Юмористические истории

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.

Несогласный я с Федором Иванычем.
Сколько раз я это слышал, мол, оно тебе надо , с идиотами спорить, мол, дуракам не распедалишь, а умный и так все знает…
Ага, как же.
В итоге в сети один нарратив. Рашкапарашка, путенхло, фсепропало, прсрали все полимеры, отьедь за сто верст от масквы, вот в нормальных то странах, сталинские репрессии, москвашвея, москвашвея, напала на украину, рюззкий фошизм, прощай немытая, люди с светлыми лицами …

И стоило мне на одном сайте развлечений начать вот над этим глумиться, как разверзлись тектонические процессы. Местную шоблу просто порвало в тряпки. Это вы сейчас там визги читаете, так там большинство теперь помалкивает. У меня то не у Митрейки, шире жопы не пернешь, морально травмирую…
А раньше там просто какофония визгов такая была…
Как вольер с обезьянами стадо свиней загнать и все это обдать крутым кипяточком.
Казалось бы… ну пишет чего то лысая мудила, да и хер бы с ним.
Неа.
Система этих вот нарративчиков не терпит конкуренции. И адепты не вывозят глума и сарказма.
Это же их методы! Ими же против нас? Да как так то?!
Например, там положено гыгы при слове «скрепы»
Я интересовался, мол, сколько гы надо при упоминании скреп типа понадуся, щенявмэрла, сугс, жбпрапор и теде…
Ой как там рвало сракотаны…
Я ж дурака включал(он у меня и не выключается) : мол, ачо? Это не скрепы штоле? Над скрепами положено ржать? Ну? Ржи!
И да. Система эта неразнообразна. Адепты ее люди незамысловатые и штампов там немного..
Но вбиты они намертво. При небольшой практике и сучем характере разнести их вдребезги пополам несложно. Ну и заодно внутреннюю падлу потешить.

Так что не. Молчать мы не будем. Иначе в инфополе только голоса блядей останутся. И одно мнение -блядское.

Долгая дорога к просветлению

История началась три года назад, когда мой друг Серёга, известный любитель лёгких денег и сложных схем, притащил ко мне в гараж здоровенный, явно старинный сундук. Весь в пыли, с кованными железными уголками и огромным висячим замком.

«Нашёл на чердаке у бабки в деревне! — сиял он. — Думаю, там клад! Антиквариат! Но вскрывать буду только с тобой, ты же мне как брат».

Мы поставили сундук в угол гаража, поклялись найти мастера по старинным замкам и никому о нём не рассказывать. Начались поиски. Оказалось, специалистов по средневековым английским висячим замкам XVII века в нашем городе днём с огнём не сыщешь. Серёга погрузился в интернет-форумы кладоискателей, я слушал его многочасовые теории о том, что внутри: то ли золото флибустьеров, то ли секретные карты, то ли прадед-граф скрывал там семейную тайну.

Через полгода он нашёл какого-то чудака из Вологды, который согласился приехать и вскрыть замок «исторически корректно», не повредив его. Мы скинулись на билеты мастера. Тот приехал, три часа копался у сундука с какими-то щупами и спицами, а потом развёл руками: «Замок — бутафория. Прикручен на два болта с обратной стороны. Просто открутите».

Мы онемели. Открутили. С трепетом приподняли массивную крышку. Внутри, на бархатной, истлевшей от времени подкладке, лежала… ещё одна коробка. Обычная советская жестяная коробка из-под монпансье. Серёга, уже не дыша от предвкушения, открыл и её. Там, завернутая в газету «Правда» за 1978 год, лежала записка, написанная корявым почерком:

«Колхоз им. Кирова, бригаде плотников. Колян, Гришан, Вась, вы туда не ходите, вы сюда ходите. А то цемент уже второй рейс простаивает. Вахтёр дядя Миша».

Мы сидели в полной тишине, глядя на эту записку. Всё. Три года тайн, надежд, поисков, тысячи рублей на поездку специалиста… ради послания от какого-то советского вахтёра.

«Ну что ж, — хрипло сказал Серёга, — хоть сундук антикварный, продадим». Мы сняли замок, чтобы отнести его на оценку. И тут, под слоем краски на задней стенке сундука, где висел замок, проступили какие-то гравированные линии.

Серёга схватил растворитель, смочил тряпку. Через десять минут перед нами, чётко и ясно, проступила красивая гравюра: карта какого-то поместья с обозначениями, а внизу — надпись на латыни. Мы перевели её через Google: «Тайна — в ложном дне. Ищи того, кто знает цену железу и крови».

Это было как удар тока! Значит, не зря всё! Значит, бабка была не проста! Значит, коробка с запиской — это просто отвлекающий манёвр для непосвящённых! Наш энтузиазм вспыхнул с новой силой. Теперь мы искали уже эксперта по тайникам и гравюрам. Серёга практически поселился в архивах, я финансировал поездки по всем усадьбам области, которые хоть как-то соответствовали рисунку.

