Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт. 18+
01 сентября 2021

Новые истории - основной выпуск

Меняется каждый час по результатам голосования
Не мое (из Интернета)
Конец 1980-х годов. Последние годы существования Советского Союза. Глухая деревня на Дальнем Востоке.
Рассказ учительницы из этой деревни.

" Меня уговорили на год взять классное руководство в восьмом классе. Раньше дети учились десять лет. После восьмого класса из школ уходили те, кого не имело смысла учить дальше. Этот класс состоял из таких почти целиком. Две трети учеников в лучшем случае попадут в ПТУ. В худшем — сразу на грязную работу и в вечерние школы. Мой класс сложный, дети неуправляемы, в сентябре от них отказался очередной классный руководитель. Директриса говорит, что, если за год я их не брошу, в следующем сентябре мне дадут первый класс.

Мне двадцать три. Старшему из моих учеников, Ивану, шестнадцать. Он просидел два года в шестом классе, в перспективе — второй год в восьмом. Когда я первый раз вхожу в их класс, он встречает меня взглядом исподлобья. Парта в дальнем углу класса, широкоплечий большеголовый парень в грязной одежде со сбитыми руками и ледяными глазами. Я его боюсь.

Я боюсь их всех. Они опасаются Ивана. В прошлом году он в кровь избил одноклассника, выматерившего его мать. Они грубы, хамоваты, озлоблены, их не интересуют уроки. Они сожрали четверых классных руководителей, плевать хотели на записи в дневниках и вызовы родителей в школу. У половины класса родители не просыхают от самогона. «Никогда не повышай голос на детей. Если будешь уверена в том, что они тебе подчинятся, они обязательно подчинятся», — я держусь за слова старой учительницы и вхожу в класс как в клетку с тиграми, боясь сомневаться в том, что они подчинятся. Мои тигры грубят и пререкаются. Иван молча сидит на задней парте, опустив глаза в стол. Если ему что-то не нравится, тяжелый волчий взгляд останавливает неосторожного одноклассника.

Районо втемяшилось повысить воспитательную составляющую работы. Мы должны регулярно посещать семьи в воспитательных целях. У меня бездна поводов для визитов к их родителям — половину класса можно оставлять не на второй год, а на пожизненное обучение. Я иду проповедовать важность образования. В первой же семье натыкаюсь на недоумение. Зачем? В леспромхозе работяги получают больше, чем учителя. Я смотрю на пропитое лицо отца семейства, ободранные обои и не знаю, что сказать. Проповеди о высоком с хрустальным звоном рассыпаются в пыль. Действительно, зачем? Они живут так, как привыкли. Им не нужна другая жизнь.
Дома моих учеников раскиданы на двенадцать километров. Общественного транспорта нет. Я таскаюсь по семьям. Визитам никто не рад — учитель в доме к жалобам и порке. Я хожу в один дом за другим. Прогнивший пол. Пьяный отец. Пьяная мать. Сыну стыдно, что мать пьяна. Грязные затхлые комнаты. Немытая посуда. Моим ученикам неловко, они хотели бы, чтобы я не видела их жизни. Я тоже хотела бы их не видеть. Меня накрывает тоска и безысходность. И через пятьдесят лет здесь будут все так же подпирать падающие заборы слегами и жить в грязных, убогих домах. Никому отсюда не вырваться, даже если захотят. И они не хотят. Круг замкнулся.

Иван смотрит на меня исподлобья. Вокруг него на кровати среди грязных одеял и подушек сидят братья и сестры. Постельного белья нет и, судя по одеялам, никогда не было. Дети держатся в стороне от родителей и жмутся к Ивану. Шестеро. Иван старший. Я не могу сказать его родителям ничего хорошего — у него сплошные двойки. Да и зачем что-то говорить? Как только я расскажу, начнется мордобой. Отец пьян и агрессивен. Я говорю, что Иван молодец и очень старается. Все равно ничего не изменить, пусть хотя бы его не будут бить при мне. Мать вспыхивает радостью: «Он же добрый у меня. Никто не верит, а он добрый. Он знаете, как за братьями-сестрами смотрит! Он и по хозяйству, и в тайгу сходить… Все говорят — учится плохо, а когда ему учиться-то? Вы садитесь, садитесь, я вам чаю налью», — она смахивает темной тряпкой крошки с табурета и кидается ставить грязный чайник на огонь.

Этот озлобленный молчаливый переросток может быть добрым? Я ссылаюсь на то, что вечереет, прощаюсь и выхожу на улицу. До моего дома двенадцать километров. Начало зимы. Темнеет рано, нужно дойти до темна.

