Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт. 18+

Лучшая десятка историй от "Филимон Пупер"

Работы упорядочены по числу голосов "за"

06.03.2008, Новые истории - основной выпуск

К вопросу о душе плюшевых игрушек. Их есть у меня, только это был не
заяц, а обезьяна. История сильно нерадостная, кто хочет повеселиться,
может сразу идти лесом, я не обижусь.

Обезьяну я купил на втором курсе, хотел подарить другу на свадьбу. Но
неосторожно прислонил к горящей лампе, синтетическая шерсть на пузе
поплавилась, дарить игрушку стало нельзя, и пришлось оставить у себя.
Шимпанзе получил имя Джимми, три года кантовался со мной в институтской
общаге и потом еще год - в заводской, когда я уехал по распределению.
Вечерами я готовил неизменную яичницу с картошкой, наливал в два стакана
пиво и вел с Джимми долгие задушевные беседы, сводившиеся к одной
нехитрой мысли: никто нас, брат шимпанзе, не любит, никому мы с тобой не
нужны.

Следующим летом я приехал в Москву - опять же на свадьбу к кому-то из
друзей - и чисто случайно встретился с Ленкой. Она училась на курс
младше, у нас был короткий роман в самом конце моей учебы, и я тогда
оборвал отношения с подленькой мыслью "найду получше". А сейчас все
вновь вспыхнуло, и стало очевидно, что ничего лучше нет и быть не может,
и уже через месяц мы подали заявление, и я перевез к ней чемодан книг и
Джимми.

Однако сам я переехать к Ленке не мог: как молодой специалист, должен
был отработать три года по распределению. Чтобы освободить меня от этой
почетной обязанности, требовалась подпись лично министра.

Потянулась разлука, скрашиваемая моими нечастыми приездами. "Когда тебя
нет, я сплю с Джимми, - писала мне Ленка. - Обнимаю его, как будто это
ты, и мне уже не так грустно и одиноко. Он похож на тебя, такой же
мягкий и теплый". "Ага, - отвечал я, - и такой же толстый и волосатый. А
разница в том, что у него есть хвост, а у меня кое-что другое".

Мой поезд прибывал в Москву рано утром. Я входил в комнату, бесшумно
раздевался, осторожно вытаскивал шимпанзе из Ленкиных объятий и
укладывался на его место. Ленка, не просыпаясь, прижималась ко мне.
Собственно, эти утренние мгновения и были той трудноуловимой
субстанцией, которую люди неизобретательно называют счастьем.

Через полгода министр наконец поставил нужную закорючку в нужном месте.
Я смог перебраться в Москву и окончательно вытеснил Джимми из Ленкиной
постели. Он возвращался к своим обязанностям только на время моих
командировок. А Ленка, великая домоседка, сама никуда от нас не уезжала.
За восемь лет она провела без меня и Джимми только два раза по три ночи:
когда рожала сперва первую дочь, потом вторую.

Шли годы, и как-то так получалось, что Ленка все чаще, не дождавшись
меня, засыпала с Джимми. Мужики, кто сам не засиживался всю ночь за
преферансом, кто никогда не увлекался компьютерными играми и красивыми
девушками - так и быть, бросьте в меня камень. А кто сам не без греха,
тот, возможно, поверит, что я был не самым плохим отцом и мужем.

А потом... потом Ленку сбил пьяный водитель на переходе. В похоронной
суете Джимми бесследно исчез. Никто его не видел и не трогал, но когда
мы немного пришли в себя и стали наводить порядок в квартире, Джимми
нигде не было. Похоже, он отправился вслед за хозяйкой.

И вот 15 лет я воспитываю дочек, пытаюсь зарабатывать деньги, занимаюсь
разными нужными и ненужными делами. А где-то там моя Ленка обнимает
Джимми и ждет не дождется, когда я наконец выну из ее рук эту дурацкую
обезьяну и займу свое законное место. Не грусти, малыш, время на Земле
течет быстро. Министр уже занес ручку для подписи.

18.01.2005, Новые истории - основной выпуск

История подлинная и даже имена вопреки традиции не изменены. Потом
поймете, почему.

Я познакомился с Юрием году так в 95-96м, при не самых веселых
обстоятельствах - в урологическом отделении одной московской больницы.
Несмотря на довольно сильные боли и предстоящую операцию, он находился в
радостно-возбужденном состоянии и всем встречным-поперечным пересказывал
свою историю. Я в тот момент был прикован к койке и вынужденно выслушал
ее раз 8 самое меньшее.

За сорок с лишним лет до нашего знакомства Юра, тогда четырнадцатилетний
ленинградский школьник, катался на лыжах с крутой горы и со всего маху
налетел на торчавший из земли металлический штырь. Остался жив, но
мочевой пузырь, по-научному уретру, расколотил вдребезги. Из-за тяжести
травмы он попал не в обычную больницу, а в клинику при каком-то научном
институте, чуть ли не при Академии меднаук. Академики почесали бороды и
вынесли вердикт: остаток лет Юре предстояло доживать в виде резинового
ежика, с дырочкой в правом боку, выведенной в нее трубкой и резиновым
мешком-мочесборником. Можно представить, что это означало для 14-летнего
пацана. Полное крушение надежд и планов, хуже смерти.

На Юрино счастье, один молодой доктор выдвинул безумную идею: сделать
ему искусственный мочевой пузырь из входившего тогда в моду, но почти не
применявшегося в медицинских целях пластика. По тем временам это был не
просто смелый эксперимент, а запредельная дерзость, сравнимая с полетом
на Луну в 20-е годы. Тем не менее план был принят, продуман до мелочей,
доктор оказался блестящим хирургом, и к осени Юра выписался из клиники
здоровым человеком.

Через несколько месяцев вернулся из плавания Юрин отец, моряк. Он тут же
заявил, что доктора необходимо отблагодарить: написать в газету или хотя
бы подарить бутылку коньяка, а лучше и то и другое. Но тут выяснилось,
что Юра не помнит ни имени, ни фамилии доктора. Смешная такая фамилия из
трех букв. Шир? Моз? Бут? В общем, что-то вроде этого. Ладно, сказал
отец, в лицо-то ты его помнишь? Поехали в клинику.

В клинике Юра испытал настоящее потрясение. В отделении не оказалось ни
одного знакомого лица, вместо ставших родными академиков и докторов
мелькали какие-то чужие рожи, в основном женские. Юра набрался храбрости
и обратился к одной тетке:
- Не знаете, тут такой молодой доктор был? В очках, кучерявенький?
- Хватился! - ответила тетка. - Погнали всех кучерявеньких поганой
метлой. Вредители они. Товарища Сталина отравить хотели.

Последующие сорок лет Юрий прожил крайне напряженной жизнью. Работал на
всесоюзных стройках. Спал на снегу. Проваливался с машиной под лед. Пил
горючие смеси самого невероятного состава. Заимел двух сыновей от
законной жены и неизвестно сколько по городам и весям. И никогда
пластиковая уретра его не подводила, работала лучше натуральной.

