ПРО НАСТЕНЬКУ
Как в столице-то, в граде Москве,
Ай и то на рабочей ея на окраине
Жила-поживала вдова - женщина строгая,
Ай и строгая-свирепая Матрёна, тётей Мотей звали ребята
С дочерью родной Марфушей да падчерицей Настенькой.
Как была-то Настя девушка умная,
Она и вставала-то до рассвета, до зари утренней,
Одевалась она сама, сама, без мачехи,
Умывалась водой студёною,
Печку топила, свет зажигала, посуду мыла,
Ай и завтрак для сестрицы и для мачехи готовила,
За молоком ходила за пару вёрст,
Покупала в «Гастрономе» кой-что для обеда,
Для обеда да ещё и для ужина.
Весь район знал нашу девушку,
Ай и говорил народ – славная Настенька!
А Марфуша трудов-то боялася,
Любила утром в постели понежится,
Всё просила у матери кушать,
Ай есть-пить то сама не готовила,
Мух считала да скучно бывало ей,
И она в том винила всех рьяно,
Доставалось порой родной матушке,
Будто в том тётя Мотя была виноватая,
Ай при чём тут, скажите, она была?
И народ не глядел на Марфушеньку-душеньку,
Ай увидев, смотрели все презрительно,
А Марфуша на них обижалася,
И во всех всегда видела виновных в скуке своей...
Между тем наша Настя работала,
Шила-вязала, да пела песенку рукодельную,
Чистота в доме была на радость всем,
Хоть и доставалося ей от мачехи,
Ибо как уже было выше сказано,
А было-то Матрёна наша сердитая,
Ай сердитая она, очень суровая,
Хоть и любила в глубине души Настеньку.
Да однажды беда с девушкой приключилася.
Однажды пошла как-то девушка по делам своим ежедневным,
Ай по воду на колодец отправилась Настенька,
Да верёвка оказалась старая, она-то прохудилася,
Да и оборвалася она-то, в колодец ведро полетело вниз.
Как тут быть? И расплакалась Настя бедная,
Прибежала она тогда к мачехе,
Рассказала про беду свою подлинную,
Ничего от себя не прибавляючи.
Ай то мачеха, строгая, очень суровая,
Как метель зимой тётя Мотя свирепая,
Говорит своей падчерице Настеньке
В ладоши хлопнувши, ножищей топнувши:
-Ты ль беду сама сделала, справила?
-Поправляй всё сама, моя сладкая!
-Утопила ведро – доставай сама,
А не то тебе косы повыдергаю, медовенькая,
Хворостины моей да попробуешь!
-Ладно, матушка! – воскликнула Настя.
Я исправлю всё, как велели вы,
Я достану ведро со дна студенца,
Хоть бы даже и душу отдам Вечному!
И пошла на колодец Настенька,
Да она-то по дороге плакала,
Да й сердилась она на мачеху,
Ай и делать-то ей было тогда нечего,
И спустилась она вниз по верёвочке,
Оказалась она под Москвою в смысле буквальном-то,
Ай в краю оказалась так в сказочном.
И пошла она по полянке зелёной,
Ай и видит Настя - тут зелень-то красоты неписанной,
Ай и край-то волшебный, как сказано – сказочный!
Речки, леса, да красота прочая,
Ай как указатели стоят дорожные,
Так и на всех языках нашей Родины.
И плакаты висят повсюду патриотические,
С словами «прогоним захватчиков»,
По дорогам гладким, асфальтовым,
Мчатся стаями «Эмки», ГАЗики,
Вот и едет ЗИС чёрный,
А куда он едет – лишь Господь ведает.
Как прошла Настенька вёрст эдак несколько,
Так и притомились у неё ноженьки,
Отдохнуть присела тут Настенька,
Сон тут стал одолевать девушку.
Думает Настя - ой да виновата я перед матушкой,
Мало видимо работала - да наказание теперь несу,
Надо было топить пожарче печку,
Ай сестрицу Марфушу больше любить, какой бы она ни была.
Ай стоит тут (видит Настя!) печка,
А в ней-то пирожок сидит,
Ай такой уж он румяный, ну такой поджаристый!