— Светлана Юрьевна, подождите! — Ванька бежит за мной по улице. — Как же вы одна-то? Темнеет же! Далеко же! — Матерь божья, заговорил. Я не помню, когда последний раз слышала его голос.

— Вань, иди домой, попутку поймаю.

— А если не поймаете? Обидит кто?

Ванька идет рядом со мной километров шесть, пока не случается попутка. Мы говорим всю дорогу. Без него было бы страшно — снег вдоль дороги размечен звериными следами. С ним мне страшно не меньше — перед глазами стоят мутные глаза его отца. Ледяные глаза Ивана не стали теплее. Я говорю, потому что при звуках собственного голоса мне не так страшно идти рядом с ним по сумеркам в тайге.
Наутро на уроке географии кто-то огрызается на мое замечание. «Язык придержи, — негромкий спокойный голос с задней парты. Мы все, замолчав от неожиданности, поворачиваемся в сторону Ивана. Он обводит холодным, угрюмым взглядом всех и говорит в сторону, глядя мне в глаза. — Язык придержи, я сказал, с учителем разговариваешь. Кто не понял, во дворе объясню».

У меня больше нет проблем с дисциплиной. Молчаливый Иван — непререкаемый авторитет в классе. После конфликтов и двусторонних мытарств мы с моими учениками как-то неожиданно умудрились выстроить отношения. Главное быть честной и относиться к ним с уважением. Мне легче, чем другим учителям: я веду у них географию. С одной стороны, предмет никому не нужен, знание географии не проверяет районо, с другой стороны, нет запущенности знаний. Они могут не знать, где находится Китай, но это не мешает им узнавать новое. И я больше не вызываю Ивана к доске. Он делает задания письменно. Я старательно не вижу, как ему передают записки с ответами.

В школе два раза в неделю должна быть политинформация. Они не отличают индийцев от индейцев и Воркуту от Воронежа. От безнадежности я плюю на передовицы и политику партии и два раза в неделю пересказываю им статьи из журнала «Вокруг света». Мы обсуждаем футуристические прогнозы и возможность существования снежного человека, я рассказываю, что русские и славяне не одно и то же, что письменность была до Кирилла и Мефодия.

Я знаю, что им никогда отсюда не вырваться, и вру им о том, что, если они захотят, они изменят свою жизнь. Можно отсюда уехать? Можно. Если очень захотеть. Да, у них ничего не получится, но невозможно смириться с тем, что рождение в неправильном месте, в неправильной семье перекрыло моим открытым, отзывчивым, заброшенным ученикам все дороги. На всю жизнь. Без малейшего шанса что-то изменить. Поэтому я вдохновенно им вру о том, что главное — захотеть изменить.

Весной они набиваются ко мне в гости. Первым приходит Лешка и пристает с вопросами:

— Это что?

— Миксер.

— Зачем?

— Взбивать белок.

— Баловство, можно вилкой сбить. Пылесос-то зачем покупали?

— Пол пылесосить.

— Пустая трата, и веником можно, — он тычет пальцем в фен. — А это зачем?

— Лешка, это фен! Волосы сушить!

Обалдевший Лешка захлебывается возмущением:

— Чего их сушить-то?! Они что, сами не высохнут?!

— Лешка! А прическу сделать?! Чтобы красиво было!

— Баловство это, Светлана Юрьевна! С жиру вы беситесь, деньги тратите! Пододеяльников, вон полный балкон настирали! Порошок переводите!

В доме Лешки, как и в доме Ивана, нет пододеяльников. Баловство это, постельное белье.

Иван не придет. Они будут жалеть, что Иван не пришел, слопают без него домашний торт и прихватят для него безе. Потом найдут еще тысячу поводов, чтобы завалиться в гости, кто по одному, кто компанией. Все, кроме Ивана. Он так и не придет. Они будут без моих просьб ходить в садик за сыном, и я буду спокойна — пока с ним деревенская шпана, ничего не случится, они — лучшая для него защита. Ни до, ни после я не видела такого градуса преданности и взаимности от учеников. Иногда сына приводит из садика Иван. У них молчаливая взаимная симпатия.

На носу выпускные экзамены, я хожу хвостом за учителем английского Еленой — уговариваю не оставлять Ивана на второй год. Затяжной конфликт и взаимная страстная ненависть не оставляют Ваньке шансов выпуститься из школы. Елена колет Ваньку пьющими родителями и брошенными при живых родителях братьями-сестрами. Иван ее люто ненавидит, хамит. Я уговорила всех предметников не оставлять Ваньку на второй год. Елена несгибаема. Уговорить Ваньку извиниться перед Еленой тоже не получается:

— Я перед этой сукой извиняться не буду! Пусть она про моих родителей не говорит, я ей тогда отвечать не буду!

