ЕГОРКА
- А здесь все не так, как в районе. Всегда так было, говорят. И будет так тоже всегда.
Лукавая улыбка, в которую я влюбился, чуть-чуть раскосые глаза, так притягательно сочетающиеся с русыми, почти белыми волосами.
- Вот, например, мы с тобой в Москве сколько за интернет платили?
- 1200 рублей – буркнул я. – Это еще с двумя теле приставками же.
- А здесь, всего 100 гривен.
Это я понимал. Интернет – моя зона была. Машка, она больше с людьми общается, начальница доставки на почте. А я фрилансер. Есть интернет – есть работа.
- И что, обязательно брать с собой столько продуктов? Там магазин же есть, ты говорила.
- Есть. Но тебе по первому времени привыкнуть нужно. Да и если не привезем карамелек из города Егорке, то…
Маша нахмурилась, потом мотнула головой и улыбнулась.
- Ладно, не стой, садись, проходи в салон.
Не новый, но относительно свежий пригородный Богданчик встретил теплым, чуть пыльным воздухом, который он оберегал бархатными шторками на окнах.
- Мария?
- Да, теть Валь. К маме едем, поживем немного.
Они разговорились. А я прислонился к шторке, прижав ее к окошку, и задремал. Мы выехали из Города, спустились за его окраины, проехали по трассе, свернули на проселочную и только тут я проснулся.
- Ох… - потер я голову там, где стукнулся.
Маша повернулась на мгновенье от тети Вали, улыбнулась мне и снова ушла в разговор.
Мы въезжали в Деревню. Прямо на въезде, возле таблички с названием и указателем в центр, стоял неприметный мужичок. Но, так как вокруг никого не было, то я пристально его рассмотрел.
Серый пиджак. Чистый, не латанный. Аккуратная рубашка. Глаженные брюки. И берцы. Лицо чистое, бритое, глаза острые, внимательные. Волосы, правда, удивительно седые для такого лица. И улыбка особая. Увидев ее, я почему-то сразу понял – не здоров. Вот бывает так, видишь сочетание улыбки и глаз и, человек еще ни слова не сказал, а ты уже знаешь, убогий перед тобой. То есть, тот, кто у Бога.
- Маш, смотри, - ткнул я хамски пальцем в мужичка, - а это ваш деревенский дурачок?
Удар по руке. Сильный.
- Юра. Прекрати. Не говори так. Это Егорка.
Я замолчал. Имя Егорка я слышал несколько раз уже – от Маши и ее подружек, что приезжали в гости. Юродивый, видимо. Мысленно пожал плечами – в каждой деревне есть свой дурак, это ведь один из столпов, на которых деревня держится.
Егорка проводил нас взглядом. Вернее, проводил меня. Я был уверен, что он смотрел именно мне в глаза. Словно читал что-то, что видел только он.
Теща встретила радушно, сказывались ее визиты к нам в Москву, попривыкла уже ко мне. Пока помылись, пока поели – уже и вечереть начало.
- Дети, - голос Татьяны Леонидовны был твердым, не старым еще. Уверенный такой голос бывшего завуча, - к Егорке-то успеете сегодня?
- Юр? – вопросительно посмотрела на меня Маша. Это она молодец, дает понять маме, что я босс.
- Да нет, – махнул я рукой. – Завтра уже. Устали, да и темнеет уже. Посижу, почту проверю и спать ляжем.
- Ну… Смотрите. Как удобнее будет, – в голосе Татьяны Леонидовны прозвучала неуверенность.
- Юр, может сегодня сходим? Принято просто у нас, сразу у Егорки прописываться.
- Ох, Машка. Я вообще не понимаю, о какой прописке вы все тут говорите. Это какой-то ваш местный забобон. – я улыбался, готовясь выступить с тезисами о местчековых обычаях. Но, увидев лицо Маши, тут же смял речь. – Завтра пойдем. Позавтракаем и понесем карамельки вашему Егорке.
Машка насупилась. Плохо дело. Дуться будет до утра. Потом только, к обеду отойдет. Инладно, подумал я, утро вечера мудренее.
Среди ночи я проснулся. Жарко было. Удивительно жарко для начала октября. В Москве мы уже в куртках ходили. Я встал. Туалет у Татьяны Леонидовны был в доме. Нормальный такой туалет, с бачком и трубами. Но, в туалет мне не хотелось. Я прошел в сени. Дверь была закрыта. Странно, вообще-то. Машка говорила, что у них редко двери запирают.
Я открыл дверь, ступил на порог босой ногой и матюкнулся, подскочив на месте!
- Что за?
Я нагнулся и подсветил себе мобильным. В порог была воткнута иголка. Хорошо что под углом воткнута, а то бы вся вошла в пятку. Надо избавляться от своей дурацкой привычки ходить босиком, подумал я, и вышел на крыльцо.