Призывает он: выньте, мол меня, я весь в сахаре,
Да в изюме, да совсем я подрумянился,
Кто возьмёт меня – тот пойдёт со мной дальше в дороженьку.
И вскочила тут Настя, согнала сон,
Как рукой сняло сон у Настеньки,
И лопаткой она (отчественной, не германскою!)
Вынула из печки пирожок да сунула его за пазуху,
А потом и зашагала дальше бодро Настенька.
Ай идёт она – видит ограда стоит аэродромная,
Да й за ней самолёты летят стаями,
Bсех Настя с детства знает их - Поликарпова, Яковлева да Лавочкина,
И МиГ-3 узрела Микояна и Гуревича,
Ну, а самый новый - то был пассажирский Ил-14.
А стояла у ограды аэродромной яблоня,
Ай на ней золотые висели яблочки,
Ай яблочки румяные, да смачные,
Промеж себя они переговариваются:
Мол, мы яблочки спелые,
Студёной водой обливалися,
Соком сладким наливалися,
Ты стряси нас себе в передник, Настенька,
Мы с тобой пойдём и дальше – путь укажем тебе к ведёрку твоему.
Удивилась немало тому Настя,
Подошла да потрясла яблоню,
И посыпались так к ней в передник золотые яблочки.
Ай и дальше зашагала храбрая девушка.
Шла всё, шла, видит: перед ней – ворота огромные,
Ай ворота со звёздами красными,
У ворот стоит во всём обмундировании
Сам-то Сталин наш, Сталин Виссарионович.
Много слышала о нём Настенька,
Да мечтала всё с ним встретится,
Тётя Мотя, мачеха, женщина строгая,
Не говорила ничего, лишь посмеивалась.
А коль и говорила, то никогда напрямую.
Увидал Настю Сталин, возрадовался:
-А! – восклинул. – здорОво, Настенька!
Принесла ты мне пирожок и яблочки,
А сейчас я ими и полакомлюсь,
Всё работал я за делами своими важными,
И не ел давно-давно уж ничего горяченького.
Ты присаживайся, Настя, да не трусь,
Поедим да золотыми яблочками закусим.
И присели они у ворот краснозвёздных,
Да за еду принялись не мешкая,
Пирожок горячий поели
Да и закусили золотыми яблочками.
А и погладил Сталин по голове Настеньку:
-Знаю, знаю, - говорит, - зачем ко мне явилася:
Ты ведёрко своё утопила в колодезе,
Я отдам тебе его, Настя, не стОит кручинится,
Да вот только недели три поработать тебе на меня придётся,
Ты не бойся – соглашайся, вернёшься домой,
Слово моё сталинское в том твёрдое.
Человек ведь я добрый и ласковый.
Одарю тебя подарками самыми разными,
Да й вернёшься к своим сестрице и мачехе.
И пошли они в терем Сталина,
Ай и в дом к Виссарионовичу.
Был у него дом большой, роскошный,
Этажа в два, а может даже и выше.
На стенах висели портреты Суворова и Кутузова,
Коридоры широкие, ай широкие они, светлые.
Но всё дальше и дальше вёл Настю Виссарионович.
А в своей опочивальне посадил он её с собою рядом
Да спросил заботливо-участливо:
Кто прислал тебя ко мне? –Вестимо, мачеха.
Уж она такая строгая,
Ай и строгая она да сердитая.
Приказала, чтоб я сама помогла себе.
Утопила говорит ведёрко – доставай его без моей помощи,
Ай без моей помощи, сладенькая,
Не то я тебе все косы оборву, медовенькая!
-Уж какая-то злая у тебя мачеха,
Покачал головой Сталин Виссарионович, -
Но её я отправить могу в расход,
Иль сослать в лагеря на Севере.
-Бог с тобою, Сталин Виссарионович,
Мачеха у меня, тетя Мотя, совсем не злая - обыкновенная!
Что строгая – так я молюсь за неё,
И прошу у Бога всегда прошения,
Чтоб простил и матушку, и сестрицу Марфушу!
Ай тепло-то мне, тепло и хорошо,
И тебя я вовсе не боюсь, товарища Сталина,
Только злой ты, Виссарионович,
Немцы говорят – до советского народу безжалостный.