— Вань, нельзя так говорить про учителя, — Иван молча поднимает на меня тяжелые глаза, я замолкаю и снова иду уговаривать Елену:

— Елена Сергеевна, его, конечно же, нужно оставлять на второй год, но английский он все равно не выучит, а вам придется его терпеть еще год. Он будет сидеть с теми, кто на три года моложе, и будет еще злее.
Перспектива терпеть Ваньку еще год оказывается решающим фактором, Елена обвиняет меня в зарабатывании дешевого авторитета у учеников и соглашается нарисовать Ваньке годовую тройку.

Мы принимаем у них экзамены по русскому языку. Всему классу выдали одинаковые ручки. После того как сданы сочинения, мы проверяем работы с двумя ручками в руках. Одна с синей пастой, другая с красной. Чтобы сочинение потянуло на тройку, нужно исправить чертову тучу ошибок, после этого можно браться за красную пасту.

Им объявляют результаты экзамена. Они горды. Все говорили, что мы не сдадим русский, а мы сдали! Вы сдали. Молодцы! Я в вас верю. Я выполнила свое обещание — выдержала год. В сентябре мне дадут первый класс. Те из моих, кто пришел учиться в девятый, во время линейки отдадут мне все свои букеты.

Прошло несколько лет. Начало девяностых. В той же школе линейка на первое сентября.

— Светлана Юрьевна, здравствуйте! — меня окликает ухоженный молодой мужчина. — Вы меня узнали?

Я лихорадочно перебираю в памяти, чей это отец, но не могу вспомнить его ребенка:

— Конечно узнала, — может быть, по ходу разговора отпустит память.

— А я вот сестренку привел. Помните, когда вы к нам приходили, она со мной на кровати сидела?

— Ванька! Это ты?!

— Я, Светлана Юрьевна! Вы меня не узнали, — в голосе обида и укор. Волчонок-переросток, как тебя узнать? Ты совсем другой.

— Я техникум закончил, работаю в Хабаровске, коплю на квартиру. Как куплю, заберу всех своих.

Он легко вошел в девяностые — у него была отличная практика выживания и тяжелый холодный взгляд. Через пару лет он действительно купит большую квартиру, женится, заберет сестер и братьев и разорвет отношения с родителями. Лешка сопьется и сгинет к началу двухтысячных. Несколько человек закончат институты. Кто-то переберется в Москву.

— Вы изменили наши жизни.

— Как?

— Вы много всего рассказывали. У вас были красивые платья. Девчонки всегда ждали, в каком платье вы придете. Нам хотелось жить как вы.

Как я. Когда они хотели жить как я, я жила в одном из трех домов убитого военного городка рядом с поселком леспромхоза. У меня был миксер, фен, пылесос, постельное белье и журналы «Вокруг света». Красивые платья я сама шила вечерами на машинке.

Ключом, открывающим наглухо закрытые двери, могут оказаться фен и красивые платья. Если очень захотеть".
Почти спим. Звук такой, как будто по полу что-то скребет у соседей сверху. Дочь мне говорит:
- Такое ощущение, что труп по полу тащат, зубами вниз.
Отвернулась и спит, а я теперь нет, блять.
1
Объявление: "Пропал чёрный кот. Отзывается на кличку Пиздюк"
Окликнул. Хм, у меня тоже отзывается, и пëс отзывается, и сын что-то прибежал.
Долго хозяин своего будет искать.
2
Я мировой судья. Однажды сильно разболелся зуб, записалась в частную клинику, направили к хирургу. Сижу в кресле, заходит молодой хирург, говорит:
— О, я Вас знаю. Вы в прошлом году меня водительских прав лишили.
— Будете мстить?
— Что Вы, мне профессиональная гордость не позволяет. Вы были правы, теперь за рулём пить не буду.
Сделал всё действительно хорошо, было небольно. Профессионалы встретились.
Жутко боюсь ездить на велосипедах по дорогам, но в виду отсутствия машины и наличия дачи мы с бабулей ездим туда каждую неделю через трассу на велосипедах.
Еду я, руки трясутся, в голове лишь мысли, чтобы выжить, и вдруг бабуля кричит: "Танююхаа, видишь по ту сторону венок на дороге? Так это Галю – соседку – в прошлом году на велосипеде машина сбила!"
Короче, последний раз я туда поехала…
ЭПОПЕЯ!

В прошлую пятницу Британия резко внесла Черногорию в красный ковидный список с понедельника 4 утра. Для въезжающих это означает десять дней карантина в отеле за 2000 фунтов из собственного кармана.

Компания EasyJet подсуетилась и перенесла рейс из маленького аэропорта Тиват в Черногории в Лондон с понедельника на воскресенье 5.30 вечера. Все билеты проданы.

