Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Башкир
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
ЦЕЛКОПЛАСТИКА Сивохин-Молодой был безмерно благодарен. У него даже затеплилась надежда получить стипендию. Он стал намекать Валерке, что не мешало бы ещё парочку экзаменов за него сдать, пока зачётку назад не перешили. Но Студент был непреклонен – во-первых, судьбу дважды не испытывают, а во-вторых, врач-оболтус, пусть даже и санитарный, это нонсенс. И послал он Молодого куда подальше – к остальным экзаменам самому готовиться. В заключение, как и было обещано, они здорово откушали в ресторане, а потом Молодой ещё сверху бутылку коньяка Студенту отвалил. Принёс Студент коньяк на Факультет. Сидим мы с нераспечатанной бутылкой и смотрим в окошко. На носу сессия, пьянствовать не хочется, но бутылка соблазняет. Тут замечаем, что напротив в ЦПХ в знакомой комнате какой-то девичник. Думаем, надо сходить. Посидим часок, на кучу баб и на двоих мужиков одна бутылка пойдет как добавка к чаю – никакого пьянства перед сессией. Заходим в ЦПХ, поднимаемся на третий этаж. А там в коридоре вопли! Какой-то мужик с сильным акцентом на всю общагу орёт: – Фатыма! Ты кров мою стаканами пёшь! Что отец скажет! Что соседи скажут! Не приедэшь через две нэдели – убью! Зарэжу! И нэ вздумай убегат – найду и как овэчка на байрам зарэжу! Тут мимо нас прошел небритый мужик южно-орлиного вида в весьма дорогой дублёнке. По его налитым кровью глазам нетрудно было догадаться, что это он так орал. Заходим в комнату. Здравствуйте, девушки, ставьте чаёк, будем балагурить. А у девушек настроение ниже плинтуса. А одна, черненькая такая, вообще в слезах. Вопрошаем, что за дела. Бабоньки молчат. Опять спрашиваем, может, чем помочь? Молчат, вздыхают, на черненькую поглядывают – как на приговорённую к смертной казни, когда приговор обжалованию не подлежит. Валерке стало жаль девушку, но жалость тут же смешалась с любопытством: – Ты Фатима, что ли? – Я… – А это кто был? Тот, небритый, что орал тут – муж? – Нет, брат. – А чего он орал? – Они там калым за меня взяли, а я домой ехать не хочу… – Большой калым-то? – Шутишь! Кто ж за меня большой даст? Я же инженер-экономист. Вот если бы у меня было образование семь классов и жила бы я безвылазно в горном кишлаке, тогда да… Тогда большой бы был калым. У нас так: чем больше баба на рабыню похожа, тем ей цена выше. – А где это «у нас»? – Да в Таджикистане. – Да-а, тяжёлые у вас там нравы.. Слушай, а какие проблемы? Сама же говоришь, что ты девушка дешёвая, калым маленький – откупишься! – Глупости! Не в деньгах тут дело… Если брат узнает – убьёт! – Чего узнает? Фатима ничего не ответила, только опустила глаза и зарделась, а потом от стыда и горя уткнулась лицом в подушку и беззвучно заплакала. Подруги залепетали: – Фатя, да не плачь ты! Ну уйди с общаги! Уезжай из Ленинграда… Не будет же он тебя по всему Союзу искать! – Будет! Он проводником работает – а среди проводников… Да у них по всем городам… Всё равно как в КГБ… Они найдут! Да и жених ведь хороший! И-ииии! И-ииии! И-ииии мне нравится! Тут уже не выдержал Студент: – Что за паранойя? И денег дали, и жених нравится, и родственники не против – откуда проблема? За что тебя убивать-то? Фатима подняла зарёванные глаза и уставилась на Студента как на умственно отсталого: – Это у вас, у русских, проблем нет! А у нас есть! Я же здесь Ли-и-иии… Ли-иии, ли-иии-э-ээ-и-иии закончила… И-ииии… – Чего-чего ты закончила? – ЛИЭИ, Инженерно-экономический, это пять лет в Ленинграде. И по распределению здесь осталась – уже два года, как на «Уране» работаю. А я что, не человек? Я что, не в ЦПХ живу? Я как все… Вот за это меня и убьют! Если узнают… А если поеду домой к жениху – то тогда точно узнают! Соберутся всей роднёй, приведут меня к отцу и бросят там, как паршивую кошку. Даже если не зарежут – всё равно позор! Так открыться можно только или очень близким друзьям или абсолютно посторонним. В друзьях у Фати числилась пол-общаги, а в абсолютно посторонних – мы. Дело в том, что в ЦПХ между девушками секретов почти не было – там интимная жизнь каждого была на виду у всех. А годы общажно-студенческой, а потом и общажно-лимитной жизни перемололи мусульманскую неприступность симпатичной таджички. А что? Девушка молодая, грамотная, по-русски говорит без акцента, одета по моде… Дремучая смесь традиций и чугунной шариатской нравственности в её душе только-только пробудилась от долгого анабиоза. А пробудившись, такое вылезает из подсознания и ведёт себя как медведь-шатун. Привычки развратно-беззаботного общажного быта вдруг воспринимаются как моральное падение, жизнь сразу становится мрачной под тяжестью грехов. Хотя нам это всё равно казалось средневековьем: подумаешь, трагедия – плач Ярославны-Шахерезады по невесть когда потерянной девственности! Студент цинично заявил: – Ну и дурь! Бросить невесту или убить сестру из-за отсутствия девственной плевы. Ха! Да это же простая дупликатура истонченной кожи! Две танталовых скрепки и десять минут работы, включая анестезию! Фатима громко всхлипнула и вопросительно уставилась на Студента. Студент вытащил ручку, взял с тумбочки газету и принялся старательно чертить на ней жирную букву Z. – Во! Делов-то! – Это что? Зорро такие знаки рисовал. Шпагой по телу… Шпагой я не умею, а скальпелем запросто. Вот смотри… Студент схватил лежащие рядом маникюрные ножницы и разрезал газету по нарисованной Z, а потом сложил нижний разрез с верним. Получилось нечто непонятное с торчащими рожками-треугольничками. – Что это? – Целка! Простейшая пластическая операция по восстановлению девственности – virgo intactum artificiale, или хименопластика. Проще только зуб выдрать. – Откуда там зуб? – Тю, ты! Зуб во рту, а это – в преддверии влагалища, ну в крайнем случае в самом начале входа делается. Вот смотри – треугольнички на уголках закрепляются специальной танталовой скрепкой, даже шить ничего не надо! Для большей демонстративности Студент закрутил газету в трубу и показал, как искусственная целка, пардон – химен, пластически восстановленная девственная плева – перекрывает добрых две третьих просвета. – Вот! Такое зарастет за неделю, ну надёжней за две. Как кто туда полезет, ну, в смысле того… Ну половой акт совершать, так почувствует это дело лучше настоящей плевы. И кровищи ливанёт – всё как полагается! Тут на Валерку налетел почти весь девичник. Все наперебой принялись критиковать достижения современной оперативной гинекологии и рассказывать собственные истории на эту тему. Ленка с восемнадцатой советовала использовать капустный лист и красное вино, да стонать, как на премьере в Большом Театре. Оля-табельщица с четвёртого этажа потрясла всех рассказом, как еще в училище, сразу после комсомольского собрания, её трахнул комсорг. При этом она прямо в классе незаметно умудрилась расковырять себе комсомольским значком палец и измазать всё, что надо, только бы тот поверил, что он у неё первый. Комсорг поверил, но не надолго – её заложил тот мерзавец, который был до комсорга. Любка-крановщица сказала, что ничего ковырять не надо, надо просто наврать про менструацию. То есть когда нет – сказать есть, а когда есть – сказать «сегодня можно». И орать много не надо, а всего лишь раз крикнуть «ой-ёй-ёй». А Зойка из