- Ты не слушай врагов нашей Родины, Настя,
Отвечал ей с улыбкой Сталин Виссарионович. –
Не изволь глаголить неправды, доченька,
Ай золотая моя дочка Настенька,
То не немцы вовсе говорят, такого не скажет Германия,
А й то говорят-болтают всякие недоброжелатели
Навыдумывали-то – вовсе я не безжалостный,
И мне тоже жалко твою мачеху,
Ай несчастная Матрёна, тётя Мотя по-ребячьему,
Но немного ещё тех, кто вернулся с моего Севера,
Впрочем, (ЧЕСТНО!) бывают и исключения.
А коль просишь ты меня слёзно, сочувствую,
Да прощу я Матрёну, тётю Мотю твою мачеху,
Но и она попросит у тебя прощения.
- А зачем же ты, Сталин Виссарионович,
- говорила ему Настя таковы слова,
- В далёком году тридцать седьмом от Рождества Христова,
Народ на север отправил,
Ай заставил их копать каналы?
-А без этого, дочка моя Настенька,
Невозможно страны нашей развитие,
И работали на победу люди добрые,
На победу, да на счастье всенародное!
Да и не заставлял я вовсе тех, кто был-то невиновен.
Впрочем к делу перейти нам надобно,
А то заболтался я стобой до крайности.
Прибери в моём тереме, Настенька,
А то спать что-то мне захотелося,
Приведи в порядок мою кровать,
Да заштопай моё платье парадное.
Приготовь мне попить-поесть,
А проснусь – вместе поужинаем,
Только труд покажи мне свой девичий,
Много о тебе народ сказывал,
Ты умна, красивая и храбрая,
Но довольно слов, Настя – за дело примись!
Я ж засну – что-то сон глаза смыкает мне...
Тут он снова погладил по голове Настеньку,
Ай по русой косе, по головушке,
Да и лёг на кровать, отшёл ко сну.
И села Настя штопать ему платье парадное,
Да и поработала часа два не менее,
А потом на кухню пошла – готовить кушанье.
И всё вспоминала о матушке своей Матрёне,
Тётя Мотя была хоть и строгая, но жалко её было Настеньке,
И всплакнула добрая девушка,
Однако знала – раньше срока не отпустит её Сталин Виссарионович!
И она ещё сильнее за работу принялась.
А когда проснулся Сталин – перед ним поклонилася,
И сказала: это всё тебе, ты действительно добрый и ласковый!
Всё я сделала, что ты мне приказывал!
- Я доволен, дочка моя Настенька,
А теперь, Настя, за ужин принимаемся!
И они уселись да поели-попили вдоволь,
И мороженым её угостил Виссарионович,
Тем мороженым, что сам своими руками изготовил.
В то же время в Москве, на рабочей окраине,
Сватала тётя Мотя свою дочь Марфушу,
Но никто не смотрел на ленивицу,
Всем по духу была именно Настенька,
Труженница, а и девица благонравная.
И сказала тогда Матрёна, тётя Мотя суровая:
–Всему виной Настька - ведьма проклятая,
Ай ведьма проклятая, змея подколодная,
Пусть не мешает мне сватать Марфушеньку-душеньку,
Всё-таки люблю я её, мою падчерицу,
Плакать хочется мне о ней... Впрочем, сейчас не до Настьки!
Пусть работает, негодная,
А я на рынок пойду.
А ты не хнычь, дочка Марфуша, увидитесь когда-нибудь.
И заплакала тётя Мотя, но быстро приосанилась,
Приоделась и отправилась на рынок
Покупать там мясо для блинов,
Поминки справлять по Насте.
Ведь была она хоть и свирепая,
Высокая, грозная, и в общем нраву сурового,
Сердце всё-таки у Моти было доброе:
В глубине души она была не такой уж плохой женщиной.
Многие считали её злой и безжалостной,
Только (правду сказать) это было не так.
Повторяем ещё раз: ТЁТЯ МОТЯ ПО СУТИ ДЕЛА БЫЛА НЕПЛОХА!
Высока, нарядная, красивая,
И порядок любила она, и чистоту,
И не любила, когда с ней спорили,
Впрочем, как мы знаем – человеком она была справедливым,
Справедливым, хотя и очень суровая.
