"Наша службаn и опасна и трудна"
Случилось так, что в армии мне подфартило и после учебки меня, скорее всего, из-за моего неумения отдавать приказы и командовать, определили в офицерскую столовую. Замечу - в крутую столовую.
Снаружи походила она на обычную казарму, но внутри ожидал посетителей крутой ресторан с баром, фортепиано, бильярд и боулинг. Плюс ко всему в летнее время обслуживали на улице около небольшого прудика, правда не чищенного и с лягушками, но очень уж экзотичного.
И ведь наверняка каждый солдатик видя эту офицерскую столовую представлял себе отца-генерала, обедающего в этой столовой, сидящим на деревянном скрипучем стуле за грубо обтёсанным столом, ковыряющим алюминиевой ложкой в помятой алюминиевой тарелке перловую кашицу и непрестанно размышляющем о благе его солдат.
А мне вот повезло. Я удостоился чести увидеть это самое тяжкое генеральское бремя, так сказать, изнутри.
Работали мы по графику. Неделя работы, неделя отдых. Ночевали тут же через дорогу, в специальной модернизированной офицерской казарме, опять же, снаружи не выделявшейся от других казарм ничем, кроме таблички "посторонним вход воспрещён".
Работа была - не бей лежачего! В обед; подай - принеси. Вечером; подай - принеси - налей.
Зачастую после ужина начиналась самая обыкновенная пьянка, так что насмотрелся я вдоволь, как недоступные днем генералы превращались вечером в обычных сизоносых "ты меня уважаешь?" любителей выпить и потравить байки.
Но замечу, байки были действительно интересными и зачастую душераздирающими. Типа такой, как однажды один пьяный генерал при проверке документов с перепугу плюхнулся за руль милицейской машины и поехал домой, где пару часов спустя при обыске отпирался, что понятия не имеет, каким образом оказалась в его гараже патрульная машина со включенными мигалками.
Всё же остальное время, между так называемой работой, можно было, если конечно тебя не контролировали - а нас не контролировали - использовать с пользой для себя. Иногда от скуки просто сходили с ума. То в бильярд на деньги, то в боулинг, то в карты, то сериалы по телеку. За два года службы я даже научился мало-помалу клавиши правильно давить на фортепиано.
Так вот, придумали мы себе с поваром, от скуки, забаву - борьбу. Повар был не мелким. Так сказать, повар - со стажем. На ногах держал свои сто десять килограмм непринужденно и легко. Я же особой тяжестью не отличался, но обладал неплохой мускулатурой, так что свалить этого кабанчика с ног было для меня приятным вызовом, ну и естественно хоть как-то убивало время. "Молодняк" же видя всё это, тоже пытался часто влезть в наш спорт, но из-за недостатка физического достатка быстро нам наскучивал.
Субординация в офицерском доме имеет несколько иные от общепринятых в армии правила. Не знаю почему, но мои погоны и белоснежная рубашка, имели особую привилегию и позволяли не подбрасывать руку к головному убору при виде приближающего главнокомандующего. Потому можно было быстро почувствовать себя немного круче обычного солдата, но дедовщина у нас не проявлялась, так как увольняли из столовки запросто, за любое недопонимание, а в кандидатах на тёплое местечко дефицита не было.
Но попадались и исключения: такие мажористо-туповатые вояки, получившие это место по блату и не имеющие, скорее всего по причине недостатка в детстве "ремня по попе", элементарных навыков уважения к старшим. И после того как мы с поваром позволили молодым поиграть в наши игры титанов, то нашёлся один такой мажор начавший позволять себе немного больше того, что позволял себе другие в начале службы.
Был он вроде не глупый и сильно не выпендривался, но начал вести себя постепенно - наше с поваром упущение - как свой. Подойдет: «Пошли, поборемся! – похихикает и дёру, мол, – не поймаешь". Поначалу нас это забавляло, но потом поднадоело, а исправить было уже сложно.
Паренёк смышленый, понял куда попал, вел себя в принципе исправно, команды выполнял беспрекословно, но вот иногда подводила его родительское воспитание; путался он иногда в сроках службы и мог свободно бухнуться рядом с дедушками на кресло и влезть в разговор, тогда как другие позволяли себе это лишь с дозволения старослужащего.