бухгалтерии сказала, что всё это вообще глупость. Можно спокойно получать удовольствие всю ночь, а когда жених заснет, взять и налить из пузырька куриной крови в кровать. У них на деревне всегда на дворе простынь вешали после первой ночи. Чтобы люди видели, что всё как надо прошло. Что девушка нормальная. Так вот, чем больше пятно, тем нормальнее. И ни одна целка ещё такого пятна не дала, как зарубанная кура! Это её мама по секрету научила. Конец семинару положила сама Фатима: – Это всё подходит для русских. Для таджиков не пойдёт. У нас старшая тётя жениха и старшая тётя невесты это дело до свадьбы коллективно осматривают. И вместе пальцами трогают! И если там нету того, чего надо – они сразу увидят, позовут мою мать и… Слушай, доктор, а там железки сильно видно? Они же их заметят, что я скажу? Мода что-ли такая, или зачем их доктор прописал?. А если не заметят, то потом, ну когда это дело делают, они же могут в это… в жениховое хозяйство воткнуться. Студент аж подпрыгнул от восторга и загоготал: Ну ты даёшь, инженер-экономист, – какие там железки! Их же через пять дней снимают! Максимум через семь. И если твои тётушки не позовут на консилиум судмедэксперта и гинеколога со стажем, то чёрта лысого чего там они заподозрят. Заключительное слово взяла всё та же Ленка из восемнадцатой. Даже не слово, а как положено после семинара – задала вопрос в плане свободной дискуссии: – Фатяша, может, на такое и согласится, а сколько это стоит? Мне лично и даром не надо – не хватало еще эту пытку два раза терпеть. Даже три – когда ломали, что Бог дал, когда зашивать вашей проволокой будут и когда повторно ломать. Бр-рррр! Но я знаю многих, кому надо. А кто делать будет? В женских консультациях такое точно не делают. И в абортариях не делают! И в роддомах не делают! В вашей Академии, что ли, делают? И сколько после этого больничный? Студент задумался: не знаю, при мне в Академии не делали… Это я так, в литературе вычитал. Хотя повторю – сделать такое просто! А вот сколько это стоит? Наверное, четвертной. Может, меньше. Или бутылку коняку… Фатя, но это не мне – это хохлу одному, завотделением в обсервационном роддоме на Газа. Если он согласится, то тогда… тогда он мне смотровую даст. Дело маленькое, это ж не внематочную резать и даже не аборт какой. Тут большая операционная не нужна. А вот про больничный забудьте – через полчаса после операции вызывай такси и болей отгулами или прогулами исключительно за свои. Любите вы, бабоньки, Советское государство в собственные интимные проблемы впутывать – то первого мужа через партком назад требуете, то больничный за второе девичество. Такой скорости развития событий не ожидал никто. Фатяша вела себя как матёрый особист-дознаватель и за пять минут выведала у Студента всё – откуда он знает завотделением и как долго знаком? Степень вероятности, что тот предоставит надлежащие «рабочие условия», и, наконец, когда его ближайшее дежурство? Почему-то она не задавала ни одного вопроса о самой операции. Тут или феномен утопающего, что хватается за соломинку, пусть даже «соломинка» эта – рослый шестикурсник ВМА. Или подпольный авторитет Студента в ЦПХ был настолько высок, что в успехе технической части мероприятия никто не сомневался. Оказалось, завотделением заступает на дежурство сегодня в шесть, винно-водочный работает до семи – то есть можно успеть с целкопластикой до полуночи! Оставалось одно «но» – в роддоме на Газа не было скинстэйплера, инструмента, похожего на гибрид пистолета и пассатижей, который загибает специальные танталовые скрепки, позволяя удерживать нужную форму, не пережимая ткани сверх допустимого. Скрепок там тоже не было, не было и пилонов – специальных влагалищных вкладышей, позволяющих держать открытым просвет преддверья влагалища до первичного рубцевания. Вопрос с пилоном Валера решил с ходу – он предложил использовать обычный презерватив, в который напихать маленьких стерильных ватных шариков. После целкопластики их легко можно вытащить из просвета влагалища пинцетом, а потом извлечь пустой презерватив, не нарушая целости воссозданной девственной плевы. Сразу из разных концов комнаты раздались девичьи возгласы с сиюминутным предложением «проверенных электроникой» презервативов в любом количестве. А вот насчёт танталовых скрепок и скинстэйплера… Тут путь один – идти клянчить в академическую Клинику Гинекологии. Может, дадут до утра. Студент быстро выдумал довольно гнилой повод – хочет подать коротенькие тезисы на конференцию ВНОС по теме «Годовая потребность в тантале для гинекологических отделений по госпиталям Советской Армии». Звучит туповато, но ради такого скинстэйплер и упаковку стерильных скрепок на ночь дать могут, тем паче, что на «гине» Валерка уже какой год, как свой – староста научного кружка, и прочие «блатные» дела слушательского уровня. Сразу после оглашения последних деталей Фатяша воскликнула: «А почему мы всё ещё здесь?!» Затем она, как давняя подруга, схватила Студента за руку и потащила его выполнять задуманное, дни-то наперечёт! А я остался пить чай с коньяком. Когда бутылка опустела, девицы притащили водочки, и я как-то забыл о надвигающихся экзаменах. В общем, засиделись. Время за полночь, пора бы и честь знать. Тут слышим в коридоре: «Да забудь ты свои трусы! Сейчас главное – покой и хоть пару дней постельного режима!» Выглядываем всей толпой из дверей – по кородору идут в обнимку Студент с Фатяшей. Точнее, идёт только Студент, а Фатю он аккуратно за талию несёт. Фатька в воздухе раскорячила ноги, как наездница на коне. Бабоньки из комнаты выпорхнули, Фатеньку на рученьках понесли, всякие слова соболезнования да сочувствия говоря. Студент же в нашу комнату зашел, глянул на пустые бутылки и сказал: Лом, я смотрю, вы тут водку пьёте! А осталось? А водки не осталось. Всю выдули. Коньяк, само собой выдули ещё раньше. Тут Студент достает червонец и просит меня сходить на улицу и взять у таксёра. Для младшего поколения объясняю – водка в магазине стоила от трёх до пяти рублей. Но это до семи вечера. А вот ночью её можно было купить только у таксиста, но уже за червонец. При этом практически любой таксист предлагал подобные услуги. Беру я червонец и спрашиваю, пополам или как? Оказалось, «или как» – червонец пришел не от Фати, а от Сан Саныча Адерейко – того завотделением в Обсервационном роддоме на Газа. Тут у меня глаза из орбит вылезли – как такое возможно, ведь это они ему должны были магарыч ставить, а получилось наоборот. Студент криво улыбнулся, потом с сарказмом брякнул «дело мастера боится» и выпроводил меня за водкой. Вообще-то можно было за пять минут дотопать до гостиницы «Ленинград» и там взять наверняка. Но мне топать было лень. Я даже шинель надевать не стал – выбежал из ЦПХ на улицу и замахал рукой одновременно дневальным по Факультету, что сидели напротив, и несущимся по проспекту такси. Курсанты махали в ответ, а таксисты проносились мимо. Один всё-таки остановился. Увидев червонец, без лишних слов вытащил водку. Порядком замерзший, я схватил её за горлышко, как гранату, и бегом припустил обратно в общежитие. Вернулся я как раз к середине «лекции». Фатю уже уложили спать, подсунув под ноги подушки, и теперь весь женский коллектив собрался послушать о нюансах целкопластики. Басок Студента был