Ещё год ушёл на поиски. Мы нашли усадьбу! Она принадлежала старому, совершенно глухому коллекционеру. Когда мы, трясясь от волнения, показали ему фото гравюры, он долго её разглядывал в лупу, а потом хрипло сказал:

«Да, знаю эту работу. Это Суворов-младший, середина XIX века. Делал фальшивки для богатых купцов, которые хотели «родовую историю». Эту гравюру он клепал пачками. У меня их штук пять в амбаре валяется. Продам вам за пять тысяч, хотите?»

От его слов нас чуть не хватил удар. Мы вышли от него, сели на лавочку у пруда и молча смотрели на воду. Вся эта многоходовка длиною в три года — сплошная цепочка фальшивок и пустых надежд. Наши мечты о богатстве растворились, как дым.

«Ну… — сказал я, пытаясь как-то разрядить обстановку. — Хоть коробка от монпансье антикварная. Может, её продадим?»
«Забей, — махнул рукой Серёга. — Давай лучше выпьем. За наши глупые мечты».

Мы купили бутылку виски, вернулись в гараж, сели на старые покрышки прямо перед открытым сундуком. Пили молча, передавая бутылку друг другу. Напиток постепенно делал своё дело, тоска начала отступать, сменившись философским отношением к жизни. Под конец бутылки мы уже смеялись над всей этой абсурдной историей.

И тут, в момент, когда я закатывался от хохота, швырнув пустую жестяную коробку от монпансье в угол, раздался странный звук. Не глухой удар жести о бетон, а звонкий, дребезжащий. Как будто внутри что-то болталось.

Мы замерли. Серёга медленно подошёл к коробке, поднял её, потряс. Внутри что-то звенело. Он с силой сжал жесть в нескольких местах, и дно коробки… отщёлкнулось. Фальшивое дно.

В маленьком тайничке лежал ключ. Не старинный, а самый обычный, современный ключ от почтового ящика. К нему была привязана бирка с номером: Ящик 347.

Мы не спали всю ноть. В восемь утра мы уже висели на двери главного почтамта города. Как только открылось, мы влетели внутрь, нашли ящик под номером 347. Сердце колотилось так, что я слышал его стук в ушах. Серёга дрожащей рукой вставил ключ. Щёлк. Ящик открылся.

Внутри лежал один-единственный конверт. Без марок, без адреса. Мы разорвали его. Внутри был листок в клетку, оторванный от школьной тетради. На нём тем же корявым почерком, что и первая записка, было написано:

«Если вы это читаете, вы большие упёртые мудаки и потратили кучу времени. Но настойчивость должна вознаграждаться. Клад — это опыт, дружба и эта офигенная история, которую вы теперь можете рассказывать. Цемент всё ещё ждёт. Дядя Миша».

Мы стояли у почтовых ящиков, держа в руках эту записку. А потом начали смеяться. Смеялись так громко, что на нас начали коситься почтовые работники. Мы смеялись до слёз, до боли в животе. Это был смех просветления.

Мы ничего не нашли. Но мы нашли всё.

P.S. А коробку от монпансье я всё-таки продал на аукционе одному чудаку, который коллекционирует советский быт. За восемьсот рублей. На эти деньги мы с Серёгой… купили цемент. И построили ему на даче нормальный сарай. Без всяких сундуков.

Ещё с советских времён тянется и периодически воскресает идея создать так называемый "русский язык программирования" (ну а точнее - язык программирования с русскоязычным синтаксисом). К счастью, она не приводит и не приведёт ни к чему серьёзному по одной простой причине: заниматься подобной фигнёй могут разве что люди уровня профессора Выбегалло. Я всегда был отчаянно против по одной простой причине: издеваться над чужим языком принципиально приятнее, нежели над родным. Вот просто представьте, что вам придётся день за днём писать что-нибудь вроде

функция Много(Колво: целый): логический;
начать
если Колво < 0
то поднять ИПлохоеЗначение.СоздатьФрмт('Количество должно быть неотрицательно (%ц)', [Колво])
иначе вернуть Колво > 3;
кончить;

Тьфу! Бедные англоамериканцы, для которых это всерьёз именно так и выглядит... Если вам недостаточно - посмотрите примеры кода для 1С.

Сегодня я вспомнил об этом, когда в очередном дурацком фильме мелькнул "русский" персонаж по имени Соня Пе́трович и я задумался о том, как бы объяснить англоязычному, почему оно не годится. Ну прежде всего ударение - так это не русская, а югославская фамилия. С ударением на втором слоге - Петро́вич - она в принципе могла бы сойти за белорусскую, но не может существовать из-за совпадения с отчеством, причём отчеством в мужском роде - "сын Петра". Вот представьте себе - мысленно обратился я к англичанам - что у вас какую-нибудь даму зовут "Джулия Сын Джона". И вот тут у меня всё упало. Потому что я осознал, что сотни лет миллионы английских женщин таки действительно и на самом деле носят фамилии Робертсон, Джонсон, Самуэльсон...

Во дворе, окружённом пятиэтажными домами, около временно размещённых на газоне новых скамеек, стоит старушка.
Увидев проходящих мимо двоих парней, старушка обратилась к ним:
— Молодые люди, помогите, пожалуйста, отнесите скамейку к моему подъезду.
Парни взяли скамейку в руки, и один из них с усмешкой говорит:
— Бабуль, просьба будет, когда отнесём скамейку, вы с неё отпечатки наших пальцев сотрите, пожалуйста.