На улице было хорошо. Удивительно хорошо. Так хорошо, как может быть только ночью, далеко-далеко от города. Свет полной луны ласково растекался по деревьям, еще не сбросившим до конца листву. Воздух был слегка прохладным и поразительно вкусным. И тишина…. Благословенная тишина, ради которой и стоило ехать сюда.
Кусты смородины, что часовыми стояли возле ворот, шевельнулись.
- Кис-кис-кис – прошептал я. Котейка, видимо, соседский шалит.
Кусты шевельнулись сильнее. Там был явно не котейка. Что-то побольше. Собака что ли залезла?
Я сделал пару шагов вперед. А потом вдруг остановился. Странное ощущение ударило меня в грудь, прошло навылет и тысячами мурашек пробежало вниз по спине.
Страшно. Страх. Мне было страшно. Всмотрелся в кусты, не шевелятся. Но что-то там есть. Что-то нехорошее. Подул легкий ветерок, но не он был причиной гусиной кожи, которой я вдруг покрылся. Стало темнее. Я поднял голову. На небо наползала небольшая тучка, закрывая луну.
Кусты снова шевельнулись. От них потянуло холодом. Болотным холодом. Сырым, с запахом. Пахло безнадежность, отчаянием и злостью…
Я не сводил с кустов взгляда, потом поднял мобильник и включил экран. И тут же… Нет, я не выключил мобильник, он просто упал у меня из руки. То, что двигалось из кустов, хрипя, переставляя медленно ноги, не сводя с меня пристального неживого взгляда – я не мог на это смотреть. Внезапно, все мышцы моего тела ослабли, я обмяк и попятился назад. Потом уперся спиной в крыльцо. То, что было в кустах, становилось все ближе. Ближе. А я ничего не мог сделать, горло мое сдавило спазмом, сила из рук ушла.
И тут раздался смех.
Я открыл глаза. На дворе стало светлее, ветер согнал тучку.
- И что же ты тут делаешь? Попервах ко мне надо зайти, я решу уж, можешь ли ты тут жить, или нет.
Перед тем созданием стоял Егорка. Он улыбался, а голос у него был строгим. Почему-то вдруг мне стало легче. Что-то отступило, я почувствовал себя свободнее.
Егорка открыл какую-то книгу, полистал ее, вглядываясь в написанное.
- Так, топляк. Ну да, ты и мог появиться. Федька Нестеров, вот же ты дурак. И трактор новый голландский утопил, и себя. Ну-ка, вертайся пока что на Лучинку, где ты потоп, а там уже решим, что с тобой делать.
Топляк что-то прохрипел, но на удивление послушно, развернулся и полез сквозь дыру в заборе обратно на улицу.
Егорка повернулся ко мне. И снова что-то начал читать в моих глазах.
Наконец, он шагнул ко мне, протянул руку.
- Будем знакомы, Егорка. Живи пока.
И тут же повернулся к воротам.
- Егор… Кх-кх-р.. – я откашлялся – Егор, спасибо тебе.
Он повернул голову и кивнул, без улыбки.
- Спаси Бо. Да.
И снова пошел к воротам.
- А у нас для тебя там… Карамельки – я почему-то сильно смутился. И правда, я только что чуть не погиб от того, что раньше видел только в фильмах ужасов, и тут карамельки в благодарность.
- Сегодня к обеду занесете – уже равнодушно кивнул Егорка и ловко перепрыгнул, одним махом, через забор.
Я отцепился от столба на крыльце и осел на ступеньку. Так и просидел, пока не рассвело.
Машка потом вышла. Села рядом. И про Егорку рассказала. Снова. Она мне это и в Москве рассказывала, только тогда я попутно в Бэттлфилдс бегал, слушал ее с ухмылкой.
Жил у них в селе такой вот экономист, Егор Григорьевич. Попутно книгу вел, куда свадьбы, рождения и смерти записывают. На учет ставил на прописку, паспорта выдавал. В общем, всего понемногу у него было. И жена была. И ребенок. А потом, когда волна амнистии была, из соседней области занесло к ним новообретших свободу. И не стало у Егора Григорьевича ни жены, ни ребенка. Однажды утром он на работу не вышел, а когда послали за ним, то нашли его в доме, привязанным к печи. Сидел, седой весь, молчал. Напротив жена лежала, в крови. Ребенок рядом с нею, тоже в крови. А Егор Григорьевич в тот день стал Егоркой. Книгу с собой начал таскать, которая для загса. Книгу отобрали, дали ему тетрадь амбарную. Туда он все и всех записывал. И у местных как-то повелось, случись что – у Егорки записываться.
Говорили, кто у Егорки не записался – тому здесь житья не будет, как ни старайся.
- Говорила я тебе, с вечера надо было идти – толкнула Машка меня в бок. Потом тут же обняла и заплакала.