слышен даже в коридоре: – На кафедре подхожу я к медсестре. Здрасьте, дайте мне… И типа забыл, что же мне надо. Ага – вот такую штуку – скинстэйплер и упаковку танталовых скрепок. Кто приказал? Как кто приказал – сам Цвилёв приказал, начальник кафедры! Для научной работы – перерасчёт тантала на всю армию сделать. Завтра всё назад принесу. Та без задней мысли достаёт инструмент и в журнале пишет «выдано 6к. 2ф. ряд. Рябуха». Мы в «Антимир». А времени уже семь ноль три – «Антимир» закрыт. Мы хвать такси и на Газа. А там Сан Саныч вопрошает – что за дела такие? Я ему все объяснил, а он мне и говорит – даю бутылку водки, если и меня технике научишь! Ну, тогда всё пучком – большую операционную подготовили словно на кесарево. Я, значит, всю теорию Заву объяснил, а у того аж глаза на лоб полезли – до чего всё просто оказывается. Уложили, то бишь усадили мы Фатю в кресло, подкололи новокаинчиком и в четыре руки за пять минут всё сбацали. А потом позвали санитаров и вынесли её на улицу на лавочку, чтоб та не стояла, а сидела, пока я за такси бегал. Вот и всё. Ходить ей пару дней нежелательно, так что пусть лежит. Хотя до туалета сама дойдет без проблем – уверен, что наша конструкция не расползётся. Писать больно будет, но это ерунда, завтра к вечеру и это нормализуется – уретра там от плевы порядком отстоит. Так что Фатя у нас снова девушка по всем анатомическим правилам! Мы разлили водку и выпили за девственниц, а потом отправились на Факультет спать – хорошее дело общага, надежный запасной аэродром, если домой уже поздно ехать. На следующий день Студент пришёл проверить состояние прооперированной, еще дня через три извлек пилон-презерватив, а потом снял скрепки. Послеоперационное течение, если так можно назвать эту пустяшную ранку, прошло без осложнений, и вскоре Фатя укатила к себе в Таджикистан. Но история в лету не канула. Через месяц Студента разыскала еще одна таджичка. Она передала горячий пламенный привет от Фатимы, коробку шоколадных конфет и опять же классическую бутылку коньяку. Но уже не от Фати – от себя. Теперь уже Студент не церемонился – цена девственности у него составила две сотни рублей, которые были уплачены тут же без торга. Потом пошли узбечки и казашки, потом черкешенки и чеченки. Да и русские попадались. Уж как там народная молва разнесла славу о молодом талантливом специалисте в области оперативно-пластической гинекологии остается только догадываться. А ещё непонятней, где Студент добывал каждую неделю скинстэйплер. Точно не на кафедре, наверное, вместе с Адерейко своим собственным обзавелись. К выпуску Студент совсем поменялся – он звонил в тот знаменитый обсервационный роддом и вальяжным голосом говорил с Сан Санычем: – Коллега, у нас сегодня опять заявка на срочную хименопластику. Гонорар уже поступил!
ОБОИ Этот случай произошел на том же третьем курсе в канун майских праздников. Был у нас во взводе один курсант, Сергей Орлов. Хороший курсант, из хорошей семьи. Хоть он на сто процентов русский, но родом из самого западенско-украинского города Ивано-Франковска, что тогда без разницы было. Мама – преподаватель математики, папа тоже учитель. Короче семья не богатая. И угораздило Орела (у него кличка была Орел, с ударением на первой букве О) на втором курсе жениться. Так рано семейным комнату в «Гарлеме», курсантской общаге для женатиков, не давали. Пришлось Орелу по ночам с Факультета в самоходы бегать – грузчиком в товарном депо подрабатывать. Позже он санитаром по больничкам ошивался, потом фельдшером. Короче, пахал парень как конь – для семейного бюджета денежку зарабатывал. Трудную денежку. У жены его, Ленки Орловой, студентки Первого Меда, вся родня тоже из голытьбы состояла – врач на враче, причем из правильных, взятконеберущих. В советское время с такими предками особо не разгуляешься. Помогут молодым, чем могут, но в основном, самим деткам крутиться приходилось. И Ленка ночами санитарила да фельдшерила. К концу третьего курса Орела почаще в увольнения отпускать стали, да и четвертый курс близко – там увольнительная записка совсем не нужна, выход в город свободный – гуляй, не хочу. Наскребли молодые деньжат и пошли комнату себе снимать. Нашли дешевенький клоповничек, комнату в комуналке три на четыре в старом-престаром доме в Ковенском переулке в центре. Свили они там свое первое семейное гнездышко по стандартной таксе – тридцать рублей в месяц. В комнате был прописан какой-то алкоголик, который раз в месяц появлялся у молодых и брал мзду. Алкаш этот никогда в своей конуре ремонта не делал, была она грязная и страшная, досталась ему от почившей в бозе матери, но похоже, что и та капитальными ремонтами не увлекалась. На внутреннее убранство неприхотливой курсантской семье можно было наплевать. Но за отстающими от стен обоями обитали целые полчища клопов. А как известно, эти наружные паразиты внутреннее состояние могут испортить любому. С милым, оно, конечно, рай в шалаше, но в шалаше без клопов. Опять наскребли молодые какую-то монетку и решили сделать ремонт, от клопов избавиться. Хозяин жилплощади не против – ежели за свои, то дерзайте, главное, с меня ничего не требуйте. Орел купил светлых красивых обоев, краски да известки, а Ленка наварила клейстера. Чтобы с ремонтом быстро справиться, позвал Орлов двух сослуживцев к себе в помощь – меня и Изю. Изя вообще-то никакой был не Изя, а самый что ни есть русский парень Игорь Сафронов из Тамбова. Пришли мы, стали думать, как лучше старые обои срывать да клоповьи рассадники изводить. И тут Изя в одном месте заметил, что обои отслоились. Намочили мы полосу, подождали минут пять и аккуратно её целёхонькой отклеили. Раньше ведь все на клейстере было – мука и вода, не то что современная полимерная клеюка, отдиралось хорошо. А под обоем старые брежневские газеты. Потешно почитать. Почитали, намочили и опять аккуратненько отклеили. Там слой старых обоев. Ну и эти тем же макаром удалили. А там смех – хрущевские газеты! Кукуруза, космос и коммунизм к 80-м годам ХХ века. Посмеялись. Отклеили и это. Под ними опять старые обои. Изя говорит, надо мол тут особую осторожность проявить – похоже следующий слой будет довоенный, с товарищем Сталиным. А такие газеты уже можно в «Букинист» отнести и за них какие-нибудь гроши получить. «Букинист» был очень известный ленинградский магазин антикварной книги и другой старой печатной продукции. А я говорю, что никакой осторожности больше не надо. Довоенных газет под этими обоями быть не может в принципе, так как все довоенные обои в Ленинграде зимой 1941 года были съедены подчистую. Народ в блокаду стены обдирал, обои варил и воду пил. Крахмал там имелся, и об этом «кисельке» любой блокадник знал! Нечего время терять – давай всухую, по-варварски, сразу до штукатурки скрести будем. Тут Орел вмешался: а нужно ли всем нам пылью с клопиным экскрементом дышать? Есть там довоенные газеты или нет – какая разница. Давай делать как делали. Мочим, ждем, отдираем. Вот чёрт – Изя прав! Сталинские газеты. Враги народа, коллективизация, индустриализация и везде слава нашему дорогому любимому Отцу Всех Времен и Народов. Работаем уже как археологи. Каждую газетку сушим и лелеем. Содрано. За культом личности опять старые обои. Я уже не спорю – продолжаем раскопки. Сняли и этот культурный