Самолёт не улетел - техническая неполадка. Ее исправили, но оказалось, что механик не лицензирован работать с этой компанией, поэтому самолёт не подписали к взлету. Пока это выясняли, в 8 вечера аэропорт закрылся. Все это время туристы сидели в самолёте.

Пилот объявил, что пассажиров перевезут в более крупный аэропорт. Пассажиры вышли, разобрали багаж, расселись в три автобуса, забитых в итоге битком, и поехали. По дороге выяснилось, что их везут не в черногорскую Подгорицу, а в... та-дамм! В Дубровник! А это уже Хорватия, другое государство! Разумеется, среди почти двух сотен пассажиров оказались граждане стран, которым в Хорватию нужна настоящая виза. Черногорская и британская у них была, а хорватской, разумеется, не было!

На границе начались проблемы. Тех, кому нужна была виза, увели, а остальные остались сидеть в автобусах. Наконец, автобусы пересекли границу. Визу дали не всем. Часть пассажиров - семьи с детьми - тупо высадили на обочину, в ночь. Вроде бы их обещали вернуть в тот же городок и отель, откуда они начинали эту проклятую поездку.

Оставшиеся 155 пассажиров доехали до Дубровника на двух автобусах, один из которых отстал на сорок минут и прибыл около двух часов ночи. Похоже, прямо к трапу.

Взлетели в два часа ночи. Обычно полет занимает два с половиной часа, а финишировать следовало до четырех утра. По громкой связи пилот объявил, что летит так быстро, как только может.

Самолёт сел в 3:58 утра. Успели.