Но ничто под луной не вечно. Что-то там стало разлагаться и зарастать.
Начались боли, каждый поход в туалет превратился в пытку. Юрий к тому
времени оброс достаточным количеством денег и связей, чтобы обеспечить
себе попадание практически к любому специалисту. Но то ли ему не везло,
то ли случай был действительно сложный. Оперировать никто не брался.
Вновь предложили дырочку с трубочкой до конца дней, а в качестве
временной меры - веселенькую процедуру под названием бужирование. Я эту
радость пережил один раз и до сих пор вспоминаю с содроганием. А Юрий
прошел через нее раз 10, со все сокращающимися интервалами. Когда
частота бужирования дошла до двух раз в месяц, начались психические
проблемы. Точнее говоря, один бзик.

Он вбил себе в голову, что единственный, кто может его спасти - тот
молодой доктор из детства с забытой фамилией. Прекрасно осознавал, что
скорее всего тот давно умер или вышел на пенсию, а если и нет, то найти
его невозможно, но ничего с собой поделать не мог. Обратился даже к
известному психологу-гипнотизеру в надежде, что под гипнозом сумеет
вспомнить фамилию доктора. Не впомнил, но возникло стойкое ощущение, что
фамилия - вот она, рядом, только руку протяни. До умопомрачения
перебирал трехбуквенные слова, но заколдованная фамилия все время
ускользала.

Однажды утром Юрий отмокал в ванне (горячая вода притупляет боль), а его
старший сын, турист-любитель, собирался в очередной поход. И между делом
спросил:
- Пап, ты не видел мой кан?
- Что-то?
- Ну кан, котелок такой плоский.
И тут Юрий сильно удивил домашних, в точности повторив подвиг Архимеда.
Он выскочил из ванны и стал телешом носиться по комнатам, оставляя всюду
лужи и крича:
- Кан! Кан! Ну конечно, Кан!
- Что - кан? - спосили домашние.
- Фамилия доктора Кан! Как это я раньше не вспомнил?

Всемогущего Интернета тогда еще не было, но справочная система в
Минздраве существовала. Через несколько дней действительно нашелся
доктор Кан, профессор-уролог, правда, в Москве, а не в Питере. Нашлись и
люди, устроившие Юрию консультацию у профессора.

При первом же взгляде на доктора стало ясно, что доктор не тот: выше,
шире в плечах, а главное - очень уж молод, заметно моложе самого Юрия.
Но что-то знакомое в чертах имелось. В разговоре мгновенно выянилось,
что настоящий спаситель Юрия, Дмитрий Вавилович Кан, благополучно
пережил товарища Сталина, вернулся к медицинской практике и занимался ею
много лет, но до середины 90-х все же не дожил, умер за несколько лет до
этого. А человек, стоящий сейчас перед Юрием, - его сын, унаследовавший
профессию отца, Яков Дмитриевич Кан.

Дальше хеппи-энд. Юрин бзик сделал ему поблажку, позволив за неимением
отца довериться сыну. Кан-младший оказался достойным преемником
Кана-старшего, операция прошла успешно, призрак резинового ежика
отступил лет на двадцать по крайней мере. И самое главное. Кан-младший
оперировал не только Юрия, но и меня, очень удачно и очень вовремя.
Фактически он спас мне жизнь, едва не загубленную предыдущими
горе-лекарями. Я давно не живу в Москве, связей с ним не имел. Сейчас
порыскал по Интернеиу - жив-здоров Яков Дмитриевич, по-прежнему лечит и
учит. Пусть этот рассказ послужит ему благодарностью и приветом.

07.12.2006, Новые истории - основной выпуск

Произошло это, допустим, в Париже. На самом деле ни фига не в Париже,
конечно, но в одном из тех городишек, где на несколько миллионов
местного населения приходится пару десятков тысяч русских. Получается
как бы большая деревня, размазанная ровным слоем по поверхности
миллионного города. От этого возникают разные интересные эффекты.

Живет в этом условном Париже некто Жора. Он молод, красив, разведен,
приехал в Париж недавно, пытался замутить мелкий бизнес с парижанами не
скажу какой национальности, был ими кинут и к началу нашего
повествования работает в ресторане официантом и находится в финансовой
заднице глубиной с хороший колодец.

Однажды в ресторанчик приходит посетитель в хорошем офисном пиджаке, но
в сильно расстроенных чувствах. Выпивает в одно рыло половину
ресторанных запасов спиртного, после чего, узнав, что официант говорит
по-русски, зовет его за свой столик с намерением излить душу. Других
клиентов нет, Жора с разрешения хозяина подсаживается и выслушивает
нижеследующее.

Посетителя зовут Саня. История его банальна, как насморк. Во всех этих
условных Парижах страшный дефицит русских невест: все сколько-нибудь
стоящие барышни норовят выйти за местных, а союзов русских мужчин с
аборигенками существенно меньше. Саня нашел на сайте знакомств молодую и
красивую Иру из какого-то Заднепередонска. Привез в Париж, одел, умыл,
женился. Деньги дает, в душу не лезет, на мозги не капает, хочешь -
учись, хочешь - ищи работу, не хочешь - рожай ребеночка. Казалось бы,
живи и радуйся. Но нет, Ира начинает вилять хвостом. Учиться ей тяжело,
работать противно, рожать рано, в доме убрать лениво, язык не дается,
Санины друзья - дебилы, и вообще зачем он ее привез в этот задрипанный
Париж. Встает к обеду, до вечера точит лясы на форумах, потом полночи
выясняет с Саней отношения. А ему вставать в шесть утра.

Во время очередной всенощной разборки Саня не выдерживает и отвешивает
Ире хорошего подзатыльника. Та немедленно вызывает полицию, на это ее
языкового запаса почему-то хватило. Полицаи выводят Саню под белы руки
из собственного дома и запрещают приближаться к нему на пушечный
выстрел. В обед Сане звонит какой-то хлыщ, представляется Ириным
адвокатом и излагает перспективы: при разводе Ира, как пострадавшая
сторона, получит половину дома, половину банковского счета и около трети
Саниной зарплаты пожизненно. Не хилый такой кусочек. Саня не беден, но
далеко-далеко не Абрамович, лишней пары миллиардов у него нет, все
нажитое заработано своим умом и своей нервной системой, и отдавать
половину за здорово живешь ему совсем не хочется.

Дальше Саня живет в гостинице, платит своему адвокату, платит за дом, в
котором не живет, и как благородный человек еще поддерживает Иру
материально. У него входит в привычку время от времени заходить в
ресторанчик и делиться в Жорой перипетиями судебного дела: поговорить
особенно не с кем, Париж – большая деревня, скажешь одному – узнают все,
а Жора вроде бы на отшибе и вообще к болтовне не склонен. Несмотря на
разницу в положении, наши герои все больше становятся друзьями.