слой. А там Красный Октябрь! Первая пятилетка, ГОЭЛРО, добивают басмачей в Средней Азии и беляков на Дальнем Востоке. Громкая партийная жизнь послереволюционных съездов. Уже считаем, что не только на пиво после работы, но и на водочку хватит! Снимаем и этот слой. Под первыми годами становления Советской Власти опять обои. Сразу видно, что эти очень старые – рисунок в викторианском стиле. Мочим, работаем по накатанной схеме. Отклееваем. Все стены залеплены «Петербургскими Ведомостями» с ятями. Странно оклеены. Вся комната – одним газетным номером зимы 1917 года. Какой-то чудак пошел и купил специально для того, чтобы оклеить стены, целую кипу одинаковых газет! А кое-где под этими газетками видны ещё одни обои – такие же точно, как мы только что сорвали! Непонятка. В некоторых местах газеты от старых обоев-близнецов отстают ровными прямоугольниками, и эти места выпирают стройными рядами припухших «кирпичиков». Снимаем «Петербургские Ведомости», ругаясь, что за один одинаковый номер денег будет меньше, чем за разные. Под газетами ровными рядами висят бумажки. Маленькие, в половину стандартного листа. Наклеены аккуратно – только за верхние уголки. Бумага плотная, на денежную похожа. У каждой индивидуальный номер, как на банкнотах, да и по цвету как иностранные деньги – мелкие полоски, перелив тонов из желто-коричневого в розовый и из розового в зеленый. Обрамляются «купюры» коричнево-черной с золотом витой рамкой. На каждой индивидуальная дата от 1885 до 1907 года. Но не деньги это. Водного знака нет, подписи и даты на лицевой стороне каждой бумаги сделаны тушью и явно от руки разными людьми и, судя по почеркам и росписям, на разных языках. К тому же сумма на них не обозначена. Даже никакого заглавия нет. На трех языках довольно мелкими буквами по коротенькому абзацу напечатано. На облигации не похожи. Ни на что не похожи! Чуть-чуть здоровые лотерейные билеты напоминают. На лицевой стороне каждой бумажки куча печатей – черные, розовые и обычные, синие. Ни одной буквы по-русски. На обороте вообще пусто – разлинованы, как ученическая тетрадка или бухгалтерская книга с колонками для даты, имени и подписи. И ничего в этих колонках не написано. Лишь в самом нижнем уголку в две строки маленькая длинная печать на русском языке с дореволюционной орфографией: «Биржевой Императорский Комиссионный Сбор; Санкт-Петербург». Отклеили мы их. Ровно семьдесят три «лотерейки». Изя говорит, надо срочно в «Букинист» бежать. Бумага очень плотная и практически не намокла. Прямо сейчас сдать можно. За каждый такой билетик запросто могут копеек по двадцать дать, а то и весь полтинник! А мне эта идея совсем не нравится. Бежать куда-то. Устали уже как черти. Давай завтра. А он: нет, давай сейчас и сразу успеем в винно-водочный. Я разозлился и одну бумажку в открытое окно выбросил. Хочешь – беги, заодно и этот мусор поищешь! Заканчивать работу надо, делов-то на пару часов осталось. Тут Орел на меня серьезно посмотрел и говорит: «Зря ты эту бумажку выкинул. Двадцать копеек тоже деньги, за них работать надо. Я сейчас пойду подниму – по цене как раз одна кружка пива.. А в «Букинист» мы их не понесем, по крайней мере пока не прочитаем, что же на них написано. Вот если сами не разберемся – тогда пойдем, покажем спецам-антикварам. А так наобум нести будет очень опрометчиво. Они нам скажут лист – пятак, а он, может, на самом деле рубль стоит! Хватит на сегодня работать. Деньги на пиво есть, англо-русский и франко-русский словари тоже найдутся. Доделаем все завтра. Сейчас так: я листочек иду искать, Изя за пивом бежит, а ты, Лом, садись переводи эти папирусы. Мы из окна в «колодец» выглянули – точно, никуда бумажка из закрытого двора вылететь не могла. Валяется себе на жестяном крылечке-козырьке перед входом в подъезд. Рядом водосточная труба со скобой – достать пара пустяков. Изя взял рубль, трехлитровую банку и побежал за пивом, Орел за бумажкой полез, а я сел за перевод. А переводить-то оказалось нечего! Смысла почти нет, одни названия: «На восьмой день сентября 1883 года Торговый Дом братьев Де Лезуа, фонд Вассермана, банк Фон Доренберг, Манхэттенская финансовая компания Виллиямс и К°, Инвестиционная компания Фрэнка Наварро, Инвестиционная компания Вебстера-Каллахан-Скотта, Инвестиционная компания Харриссона, Инвестиционная компания Голденов и Голдберга, Инвестиционная компания братьев Стивенсон, Инвестиционная компания «Руды и Металлургия», Инвестиционная компания «Инвестиции Восточного Побережья», Торговая компания «Парижская и Глобальная Торговля» и адвокатская контора «Международный Легальный Щит Нью-Йорк-Париж» открыто инкорпорируют мануфактуру «Жилетт». Всё… Такое вот объявленьице на трех языках – хоть на заборы вешай. Принес Изя пива, стали мы думать. Жилетт… наверное, кто-то жилетки банкирам шил, да задолжал – вот его вся эта куча кредиторов и заинкорпорировала. Что это такое, инкорпорирование, никто из нас не знал. Словарь же давал такой же самый дурацкий перевод: инкорпорировать значит инкорпорировать. С латинского алфавита на кириллицу, дальше понимай как хочешь. Изя вспомнил, что бритвы такие есть, Gillette, все командировочные из капстран их привозят. Я лично в то время о таких бритвах не слышал – в СССР их не завозили. На долговые расписки или там какие векселя не похоже – о деньгах ни слова. Знали мы, что есть в капиталистическом мире какие-то акции, но никто из нас ни одной акции в глаза не видел. А главное, что нас смутило – раз акции продаются на биржах, значит на них должна быть написана цена. Вот газета «Правда» – цена 2 копейки, вот папиросы «Беломор» раньше стоили шестнадцать копеек, так и писалось – «ц. 16 коп.», подорожал «Беломорчик» – стал по двадцать две копейки, на пачке «ц. 22 коп.» появилось. Всем всё ясно. А какой дурак, скажите на милость, выложит деньги за нудное объявление? Что толку, что на красивой бумаге. Может это пригласительные билеты на какой буржуйский банкет? Не похоже. После одинаковой типографской даты, что в тексте, внизу на каждой бумаге все даты и подписи разные. Мы ребята хоть и социалистические, но не глупые. Давай рассуждать. Что такое акция? Акция – это пай, владение кусочком большого бизнеса с правом продажи этого кусочка. Это нам понятно. Цена «делается» на рынке, ну в смысле на бирже. Кто за сколько продал – такая и цена. Это даже нам, простым советским военнослужащим, тоже понятно, недаром «Капитал» Маркса читали. Тогда на акции должно быть обязательно указано, какую же часть бизнеса она обеспечивает! А на этих бумажках про это ни полслова… Как же так? Их ведь кто-то очень старательно спрятал сразу через месяц после революции. Значит, эти бумаги для кого-то очень много значили. Значит, за ними тогда хорошие деньги стояли. Устали мы голову ломать. Если это такой своеобразный клад, то советской власти его лучше не показывать. Судя по шпионским фильмам и детективам, с ценными бумагами надо ехать в Швейцарию, желательно в Цюрих, и там их предъявлять банкирам и адвокатам. Тогда нам туда попасть не светило. К тому же мы думали, что за сто лет любой договор превращается в простую архивную бумажку. Что и кому нам теперь предъявлять? Глупое объявление о каком-то инкорпорировании чего-то кучей сто лет как несуществующих контор? Несерьезно все это нам