Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Сергей ОК
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
«Есть в хвосте два туалета, А в носу пилота два - Третьи сутки без обеда, Душа, женщины и сна». (вместо эпиграфа)
Стюардессой меня звать, В мирной жизни ― Катей. Я могла бы промолчать При такой зарплате.
Но я сообщу сейчас, Что вас ждет в полёте, И, надеюсь, мой рассказ Вы переживете.
А назад дороги нет, Люк законопатили, Командир прислал привет Вам и вашей матери. Самолет наш испытал Всякого немало, Ведь его еще ругал Сам Валерий Чкалов.
Те из вас, кто над рублем Трясся в нашей кассе, Знайте: парашют даем Только в бизнес-классе.
В эконом-класс взял билет? Так не жди внимания, Сэкономит на тебе Авиакомпания.
Мы на высоте полет Провести хотели бы. Нам, наверно, повезет На одном пропеллере.
Впрочем, можем не набрать. Червь сомнений гложет. Нам журнал "Хочу все знать" Разве что поможет.
На табло глядите все, Где, ремнем пристегнутый, Пассажирообразец Светится как чокнутый. Так давайте же начнем Жертвоприношение, Спинку кресла приведем Кнопкой в положение.
Не волнуйтесь ― долетим, Как бы не летели, Без намека на интим и следов на теле.
Сумки с глаз моих убрать Препоясать чресла, Панику не поднимать, Молча вжаться в кресло.
В ту зиму я машину в Институте Холодильников ставил, во дворе. Хотя и не двор вовсе — тупик узкий, длинный и с загибом буквой «Г». Идти скользко, падать больно. Снег почти не убирали — машины мешали, видимо. Сторож из вагончика вылезать не любил, только деньги в окошко принимал. «А загиб через видеокамеру контролирую, — объяснял он мне, слюнявя палец для пересчёта. — Не беспокойтесь, автолюбитель!» Ежели какая машина в проезде застрянет — всё, никому не выехать, не объехать. Но машины не каждый день застревали, а только когда на важную встречу ехать надо. Подхожу как-то, слегка опаздывая на что-то судьбоносное, и вижу: вот те раз! — буксует в нашей «Г» удлиненная «Газель», выезд из тупика перекрыт. И по какой надобности сюда её занесло, неведомо. Протиснулся вдоль кузова — худеть надо! — вижу, мужиков человек пять уже скопилось, у своих машин переживают. Пригласил их жестами машину толкать, подошли, друг друга поддерживая, чтобы не упасть, толкать изготовились. Тут ещё один протискивается, в круглых очках и шляпе, на писателя Чехова похожий. — Толкайте! — показываю ему. — А я проректор! — говорит. — А толкать будете? — Буду, — отвечает. Навалились — толку никакого. Колёса крутятся — только лёд полируют. Водитель, расстроенный, прибежал, чуть не плачет: — Пустой я, пустой! Был бы с грузом — уехал бы давно! Хоть обратно забирай! — Так, может, нам всем в кузов залезть? — предложил кто-то. — Давно пора! Лезьте! Давите на заднюю ось! Залезли, давим, буксуем. В кузове одновременно пахнет булками (приятно) и рыбой (неприятно). Снова видим перед собой водителя. — В раскачку надо! На счет три! Вы прыгаете, а я газую! Прыгаем и газуем! — Минуточку, — говорит проректор, — если в таком импульсном режиме прыгать и газовать, то нас всех отсюда вышвырнет к… (здесь проректор употребил просторечное выражение). — А я двери закрою! — нашёлся водитель. — Берегите пальцы! И тут же закрыл кузов. Пахнуть стало сильнее. Со стороны кабины доносились команды, мы дружно прыгали и на третий раз машина — Ура! — поехала. Едет и едет. Вот, за угол повернула. — Куда едешь-то, стой! — кричим мы и стучим по кузову. Остановились, назад поехали, потом снова вперед, снаружи крик, много табуированной лексики, наш водила с кем-то пререкается, кричит: «Да мне людей надо выгрузить! Куда прёшь!» Ну вот, кузов открывают, свежий воздух, свобода! Снаружи кто-то ехидничает: «У тебя там нелегальные иммигранты, что ли?» Вылезаем мы. Кто ехидничал — умолк, глаза округлились. — Вы откуда, мужики? Мы не отвечаем. Уходим. Откуда, откуда, бормочем чуть слышно, мы из «Г», откуда ж ещё...