Тем временем Жорина личная жизнь тоже не стоит на месте. На том же сайте
он знакомится с некой Риной. Они встречаются где-то в кафе, резко друг
другу нравятся и начинают встречаться уже по-взрослому. При этом Жора,
будучи человеком отчасти восточного происхождения, корчит из себя
преуспевающего бизнесмена, сорит деньгами, и вскоре финансовая задница
достигает глубины Большого Каньона. Рина же материальными благами
охотно пользуется, превозносит Жору как любовника, но ни с кем его не
знакомит, о себе рассказывает по минимуму, свидания назначает в
пригородных мотелях и вообще шифруется изо всех сил. Объясняет она это
следующим образом: Париж – правильно, большая деревня, увидит один –
расскажет всем, а ей светиться никак нельзя: она разводится с мужем, а
по законам их новой родины жена, уличенная в измене, считается
виновницей развода и ничего не получает из совместного имущества.

При следующей встрече с Саней Жора делится с ним полученной информацией
и предлагает проверить, не ходит ли Ира налево. Саня спрашивает своего
адвоката; тот грустно отвечает, что закон о прелюбодеянии существует, но
на его адвокатской памяти ни разу не применялся: ни одна неверная жена
не дура сношаться при двух свидетелях, а косвенные доказательства, даже
самые убедительные, суд к рассмотрению не принимает. Но за неимением
лучшего варианта можно попробовать.

Саня нанимает частного детектива. Через некоторое время тот сообщает,
что кое-что нарыл, но на доказательство в суде это никак не тянет, и
передает Сане пленку (на самом деле минидиск, но неважно). Саня
понимает, что смотреть это кино в одиночку у него духу не хватит, и
зовет для моральной поддержки Жору.

Расположившись у Сани в гостинице, друзья видят на экране
третьеразрядный мотель из тех, где двери номеров выходят прямо к
парковке. Подъезжает машина, Ира входит в один из номеров. Таймер
показывает, что прошло три часа, Ира выпархивает из номера и уезжает.
Следом из той же двери выходит... как там у Александр нашего Сергеича:
кого я вижу, ба, знакомые все лица. Саня смотрит на экран, потом на
сидящего рядом, потом опять на экран... и начинает закатывать рукава.
Заметим, что по габаритам Саня внушительней Жоры раза в четыре, и исход
поединка сомнений не вызывает.

Жора, который все понял с первого кадра и давно сидит ни жив ни мертв от
страха, начинает оправдываться:
- Ну откуда я знал. Ты же мне никогда ее фотографии не показывал. И
почему Ира, когда она Рина?
- Ирина она, - мрачно поясняет Саня. – И Ира, и Рина. Молись давай.
- Ну умом-то ты понимаешь, что я не виноват? Совпадение просто. Сколько
там русских в том Париже.
- Умом понимаю, но ты все равно молись. Мне терять нечего, выхода
никакого нет, а душу отвести надо.
И тут Жору осеняет.
- Да оставь ты свои рукава! – кричит он. – Есть выход. У меня деловое
предложение. Я сейчас кое-что скажу, и ты мне заплатишь... - Жора
прикидывает в уме размер Большого Каньона, умножает на два и называет
сумму.

Для полноты картины добавим, что дальше на пленке был еще один мотель, и
лицо человека, вышедшего из номера вслед за Ирой-Риной, тоже показалось
Сане смутно знакомым. Деревня – она деревня и есть, виделись где-то у
кого-то. Но это уже не понадобилось, и без того хватило.

Полуфинал истории. На следующем свидании в мотеле, пока Рина в ванной,
Жора тихонько отщелкивает замок. Потом устанавливает Рину в
коленно-локтевую позицию лицом к двери и начинает процесс. Ровно на
середине процесса дверь отворяется, и в номер вваливаются Саня с
видеокамерой, Санин адвокат и два полисмена. Полицейские поднимают руки
в стороны и изображают всемирно известную картину "Превед".

Финал. Суд. Судья, не скрывая интереса, стряхивает пыль с закона о
прелюбодеянии. Саня сохраняет в неприкосновенности имущество и зарплату,
адвокат получает гонорар, Жора получает возможность открыть собственный
ресторанчик. Ира получает шиш и вынуждена убраться из города: Париж
проигравших не любит. Неизвестно, вернулась ли она в Заднепередонск, но
хочется думать, что вернулась.

Суперфинал. Однажды в Жорин ресторанчик приходит Саня с незнакомым
парнем.
- Это Олег, - говорит Саня. – У него такая же проблема, как у меня. Ее
анкету на сайте мы уже нашли. Поможешь?
- Попробую, - отвечает Жора.

27.04.2005, Новые истории - основной выпуск

Семейная легенда. Действующие лица - мои тесть и теща, но поскольку были
они тогда совсем юными, буду называть их просто по именам.

На дворе начало пятидесятых. Боря приехал покорять Москву из небольшого
южнорусского города. Юноша он всесторонне одаренный и очень
положительный, чтобы не сказать идеальный. Студент престижного
техничекого вуза, сталинский стипендиат, профорг курса, спортсмен -
словом, если бы не пятый пункт, хоть сейчас на икону. Так же легко и
уверенно, как завоевывал высшие баллы в учебе и призы на соревнованиях,
он завоевал сердце Анечки, девятнадцатилетней студентки филфака, милой,
доброй и очень домашней девочки. Забегая вперед, скажу, что они прожили
вместе почти пятьдесят лет, и более гармоничной пары я никогда не видел.
Трогательный студенческий роман, походы на каток и в театр, долгие
проводы, споры о прозе Трифонова и поэзии Блока. Наконец Анечкина семья
решает, что пора бы на мальчика и посмотреть.

О семье чуть подробнее. В трехкомнатной квартире на Волхонке живет
девять человек: папа с мамой, бабушка с дедушкой, дядья, тети и сама
Анечка, всеобщая любимица, единственная дочь и внучка. Анечкин дед до
революции владел небольшой фабрикой и был, вероятно, незаурядным и очень
удачливым человеком, потому что в чехарде последующих событий сумел
сохранить не только свою жизнь и всех членов семьи, но даже кое-какие
остатки имущества, выраженные преимущественно в хрустале и фарфоре. Не
бог весть что, но на фоне всеобщей бедности впечатляет.

Глава семьи - не дедушка-фабрикант, а его жена Ирма Михайловна, Анечкина
бабушка. Боря впоследствии называл ее грандтещей. Женщина старой
закалки, в том возрасте, когда голова уже заметно трясется, но спина
по-прежнему пряма, язык остер, а ум ясен. Сквозь аристократические
манеры изредка прорывается местечковый акцент, который нисколько ее не
портит. Конечно, ее слово последнее во всех серьезных вопросах, и в
первую очередь - в вопросе о том, кто достоин и кто недостоин руки ее
драгоценной внучки.

Формальным поводом для Бориного визита стало незначительное, человек на
двадцать, семейное торжество. Гостиная полна родственников. За стол пока
не садятся, но на него уже выставлены все дедушкины богатства:
фарфоровый сервиз знаменитого кузнецовского завода (19 век), бокалы и
рюмки прямо с царского стола (в начале 20-х была распродажа дворцового
имущества, и дедушка ее не пропустил). Салаты в салатницах, селедка в
селедочницах, суп в огромной фарфоровой супнице. Можно снимать кино из
буржуйской жизни.