показалось. Вероятно, до революции эти бумаги что-то и значили. Но сейчас ждать чего-то от этих раритетов бессмысленно. Пожалуй, Изин путь самый верный – надо их снести в «Букинист». Нынешними хозяевами этих бумажек вроде как Сережа и Лена Орловы выходят. Не искать же официально прописанного на этой жилплощади алкаша с просьбой вступить во владение найденным. На том и порешили – Орел, ты хозяин, что хочешь, то и делай с этой макулатурой. Орел же сказал весьма мудро: «Если эти бумаги архивный хлам, то чем больше они у меня пролежат, тем выше им цена. Как коньяк. Продавать их сейчас нет смысла. В деньгах мы нуждаемся, но не так, чтоб не прожить. А вдруг это что-то серьёзное? Тогда надо правильного момента подождать. Как-нибудь в жизни, может, и подвернется случай про них разузнать без риска лопухнуться с антикваром. Газеты есть газеты, с ними понятно – завтра Изя в «Букинист» всю кипу снесёт для продолжения банкета после работы. А бумажки жрать не просят, пусть себе лежат у меня в папочке». С этими словами Орел достал красную папку с тесемками, в которой до сего момента хранились его собственные газетные вырезки на «партейные темы» – нам необходимо было собирать эти «капли мудрости» текущего советского официоза для семинаров по марксизму-ленинизму. Вырезки он выкинул на кучу содранных обоев, а на их место положил бумаги. Наутро мы побелили потолок и оклеили стены. Успели отдраить пол и подготовить его к покраске. Майские праздники заканчивались, комната приобрела очень хороший вид, а покрасить полы было дело минутное. Мы решили попить винца, благо Изя сдал газет почти на четыре рубля. Хватило как раз на три бутылки сладкого вина, и после этого перерывчика мы за полчаса закончили работу. Спать на свежей краске здоровья не добавляет, поэтому чета Орловых на пару дней разлетелась по своим родным общагам. С того дня я не помню ни одного момента, чтобы кто-либо из нас завел разговор о тех бумагах. Мы хорошо перемололи эту тему за два дня ремонта, и она перестала нас волновать. Бумажки интересные, но ценности, видимо, не представляют. О слоях газет мы вспоминали частенько в компаниях, больше как анекдот. А на вопрос, что же было последним слоем отвечали честно и просто – ерунда какая-то, не то старые квитанции, не то какие-то объявления. Сережа Орлов тоже надежд не питал. Похоже, о бумагах он забыл. Через несколько лет мы покинули стены Академии в самом начале перестроечного бардака. Всем простым людям быстро стало плохо, а офицерам – хуже всех. Года через три Союз прекратил свое существование. Серега служил на Украине и для него вопрос был болезненным вдвойне – остаться в украинской армии или демобилизоваться и уехать в Россию. Он выбрал второе и вернулся Ленинград, точнее, уже в Санкт-Петербург. Из медицины ушел, в начале девяностых я услышал, что он подался в коммерцию. С девяносто третьего по двухтысячный вестей о нём почти не было. Вроде пытается деньги делать на продуктах, ничего конкретного. Даже приблизительный уровень его коммерции был абсолютно неизвестен, по слухам, от торговли на рынке до собственного овощного магазинчика. Значит, все как у многих – от «совсем плохо» до «нормально».
…Компания Gillette занимает около 70% на рынке бритвенных принадлежностей – лезвия, кремы после бритья и другая, в основном мужская, парфюмерия. Только в США это годовой оборот десятка на два миллиардов долларов. А по всему миру в несколько раз больше. Сейчас их акция дешевая, в районе 3, 50-3, 70$ стоит. То что у Орлова лежало, – изначальная корпоративная бумага. Если приблизительно, то одна изначальная акция «Жилета» равна 65 536 его акциям сегодня. А если ещё и дивиденды с «Жилета» содрать за все 100 лет… то это лимонов двадцать зелени должно получиться.
Передали, наконец, Орелу мой телефон. Дозвонился он до меня. То, что на встрече выпускников о нём говорили, подтвердил. Да, ушел парень из медицины в коммерцию. Раскрутился. Торгует продуктами – супермаркеты строит. Есть и в Питере, и Москве, один в Нижнем Новгороде, вот и в Киеве один открывается. Жалуется, что торговая сеть небольшая, каждый дорого обходится, развитие медленно идет. Живут нормально – дом под Питером, квартира в Москве. Ленка на мерседесе, жене по статусу положено, а сам он больше на внедорожниках ездит. И охрана при нём, как и при детках, и при супруге. Орел человек талантливый и работящий. Деньгами не бросается, все у него на месте. Наверное, раскрутился, торгуя картошкой на базарчиках. А что, такое бывает… теоретически. Только кажется мне всё-таки, что секрет успеха был в красной папке с тесёмками.
АВТОМАТЧИК Уже в самом конце пятого курса мне еще раз пришлось столкнуться с подпольным советским капитализмом. Перед сессией дело было – поздняя весна активно мутировала в раннее лето. Собрались мы на природу, на Залив, на шашлык. Я, Коля, Хут, Сив, Шлёма, Студент, Изя, Орел – да все, короче. Компания большая и шумная, сбор как обычно, у Паровозика. На Финляндском вокзале стоял старенький паровозик, с которого когда-то Ленин слезал. Может и по сей день стоит, а может его уже какой местный начальник в металлолом продал. Сидим мы за этим паровозиком и играем в карты – электричку ждём. Тут радио гнусавым голосом объявляет, что электричка задерживается аж на полтора часа. Народ приуныл, но маршрута менять не хочет. А полтора часа на асфальте отсидеть не шутка, давай мы в преферанс играть. Разбились все на команды по четыре человека и расписали классическую пулю-ленинградку, где «халявный на прикупе сидит». Только мы втроём остались, у нас на прикупе никого. И тут над нашими спинами склоняется какой-то мужик. Мы вначале испугались – а ну как мент, игра всё же азартная, пусть на копеечные, но на деньги. Оборачиваемся – нет, все в порядке, какой-то работяга-оборвыш. Стоит дяденька, лет этак пятидесяти, в серой рабочей робе. Роба вся в масле, штаны латаны, ботинки заношены, ручищи в мозолях – настоящий пролетариат-гегемон, если по Марксу. Мы работягу и вопрошаем: «Отец, чего стоишь – работа не волк, на электричке не уедет. Вист – копейка, финансового риску никакого – игра на интерес, плата только за потраченное время. Присоединяйся!» А тот и отвечает: «Я только в очко играю, ну еще в козла, в дурака, или в секу. А ваша игра какая-то мудреная, типа карточных шахмат. Мне очень нравится, но играть в неё я не умею». Мы: «Ну, отец, это не проблема – садись научим! Только сможем мы тебе за полтора часа лишь общие правила объяснить, а вот чтобы игру в преферанс по-серьёзному освоить, так это месяца два надо… Тут сразу не научишься – всё время проигрывать будешь!» Сел мужичок с нами, давай мы его учить. Кстати, умный дедок оказался – на лету правила схватывал. И чем больше он преферанс понимал, тем больше он ему нравился. Вот уж объявляют о нашей электричке. Мы говорим: «Извиняй, дед, тут у тебя проигрыш копеек на сорок. Мы тебе его прощаем, потому как пулю дописать не можем – ехать нам пора. Если не согласен, то приходи завтра в нашу общагу, там допишем, благо конов пять всего осталось». А работяга спрашивает, как к нам пройти. Думаем, несерьёзный какой-то мужик попался – чего он из-за такой мелочи справедливость ищет? Объяснили ему – дуй по Боткинской в самый конец, потом поворот на Карла Маркса, второй дом налево. Хорошим шагом