Юмористические истории

УРОК
(репортаж из школы)

В некоторых регионах нашей страны школьники настолько увлеклись блатной романтикой, что власти были вынуждены принимать срочные и жёсткие меры. Повсеместно запретили упоминание молодёжной субкультуры АУЕ, с подростками, культивирующими это движение, проводятся суровые беседы в школах и в отделениях полиции… Но, как нам кажется, прав был генералиссимус Суворов, который сказал когда-то примерно следующее: «Не можете что-то предотвратить – организуйте это!». Наш корреспондент отправился в одну из школ города Бутырска, где решили последовать совету Суворова и, несмотря на запреты, внесли в расписание уроки по АУЕ. Журналист не стал ничего писать от себя, он просто стенографировал урок…

- Утро в хату, бродяги! – с этими словами в класс к 9-ому «А» зашёл учитель по АУЕ Ефим Петрович: - Фарта, терпения и тепла всей шпане!
- Арестантский уклад един! – нестройно ответили ученики, нехотя вставая.
- Кидайте кости. – Ефим Петрович тоже присел на своё место: - За положением кто смотрит?
- Я… - ответил один из учеников: - Карп погремуха моя…
- Знаем твою погремуху… - улыбнулся Ефим Петрович: - Братва вся здесь?
- Зойки Лярвы нет, она у лепилы, со шнифтами там что-то, и Бугай косит…
Тут открылась дверь и в класс забежал запыхавшийся Бугай, на других уроках – Серёжа Бугаев.
- Мир дому нашему общему, уюта и добра всем достойным! – быстро сказал Бугай и пошёл за парту.
- Поясни за опоздание, Бугай, - весело сказал Ефим Петрович: - Или ты рамсы попутал?
- Не грузи, халдей, - ответил Бугай: - Всё чики-пуки, кум в продоле остановил, за ЕГЭ тёрли.
- Лады. – Ефим Петрович встал со своего места: - Всё равно косяк... Сидор брось, иди к доске.
- По беспределу, халдей, наезжаешь! – заныл Бугай: - Мне в падло… Кум тоже атас прочухал!
Класс засмеялся, а сосед Бугая по парте пропел:
- Розы гибнут на морозе, пацаны на красной зоне, Бугай гибнет у доски…
- Не бибикай, фраер… - прошипел Бугай: - Сиди тихо, паси ёжиков.
- Я, может быть, и фраер, но и ты под блатного не катишь! – завёлся бугаевский сосед по кличке Карась: - Я с кумом за ЕГЭ по продолам не тру! Я в отрицалово давно! Может, ты ссучился по ходу?
- Ты на кого батон крошишь, чертила? – не стал отмалчиваться Бугай: - Следи за базаром, баклан немытый, я те ща требуху вытряхну, сука буду!
И руки одноклассников уже потянулись в карманы за ножиками, но между ними неожиданно выросла фигура первой красавицы класса Фаины с погонялом «Мальвина».
- Закрыли тему, босота! – Мальвина погладила мальчиков по плечам: - Вам ещё два года до звонка чалиться, или вы хотите по актировке свалить отсюда? У вас неровно по жизни? Так тишину поймайте! Я, Карась, за тебя уже впрягалась как-то, когда ты на Витю Борозду из десятого погнал, а он человек авторитетный… А тебе, Бугай, потом шепну… Всё, нет мне с вами резону хороводы водить…
- В цвет базаришь, Мальвина, - подошёл к поссорившимся Ефим Петрович: - Что вы тут заурчали, пальцы веером, сопли пузырями? С вас спрос как с понимающих будет, козырный, а не как с чепушил поднарных или первоходок. Хватит булками трясти, Бугай, иди, прогони нам за Лермонтова, пользу принеси. А корешей козлить не по масти вам, западло. Стихотворение выучил?
- Козла козлить не западло… - тихо сказал Бугай: - Выучил…
- Ништяк. Обоснуй и чтоб без фуфла. За честь людскую, за мать родную, за долю воровскую и смерть мусорскую!
Бугай поправил очки и вышел к доске.
- Салам общий для людей! – начал он: - Миша Лермонтов. Без конвоя ломанусь на трассу, в непонятках маякнёт бульвар…

На этом месте наш корреспондент прекратил стенографировать и стал интересоваться у «гугла» за стихотворение Лермонтова с такими словами. «Гугл» не помог, и только на перемене удалось узнать у халдея Ефима Петровича, что стихотворение это раньше читалось как «Выхожу один я на дорогу…»…
- Этими уроками мы хотим достичь так называемого «эффекта романа «Война и мир»», – рассказал Ефим Петрович: - Ведь не секрет, что после изучения этого романа у школьников вырабатывается стойкое отвращение к творчеству Льва Николаевича Толстого и мы надеемся, что такая же участь постигнет и блатную романтику… Конечно, нам это не очень нравится, но…
А вот нашему корреспонденту, наоборот, всё очень понравилось. Гены, наверное - мама корреспондента была знатной фармазонщицей.
Так что - час в радость, чифир в сладость, ногам ходу, голове приходу, матушку удачу, сто тузов по сдаче!