Ирма Михайловна ведет с Борей светскую беседу, эффективности которой
позавидовал бы любой следователь на Лубянке. Через пятнадцать минут она
уже знает всех Бориных родственников и всю Борину биографию, начиная с
двойки в первом классе. И поскольку эта двойка - самое страшное
прегрешение, Боря чувствует, что этот экзамен он выдерживает так же
блестяще, как и все предыдущие экзамены в своей жизни.

- Боренька, неужели вы только учитесь и сидите на собраниях? Скучно
ведь, надо как-то и отдохнуть, поразвлечься.
- Конечно, Ирма Михайловна. Я еще спортом занимаюсь.
- Да? И каким же?
- У меня второй разряд по волейболу и лыжам, первый - по шахматам и
спортивной гимнастике.
- Гимнастика? Это где на голове надо стоять? Я бы скорее умерла, чем
встала на голову.
- Ну что вы, Ирма Михайловна, это же так просто!
Боря встает и легко, почти без разбега демонстрирует стойку на руках на
краю стола. Тренированное тело вытягивается в струнку, элемент выполнен
безукоризненно, гости ахают, Анечка замирает от восторга. 10 баллов
ровно, Борис Крамер, Советский Союз.

Увы, интерьер квартиры несколько отличался от интерьера спортивных
залов. В верхней точке траектории Боря задевает ногой висящую над столом
тяжелую хрустальную люстру. Люстра обрушивается на стол, вдребезги
колотя кузнецовский фарфор и царский хрусталь. Сверху, добивая
оставшееся, валится Боря. Одним движением он довершил то, чего не смогли
сделать революция, нэп, эвакуация, Ягода, Берия и Гитлер.

Трехминутная мхатовская пауза. Тихой струйкой сыплются на пол осколки.
Апрельской капелью капает суп. Мама держится за голову, папа - за
сердце. Анечка выбирает между упасть в обморок и немедленно бежать от
позора в Арктику. Прочие родственники застыли в разнообразных позах, но
на самом деле все ждут реакции одного человека - Ирмы Михайловны.

Грандтеща не подвела. Боря говорил, что после этого случая зауважал ее
на всю жизнь. Она не высказала будущему грандзятю ни одного слова
упрека, а всю критику сумела обратить на себя. Она обернулась к мужу и
произнесла:
- Сема, и где была моя голова? Ну почему я не спросила про шахматы?

История повторяется. Спустя много лет я попал в дом Бори и Анечки в
качестве жениха их младшей дочери. Я был таким же, как Боря,
провинциалом и студентом технического вуза, хотя, конечно, не столь
блестящим. Я никогда не занимался гимнастикой. Зато в первый же вечер
решил продемонстрировать свое умение мыть посуду, и последние три
тарелки кузнецовского сервиза погибли от моих рук. И, конечно же, Анечка
не упрекнула меня ни одним словом.

После этого от дедушкиных богатств остались только несколько золотых
десяток, которые были припрятаны совсем уж на черный день - и, увы,
дождались этого дня на рубеже тысячелетий, когда были потрачены на
безумно дорогие, но уже абсолютно бесполезные лекарства сперва для
Анечки, а через год и для Бори. Светлая вам память.

28.12.2004, Новые истории - основной выпуск

Святочно-хомячная история.

Я иногда подрабатываю экскурсиями по Нью-Йорку. А около Уолл-Стрит, как
известно, стоит бронзовый бык - символ экономического возрождения
Америки и финансовой удачи ее народа. Вот благодаря этому быку мы с
одной группой разговорились о памятниках разным животным. Вспомнили коня
Макендонского, собаку Павлова, еще кого-то. И тут один дядечка говорит:
- А у нас в Рыбинске есть памятник хомяку.
На самом деле я не помню, какой город он назвал, может, и не Рыбинск, а
Козельск или Серпухов, не суть важно. Все, конечно, удивились, как так -
памятник хомяку? И дядечка рассказал эту поразительную историю.

Один парень из этого Рыбинска-Козельска, Андрей, обосновался в Москве.
Кончил Физтех, женился, дочку родил. Когда грянула перестройка, без
раздумий плюнул на диссертацию, организовал кооператив, за ним другой,
взял в аренду бензоколонку, выкупил ее, еще одну прикупил. Потекли
денежки, купил квартиру на Смоленке, жене - кучу побрякушек с
брильянтами, она брильянты любила, себе - щенка мастифа, дочке тоже
зверушку купил - хомяка. Хомяк оказался здоровый, с хорошую крысу, но
дурак дураком. Только и умел, что спать, жрать и что ни попадя в рот
тащить. Как-то попалась ему бельевая веревка, так все трое чуть со смеху
не померли, глядя, как он ее за щеки запихивает. Потом померили - целый
метр затолкал.

Жили они так, поживали. А тем временем в Москве начался передел
собственности. Кооператоров выжили. Пришли чисто конкретые пацаны, стали
рядиться, кто из них чище и конкретней. Кучу народу положили. А посреди
этих разборок - Андрей со своей бензоколонкой, ни разу не чистый и не
конкретный, живет-поживает и главное, сволочь такая, добра наживает. Ему
раз намекнули по-хорошему, другой - не понимает. Налоговую наслали,
сделали пару обысков в офисе - без толку, все чисто, не придерешься.
Что ж, решили по-другому.

Сидели Андрей с женой вечером, телевизор смотрели, дочка с мастифом
играла, хомяк по столу гулял. Вдруг звонок, ордер - вваливаются десять
туш в камуфляже, в масках, с автоматами. Прошлись по-хозяйски по
комнатам, вывалили вещи из шкафов на пол, деньги и драгоценности - на
стол. Щенок кинулся защищать хозяев - его сразу пристрелили. Конкретные
ребята. Могли бы и с людьми так же, но обошлось. Дали подписать
дарственные - на фирму, на квартиру и на все имущество. Главный Андрею
говорит:
- Ты ж у нас вроде из Рыбинска? Вот и вали в свой Рыбинск и не
отсвечивай. Появишься в Москве или позвонишь кому - все, покойник.

Выставили их из квартиры в чем были. Обуться, правда, позволили. Доча,
глупышка, к хомяку кинулась, главный махнул рукой: ладно, мол, пусть
забирает.

Декабрь уже был. Правда, теплый. Луна. Снежок падает. Андрей в
спортивном костюме, жена в джинсах и свитере, дочка в кофточке и
колготках. В карманах - пачка сигарет, на два доллара мелочи и хомяк
этот. Ладно, добрались электричками до Рыбинска, а там что? Родители
померли давно. Друзья, кто не спился, разъехались. Всей родни -
двоюродная сестра с мужем-алкоголиком. Крыша над головой есть, а под
крышей все пропито. Из запасов - только картошка, хлеб купить уже не на
что. А жена, между прочим, в положении, ей витамины нужны, и не
когда-нибудь, когда все образуется, а прямо сейчас.