от Паровозика минут десять будет. Мужик сказал, что завтра вечером придёт. Ладно, ладно, не обещайся. Уехали мы на пикник и о мужике забыли. В понедельник вечером кто-то стучится в нашу комнату. Открываем – вчерашний работяга в той же самой замасленной робе. Факультетские дежурные даже внимания не обратили – подумали, что сантехник по работе идёт на Факультет очередной толчок пробивать. Никто его и не окликнул на входе. И тут до нас доходит, что мы тоже даже имени этого мужичка не знаем: Отец, как звать-то тебя? Да оно тебе не надо. Давай, сынок, сдавай! Нас такой подход несколько покоробил: «Нет, отец, к такому не привычные. Не хочешь имя говорить, скажи кличку или как вообще тебя называть?» «Да просто – Санёк Финбанский Автоматчик», – отвечает. Мы хмыкнули насчёт «Финбанского Автоматчика», а Санёк имя хоть панибратское, но вполне приемлемое. Достали старую роспись, быстренько доиграли пулю. Мужик рубль проиграл. Оставил нам рубль и ушёл. А на следующий день опять приперся. Мы в недоумении: «Мужик, тебе чего?» Тот отвечает, опять пришел в преферанс играть. Но нам же и учиться надо, и жрать готовить, да и вообще, что за дела – без приглашения заваливает когда хочет! Нас немного злоба взяла. Мы переглянулись и говорим, мол сегодня мы играем по-серьёзному, на настоящие деньги, а то что вчера и позавчера было, так это просто баловство одно. Мужика такой подход вполне устроил, он философски заметил, что преферанс не сека, тут много не проиграешь и безоговорочно согласился с назначенной ставкой: вист – рубль. Мы опять переглянулись и сели, что называется, мужика «обувать» – якобы каждый играет сам за себя, но в финале никто никому ничего не должен. Цель у «обувалова» простая – вогнать стороннего игрока в максимально возможный проигрыш. Коллективно заваливали ему взятки. Плевали на собственный недобор и скидывали королей, где надо кидать семерку. Пасовали при тузах, играли «левые распасы» при стабильной шестерной взятке. Цепляли «паровоза» на «мизере» и заявляли «Сталинград» при «тотасе». В конце игры оказался нам мужик должен семьсот восемьдесят рублей. Пролетарий извиняется, мол у него всего с собой четвертной. Мы посмеялись, потом забрали его кровные двадцать пять рублей и выперли из комнаты. Понятно, что никаких денег мы с него получить не рассчитывали. Мы прекрасно понимали, что с таким долгом он никогда больше никому из нас на глаза не попадется, а про то, чтоб в общагу зайти, и думать забудет. Но на следующий вечер Санёк Финбанский Автоматчик приперся снова. Принес недостающую сумму и еще сказал, что сверху взял тысячу рублей, теперь можно смело играть. Мы тогда настолько опешили, что деньги взять отказались. «Мужик, ты чё, совсем с ума спятил? Небось все свои кровные принёс, на дачку или на «Запорожец» копил! А ну забирай своё бабло и вали отсюда! Мы будущие офицеры, а не жулики. Мы тебя вчера только попугать хотели». Мужика эти слова очень обидели. Нет, правда обидели – на морде разочарование написано было. Он кинул нам деньги на пол и вышел, громко хлопнув дверью. Ну и чудак, а мы вот сейчас твоё состояние на троих разделим, будем пить-гулять, да в ресторанах веселиться! Подняли мы деньги с пола и увидели, что впопыхах мужик не ту пачку кинул – он швырнул припасенную тысячу, а вчерашний проигрыш у него был в другой руке. Тогда Шлёма высунулся из окна, дождался когда мужик выйдет с Факультета, и заорал ему, чтоб тот не уходил, подождал. Шлема взял деньги и спустился к нему на улицу. Через пять минут они оба появились в дверях. Ну ладно, раз тебе так охота проигрывать, садись, Санёк-Автоматчик, второй раз будем тебя обувать. И обули. Правда, на меньшую сумму, но тоже солидно – полковничью месячную зарплату за каких-то три часа он проиграл. Безропотно заплатил и, довольный, удалился. А на следующий вечер опять пришел. Теперь мы уже не протестовали – когда такая деньга прёт, чего же тут возмущаться? В этот вечер Санек-Автоматчик совсем сильно продулся – проиграл генеральскую зарплату вместе с профессорской ставкой. И опять безропотно заплатил и удалился. И опять на следующий день пришел. Принес с собой банку исландской селёдки, жестянку финской ветчины и пузырь русской водки. Сказал, что у него сегодня «сиропный день», устал он сильно, и поэтому большую партию играть не будет. Расписали «десяточку», но и тут посадили мужика на сумму, равную лейтенантскому денежному довольствию. К концу игры мужик нашу коллективную стратегию раскусил, хотя не обиделся. Отсчитал проигранные деньги, выдал нам свои догадки, каким образом мы его в хронический проигрыш вгоняем, а потом поблагодарил за науку – с нашей подачи он выучил очень интересную карточную игру. Но так как он нюансы уже просек, то с нами ему играть больше недосуг – хоть он по-крупному и не проигрывает, но так тоже не честно. Тут уже возмутились мы. Нет, не так, как настоящие шулеры, мол, как смеете о нас такое думать. Мы честно признались, что все играли только ради его проигрыша, но нас возмущает его заявление, что это НЕ КРУПНЫЕ деньги! Если ему хочется пускать нам пыль в глаза, даже путём проматывания сбережений всей своей жизни, то это его дело, но своей дурацкой цели – произвести на нас впечатление – он не добился. Так что мы его считаем просто дураком. Тут уже хмыкнул мужик. Он тоже не стал спорить, но сказал, что пара-тройка тысяч только для нас, для нищеты, деньги. Для солидных людей это мелочь. Это кто солидный? Мы через год будем военврачи – вот это солидно! А работяга в засранной робе – это, что ли, солидно!? Работягу аж передернуло: – Я не работяга, а Автоматчик! – Чё, мужик, с автоматом по сберкассам бегаешь? – засмеялись мы. Мужик посмотрел на нас как на идиотов: – На Финляндском вокзале и вокруг него сорок автоматов «Газ-Вода». По железнодорожным веткам, идущих с Финляндского Вокзала, еще три сотни. И только двадцать восемь числятся на балансе в Ленпродторге. Остальные – мои! У меня сегодня сиропный день – я в свои автоматы на семьдесят тысяч сиропа накупил. А вы мне за какие-то «две тонны дерева» марксизм-ленинизм проповедуете… Ребята, оставьте этот гнилой базар! Эх, а помните допотопные автоматы «Газ-Вода»? Железные глазастые ящики с громадной пастью, похожие одновременно на электричку и саркофаг египетского фараона. Нажмёшь стеклянным стаканом на мойку – оттуда брызнут чахлые струйки водички. Ополоснешь с претензией, что помыл, и кидаешь монетку. В ответ автомат издаёт громкий утробный звук, плюёт в стакан сиропа, а потом с брызгами извергает струю газированной воды. Хватаешь захватанный сотнями чужих губ стакан и быстро пьешь. Об антисанитарии думать некогда – позади очередь таких же, как и ты, томимых жаждой советских граждан. Стакан простой воды – копейка, воды с сиропом – три копейки. В час пусть полсотни человек. В день рублей пятнадцать, а если автоматов этих три сотни… Так даже половины своего дневного заработка не проиграл нам Санёк Финбанский Автоматчик! А ведь наверняка были и рижские, и пушкинские, и московские, и павелецкие, и сочинские, и многие другие автоматчики. Получается, что это мы, военные медики, и есть самые настоящие работяги, а вот они… Чёрт его знает, кто они. Тогда ещё не элита. Просто автоматчики. Хотя мы по наивности нашей о таком советском капитализме даже не слышали.
