Юмористические истории

Обычная португальская школа.
На перемене к мальчику, скажем, Андрею, подходит его приятель - скажем, Гопал. Фром Непал, да. И говорит:
- Андре, смотри, какой шикарный зонт: прочный, большой, любой шторм выдержит.
- Да, хороший зонт.
- Хочешь купить за два евро?
- Я бы купил, - отвечает Андрей. - Но почему за два евро? Откуда у тебя этот зонт? Ты его спер, что ли?
- Почему спер? - обиделся Гопал. - Нашел в аудитории, на полу лежал.
- Я бы купил. Но есть вероятность, что хозяин этого зонта, какой-нибудь злобный слон по имени Мухаммад, отберет у меня свой зонт обратно и еще по шее даст.
- Да ну ты что, я бы в жизни тебя так не подставил! Этот зонт там долго лежал!
И тут к парням подходит - внимание! - их одноклассник. Злобный слон по имени Мухаммад!!!
И злобно глядя на Гопала, злобно говорит:
- Это ж мой зонт!
- А я как раз шел, чтобы тебе отдать, - отвечает Гопал.
Потом поворачивается к Андрею с суеверным восторгом:
- Ты пророк!!!

Возвращаемся домой со стройки из Тель-Авива. Моему напарнику звонок от дочки.
- Папа, купи травки...
У меня шары на лоб. Напарник:
- Обед готовит. Не знает, как будет по-русски укроп.

В очередной раз убедился, что читать новостные ленты забавнее, чем юмористические сайты.
Вот зацените новость: прежде чем сменить подгузник, нужно получить согласие ребёнка, — так считают австралийские учёные.
Сторонники повестки «пробужденчества» из Университета Дикина в Австралии утверждают, что родители должны сообщать младенцу, что делают: «Наклонитесь к нему и скажите: «Тебе нужно сменить подгузник», а затем сделайте паузу, чтобы он мог это осознать».
К слову, «пробужденчество» или «вокизм», — от слов «осведомлённый, очнувшийся, бодрствующий, осознавший», это идеология, которая концентрируется на вопросах социальной, расовой и половой справедливости.
По мнению «пробудившихся» преподавателей, «согласие» для младенцев должно стать «нормой и повседневностью», когда речь идёт об их теле.
Классная идея, согласитесь! Жена мужа оставила на полдня с грудничком, возвращается, и говорит возмущённо: «Почему ты ему подгузник не поменял, лодырь!»
А муж ей: «Быть сраным, — это выбор нашего ребёнка! Уважай его!»

Несколько лет назад учёный-антрополог оказался в экспедиции на маленьком полинезийском острове. И вот однажды приходит к нему вождь и говорит: слушай, дорогой друг, вот мы - католики, а дети наши очень мало знают про рождество. Не можешь ли ты в нашей маленькой школе рассказать, как празднуют этот праздник в других странах?

И вот учёный решает рассказывать детям про Санту-Клауса, но сразу же сталкивается с трудностями.

Например, большая белая борода Санты-Клауса - а у островитян на лице с растительностью очень плохо. А. задумался и передал примерно так. “Это старик, у которого на лице длинная мочалка из растительных волокон пальмы”.

Дети удивились.

“Только эта мочалка - белого цвета”.

Дети напряглись. Белый - это цвет смерти и духов смерти.

Дальше - хуже.

“Этот старик не плавает между островами, тьфу, странами, а летает на…эээ…оленях, которые запряжены в большую лодку”.

Но как объяснить, что такое “олень”, маленьким островитянам, которые почти никогда не видели никакого крупного млекопитающего, кроме крысы? О, кстати, крыса!

“Дети, представьте себе гигантскую крысу ростом выше вождя. Представили? Их таких четыре! Они впряжены в большую лодку”.

Дети запищали от ужаса.

“А на голове у оленей - черт, как объяснить рога? - о, большая такая палка для сбивания кокосов!”

Итак, дети, внимание!

“К детям, которые хорошо себя ведут, прилетает старик с белой мочалкой из пальмы на лице (она выкрашена в белый цвет смерти). Летит он на большой лодке, куда впряжены четыре гигантских крысы ростом с вождя, а на голове у каждой по две палки для сбивания кокосов”

Полинезийским детям было достаточно Рождества. С криками ужаса они бросились по домам.

Картина маслом.
Супермаркет. Сцепив зубы бежит женщина. За ней малыш с криком:
"Женщина, подождите! Ради Бога, остановите её кто-нибудь!
Неравнодушные покупатели задерживают женщину и СИЛОЙ приводят её к малышу.
Оказалось, это его мама. Бежала в туалет.
Радости было полные штаны.

Жара, Манхэттен, пробка. Камри ползёт так медленно, что кажется — можно выйти, сходить за кофе и догнать её пешком. Вокруг бесконечное море машин, клаксонов и людей, которые уже давно сожалеют, что родились не голубями.

Сижу я такой, мучаюсь: лобовое стекло в разводах, солнце бьёт прямо в глаза. Думаю: "Да что уж там, помою". Нажимаю на рычажок — и в этот миг моя форсунка решает вспомнить своё истинное предназначение. Не просто пшикнуть, а выстрелить. Как будто в прошлой жизни она была гидрантом пожарной части Нью-Йорка.

Перед стеклом — Ниагара. И прямо за мной, в двух метрах, — кабриолет. Открытый. Очень открытый. Настолько открытый, что я успел увидеть выражение их лиц в зеркале. Это было что-то между:
"Ну прекрасно" и "Парень, ты серьёзно?"

Я, конечно, сделал вид, что ничего не заметил. В пробке все чем-то недовольны, мало ли что. Но тут происходит неожиданное: вокруг, из трёх рядов, начинают поднимать головы водители. Видят, что случилось. И… ржут. Настоящий хор поддерживающего смеха.

И тут я понял: шоу нужно продолжать.

Ну а что? Раз людям нравится — надо радовать.
Я ж профессионал в создании настроения.

Пшик!
Кабриолет снова получает лёгкий летний душ.
Соседи по полосам — аплодисменты, смех, кто-то снял на телефон.
Пробка оживает. Люди улыбаются.

Кабриолет — нет.

Водитель смотрит на меня с таким лицом, будто я лично отменил ему отпуск. Пассажир сидит, как мокрая хлебная крошка, в шоке от того, что Нью-Йорк — это, оказывается, город не только больших возможностей, но и неожиданных душевых.

Я делаю последнее контрольное промывание, зрители довольны, пробка едва не разошлась бурными овациями — и мы наконец-то начинаем двигаться.

Кабриолет объезжает меня, водитель косится зло. Но мне кажется… кажется, что пассажир уже начал высыхать и слегка улыбается. Может, потому что в такую жару освежиться — это наоборот подарок?

А я понял одно:
иногда достаточно одной Камри и сильной форсунки, чтобы подарить людям шоу лучше, чем Бродвей.