Андрей сидит у сестры на кухне, пьет пустой чай. В десятый раз так и
эдак прикидывает - ни черта хорошего впереди. Смотрит на хомяка: вот
кому хорошо. Щеки набил так, что из-за спины видать, и больше ему ничего
не нужно. Погоди-погоди, дружок, а чем это ты щеки набил? Мы ж тебя с
Москвы не кормили, не до того было. Откройте-ка ротик, гражданин,
покажите, что у вас там.

В общем, пока шел обыск и хомяк сидел на столе рядом с горой
драгоценностей, он времени зря не терял. Затолкал в защечные мешки два
браслета, кулон и пару серег. Все с бриллиантами. Причем, как заправский
ювелир, выбрал самые крупные. Видимо, он их за орехи принял, а орехи,
как и бриллианты, чем крупнее, тем лучше. Как застежками щеки не порвал
- непонятно.

Тут у них жизнь совсем другая пошла. Назавтра продали самый маленький
камешек - хватило и квартирку приличную снять, и витаминов накупить, и
приодеться, и подмазать кого надо, чтоб документы восстановили. А на
остальные Андрей раскрутился по привычной схеме: киоск - еще киоск -
реставрация церкви - бензоколонка - хватит, пожалуй. Он бы, наверно, и с
нуля раскрутился, человек талантливый, но не так быстро. Лет пять ему
хомяк точно сэкономил. Спустя сколько-то то времени задумался и о мести,
но оказалось, что мстить некому: никто из его обидчиков не уцелел, кто в
тюрьме, кто в бегах, кто в могиле, в Москве уже совсем другие люди
заправляли, панымаеш, да?

Хомяк через пару лет после возвращения в Рыбинск сдох от старости,
несмотря на отборное питание и усилия лучших ветеринаров. У Андрея к
тому времени уже коттедж был в центре Рыбинска, небольшой, но с садом. В
саду он и поставил памятник хомяку, бронзовый, честь по чести. Он и
сейчас там стоит, как символ экономического чуда и возрождения
российской глубинки.

13.02.2013, Новые истории - основной выпуск

Валентинка.

Рассказала на днях бывшая однокурсница, назовем ее Валей в честь предстоящего праздника. Для любителей отыскивать реальные прототипы уточню, что рассказала по скайпу, да и некоторые детали я по возможности поменял.

На Валю и сейчас, после рождения второго внука, оглядываются мужики на улицах. А тридцать лет назад у ее ног лежал весь наш третий курс в полном составе. Но девушка на мелюзгу не разменивалась, а выбрала самый кругой вариант – пятикурсника, секретаря комитета комсомола, красавца с внешностью былинного русского богатыря. И все у них шло отлично, пока Валя, не обнаружив в положенный срок положенного недомогания, не обрадовала своего богатыря перспективой стать вскоре папой. Тут-то и выяснилось, что богатырь ничего такого в виду не имел, жениться не планировал, это у него была не любовь, а свободный секс свободных людей, и вообще сама не убереглась – сама и избавляйся.

Родители дули примерно в ту же дуду: куда тебе рожать, тебе еще учиться и учиться, вот у нас знакомый доктор, сделает с обезболиванием, даже не почувствуешь ничего. Валя к проблеме отнеслась философски, аборт так аборт, не она первая, не она последняя. Села в трамвай и поехала к доктору. Но что-то такое под ложечкой жало и беспокоило.

Я попробую пояснить, почему эта тема всплыла у нас в разговоре именно теперь, в преддверии дня всех влюбленных. Мы тогда про святого Валентина, конечно, не знали. Но, во-первых, дело было как раз в середине февраля. А во-вторых, в деле фигурирует любовное письмо, хотя и очень своеобразное. Вот сейчас про него будет.

Вот Валя едет в трамвае. Пробила талончик, положила его в карман пальто. И с некоторым удивлением обнаружила, что в кармане лежит конфета. Хорошая, шоколадная, марки «Золотая нива». Такие даже в Москве продавались далеко не в каждом гастрономе и стоили чуть ли не десять рублей кило.

Развернув обертку, Валя удивилась уже по-настоящему. Внутри фантика конфета оказалась завернута в записку. На обрывке тетрадного листка кривым почерком только что научившегося писать ребенка было написано:

МАМА МНЕ БОЛЬНА НИСЕРДИСЬ Я ТИБЯ ЛЮБЛЮ РОМА

Валя ни в какой степени не была ни религиозной, ни сентиментальной. Она попыталась объяснить происхождение записки рациональным образом, но ничего не вышло. Сладкое она любила, но именно этот сорт конфет не встречала очень давно. Знакомых по имени Рома у нее не было ни одного. Знакомых детей дошкольного и младшего школьного возраста – ненамного больше. Это пальто она не надевала с осени, до вчерашнего дня ходила в шубке, так что не оставалось даже шанса, что кто-то случайно положил конфету в карман в гардеробе.

В обшем, при всем неверии в мистику, выходило, что игнорировать столь явное указание свыше никак нельзя. Валя дожевала конфету (вкусная!) и пересела во встречный трамвай. Родителей поставила перед выбором: либо они смиряются с ролью бабушки и дедушки, либо с завтрашнего дня у них будет на одну дочь меньше. А она как-нибудь проживет и даже институт кончит, в нашей стране матерей-одиночек поддерживают.

Родители, поразмыслив, выбрали первый вариант. Матерью-одиночкой побыть не довелось: на освободившееся от комсомольского вожака место немедленно нашлось не меньше трех претендентов, которых не смутил Валин растущий живот. Наученная горьким опытом Валя выбрала из них самого скромного, я бы даже сказал – самого завалящего, и к моменту родов была уже счастливо замужем. Где и пребывает до сих пор, в отличие от многих ее товарок, вышедших замуж по ах какой любви и успевших с тех пор развестись, некоторые и не по разу.

Родив (мальчика, кто бы сомневался), Валя уперлась рогом еще раз: ребенка будут звать Ромой и никак иначе. Никто ее не поддержал, а больше всех фыркала младшая сестра-шестиклассница:
- Тьфу, что за имя, будет как мой Ромчик.
- Какой еще твой Ромчик? – насторожилась Валя.

Тут-то все и выяснилось. Оказывается, у шестиклассников был подшефный первый класс, и один из первоклашек зимой внезапно воспылал к Маше любовью. Проявлялась любовь в том, что он больше всех шумел, хулиганил и норовил поставить подножку. Маша в конце концов не выдержала и треснула его пеналом по голове. На следующий день Ромчик принес конфету – мириться. Маша конфету есть не стала, потому что все еще сердилась, а чтобы добро не пропало, сунула ее в карман сестре.

Валя еще раз перечитала записку. Да, конечно, там было написано не «Мама», а «Маша», как это она сразу не прочитала правильно? Но сына все равно назвала Ромой.

20.01.2005, Новые истории - основной выпуск

История не смешная, но такая... оптимистичная, что ли. Я ее всегда
рассказываю, когда заходит разговор о добровольном уходе из жизни.