Токсикология – это почти что фармакология, только наоборот. Одна лечит, другая калечит. А экзамены что по первой, что по второй в одну сессию и ой какие сложные! Кто в наше время не мечтал получить экзаменационную оценку «автоматом»? Во-первых, «автомат» – это всегда «отлично», а во-вторых, ставился он в течение семестра, в крайнем случае сразу после, за особо выдающиеся знания по изучаемому предмету. Красота! К сессии подходишь с уже сданным экзаменом, на другие предметы времени на подготовку больше остается, а если последний экзамен «автоматом» сдашь, то и в отпуск можно на недельку раньше уехать. Одна проблема: «автоматы» у нас единицы получали. В сессию на весь курс один-два «автомата», и это по всем предметам! Курсант Сивохин за «автоматами» не гонялся. По любому предмету его вполне «государственная оценка» устраивала – «удовлетворительно». Вообще принцип минимальной достаточности замечательная штука, много здоровья, сил и средств сберегает, хоть на личном, хоть на общегосударственном уровне. Этот подход позволял курсанту Сивохину массу полезного делать, например, на лекциях в морской бой играть или по-другому всесторонне самосовершенствоваться – хотя бы художественные книжки читать. У меня до сих пор стоит перед глазами здоровая общая тетрадь в красивой коленкоровой обложке. На этой обложке давным-давно, на самой первой лекции, курсант Сивохин написал: «1-й курс, конспекты вводных лекций». Через год он зачеркнул единицу и написал там двойку. Еще через год – тройку. Потом, кроме слова «конспекты», всё зачеркнул и чёрным фломастером дописал «по всему». Так и оставались с первого по шестой курс «Конспекты по всему». На шестом курсе тетрадка без малого на треть заполненной оказалась, и, насколько я помню, это была его единственная тетрадка… В конце третьего курса была у нас лекция по токсикологии. Как назло, сразу за этой же лекцией по расписанию шло четырехчасовое занятие по той же токсикологии. Лекцию нам читал главный токсиколог Вооруженных Сил генерал Саватеев. Тема интересная – бытовые отравления суррогатами алкоголя в армии. Материал был крайне актуальный, и курсант Сивохин самосовершенствовался вполсилы – хоть и не конспектировал, но кое-чего слушал. Саватеев был морским генералом – носил черную флотскую форму (тогда большие чины в медицинской службе флотов не всякими там ранговыми капитанами или там контра-вице всякими адмиралами назывались, а нормальные звания имели, по-нашему, по-сухопутному). Закончил генерал давным-давно четвёртый военно-морской Факультет нашей славной Академии и всю догенеральскую молодость по флотам скитался. Стал генерал рассказывать, как тяжело спирт от разворовывания уберечь, и вспомнил один случай. Служил он на Северном Флоте, на противолодочном корабле. На корабле были тонны спирта для антиобледенительных систем противолодочных вертолетов. И конечно же, этот спирт пили все кому не лень. Я лично на флоте не был, но думаю, что пьяный экипаж только для пиратских судов подходит. Наверное, и командир корабля так думал. Позвал тот начальник молодого Саватеева и приказал ему что-нибудь такое придумать, чтобы эти многомесячные пьянки на его борту прекратились раз и навсегда. Вот будущий генерал и придумал до гениальности простое решение – спирт бензином разводить. Функциональные характеристики антиобледенителя не изменились, а вот пить его уже нельзя было – вонял, и это всех настораживало; а если какой уж совсем отчаянный мичман и решился бы выпить, то вмиг бы у доктора в каюте оказался, чтоб там удобнее ласты склеить. А главное достоинство метода – эту адскую смесь в рутинных условиях разделить никак невозможно было. Оба вещества с похожей плотностью, смешиваемы, смесь не вымораживается, выпарить нельзя. Короче, вариант супер. По генеральским словам выходило, что флот круче всех. Взять, например, старую советскую авиацию – там вообще подход к проблеме был бездарным. На каждый самолет приходилось куча спиртосодержащей дряни, например, в амортизационно-тормозной системе. И что это было? Смесь спирта с глицерином! Полетал себе летчик, приземлился и сразу на пару с механиком сливает чуть-чуть. Немного – каких-нибудь пару ведер. А дальнейший процесс до ужаса прост, точнее, вообще никакого процесса. Надо просто те ведра в тенёк под кустик поставить на некоторое время, глицерин тяжелый – осядет, спирт легкий – всплывет. Подходите люди добрые с кружечкой, угощайтесь, чем Бог с неба послал! Из-за сладкого привкуса это питие в Военно-Воздушных Силах уважительно «Ликер Шасси» именуют. Или взять погранвойска Крайнего Севера. Да на границу с Норвегией со времен Сталина ни одной бутылки водки не завезли, а народ пьян в стельку. Чем пьян? Правильно! Одеколонами «Капитанский» и «Шипр», лосьонами «Огуречный», «После бритья» и им подобными. Пить их в чистом виде интеллигентные люди не могут, да и примеси для печени не полезны. Так ведь без всякого образования по физической химии, в тяжелых полевых условиях суровой тундры, народной мудростью прапорщика-погранца был изобретен идеальный метод криофракционации. Патентное название – «Уголок на Трех Кирпичах». Три метра любого стального уголка выносятся на мороз, под один конец подкладывается один кирпич, под другой – два. На тот конец, что повыше, льётся суррогатный напиток, а с того конца, что пониже, стекает очищенный питьевой вариант. А гадость вся по пути на сталь намерзает. А вот генеральский вариант идеальный! Народного подхода нет и не будет – против физики, химии и других законов природы не попрешь. НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО! Как генерал дошел до способов народной очистки суррогатов, то даже курсант Сивохин свои дела отложил и стал подробненько эту часть лекции конспектировать. И так его эта тема увлекла, что он подсознательно, но громко так, вслух, на профессорскую ремарку свой курсантский ответ бросил: «Был бы спирт, а способ найдем!» Главного токсиколога такая наглая самоуверенность очень задела. Он и говорит, обращаясь персонально к курсанту Сивохину: «Товарищ курсант, предложенная мною спирт-бензиновая смесь используется на флоте уже много лет, и за это время никто, ни один человек ее разделить не смог!» Сив в ответ сжался в комочек и виноватыми глазами на генерала смотрит. После первого лекционного часа вышли мы с Сивом на перерыв перекурить. Ну он до меня с этой навязчивой идеей опять полез. Вместо нормального перекура устроил «Что? Где? Когда?», была такая телепередача в СССР – куча умных дураков перед камерой ответы на трудные вопросы искали. Мы чуть подумали и пришли к выводу, что если нужен чистый спирт, то генерал прав, а если нужно просто хорошо и безопасно выпить, используя его хваленую смесь, – то слова генерала полная лажа, пургу нам гнал профессор половину своей лекции. Возвращаемся на второй час. Генерал лекцию дочитал и по традиции в самом конце спрашивает, есть ли у кого какие вопросы. Курсанты всякие вопросы спросили, генерал ответил, вроде сейчас команда «встать» и гав-гав-гав будет – «до свидания товарищ генерал». Вдруг курсант Сивохин руку тянет. Я сразу насторожился, Сив никогда вопросами профессуру не донимал. А генерал ему кивает, мол что там у вас? – Товарищ генерал, а вы про невозможность разделения спиртобензиновой смеси о чистом спирте говорили, или о том что с нее питьевого безопасного суррогата получить нельзя? Генерал аж передернулся, опять этот самоуверенный