И вернулась домой она ровно под вечер,
И плакала тётя Мотя о падчерице своей Настеньке,
Не хотелось ей чтобы Настю репрессировали,
Ай и репрессировали-то да расстрелу бы дали.
Помолилась она пред иконой,
Обещала Вечному Настю любить и жаловать,
Попросила чтобы хранил и берёг он девушку,
Ай теперь с ней она будет доброй ласковой.
Так недели три прошло, ай целых три с того случая,
Как попала Настя в услужение к Сталину.
Исправно наша Настенька работала,
Исправно, ай если бы вы видели, как служила она Виссарионовичу.
И тогда поблагодарил Сталин девушку,
Как сказал он ей ясно и ласково:
Молодец, Настенька, ты – умная девушка,
Ай ты меня, старика хорошо утешила,
Исправно на меня три недели поработала,
И я в доглу у тебя не остануся.
Вот тебе сундук с подарками самыми разными,
И еще тебе я предоставлю ЗИСы из своего гаража особого,
На одном ты до дому поедешь к сестрице и мачехе,
На другом привезут за тобой подарочки.
Ну, пока! С Богом, моя девушка!
Настя слушала Сталина кротко, покорно,
Ай чрез час она, час с минутами,
Уже ехала она на ЗИСе на креслах на мягких,
А другой ЗИС вёз за ней подарки.
Ехали они по местам боевым,
Местам боевым да панфиловским,
Где зимой далёкой сорок первого
Задержала бравая сотня товарищей
18 танков противника.
А через час в Москву уже въехали
Да приехали на её окраину.
Тётя Мотя стояла у дома и молилася,
Чтобы привезли живой падчерицу Настеньку.
А й и тут остановились два ЗИСа Сталинских,
Вышла из них Настя – такая нарядная, румяная!
А за ней из второго ЗИСа несли подарки-украшения.
Дивовалась долго тётя Мотя,
Ай да встретила она падчерицу ласково,
Слушая рассказ Настеньки о ея приключениях,
Она ругать не стала девушку, а только плакала,
Мол, с тех пор я буду добра к тебе Настя, ты не помни зла!
Ты всё "простите" да "простите" говорила мне, а чувствует сердце моё,
Что это я у тебя должна просить прощенья,
Глаза мои как будто бы сейчас только открылись.
Молодец, Настенька! так держать, Настенька!
Я теперь совсем не та, шо раньше была!
А к Марфуше обратилась свирепо и строго,
Ножищей топнув, в ладони хлопнув:
Вот видишь, как стыдно быть ленивицей, дочка,
А смотри шо получают люди за труд,
За труд получают люди, за рукоделие!
Ты возьми пример с падчерицы сладенькой Настьки,
Да пойди поработай на старика Сталина, авось и тебе от него придёт награда.
Делать нечего - пошла Марфуша, в колодец по примеру Насти спутилася,
Очутилась в краю подмосковном, в сказочном.
Шла она очень долго, очутилась у печки,
Там горячий пирожок, румяный поджаристый,
Попросил чтобы его вынули,
Но Марфуша скзаала – захочешь, сам выпрыгнешь.
Руки обжигать-то – вот ещё!
И нелестно отозвалась про пирожок,
Прикоснувшись к нему своим пальцем.
Пошла дальше, по маршруту Настеньки,
И пришла к аэродромной ограде,
А там стоит яблоня с золотыми яблочками.
Яблочки спелые, водой студёной напитанные,
Румяные – что личико Насти.
Просят стрясти себя – да пойти с ними дальше,
Но Марфуша пропустила их слова мимо ушей своих и пошла путем-дорогою.
Ай и к терему Сталина, куда уже ходила в своё время Настенька.
И пришла она к воротам краснозвёздным,
Перед ней сам Сталин Виссарионович,
Он во френче, во всём своём обмундировании.
Спрашивает он – мол, что тебе надобно, девочка?
-Как что, разве сам не знаешь, Сталин Виссарионович?
Я пришла за подарками, за наградою.
-Хорошо говоришь, доченька,
А всё ж по работе и награда тебе будет, так что подожди.
Поработай на меня, как сестрица твоя, недельки три.
И повёл он Марфушу в опочивальню свою,
А и через залы широкие и светлые.
Привёл её к месту назначения,
Да и про тётю Мотю спросил.