Я тогда работал в одном интернет-издательстве, и у меня сложились очень
теплые и доверительные отношения с девушкой-студенткой, подрабатывавшей
там переводами с норвежского, шведского и других языков. Она этих языков
знала штук пять, не считая английского. Помимо языковых талантов, она
сочиняла стихи, прекрасно рисовала и вдобавок была очень хороша собой.

Но, конечно, судьба, дав одному человеку столько достоинств, не может не
отнять у него что-нибудь взамен. Девушка страдала от редкой и непонятной
болезни. Диагноза я не знаю, да врачи, кажется, так его и не поставили,
но по моим догадкам - что-то вроде опухоли мозга. Проявлялось это в
очень долгих и мучительных приступах головной боли, не снимавшихся
никакими лекарствами.

Из-за болезни ей пришлось взять академ в институте и завязать с
подработками. Мы продолжали общаться. Конечно, в наших отношениях был
некий сексуальный подтескт, по крайней мере с моей стороны. Но никаких
рамок мы не переходили, скорее я, будучи человеком намного более
взрослым и опытным, играл роль старшего брата.

Болезнь прогрессировала. Оставалась надежда на какого-то знаменитого
профессора, на операцию. Она легла в клинику профессора на обследование.
Через пару недель звонит мне на работу и таким веселым-веселым голосом:
- Мне теперь все-все можно. Меня сейчас выписывают из клиники. Профессор
сказал, что оперировать слишком поздно.

Я сорвался с работы, поймал такси, перехватил ее около подъезда. Мы сели
на лавочку. Потом я узнал, что у нее на этот случай было заготовлено
несколько сот таблеток снотворного и она шла домой с твердым намерением
их выпить. Да, собственно, это и так было ясно. Она говорит:
- Мне осталось месяца три-четыре самое большее. У меня каждый день боли
по нескольку часов, каждый день скорая, вен на руках уже не осталось.
Зачем?
Она замолчала, а я, со всем своим житейским и прочим опытом, сижу и не
знаю, что ей сказать в ответ. Вроде все правильно и логично.
Действительно, зачем?

А мы сидели под деревом, и в этот момент мне на рубашку падает гусеница.
Я инстинктивно дернулся, она улыбнулась. Я это заметил и дернулся еще
раз, уже нарочито, по-клоунски. Она рассмеялась сквозь слезы.

Я говорю:
- Вот видишь, ты увидела гусеницу и засмеялась. Значит, даже такой
пустяк может тебя обрадовать. А сколько еще будет таких пустяков за
четыре месяца! Не торопись на тот свет, собери сначала всех гусениц.

Ну вот. С тех пор прошло лет пять или больше. Она жива, мы иногда
перезваниваемся. Лекарства от ее болезни так и не нашли, но приступы
сами собой стали намного реже. Она кончила институт, хорошо зарабатывает
переводами. Много друзей, недавно даже молодой человек появился. Я
вообще по жизни не большой праведник, но думаю, что за ту гусеницу мне
многое простится на Страшном суде.

01.03.2005, Новые истории - основной выпуск

В детстве у нас была любимая игра - в ножички. Настоящего ножа ни у кого
не было, играли обломком напильника, который нашли около гаражей и
заточили о камень. Во дворе стояла полуразваленная деревянная хибара. Мы
нарисовали на стенке мишень и целыми днями кидали в нее напильник - с
правой, с левой, с оборотом, с двумя, через спину и еще черт-те какими
способами. Наловчились так, что хоть в цирке выступай.

Когда темнело и мишени становилось не видно, начинали травить байки.
Травил в основном я, как самый начитанный. Чаще всего пересказывал
любимого Фенимора Купера, про Чингачгука и Натаниэля Бампо по прозвищу
Соколиный Глаз. Тогда как раз вышел фильм с Гойко Митичем, но в книге
приключений было больше, а я еще и от себя добавлял. Между прочим,
учитывая наше главное увлечение, приписал Соколиному Глазу, помимо
общеизвестной меткости в стрельбе, такую же меткость в метании ножей и
томогавков. Ребятам нравилось, слушали открыв рот.

В то лето взрослые вдруг перестали разрешать наши ночные посиделки и
стали загонять домой с началом сумерек. Шли смутные слухи о каком-то
маньяке. Мы по малолетству не очень представляли себе, что это за маньяк
и чем он занимается, но от неизвестности было еще страшнее. Много позже
я где-то вычитал, что в наших краях тогда действительно орудовал
псих-педофил, нападавший на мальчиков. Но не в нашем городе, а в
соседнем, так что родители зря паниковали.

Был у нас такой Димка Юхан. Юхан - это прозвище, он очень ушастый был.
Мелкий совсем пацан, лет семи, но в ножички играл отменно. На ночь
напильник отдавали ему на хранение: родители наших игр не одобряли,
могли отобрать и выкинуть, а у Юхана отца не было, мать возвращалась
поздно, да и баловала его, так что наше оружие было в безопасности.

Той ночью Димка никак не мог заснуть. Радио у соседей давно отыграло
гимн Советского Союза, а мама все не возвращалась. Давил страх: первый
этаж, окно открыто из-за жары, вдруг кто-нибудь заберется и схватит.
Вдруг он не то услышал, не то почувствовал что-то во дворе. Дрожа
подкрался к окну и выглянул.

Наш дом стоял буквой "Г", и около внутреннего угла выступал еще козырек
подъезда. Получался закуток, видимый только из нескольких ближайших
окон, и то если хорошенько высунуться. И в этом закутке здоровенный
мужик, прижав к стене женщину, что-то с ней делал. Маньяк, с ужасом
догадался Димка.

В следующее мгновение он узнал в женщине свою маму. Страх тотчас исчез,
уступив место холодному расчету. Маму надо было спасать. Димка бесшумно
нащупал напильник, заныканный как раз на батарее под подоконником.
Высунулся подальше, чтобы не мешала створка окна. Тщательно прицелился и
метров с восьми метнул напильник в маньяка. В полоску голого тела,
белевшую в темноте между пиджаком и приспущенными штанами. Понял, что
попал, и отпрянул в глубь комнаты. Рев раненого бизона, разбудивший весь
двор, застал Димку уже под одеялом.

Через минуту щелкнул дверной замок. Притворно зевая, Димка высунулся в
коридор. В дом вошла мама, живая и невредимая, но непривычно румяная. А
следом (Димка похолодел) в прихожую ввалился маньяк. Он сильно волочил
ногу и держался обеими руками за задницу. Описать выражение его лица я
не возмусь. Сами попробуйте вообразить лицо человека, в которого на пике
страсти воткнули ржавый напильник.
- Дима, - строго сказала мама, - это дядя Женя. Он меня (маленькая
заминка) провожал, и какой-то хулиган (по интонации Димка понял, что
мама обо всем догадалась, но его не выдаст) ранил его в (опять
маленькая заминка) спину. Сбегай в седьмую квартиру за докторшей.