© Дмитрий Лавренков

В индийском штате Тамилнад мужчина проник в квартиру, чтобы ограбить её, но не обнаружил внутри ничего ценного. Перед тем, как уйти ни с чем, он оставил владельцу жилья послание. Мужчина нашёл в квартире лишь 2 тысячи рупий (около 1700 рублей). Разозлившись, он написал хозяину записку, в которой посоветовал ему хранить дома деньги, чтобы «когда кто-то придёт воровать, его не обманули».

В квартире при этом было установлено несколько камер видеонаблюдения. «Нет у вас денег, зачем столько камер видеонаблюдения?» — написал вор, добавив, что ситуация показалась ему смешной.

Ох и много же повидал я самых разных секретарш различных начальников! Видывал я их и хороших, и плохих, и добрых, и злых, и вредных, и душевных, и готовых помочь, и совсем наоборот. Но самая незабвенная – это пожилая, сухонькая секретарша госниорховского директора... вот, и даже имя помню: Лилия Самуиловна. Больше я подобных людей вообще не встречал. Очень уж она интересно говорила, двигалась и действовала. Любое обращение к ней с самой тривиальной просьбой повергало её в оцепенение. Напрягшись, зажавшись, впадала она в тяжкие размышления, причём глаза её блуждали, а на лице разыгрывался прямо тебе какой-то калейдоскоп – причудливо вспыхивали и гасли багровые пятна, создавая странные блуждающие узоры. Явственно ощущалась в ней при этом титаническая умственная работа, последствий которой предсказать никто не мог. Прямо так и видно было, как мучительно ждёт она, когда в тёмных глубинах её подсознания вызреет и всплывёт на поверхность хоть какое-то конкретное решение. И вот тут уж она больше не раздумывала – вдруг подскакивала, как гальванизированная, и кидалась в бой: действовала стремительно, разражаясь серией судорожных, рваных и явно не контролируемых ею движений.

Особенно же непредсказуемыми были её действия с институтской круглой печатью. Помню, как однажды она, резко выйдя из своего долгого транса, вдруг выхватила у посетителя какую-то незначительную бумажку и с заливистым, диким смехом вдруг с размаху дважды подряд залихватски, со стуком, наугад припечатала его в разных местах гербовой печатью. Обомлевшему посетителю пояснила: а ничего, кашу маслом не испортишь!

Однако подобную щедрость проявляла она далеко не всегда. Запомнился и другой, куда как более яркий эпизод. Вышел однажды от директора какой-то посетитель с подписанным документом. Подошёл к секретарскому столу и вежливо попросил Лилию Самуиловну поставить на директорскую подпись печать. Казалось бы, что тут такого-то, дело самое пустяшное. Но секретарша, искоса, по-птичьи взглянув на эту бумагу, привычно оцепенела, впилась онемевшими пальцами в стол и ярко заалела блуждающими пятнами, страдальчески прислушиваясь к таинственным процессам в своей подкорке. Наконец, решение созрело. Отчаянно махнув рукой, будто пускаясь во все тяжкие, уставив на оробелого посетителя безумный, шальной взгляд, мгновенно схватила она свою любимую гербовую печать, высоко её вознесла и со всей дури, с грохотом хряпула по документу.

Забрав бумагу и слегка пожав плечами, отправился облагодетельствованный гость в соседний кабинет, к заместителю директора. В полуоткрытую дверь видно было, как подошёл он к столу и вступил с замом в какую-то неторопливую беседу. Добытый документ с печатью при этом держал в опущенной руке. А Лилия Самуиловну тем временем опять посетили тяжкие сомнения. Снова погрузилась она в глубокий транс. Замерла, отвердела, тяжелым исступлённым взглядом уставилась гостю в спину. Залихорадило её, заблестели ошалелые глаза, на щеках запылал красный камуфляж. И, как видно, на этот раз в подкорке её вызрел совершенно иной ответ – отрицательный. Но не вскинулась она в привычной судороге, нееет! Медленно, плавно, гипнотизируя взором гостеву спину, приподнялась она, тихонько выбралась из-за стола. С перекошенным лицом, утрированно вздымая тоненькие ножки, на цыпочках стала бесшумно подкрадываться к посетителю сзади. Вот и в кабинет уже пробралась. Вот уж и за самой спиной она у гостя... И тут – стремительный бросок кобры! Вцепившись обеими руками в ею же пропечатанный документ, издав неприличный, громкий торжествующий визг, выдрала она эту важную бумагу из руки ничего не подозревавшего мужика! И мгновенно разорвала пополам, а затем – на четыре куска!

И впритык уткнувшись в изумлённое лицо развернувшегося к ней гостя, сверкая очами, с диким оскалом и хохотом, пританцовывая, воинственно потрясая обрывками, торжествующе выкрикнула: а я передумала!! А не положена Вам сюда печать!! Вот так-то!! Уах-ха-ха-ха!!!