Пытались мы ему это пояснить: «Не веди себя так, дедушки не железные, мордочку могут набить». Набить мы конечно не могли, просто пугали. Все ведь понимали, включаю мажора, что любое рукоприкладство кончилось бы потерей тепленького местечка.
А теперь, после столь длительной прелюдии, наконец-то и сама история о переломном моменте в судьбе нашего весельчака-мажора, непосредственно под моим чутким - чудодейственным руководством.
В один из внерабочих моментов сидели мы все вместе в небольшой комнатушке, отделанной под дерево и обедали. Повара устроили нам праздник и приготовили шикарные блюда с королевской сервировкой.
Конечно, такое не сильно приветствовалось начальством из-за недочёта впоследствии продуктов, но так как появлялось оно (начальство) не часто, то мы позволяли себе изредка красивую генеральскую жизнь.
Мажор управился с обедом быстрее всех и побежал выполнять какие-то распоряжения сержанта. Все остальные не торопились и наслаждались интеллигентным общением и вкусной едой.
Какое-то время спустя, вдруг открывается тяжелая дубовая дверь и высовывается из-за косяка голова нашего мажора. Управился, видимо, со своими делами и вернулся побыстрее в райский уголок. Появляется, значит, в приоткрытых дверях его голова и весело так обращается ко мне: "Ну, что, мол? Покушали? Как насчёт поразмяться после вкусного обеда?" и шумно захлопывает дверь снаружи, нарушая всю идиллию нашей тихой интелегентной беседы.
Через две секунды повторяется тоже самое: приоткрывается дверь, появляется голова и вновь бросает вызов.
В этот момент, я - интеллигент, кушаю вилкой и ножом - делаю пугающее движение в сторону головы, рукой с зажатым в пальцах столовым ножом, произнося одновременно что-то вроде: "задрал уже". Смысл этого моего движения заключался лишь в простом - «напугать дерзкого мажора».
Вот уж действительно, напугал, так напугал. Кто же мог предположить, что моя, вроде бы невинная шутка перепугает всех окружающих, включая меня. ...
То ли рука у меня оказалась жирной, то ли я нож слабо держал, но в момент, когда я махнул в сторону двери рукой, он - нож вдруг вырвался и полетел через весь стол как намагниченный в направлении головы «предполагаемого противника».
За те пять или шесть метров, что летел нож, я вдруг успел увидеть все свои прошлые грешки и ясно представить, в красках, картину моей судимости и тюремного заключения за убийство человека.
Конечно-же всё обошлось. И обошлось, ко всеобщему удивлению, красиво, и даже с небольшой пользой для общества.
Рассказываю весь сюжет в замедленном времени, дабы было интереснее, так как в действительности всё произошло за какое-то короткое мгновение.
Голова мажора, бросив из-за приоткрывшегося дверного проёма боевой клич, потянула на себя ручку, закрывая массивную деревянную дверь, в надежде, наверное, что если кто-то захочет за ней погнаться, то потеряет пару секунд драгоценного времени на повторное отрывание двери.
Так вот, едва мажор успел прикрыть спасительную дверь, как в нее, на то место, где только что была его голова, воткнулся столовый нож с такой силой, что запел металлом по всей комнате, и как в мультиках про Робин Гуда, задрожал наконечником.
Секунду спустя опять приоткрылась дверь и оттуда снизу вверх, видимо мажор присел со страху за дверью при ударе, начала плавно появляться его перекошенная от испуга физиономия. Сведя глаза на переносице, он, не мигая, уставился на всё еще вибрирующий нож в десяти сантиметрах от своего носа.
Попытался подвигать кадыком по мгновенно пересохшему горлу, видимо, желая высказаться. Но просто тупо сглотнул и таким же манёвром, как и появлялся, медленно в гробовой тишине скрылся за дверью.
Придя в себя, мои сотоварищи вдруг стали хлопать меня по плечам, приговаривая: "ты чего, скрывал от нас, что ножи так классно и метко метать умеешь?".
"Да – думаю, – знали бы вы!", а вслух сказал, что ещё, мол, и не такое могу.
Авторитет мой после этого зашкалил, а мальчик мажор, видимо осознав, что переступил границу терпения решил, товарищам на радость, побыть остаток службы как все - не выделяясь из толпы.