Потом врачиха ушла, а привитый от столбняка и перебинтованный
пострадавший остался у них ночевать. Он не ушел и назавтра, и
напослезавтра, и через неделю. Осенью весь двор гулял на свадьбе, а
спустя положеный срок у Юхана родилась маленькая сестренка.

Дядя Женя быстро с нами сдружился. Подарил новый напильник взамен
конфискованного врачихой. Иногда играл со старшими ребятами в футбол и,
несмотря на легкую хромоту, запросто обводил лучших дворовых защитников.
На вопрос, почему он хромает, с гордостью отвечал, что это плата за
семейное счастье. Впрочем, людей, не знающих происхождения дяди-Жениной
хромоты, в городе скоро не осталось.

А Димка после того случая навсегда потерял обидное прозвище Юхан и
приобрел новое, намного более лестное - Соколиный Глаз.

09.07.2007, Новые истории - основной выпуск

Поздние брежневские годы, общага МПТИ (Московский
подзаборно-технологический). Четвертый курс, почти все уже парами.
Ситуация из классического анекдота: есть кого, есть чем, но
катастрофически негде. В общежитии два отдельных крыла - мужское и
женское, вахтеры звереют. Время от времени удается обмануть их
бдительность, уговорить соседей погулять пару часов и избежать облавы.
Но организм требует большего, и постоянно ищутся альтернативные
варианты.

Одно время уровень спермотоксикоза снижали расположенные по соседству
бани, где семейные пары пускали в одну душевую кабинку без документов.
Пускали до тех пор, пока парочка идиотов не занялась делом,
прислонившись изнутри к дверце кабинки. Сопромат они знали плохо,
прочность дверных петель не рассчитали и в разгар процесса вылетели в
коридор, прямо под ноги контролерше и ожидающим своей очереди
добропорядочным гражданам. После этого лавочка закрылась.

К счастью, на потоке учится Марина Потоцкая, москвичка и обладательница
- не знаю, какими буквами написать, чтобы отразить уникальность ситуации
- СОБСТВЕННОЙ ОТДЕЛЬНОЙ КВАРТИРЫ. Никакого мажорства, самая обыкновенная
семья. Просто квартира бабушкина, бабушка уже не ходит, и родители
забрали ее к себе, а дочку выселили на освободившуюся жилплощадь.
Маринка, добрая душа, стала давать запасные ключи сперва ближайшей
подруге, потом еще двум и наконец - близким друзьям обоего пола, то есть
почти всей группе. Установилось своего рода дежурство. Ключи выдаются на
день с двумя условиями: убрать следы пребывания и исчезнуть до шести,
когда хозяйка возвращается из читалки. Сама Марина квартиру по
назначению не использовала: нехватка парней в институте, умноженная на
низкую самооценку, зрение минус пять и разбитое еще на первом курсе
сердце.

Из почти сотни студентов курса только один ничего не знал о Марининой
квартире, да и вообще мало что знал об окружающей действительности. За
четыре года никому не пришло в голову заговорить с Аркадием на темы,
отличные от "дай списать" и "объясни теорему". Он и выглядел-то даже не
как ботаник-заучка, а как карикатура на ботаника: тощий, длинный,
лохматый, согнутый от стеснения буквой "Г", мучимый всеми известными
психиатрии комплексами и еще некоторым количеством неизвестных.

Последние пару лет Аркадий мучительно страдал от затянувшейся
девственности, но выхода для себя не видел. Легкодоступные девушки
вызывали у него омерзение, а с труднодоступными требовалось как минимум
заговорить и некоторое время беседовать на посторонние темы, а это было
для него невозможно, при первой же попытке открыть рот без конкретной
необходимости он впадал в ступор. Со среднедоступными девушками дело
обстояло совсем плохо: и ступор, и отвращение.

Итак, общага. В мужском туалете беседуют два доблестных студиозуса:
- Что, стояк?
- А ты как думаешь? Две недели без секса. Сперма скоро из ушей польется.
- Что ты мучаешься, сходи к Маринке.
- Потоцкой? Я не очень-то ее знаю, неудобно.
- Брось, она никому не отказывает. Просто подойди и попроси ключи.
- Думаешь, даст?
- Конечно, она всем дает. Только не на завтра, завтра к ней иду я.

Аркадий, слышавший весь этот диалог из туалетной кабинки, от изумления
едва не упал с толчка. Надо же, Потоцкая - и всем дает! Кто бы мог
подумать! Марина, даже с учетом вновь полученной информации о ее
сверхдоступности, отвращения не вызывала, и Аркадий понял, что это его
единственный и последний шанс. Две недели он собирался с духом, наконец
подошел к Маринке и, мучительно краснея, бекая и мекая, попросил ключи.

Марина посмотрела на него с интересом: ну и ну, и на такое чудо нашлась
охотница. Наверняка не из нашего института, а то я бы знала.
- Да не красней ты так, дело естественное, - сказала она, протягивая
ключ.- Адрес знаешь? Записывай. Завтра как раз свободно. И постарайся
успеть до шести.

Назавтра Аркадий вне расписания помылся в душе и сменил белье. Без
четверти шесть он, благоухая одеколоном "Шипр", с тремя гвоздиками и
тортом "Снежинка" вошел в квартиру, уселся на табурет в прихожей и стал
ждать. Воображение рисовало такие картины, что он едва не терял
сознание. Наконец появилась Марина.
- А, ты еще здесь. Ты один? (Она хотела бы посмотреть на избранницу).
- Один. (Она что, групповухой тоже занимается?) Вот, - Аркадий ткнул в
нее букетом и тортом.
- Ой, это мне?
Марина была приятно удивлена. До сих пор никто из постояльцев не
догадался подарить ей хотя бы шоколадку.
- Ладно, пошли пить чай. Ванная здесь, помой руки, а я пока переоденусь,
- сказала она.

То есть она думала, что так сказала. На самом деле фраза была короче, а
может, Аркадий от волнения пропустил некоторые слова мимо ушей. Во
всяком случае, услышал он следующее:
- Ладно, пошли. Ванная здесь. Я пока переоденусь.

В свете всего предыдущего толковать сказанное можно было только одним
способом. Аркадий зашел в ванную, разделся, потратил некоторое время на
то, чтобы заставить себя снять трусы, не смог и в трусах двинулся в
комнату. Фигура его больше всего напоминала латинскую букву F.

Маринка стояла у зеркала в спортивных штанах и лифчике, надеть олимпийку
она не успела. Когда Аркадий коснулся ее плеча, она отреагировала так,
как и следует реагировать всякой советской девушке: отчаянно завизжала,
огрела его олимпийкой по голове, оцарапав молнией щеку, и спряталась за
кресло. Аркадий, ожидавший совсем другой реакции, бессмысленно стоял
посреди комнаты и вертел головой.

