каждый день и всё спрашивала, "Есть ли кто с Беларусии? Может кто меня видал?". Один раз даже солдат сказал что был у них лейтенант с моей фамилией, и погиб он. Имя правда он не знал, он из другой роты был, но в Красной Звезде писали. Мать плакала, статью нашла. Действительно, лейтенант, и фамилия моя (это мой троюродный брат был). Но она сказала, “это не он, не может быть он.” И продолжала верить.
Ну а потом через 2 года мы нашли друг друга. Они ко мне в Свердловск в госпиталь приехали, и отец, и мать и сёстры. Я на следующий день после операции, еле стою, правой рукой двигать не могу, больно очень. Сестер обнял, расцеловал. Отца тоже. И сам не знаю, как так получилось, что мать не обнял.
Столько лет прошло, а мне этот момент каждую ночь снится. Она ко мне руки тянет, а я ... Грех на мне большой. Мать то наверняка простила, а я себя простить не могу.