Напоминаю, вся эта гонка была организована для того, чтобы не сидеть в карантине с подозрением на ковид.
https://uk.news.yahoo.com/red-list-deadline-beaten-two-164635366.html
Коллега продавала детскую кроватку. Ей одна дама написала, что хотела бы перед покупкой приехать к ней домой, положить ребёнка и посмотреть, будет ли он в этой кроватке спать.
В конце шестидесятых в доме на Фрунзенской набережной поселилась одинокая немолодая женщина. Ее звали Ксения Александровна Куприна. А до 1956 года она жила в Париже, где ее знали как Кису Куприну — кинозвезду и бывшую манекенщицу Дома Поля Пуаре.
Она родилась в 1908 г. в Гатчине, а спустя 10 лет вместе с родителями уехала в Финляндию, а затем и во Францию, которая стала ее вторым домом. В Париже Ксению отдали в женский католический интернат при монастыре, где она проучилась до 16 лет. Семья Александра Куприна в эмиграции жила бедно: редкие гонорары, непостоянные заработки, постоянные долги. И тут Ксения получает возможность поправить материальное положение семьи — благодаря эффектной внешности, она устраивается манекенщицей в Дом моды Поля Пуаре.
А в 1926 году она знакомится с кинорежиссёром Марселем Л’Эрбье и получает свою первую роль в фильме «Дьявол в сердце». 18-летняя Ксения становится популярной актрисой, известной как Kissa (ударение на последнем слоге) Kouprine. Киса — её домашнее прозвище с детства.
Партнерами Кисы по съемочной площадке становились самые известные французские актеры, такие как Жан Маре и Жан Габен. Ее друзьями были Антуан де Сент-Экзюпери и Эдит Пиаф, которая специально для нее напела пластинку. Вскоре она стала настолько известной, что ее слава затмила популярность отца. Однажды один из русских эмигрантов, который, как и многие его соотечественники, во Франции работал таксистом, услышал в разговоре пассажиров знакомую фамилию и оживился: «Вы не отец ли знаменитой Кисы Куприной?» Дома писатель пожаловался жене: «До чего дожил... Стал всего лишь отцом „знаменитой дочери“». Но на самом деле писатель очень гордился успехами дочери и посылал ей шутливые записки: «Моей Красавице. Александр Куприн, ценитель изящного. Ах! Нет другого мнения: всех краше в мире Ксения: твердят кинематографы и разные фотографы, а также господин Куприн».
У Ксении было много поклонников, однажды к ней даже посватался один богатый английский аристократ, но она ему отказала. «Мне он не понравился с самого начала. Он был слишком чопорным. И плюс к этому — длинный нос! А я, конечно, была легкомысленной девчонкой, мне казалось тогда, что весь мир у моих ног! Но чтобы он утешился, я познакомила его с моей подругой из Брюсселя. Вскоре они поженились и уехали в Англию. После войны я узнала, что бедняжки оба погибли в его лондонском доме, во время бомбежки. Вот такая судьба», — позже рассказывала Ксения.
Тем временем ее отец так и не смог найти своего места среди писателей-эмигрантов. Сама Ксения впоследствии вспоминала, сколь разительным был контраст между жизнью, которую она вела, и существованием ее родителей. Однажды, ожидая авто с очередным любовником, она увидела беспомощного, худенького, почти слепого отца, который, обращаясь в пустоту, просил помочь ему перейти дорогу. Какие-то девушки, рассказывала Киса, смеялись: „Смотри, какой старичок боится перейти дорогу!“ Папа плохо видел. И кроме того, был подшофе. Мне было неловко подойти к нему сразу, и я подождала, пока девушки уйдут»... Другим, стыдясь, рассказывала, что все-таки так не подошла к отцу, оставила его у перекрестка.
Куприн все чаще ностальгировал по родине и мечтал вернуться. Поэтому вместе с женой они приняли решение добиться разрешения на въезд в СССР. Им разрешили вернуться в 1937-м. Ксения с родителями не поехала. «Учтите, мне не было еще и тридцати, — оправдывалась потом. — Будущее казалось лучезарным! А теперь я вижу, что все те годы прожила бесплодно»...
Свою роль сыграло и то, что в то время у Ксении был роман с французским летчиком. «Я растерялась, — рассказывала Ксения Александровна. — Я не могла и не хотела бросить любимого человека и боялась остаться в чужой стране без родителей. Очень беспокоилась и о них. Как они будут жить одни? Кто позаботится о них? Никого из родственников в России уже не осталось, здоровье отца ухудшалось. Было море слез и упреков со стороны родителей, но после тяжелых раздумий я твердо заявила, что остаюсь с любимым».
В 1938 г. Куприн умер от рака пищевода. В 1942-м в блокадном Ленинграде покончила с собой мать, получив ложное сообщение, что дочь арестована гестапо. О ее судьбе Ксения узнала лишь после войны. В конце 1950-х гг. она решила отправиться в СССР. Замуж во Франции она так и не вышла — ее жених погиб в автокатастрофе, а ностальгия по родине и желание посетить могилы родителей становились все сильней. Она оставила квартиру на Елисейских полях, взяла с собой архив отца и отправилась в неизвестность.
На родине ее приняли равнодушно. Долгое время она жила в гостинице, пока ей наконец не дали однокомнатную квартиру. Никаких отчислений за публикации книг отца она не получала. Не могла она и устроиться в театр, а когда это все-таки удалось, ей давали роли только в массовке. Она издала книгу об отце «Мой отец — Куприн», публиковала статьи о литературе, но на это мало кто обращал внимание. В последние годы она жила замкнуто, в полном одиночестве. В декабре 1981 г. Ксения Александровна Куприна скончалась от рака мозга.
-= Странный гриб =-
Собираю грибы в лесу, тишина, спокойствие. Хожу, наслаждаюсь. Вдруг где-то далеко раздается голос малолетнего картавого мальчугана:
- Ма-ма! Я гриб нашел!
Через какое-то время:
- Мама! Это какой-то странный гриб!
Еще через время:
- А-а-а-а-а!!!! Мама! Это не гриб, это гавно!
И снова наступила тишина и спокойствие...
В Париже становится тихо. С понедельника 30 августа максимальная скорость движения на дорогах французской столицы установлена в 30 километров в час.

«Основная причина - безопасность дорожного движения», - поясняют в муниципалитете. «Чем медленнее едут автомобили, тем безопаснее для велосипедистов и пешеходов».

Вторая причина - шум. «Снижение скорости с 50 до 30 км/ч приводит к снижению шума на 3 децибела. Но для жителей это будет восприниматься так, как будто шум уменьшился вдвое».