- Аркадий, что с тобой? Совсем с ума сошел? - Марина перевела взгляд на
перекладину буквы F и догадалась: - Она не пришла, да?
- Кто - она?
- Ну девушка твоя.
- Какая девушка? Нет у меня никакой девушки.
- Тогда зачем ты пришел?
- Ребята сказали. Что ты... это... ну... всем даешь. Вот я и...
- Кто сказал? - Марина уже пришла в себя. - Скажи, кто, я этих юмористов
поубиваю завтра.
- Никто. Я сам подслушал... что ты даешь.
- Даю. Ключи от квартиры я им даю, вот что. То есть давала, больше не
буду. Но ты... Как ты вообще мог такое подумать? Ты что, совсем идиот?

Тут до Аркадия наконец дошел весь ужас его поступка. Он и до этого
соображал не слишком хорошо, а теперь мозги отказали окончательно.
Голосом робота Вертера он произнес:
- Да, Марина. Ты совершенно права. Я идиот.
Повернулся и на негнущихся ногах вышел из квартиры. Как был, в трусах.

Если бы дело происходило летом, возможно, на этом бы все и кончилось. Но
был конец ноября, уже выпал снег. Марина никак не могла допустить, чтобы
однокурсник, не сделавший ей ничего плохого, простудился и заболел.
Схватив в охапку его одежду, Марина выглянула из подъезда. Следов босых
ног на снегу не было, да и бабки на лавочке вели бы себя совсем иначе,
если бы мимо них только что прошел голый студент. Значит, он наверху.

Аркадий действительно стоял у решетки, закрывающей выход на крышу, и
дергал замок. Если бы работники жэка забыли ее запереть, человечество
понесло бы невосполнимую потерю. Но замок висел, деваться Аркадию было
некуда, и он дал себя одеть, увести в квартиру и напоить чаем. К концу
чаепития между ними было сказано больше слов, чем Аркадий произнес за
последние три года с кем бы то ни было. Невидимая преграда, мешавшая ему
общаться, рухнула под напором сегодняшних событий, и Аркадий,
захлебываясь, рассказывал о своем детстве, о сверхтребовательном отце и
забитой матери, о любимой сестренке, которая - надо же - как две капли
воды похожа на Марину, и вообще обо всем. Он оказался неожиданно
интересным собеседником, и вечер закончился тем, что Марина пригласила
его зайти попить чаю еще раз.

Дальше чудеса посыпались лавиной. После четвертого чаепития Аркадий
впервые не вернулся в общежитие ночевать. После пятого во всеуслышание
рассказал анекдот, смешной и к месту. После седьмого ввязался в спор о
природе мужчин и женщин, посрамив первых и вызвав шумное одобрение
вторых. После десятого прогулял первую пару, и мы поняли, что он
окончательно излечился.

Конечно, полностью переделать человеческую природу невозможно.
Абсолютной нормы Аркадий так и не достиг и до конца учебы оставался
чудаком и излюбленным объектом насмешек. Но что ему до этой нормы, если
на сегодняшний день он живет в Силиконовой долине, является уникальным
специалистом в какой-то высокотехнологичной фигне (я после долгих
объяснений так и не понял, в чем именно) и из материальных благ не имеет
разве что вертолета. Марина сделала лазерную коррекцию зрения, тщательно
следит за собой, и когда Аркадий говорит, что женат на самой красивой
женщине Калифорнии, я с ним почти искренне соглашаюсь - тем более, что
моя любимая живет в другом штате, и это признание мне ничем не грозит.
У них дочь-студентка и маленький сын. По-моему, они счастливы.

25.01.2008, Новые истории - основной выпуск

Есть у меня два приятеля. То есть между собой они не дружат, связаны
только через меня. Стас - неисправимый романтик, этакий капитан Грей,
без устали бороздит житейские моря на корабле с алыми парусами, ищет
свою Ассоль. Пару раз уже находил, но Ассоли оказывались ведьмами, и
приходилось вырываться на волю с большим ущербом для такелажа. Но Стас
не унывает, смотришь - через месяц он уже подлатал пробоины и опять в
плавании, снова ищет приключений на свой бушприт.

Илья - полная его противоположность, флегматик и циник. Он-то свою
гавань нашел давно и спокойно там поживает в компании верной жены и двух
славных деток. Жена его далеко не идеал, но Илья твердо убежден, что
идеалов в природе не существует, и над порывами Стаса добродушно
посмеивается. Но он и постарше Стаса лет на 15.

Под Новый год мы собрались большой компанией, в которой присутствовали
оба вышеописанных персонажа. Сразу было заметно, что Стасу не терпится
чем-то поделиться.
- Что, - спросил я, - опять нашел прекрасную незнакомку?
- Ты угадал! - воскликнул Стас. - Именно незнакомку и невыразимо
прекрасную. Ехал вечером по Флатбуш и увидел, что на скамейке сидит
девушка с собакой. Боже, как она мне понравилась! Она мне безумно
понравилась с первого взгляда. И она горько плакала. Я очень спешил, но
решил, что обязан ее утешить. Я свернул в переулок к цветочному
магазину, купил огромный букет, потом снова подъехал к ней, остановился
и протянул цветы. Ты знаешь, у нее были такие глаза! Я ни у кого в жизни
не видел таких глаз. Она была потрясена. Все-таки женщины - это не то,
что вы, старые циники. Они романтичные натуры, им претит обыденность,
они ждут от нас безумных поступков.
- И что дальше?
- Да ничего. У меня не было времени, чтобы познакомиться с ней, даже
чтобы просто заговорить. Я повернулся и уехал. Но потом подумал, что раз
она с собакой, значит, живет где-то поблизости. Я много раз туда
приезжал, исходил все собачьи площадки, но больше ее не встретил.

Тут я заметил, что Илья, слушая этот рассказ, что-то усиленно ищет в
своем смартфоне. Когда Стас замолчал, Илья протянул ему аппарат, на
экране которого светилась фотография двух девушек.
- Это она! - вскричал Стас. - Илюха, ты волшебник! Откуда ты ее знаешь?
И с кем она тут?
- С моей племянницей. Это Вика, племяшкина подруга.
- Но как ты догадался? Она рассказывала обо мне, да? Она меня запомнила?
Ну я же говорил: такой поступок невозможно забыть, я произвел на нее
впечатление!

- Да уж, тебя забудешь, - подтвердил Илья. - Она ехала от ветеринара, и
у нее в автобусе вытащили сумочку. Деньги до последнего цента, карточки,
телефон, документы, в общем, все. Вот она и плакала: чужой неспокойный
район, денег нет, как добираться домой - неизвестно. И тут подлетает
какой-то хмырь на "Лексусе", сует ей цветы и уезжает. Нормальный человек
бы домой подвез, или хотя бы телефон дал позвонить. Да хоть бы дал два
бакса на метро, и то б больше пользы было, чем от твоего букета. Она
потом еле уговорила продавца взять букет обратно за два доллара, на них
и добралась. Да она тебя каждый день вспоминает, и все с одной
присказкой: бывают же на свете козлы!

И только вдоволь налюбовавшись на онемевшего Стаса, Илья проворчал:
- Пиши телефон, романтик хренов...

Рейтинг@Mail.ru