О том, что полезно делать после завтрака
После завтрака иногда полезно почитать газету, или еще что-нибудь, если
газеты не имеется. Например, старые школьные тетради, которые вы еще не
успели порезать для подтирания одного места, или старый школьный
дневник, или письма, которые вы забыли выбросить, или в конце концов,
можно читать по кофейной гуще, кому что нравится. В тетрадках вряд ли
найдется что-нибудь интересное, разве только что маленькие человечки,
которых вы так часто рисовали на полях, или всякие нехорощие слова,
которые, для того, чтобы опозорить вас, писали тайком ваши
одноклассники, а потом громко смеялись, когда учительница на глазах у
всего класса надирала вам задницу, а после потребовала, чтобы вы сейчас
же сожрали те листы, где написаны эти слова, а вы ответили, что уж лучше
вы поцелуете моржа в причинное место, чем сделаете это. Все эти
воспоминания пронесутся в вашей голове всего лишь за мгновение и тут вы
вспомните, за что же вас в первый раз выгнали из школы. И с горечью
вспомните, что та учительница вскоре умерла от горя, что ее так опустили
при всем классе, а после и школы, а вы так и не сумели доказать ей, что
говорили вполне серьезно, т. к. в вашем городе не было зоопарка, чтобы
вы могли осуществить свои намерения. Старые тетрадки иногда могут о
стольком рассказать, хотя, чаще всего, они бывают скучными и
неинтересными. Ну кому будет занимательно смотреть старые росписи,
первые математические вычисления и уравнения и т. к. Вот дневник, это
совсем другое дело: он отображает всю жизнь ученика за целый год, все
его переживания, надежды и проказы. Вот первая двойка, которую вы так
старательно пытались скрыть от родителей: сдирали ее лезвием бритвы,
полностью затупив ее, за что отец потом надрал вам уши и пригрозил, что
в следующий раз он заставит вас убирать мусор вместо него, ведь он
работал главным мусорщиком вашего района, чем вы очень гордились, хотя
не понимали, почему с вас смеются ваши одноклассники, мусор, который так
отвратительно пах, или вонял, что будет лучше сказано, а
точнее, просто смердил и вас всегда тошнило при виде его; пытались
содрать ногтем, стереть мамиными духами, а когда они кончились и двойка
все равно еще была видна, вы просто-напросто вырвали лист с оценкой и
выкинули его. Вам тогда не пришло в голову сжечь его, или просто
проглотить, или порвать на мелкие кусочки, может тогда и удалось бы
избежать того, что произошло далее, об этом не так легко рассказывать,
вы бы лучше постарались забыть этот день, вырвать его из памяти, как вы
вырвали лист с двойкой, стереть, уничтожить, не вспоминать больше об
этом, но наша память устроена так, что мы всегда чаще вспоминаем плохое,
чем хорошее, тем самым нанося немалый вред своему здоровью, поэтому со
всем основанием можно считать, что больше живут те, кто как раз чаще
вспоминает хорошее, чем плохое.
В тот день отец пришел позже обычного, вы с радостью выбежали ему
навстречу, но он даже не посмотрел на вас, не кинул обычного “Привет,
недоделок”, чем очень огорчил вас. Вы принялись помогать снять отцу его
старую гимнастерку, насквозь пропахшую гнилыми огурцами, испорченными
помидорами и червивыми яблоками, источавшую тот особый запах, который
ваш отец называл не иначе как запахом “истинной свободы и
воодушевления”, хотя вы сами не понимали, почему он так называет его. Но
вместе с этим привычным запахом вы уловили какой-то новый, совершенно
особенный, но до боли знакомый запах и не могли понять, почему у вас так
сильно бьется сердце и почему вы не можете вспомнить, где слышали этот
запах раньше. Ваш отец был угрюм, даже более угрюм чем обычно и не сразу
отдал вам свою гимнастерку, он подержал ее в руках какое-то мгновение,
потом достал из кармана какой-то листок и загадочно и даже как-то жутко
улыбнулся, если можно назвать улыбкой тот ужасный оскал, который вы
привыкли видеть каждый день, но ни разу не видели, чтобы он оскаливался
так страшно, как это делал сейчас. Знакомый запах стал еще сильнее, он
исходил от листка, который ваш отец зажал в руке, словно желая его