Пруф:
https://www.bfm.ru/news/480215
7
Ребенок поступил в Кировский стройколледж. Почти центр города. Поехали в общежитие оформляться. Не смогли доехать. Нет дороги. Пришли в общежитие. Месяц делали ремонт. Может нас уже тогда на второй курс возьмут.
Невольно подслушал забавный разговор. Поехали мы тут с женой «в Москву, разгонять тоску». В том числе решили прокатиться по МЦК. Ну, что сказать, впечатляет. «Ласточки» новенькие, чистенькие, абсолютно бесшумные, в вагонах и на перронах чистота и красота, Европа отдыхает. А мы ещё попали в «вагон тишины» — баннеры и мониторы настоятельно рекомендовали выключить звонки мобильных, приглушить звук в наушниках и постараться не разговаривать. Ну, у нас, как известно, рекомендуй, рекомендуй, всё равно получишь, что всегда. За нами сидели папа с сыном и всю дорогу болтали. Пришлось слушать, куда деваться. Сын был младшего школьного возраста, лет восьми, а папа явно «воскресный» (как раз было воскресенье). Папа очень старался восполнить дефицит общения с сыном, и на его многочисленные вопросы отвечал обстоятельно и очень подробно. И в какой-то момент, сын, выслушав очередной ответ, восхищённо сказал: «Папа, ты всё-всё знаешь! Прямо, как бабушка!! … Ну, и мама, она тоже всё знает!» Папа некоторое время переваривал полученный комплимент, потом сказал: «Ты тоже лет через двадцать будешь всё знать. А может и раньше…»
Да, а вопрос, на который он перед этим ответил, был следующий. Мы проезжали грандиозное дорожное строительство — дорожники закатывали шести- или даже восьмиполосную дорогу, трудилась пропасть новенькой дорожной техники ярких расцветок, одновременно вдоль будущей трассы рабочие в таких же ярких спецовках высаживали многометровые деревья (которые, честно сказать, выглядели довольно жалко). Глядя на это всё, ребёнок спросил: «Папа, они делают город лучше?» На что папа ответил: «Да нет, они просто деньги осваивают».
Похоже, ребёнок довольно скоро будет всё знать….
Наша родственница имеет в двушке пять котов и большую собаку. Срач и вонь от кошачьих лотков, тараканы. Дома ходят в уличной обуви, ибо бесполезно разуваться, обувь липнет к полу. Горы мусора и хламья. Когда она знакомится с новыми людьми, прежде чем они попадут к ней в квартиру, она ТАК краснеет и якобы стыдится, мол у неё "временно" ремонт, в связи с чем неубрано и коты "на передержке" и ей ТАК неудобно! А этот срачельник у неё уже 15 лет и убираться она не собирается. Актриса, блин.
Эрмитаж продает цифровых Леонардо, Ван Гога и Моне из своей коллекции.

NFT токены с которыми поступят в продажу: это «Мадонна Литта» Леонардо да Винчи, «Юдифь» Джорджоне, «Куст сирени» Винсента Ван Гога, «Композиция VI» Василия Кандинского и «Уголок сада в Монжероне» Клода Моне.

Все токены создавались в двух экземплярах: один будет храниться в Эрмитаже, второй уйдет на торгах. В музее подчеркивают, что все цифровые копии были подписаны лично директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским.

Стартовая цена каждого токена — $ 10 000 BUSD, вырученные средства будут направлены в Государственный Эрмитаж.

«Мы не собираемся решать с помощью токенов финансовые вопросы, у нас нет рыночных ожиданий, связанных с их выпуском, — напомнил о своей позиции директор Эрмитажа. — Мы хотим посмотреть, как эта форма будет восприниматься. NFT — это философия, это эстетика обладания. Цифровые копии произведений искусства наполняют Интернет, где, по сути, все имеют к ним доступ, но NFT — это чувство собственности, а в нашем случае — чувство причастности к Великому музею»

Вспоминается анекдот:
Сидит цыганский барон перед камином и курит травку. В это время к нему подходит сын с пакетом чипсов и спрашивает:
- Па, а сколько стоит один килограмм картошки?
- Двадцать рублей.
- А я держу в руках пакет картошки, в котором 150 грамм по цене 85 рублей. Может быть мы чем-то не тем занимаемся?

Мало того, что вещь не является "уникальным" произведением искусства, так и продается только "чувство причастности".

"— Насколько я понимаю, жертвенные сосиски достигают Оффлера, будучи поджаренными, так? Их душа возносится к богу в виде запаха? А потом вы съедаете сами сосиски?

— О, нет. Не совсем так. Точнее, совсем не так. — ответил юный жрец, который был неплохо знаком с этой темой — Это может выглядеть так для непосвященного, но, как вы верно заметили, истинная сосисочность направляется прямо к Оффлеру. Он, разумеется, поглощает дух сосисок. А мы едим всего лишь их земную оболочку, которая, поверьте, обращается в прах и пыль прямо у нас во рту."

Терри Праччет. Опочтарение (Держи марку!)(Going Postal) 2004 (с)
3
Четверть века назад зазвонил телефон.
- Леша, это тебя. Заспанная девушка без ничего, вчера вроде Катей звали, передала трубку. Ничего, действительно красивая, только в утреннем свете юзанная какая-то. Поняла это по моему взгляду, хмыкнула, ушла прочь в ванную. В соседней спальне раздавались скрипы и хрипы. Черт, как зовут ее подругу? Как зовут ее хахаля? Вот же намотал на винт компашку. Надо будет проверить перед скорой разлукой, цела ли серебряная ложка. Больше из хаты тащить было нечего, кроме заскаканных насмерть диванов.
- Леша, привет! Это Анискевич, помнишь такого преподавателя? Я во Владик завтра прилетаю, и представляешь - выяснил сейчас, что мне остановится негде. Сезон, все гостиницы обзвонил - забито...