А если вы за погоняло моё интерес имеете, то - Илья Криштул.

Вдогонку истории про Эдисона, сейф и электричество.
Служу в армии, дембель уже. Полигон, учения, вечер. Встретил ужа на полянке под корягой. Здоровенный такой, толстый, как не познакомиться? Изловил, засунул в шапку. Весь не влазит, шипит, удрать пытается. Тут проснулся во мне исследователь - а как он на электричество реагировать будет? Залез в БТР на водительское место, выкрутил питающий повод от ТВН (прибор ночного видения, питается примерно такой же мощностью, напряжением и частотой как свечи зажигания в двигателе). Уж пытается сбежать из шапки. Я не даю, но и притрагиваться к нему нельзя - через него меня током шарахнет. Кое-как изловчился, сую к нему провод. Уж вырывается из шапки, со всей дури вцепляется зубами мне в основание большого пальца, от удара током я взлетаю на сиденье, бьюсь головой о край люка. Конец эксперимента. Через сколько очухался - не знаю, на руке след небольших зубов и синяк здоровенный, из головы кровь капает. Ужа нет. Электричество - великая вещь!

МОРСКАЯ ЛЮБОВЬ
Я любил ее – повариху Люсю – в том давнем, первом моем рейсе. Как и положено мужчине – желудком. Да и не я один – весь экипаж, исключая разве вредную буфетчицу, восторгался ею. Не была Люся красавицей, но в условиях морского уединения казалась очень милой. Готовила замечательно, что для кока большая редкость. И, главное, не была стервой, что по морским меркам возносило ее в лик мадонны.

По прошествии времени цвета глаз Люси я не помню. Помню ее изящные, хрупкие руки, щедро подкладывающие в мою тарелку лишнюю котлету. Клянусь, ко мне Люся тоже была неравнодушна. То и дело спрашивала, наелся ли я, не положить ли добавки. Злые языки твердили, что я просто напоминаю ей младшего братишку – того, верно, тоже не прокормить.

Итак, любили Люсю все. Но то была платоническая любовь – оставаясь приветливой со всеми, Люся держала одинаково равную дистанцию с каждым, не взирая на должности и оклады.

Платоническая любовь – это счастье. В море – вдвойне. Потому как на берегу счастье это может быть омрачено любовью земной. А море есть море, и любовь, стало быть, здесь иная. Неземная. В смысле морская. И в нашем случае вышло так, что, вопреки законам математики, два плюса дали вдруг минус, и морская платоническая любовь у одного из членов экипажа обрела прямо-таки патологическую форму.

Вообще моряки все чуточку ненормальны. Какой же нормальный человек в море пойдет? В этом я абсолютно убежден, никогда от своего убеждения не откажусь и унесу с собой в чрево акулы. Но порой встречаются уж такие индивидуумы!..
Электромеханик, запамятовал, который по должности, был как раз из их числа. Занимался йогой, без устали сыпал в досужих беседах непонятными словечками, типа «карма» и «чакра» (первое поначалу ошибочно принимали за корму судна, второе – за оскорбление в свой адрес) и в хорошую погоду исправно высиживал по часу-полтора в позе лотоса на шлюпочной палубе. И, понимаю я теперь, его неизмеримо высокая пред нами, убогими, степень духовного развития и позволили достичь вершины платонической морской любви. И в одну из ночей…

В одну из ночей, когда полная, как и подобает в такой тревожный момент, луна то взлетала резко вверх, то стремительно падала вниз – судно качало, - Люся вдруг проснулась от копошения сбоку. Ошеломленно приподнявшись, она разглядела укладывающуюся рядом фигуру. Дверей каюты Люся не запирала, конечно уж не ожидая вероломства ни с чьей стороны. Дрожащей не от страха – от негодования – рукой она нашарила, наконец, включатель надкоечной лампочки, и через мгновение неяркий огонек завяз в окладистой бороде электромеханика.

-Тих, тих, - опасливо зашептал тот. – Я ничего делать не буду, я только рядом полежу!

Пропавший было у Люси голос нашелся, и, вскочив, она гневно высказала подобающие случаю слова, многократно усиленные пустым коридором. И через пару минут перед дверьми Люсиной каюты – как только уместились? – стояла добрая четверть экипажа.

После той ночи покаянный электромех стал просиживать на шлюпочной палубе вдвое больше времени. Выговор ему не влепили – ситуация не укладывалась в рамки морских уставов, но на вид – для верности – поставили. А матросы при встрече с горе-героем сочуственно разводили руками:

- Что же ты, братишка, вякнул, что просто полежишь? С таким же успехом она могла и бревно рядом положить. «Делать ничего не буду». Вот кабы ты чего-нибудь изобразил, глядишь, она бы шум и не подняла.

https://proza.ru/2016/03/27/2250