припрятать до поры до времени. Вы теперь мучились ужасным предчувствием,
потому что стал
догадываться, что это за запах, и хотели было крикнуть “Папа, прости
меня, я больше так не буду! ”, но не успели, тяжелая вонючая рука вашего
отца с силой опустилась на ваше плечо и он сказал: “Я знаю, сынок, что
ты не хотел, но вынужден был, я тоже не хочу этого делать, но вынужден.”,
и вы почувствовали страшный, всесокрушающий удар под дых, да так, что
вас чуть не вырвало на отца / сильна отцовская метла, ничего не скажешь/,
отчего он еще больше озверел и тут его словно прорвало: “Я целыми
днями роюсь в этом дерьме, чтобы принести домой что-нибудь толковое, что
еще уцелело, чем еще можно будет пользоваться, здесь все, все от меня,
даже одежду, которую ты носишь, я нашел в один из удачных дней, и что
мне взамен этого, взамен моей отцовской любови?! Вот чем ты мне
отплачиваешь, отплачиваешь тем, что однажды я нахожу лист из твоего
дневника с двойкой, которую ты пытался от меня скрыть, ради чего
испортил мою бритву и использовал все духи матери, я больше не найду
таких духов, понимаешь! Вот чем ты платишь за наше с матерью хорошее
отношение к тебе! Выродок! ” И ваш отец снова и снова колотил вас, пинал
ногами, бил метлой по лицу, надрал до посинения уши, а потом заставил
съесть лист с вашей двойкой и еще пару газет так, в придачу, а
напоследок выгнал из дому и сказал, чтобы вы больше не возвращались и
выкинул за вами все ваши монатки, которые он так тщательно и любовно
собирал у себя на работе.
И с этого дня начались ваши злоключения, вас второй раз выгнали из
школы, вы вынуждены были спать на помойках, питаться тем же, чем иногда
заставлял питаться ваш отец и были глубоко несчастны, т. к. испытывали
тяжелейшее чувство вины перед отцом за его любовь, за его заботу о вас,
чувство, которое ни на минуту не стихало в вас, о нем напоминали ноющие
синяки и разбитый нос. Вы так хотели, чтобы отец простил вас, что искали
на помойке вещи, которые еще не совсем вышли из строя и потихоньку
подбрасывали под дверь своей квартиры. Однажды вы спали в помойном
ящике, нежно положив голову на еще не совсем сгнивший коврик, как вдруг
ящик перевернулся
чья-то грубая рука стала шарить в поисках чьего-нибудь полезного. Вы
сразу узнали эту вонючую грубую волосатую руку, руку, которая так любила
ковыряться во всем этом дерьме – это была рука вашего отца. Вы
вскрикнули: “Папа! ” и хотели было броситься наутек, такую большую вину
вы чувствовали перед ним, но вонючая рука схватила вас, а другая, не
менее вонючая, заткнула вам глотку. Уже дома вы объяснялись, что и как,
отец долго не мог поверить, что те замечательные духи, которые он
однажды утром обнаружил возле двери, были подкинуты вами и та прекрасная
бритва, еще не совсем затупившаяся, тоже была найдена вами в одном из
мусорных ящиков. Долгожданное примирение состоялось и отец сам просил
директора снова взять вас в школу, она долго была ни в какую, но когда
папа пригрозил, что не будет вывозить школьный мусор, она сдалась, тем
более, что ее мутило от невыносимой вони, которая исходила от вашего
отца. Больше ваши одноклассники не смеялись ни над вами, ни над вашим
отцом, они очень сильно боялись, что, в случае чего, он не будет
вывозить мусор и вы часто разыгрывали этот козырь, один раз даже отбили
девушку у парня, просто пригрозив ему, что он больше никогда не увидит
мусорной машины вашего отца у своего дома, и он так испугался, что
сдался даже без обычной в этих делах драки. Вы гордо ходили по школе и
все уже издали шептались, произнося с трепетом: “Вон сын мусорщика идет”
и все сразу прекращали свои разговоры и с уважением, каким даже не
приветствовали директора, здоровались с вами. Узнать вас было легко –
гордая осанка, высокомерный взгляд и, самое главное, запах, этот
противный, невыносимый запах, который следовал за вами повсюду и который
появился у вас после того, как вы стали помогать отцу на работе.
Вот такими иногда бывают воспоминания о детстве, горестными и вместе с
тем счастливыми.