Из соседней спальни после торжествующих воплей вдруг послышался страшный грохот. Пц, опять все четыре ножки, заколебусь чинить - меланхолично подумал я и вежливо прогудел в трубу:
- Да, здравствуйте, Антон Альбертович, помню вас, помню...
- А что у тебя там за звуки? - встревоженно спросил Антон Альбертович.
- Да какие-то сцуки сломали мне второй диван! - рявкнул я подчеркнуто громко, чтоб они слышали. Судя по тому, что там тут же затихли, как виноватые мыши, это получилось. Возможно, вспоминали, где они вообще, и кто такой Антон Альбертович. А я светски продолжил:
- Извините, Антон Альбертович, не сдержался. Вас устроит сломанный диван? Заранее предупреждаю - на хате следующими ночами возможно появление непредсказуемого количества прекрасных непорочных девиц и мудил, их сопровождающих. Но до часу-двух ночи вы сможете спать спокойно, из клуба мы возвращаемся обычно позже.

В трубке пауза. Задумчиво:
- Я не возражаю. Девушки - это хорошо!
- Девушки, Антон Альбертович, это не просто хорошо, это зашибись как отлично! Но зачем вы тогда, в 88-м, на госе по научному коммунизму поставили мне удовлетворительно? Бредовая же теория, а я старался! Я целую неделю честно учил эту хрень! Вставал на даче с утра вместе с ежиками! Обложился томами! Вы мне красный диплом зарезали! Катя, штангу с занавеской смотри не сшиби! Она тоже на соплях держится! - заорал я, вдруг вспомнив всё сразу - и этот гребаный экзамен, и эту злосчастную занавеску, и что этого козла, сломавшего мне диван, звали тоже Антоном.

Дружный аццкий хохот из всех помещений был мне эхом.

- Извините, Антон Альбертович, но ваше присутствие в моем доме считаю неуместным - сухо сказал я отключился.

Волна воспоминаний юности, как дубина гнева народного, высоко вздымалась в душе моей. Какого черта! Государственный экзамен, алое сукно, графин, стакан почему-то всего один - наверно, только для председателя. Без стаканов сидит представительная комиссия, многие любимы студентами, некоторым я остался благодарен на всю жизнь, даже если с большим трудом подаренные ими знания мне не пригодились. Они были сами по себе прекрасны - и эти люди, и их науки. Немногие из них добрались до африканской экзотики экзамена по научному коммунизму, но это были люди ответственные и работящие, в составе государственной комиссии мог быть и ректор, тоже физик по образованию и научной деятельности, тоже читавший нам лекции. Скорее всего, был там и мой декан, и заведующий моей кафедрой, и мой научный руководитель. Раз это научный коммунизм, могло подойти и какое-нибудь мурло из этой сферы. Или какой-нибудь чувак из профкома, если все остальные прийти поленились.

Но точного состава экзаменационной комиссии честно не упомню. Потому что произошел сюрприз - экзамен был почтен присутствием самого парторга университета. Который разумеется был усажен на почетное председательское кресло с графином и стаканом. Этот самый Антон Альбертович собственной персоной. Лысенький такой смышленый чувачок, которого на волне перестройки вынесло в парторги, вероятно за забавное сходство с Михал Сергеичем. Для следующих поколений ехидно переведу - в председательском кресле передо мной, робким худющим образцовым отличником, собственножопно восседал председатель университетского комитета Коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик, забавно напоминавший Генерального секретаря той же партии М.С. Горбачева.

Смена декораций была поразительна - я помнил этого Антона Альбертовича и и обычным преподом, читавшим нам научный коммунизм. Я человек памятливый, но тут вспоминать было нечего - мухи дохли от его лекций. Читал он их как мормон какой-то. Человек работал, и похрен ему было, зачем это. Так робот-пылесос добросовестно размазывает собачье дерьмо по всей квартире, хотя мог бы и воздержаться. А тут новая ипостась генсека уставилась на меня в упор и слушала осмысленно.

Выслушав мои бойкие ответы на все вопросы экзамена и не дождавшись никаких звуков от самой комиссии, Антон Альбертович вдруг спросил сам:

- Скажите пожалуйста, а как вы считаете - перестройка это эволюция или революция?

Нестандартный вопрос! Неужели в руководстве партии появились думающие и неравнодушные люди?