выскочка его святую память о молодых годах оскверняет: – О втором, товарищ курсант! – Так это неправда! – Это что же? Значит, Вы ее можете разделить, разделить без всякого специального оборудования, незаметно, скажем в условиях большого противолодочного корабля. – Да хоть в условиях большого корабля, хоть в условиях маленькой подводной лодки. В любых условиях смогу! – И что же вам, товарищ курсант, для этого нужно? – Ничего не нужно, – говорит Сив, – смесь спирта с бензином нужна. Генерал аж позеленел от такой наглости: – Товарищ курсант, как ваша фамилия?! – Курсант Сивохин. Генерал достает из нагрудного кармана записную книжку и начинает что-то записывать, наверное фамилию Сива: «Товарищ курсант, если, как вы мне тут сказали…! Если вы на моих глазах разделите эту смесь до степени, что ее можно будет пить без риска оказаться в реанимации, я вам поставлю автоматом «отлично» за экзамен по военной токсикологии. Если же ваша самоуверенность вас подведет, и у вас ничего не получится – то экзамен вам придется сдавать очно и лично мне. Старшина, проконтролируйте! Когда у него ближайшее лабораторное занятие на моей кафедре?» А старшина наш, Сашка Захарьев, уже и рад стараться, в расписание смотрит: – Через двадцать минут, товарищ генерал! – Вот там и встретимся! Вышли мы с Сивом из аудитории и плетемся в лабораторный класс на «токсу». Я ему давай мозги мыть: – Сив, как так можно! Ты человек воздушно-десантный, флотских условий не знаешь, откуда такая наглость? То, о чем мы рассуждали, – это теория, на практике её никто и никогда не проверял. Ты хоть Пушкина вспомни! «И Опыт, сын ошибок трудных…» Сив вспомнил и продолжил цитату: «И гений, парадоксов друг!» Надо не ошибки, а парадоксы искать. Ты же, гад такой, сам говорил, что физическая химия наука точная? Меня подставил, а сам в кусты? Я, может, с этой сессии из Академии с «бананом» по «токсе» вылечу!» Приходим в класс. Преподу уже кто-то насвистеть успел, что по борзости курсанта Сивохина к нам сейчас сам начальник кафедры заявится. Все смотрят на Сива, как пролетариат на буржуазию. Начинается занятие. Через полчаса заваливает генерал: «Курсант Сивохин здесь?» Все встают и замирают по стойке «смирно», препод отвечает: «Так точно, товарищ генерал, – вот он!» Генерал поворачивается к двери и уходит со словами: «Всем быть на месте!» Но уже через пару минут опять появляется с двумя стандартными градуированными бутылками на пятьсот миллилитров. В каждой грамм по сто жидкости. Все опять по стойке «смирно» вытянулись. Подход он к окаменевшему Сивохину и сует одну бутылку ему под нос: Что это? Спирт. А это? – суёт другую бутылку генерал. Бензин. Ну так действуйте, товарищ курсант! Сив берет бутылку со спиртом и выливает её содержимое в бутылку с бензином. Взболтал до полной однородности и показывает генералу: вот, мол, все нормально смешано. Затем подходит к обычному водопроводному крану в углу лаборатории и добирает в смесь воды, не доливая бутылку на одну четверть. А затем затыкает горлышко ладонью и начинает все это трясти, как припадочный. Протряс хорошенько и поставил на преподавательский стол отстояться. Пока отстой шел, залез Сив к себе в портфель и достает использованную капельницу. Оторвал кусок виниловой трубки от ловушки воздуха, а тот конец, где иголка, в банку со смесью запихал. Взял вторую бутылку, где изначально спирт был, около стола на пол поставил. Потом ртом чуть через трубочку подсосал и слил самотёком нижний слой в эту бутылку. Поднял её, понюхал, потом на язык попробовал и протягивает генералу: «Пить вполне безопасно, товарищ генерал!» Генерал бутылку взял, тоже понюхал, но пробовать не стал и говорит: «Товарищи курсанты, мне надо это на анализ отнести. Приказываю быть на месте, занятие продолжать по плану. Я скоро вернусь». Через часик снова приходит. В руках распечатка анализа, скорее всего, хроматографию делали. Начинает зачитывать остаточные концентрации октана, бензола, циклических углеводов – всякой дряни, из которой обычный бензин состоит. Читает и сразу переводит в количества, которые бы в поллитре были бы. Потом суммарную оценку примесей сделал и говорит: «Это, конечно, не «Столичная», но и не отрава. Если человек с нормальной печенью и почками пол-литра этого суррогата выпьет – то ничего ему не будет. Голова утром будет болеть посильнее чем от водки, вот и всё! Товарищи курсанты, среди рядового и сержантского состава, прапорщиков, мичманов, да и офицеров не медицинской службы об этом способе сепарации прошу не распространяться. Курсант Сивохин был прав – спирт в воде растворим, а бензин – нет! За проявленные глубокие знания в области военной токсикологии зачитываю экзамен автоматически сданным на «отлично». Курсант Сивохин, вашу зачетку!»
Лежим мы как-то недавно с моей нелюбимой женой (у меня их 45) на тахте, балуемся моим ненаглядным... Дело потихоньку идет к тому, что ей пора, а на очереди еще 44 Ночь-то короткая, всех успеть надо). Шепчу ей на ушко типа пора дорогая. Желая показаться небанальным, выдаю перл: "Жаль, дорогая, что ты не можешь хоть ненадолго почувствовать себя мужчиной! Ты бы поняла, какой геморрой доставляют женщины! Они такие неопрятные! Такие похотливые!" Нелюбимая тут же в ответ: "Эти СУКИ??!!!!" Уже давлюсь от смеха, понимая, что жена имеет в виду свой женский коллектив на ночной вахте (тот еще гадюшник). Но продолжаю: "Ну как же! Вы такие затраханные! Вас так отвратительно ласкать, гладить..." Ответ следует незамедлительно: "ЧТО??? Этих СУК тебе еще и ГЛАДИТЬ???!!!" Я рыдалъ, сползал по стенке, вся маршрутка с программистами уссалась и водила не мог ехать 47,5 минут. Секс был сорван минут на 6.
История в маршрутке. На передних сидениях едут две бабушки. Маршрутка почти полная. На остановке заходит парень. Передает водителю 10 рублей за проезд и получает сдачу - 1 рубль. Рубль из рук выскальзывает и падает под сиденья бабушкам. Парень наклоняется, пытается найти сдачу и, неожиданно, пукает. В маршрутке - тихий смех, хихиканье. А одна из бабушек говорит другой: “И стоило из-за рубля так жопу рвать!” Маршрутка взрывается от хохота. Парень становится пунцовым и просит остановить маршрутку. > Через минуту в маршрутку заходит солидная дама. Маршрутка продолжает смеяться. Дама начинает себя нервно осматривать. Может, это над ней смеются? Тут бабушки, покатываясь от смеха, начинают рассказывать даме историю с рублем. Дама тоже начинает смеяться и тут у нее из носа вылетает сопля и попадает на бабушек…. Дама просит остановить маршрутку. Едем дальше… покатываясь от смеха. Водитель тоже вместе со всеми хохочет, достает сигареты, закуривает, приоткрывает люк над головой. Выпуская дым в люк, обращается к бабушкам: “Вам под люком (падлюкам) не дует?” Салон взрывается от нового приступа смеха. Водитель, поняв, что он сказал, вываливается из кабины, пританцовывая и угорает Эта же маршрутка 20 минут спустя. Маршрутка с конечной остановкой “поселок Сахарный”. Все сели, места заняты… Водила завел машину… Тут дверь открывает бабка… И тут же спрашивает у водилы: “Милок, у тебя конец Сахарный?”. По маршрутке прошло легкое хихиканье… Водила не долго думая ответил:”Не знаю, не пробовал!”. По маршрутке пошел открытый ржач! Бабка осмотрев ястребиным взглядом салон поняла, что свободных мест нету… И протягивая 10р. водиле сказала: “Возьми меня стоя!”. Водитель вываливается из кабины в сугроб и трясется в истерическом припадке