А всё начиналось с ошибки почтовой. Представьте: из утренней кипы газет Письмо выпадает. Он, сидя в столовой, Случайно, поверьте, вскрывает конверт.
И видит: письмо не ему. Женский почерк, Подруге Светлане, с застывшей слезой, Выводит: "Ах, Светочка, милый дружочек, Не в силах я больше бороться с судьбой.
Я очень несчастна, хотя и здорова, Красива, наверно, ещё молода, Но что мне за радость с набора такого, Раз Прохор ушёл от меня навсегда!
Красиво цветут у меня:анемоны, Фиалки, бегонии, каллы, нарцисс. А жизнь так горька, что охота с балкона Шагнуть в никуда, в мой последний каприз.
Прощай, Светлячок, и не помни обиды, Когда что там было ― так это не я. Ты помнишь, мы в детстве играли в сильфиды? Считай, доигралась подружка твоя".
Он встал, закурил (хотя бросил недавно), Налил себе выпить, вернулся за стол И начал писать: "Незнакомая дама! Случайно, поверьте, письмо я прочёл.
Ну, есть ли резон у здоровой красотки С балкона бросаться на грязный газон? Сильфиды ― летучие мёртвые тётки, А вы не сильфида, закройте балкон!
Хочу вам помочь, но не знаю, смогу ли, Найду ли такие слова, не найду, Чтоб только с балкона вы не сиганули, Позвольте, до Вас кое-что доведу:
Я жил ледоколом, бессмысленно крупным, Ломал чьи-то судьбы, боролся за власть, И в список по самым богатым и умным На первое место стремился попасть.
Попал на второе, но это неважно, Устал, сединою покрылись виски, Шотландское виски и мат трехэтажный Уже не спасают меня от тоски.
Мой дом ―с небольшой копенгаген размером. В нём пусто и грустно ― ведь я одинок. И так вечерами становится скверно, Что тянет пустить себе пулю в висок.
Но верил всегда я: когда-то и где-то Мы с вами найдёмся ― настанет пора. Пожалуйста, встретимся завтра, планета Земля, на Дворцовой, в четыре утра".
Удачное время свиданью назначив, Нашлись они сразу. Вокруг ―ни души. Он тут же смотреть с восхищением начал, Она ― с интересом, довольно большим.
Гуляли весь день, заходили обедать, Музей посетили, смотрели кино, Решился, спросил: «Не пора ли проведать Цветочки, купив шоколад и вино?»
― Ах, как я забыла, ведь там же фиалки! Засохнут, бедняжки, господь упаси! ― Так что же мы медлим-то, ёлки-моталки? ― Кричал он, рукою махая такси.
Влажны анемоны, бегонии, каллы, Фиалковой нежностью воздух согрет, Так близко, так остро, так жадно, так мало¬― И бабочкой хрупкой стучится рассвет.
Уснули под утро, проснулись в обнимку, В их спальне не слышится уличный гул. Она, улыбнувшись, смахнула слезинку, А он чуть смущенно в кулак кашлянул.
Обиды-болезни куда-нибудь канут И высохнут слезы как лужи весной: ― С тобой никогда ни на миг не расстанусь. ― И я ни на миг не расстанусь с тобой.
Кудесники почты, властители судеб, Вы знали заранее эти слова? Доверю стихи вам, пусть будет что будет, И марка, и штемпель, и честь, и хвала.
― А вот мы читали, что самая национальная еда у вас, в Хорватии, называется «штрукли». А вот нельзя ли их попробовать? ― Можно, да, но они очень долго готовятся. Очень долго.
************************************************************* Ночь. Загреб. Гостиница. Стук в дверь: Бум! Бум! Бум! Испуганно, хрипя спросонок: Кто там? Что? Раскатистый бас из-за двери: Ваши штрукли!