Я ответил тогда искренне:
- Революция означает переворот, смену власти. КПСС не производит впечатления партии, решившей отказаться от власти. Она объявила перестройку, как способ сохранения себя у власти путем эволюции в государство, по-прежнему управляемое Коммунистической партией, но с элементами рыночной экономики во всех сферах, где вмешательство государства не требуется. Вроде Китая. И мне кажется, это хорошо. Потому что революция - это плохо. Везде плохо. Даже пример США меня не убеждает, что это может быть хорошо. Не устрой они свою войну за независимость - были бы сейчас большой Канадой. Благополучной, мирной, суверенной страной в составе Британской империи. Не было бы ни десятков тысяч жертв этой войны, ни миллиона жертв войны гражданской за освобождение негров - Британская империя прекратила рабство на полвека раньше. Не было бы возможно и обеих мировых войн, потому что с Британской империей на полмира, Северную Америку включая, Германия бы и не связывалась. Все остальные революции - вообще дикость. Великая французская - к чему она привела? Террор, потом уничтожение самих революционеров диктатурой, потом поражение. Вот так и СССР - не нужна нам революция. И мне кажется, руководство КПСС разделяет мою точку зрения, и имеет все возможности ее реализовать. Поэтому - перестройка, а не снос. Значит, это эволюция - закончил я твердо, уверенный в своей пятерке. Оценка "отлично" - она про то, чтобы отличиться от всех в лучшую сторону. Поэтому я постарался явить знания и суждения далеко за пределами вузовской программы.

Но длинный мой монолог парторга похоже заколебал.

- Ответ неверный. Перестройка - это революция. Что-то вы знаете, но ничего не понимаете. Ваш ответ - это не марксизм и не ленинизм, это вздор какой-то. Товарищи члены комиссии, предлагаю оценку "неудовлетворительно". Пусть почитает больше по этой теме и пересдает.

Не помню, кто там проснулся, мой ректор, декан или завкафедрой, но общими усилиями они уговорили парторга на удовлетворительно.

Вторая торпеда пришла мне от вояк. Наша военная кафедра из войск связи была украшена ламповой дивизионной радиостанцией на всю стену, производства 1950-х годов, хитрое устройство которой мы изучали все три года конспектами под запись в прошнурованную тетрадь, которую сдавали в сейф по окончании занятий. В утешение к этому маразму отставные майоры объясняли нам, что лампа устойчива к электромагнитному излучению ядерного взрыва, чего не скажешь о полупроводниках. По их боевому духу чувствовалось, что в случае чего мы выкатим и Царь-пушку, и уж так бабахнем, что содрогнется мир. С хитрым ламповым устройством я в больших трудах разобрался, но погорел на обыкновенной морзянке. Ну, не мог я чисто физически выстукивать ее с той скоростью и разборчивостью, которая требовалась нормативами. Сколько бы ни старался, честная оценка неуд. Насилу уговорили на уд.

Так я и вышел с синим дипломом при среднем балле почти 5.

- Ну и чего ты тогда взбешивался? - удивлялся я, проходя по разгромленной хате - чем тебе виноват Антон Альбертович? Не он, так вояки, все равно синий мне был гарантирован. Велика мудрость народная - бодливому барану Бог рогов не дает. Кто я был такой? Образцовый хилый отличник. Вот поиграл бы хоть в пинг-понг тогда - точно бы сдал и эту азбуку Морзе - огорченно размышлял я, подумывая попутно, как бы выдворить эту гоп-компанию. С шумом упала занавеска.
- Катя, генералы звонят! - раздался радостный крик - в сауну! Собирайся быстрее! Антон, едешь с нами?

Через три минуты в моем доме пусто. И есть где уложить Антона Альбертовича. Но чего-то не хочется. Хотя по сути он оказался прав - перестройка эта оказалась революция. И сексуальная тоже. В жопу все тайны устройства Вселенной и дальнейшие судьбы государства, когда вокруг такие девушки.
14

Вчера<< 1 сентября >>Завтра
Лучшая история за 26.02:
Про спасение на водах 45.
Дживс и Вустер (почти мимоза).
1. Вот вроде ничего не предвещало, но однажды вечером любимая жена ударилась в воспоминания о детстве. В числе прочего, рассказала и о том с чего всё начиналось. Как появились в её жизни собаки и о той самой первой своей псине, подаренной родителями когда ей исполнилось пять лет. После, подняв на меня затуманенные давно минувшим глаза, сообщила: "Нам крайне необходима восточноевропейская овчарка. Без этой замечательной породы наш двор и стая недостаточно гармоничны".
Я любимой отказывать не привык: "Да пожалуйста. Хоть две".
2. Через неделю у нас во дворе появилась Джессика, сука восточноевропейской овчарки, неполных трёх лет. Которая досталась нам совершенно бесплатно, т.к. была из читать дальше
Рейтинг@Mail.ru