А Марфуше тётя Мотя, её мамка, не так и нужна как бы вроде,
Всё бы ей подарочки тут разные да награды.
Усмехнулся добрый Сталин Виссарионович
И сказал – взбей мне перину, что-то долевает сон меня, старика,
А сейчас мне не до болтовни с тобой,
Ты груба, не то что твоя сестрица Настенька,
Впрочем, сейчас и не до Насти мне.
Как уж сказано тебе – мне спать надо,
А потом парадное платье мне заштопай,
И приготовь мне к вечеру ужин,
И коль ты это сделаешь,
Тогда посмотрю я, как ты мне работала,
Отпушу тебя я через три недели,
Ай через три недели, как давеча Настю, Настеньку.
А Марфуша подумала – не заметит старик, да уснёт на не взбитом,
И Сталин не заметил, правда (но, быть может, сделал вид!)
И уснул просто так, без взбития перины.
А заштопать парадное ему платье Марфуша не смогла,
Ибо не знала, как это делать, а маму родную не спрашивала.
А готовить и варить ужин Сталину?
Здесь она тоже не отличилась проворством и грамотностью,
Да и стала варить без подготовки, в отличие от Насти,
Всё смешала, не то, что Настенька.
И говорит: мол, вольно было весь труд Настьке
Принимать на себя, а я такая – знаю, что старик добрый,
И меня наградит без всякого труда.
Зачем особо всё варить, на каждое блюдо время тратить?
Ведь всё в желудке будет вместе, как будто.
Тут проснулся Сталин, как всё было сготовлено,
Но ему работа Марфуши не пришлась до душе,
Всё пришлось ему делать заново,
Ай заново-самостоятельно.
И пригласил он с её ним поужинать,
Но плевалась в разные стороны Марфуша привередливая.
И всё больше ей спать хотелося,
Лень свою она Сталину Виссарионовичу показывала.
Так прошло три дня, долгих, ожиданных,
И сказал Сталин в гневе Марфушеньке:
Я тебя не стану репрессировать, ведь ты юная,
Но вернёшься домой ледяной ты девушкой.
Грубость я не ценю, должно быть справедливою.
И поехала Марфуша домой на чёрном ГАЗе,
Ай да в кузове его, как кусочек льда.
Привезли её, да рабочие у дома сгрузили-сбросили.
Вышла к ней сестрица добрая Настенька,
И заплакала она слезами горькими,
Растопила слёзы лёд, и Марфуша открыла глаза.
И спросила: мол, Настька, это ты? Прости, во всём я виновата.
-Да, Бог тебя простит, а я и не сержусь совсем! – ей отвечает Настя.
И выбежала из ворот к ним мачеха,
Ай мачеха тётя Мотя, да бегом к доченьке,
Спрашивает – дочка, помогу тебя я поднести подарки к дому.
Но где они? Нет никаких подарков, матушка! – со слезами ей ответила дочь старшая,
Не заслужила я их, Сталину Виссарионовичу была грубая.
А заслужила любви милая, добрая сестрица Настенька,
Она меня согрела-растопила своею любовью.
Попросим же прощения у Насти, матушка – мы оба были неправы!
И тётя Мотя, и Марфуша заплакали, да Настю обняли,
Поклялись ей в любви до гроба, больше без обид.
И Настенька простила их от сердца своего чистого,
Пошли они домой – к Седьмому Ноября готовится,
И вот уже идут вдвоём сёстры по Красной Площади
Под самолетами Ил-28, cредь танков да машин мимо трибун и Мавзолея Ленина.
Плакаты кругом висят да призывы к коммунизму.
И тётя Мотя, улыбающаяся, подобревшая,
Pадостная, статная, высокая, во всём наряде праздничном,
К ребятам молодым всем обрашается
Просит подумать, погадать, что в этой сказке правда-истина,
А что хоть вымысел, но сказано намёком,
Где шутка, где наставленье мудрое,
Велит всем не забывать сказки народные,
Ведь у неё их ещё много всяких-разных есть,
Ну покамест дайте с силами собраться тётеньке,
От вас лишь просит она послушанье да ученья,
Не обижать никогда слабых и младшеньких.
Тогда придёт она быть может и ещё расскажет вам сказку,
А этой, сами понимаете, финал.