Водка стала стоить восемь -
Всё равно мы пить не бросим!
Передайте Горбачу -
Нам и десять по плечу!
Если будет стоить больше -
Мы устроим то, что в Польше,
Будет стоить двадцать пять -
Будем Зимний брать опять!
Безалкогольные свадьбы – такой «совецкий креатиффчег», был главной
фишкой, для мОлодежи и пОдростков. Очереди в вино-водочные магазины и
отделы стояли с утра, до закрытия, с непременным мордобоем на тему:
«дайте этому козлу в шляпе в глаз, его тут не стояло!» Народ дурел,
свирепел, но пить не перестал. Сахар начали продавать по талонам –
самогонщиками стали даже те, кто пил интеллигентно «по праздникам».
И в это время случился в моей семье праздник. Сейчас подсчитала, поняла,
что это был день рождения мамы. Ну, как не отметить, если ягодка опять?
И если день рождения летом. В июне. И, все помнят. И, все придут. А
водку достать не так-то просто, но позвонив иванпетровичу, юрьборисычу,
зиночке, людмиле, васильандреевичу, папа раздобыл пять бутылок водки. А
вино? Вино обещала привезти из Тбилиси папина грузинская родня,
собиравшаяся на мамин день рождения. Но, поговорив с соседом
Витькой-китайцем (да-да-да – самым настоящим Чжан Юн Дином, а в
простонародье отзывавшимся на «Витька-китаец» – это сейчас никого
китайцем на просторах Родины не удивишь, а тогда!...), папа пришел домой
расстроенный. Витька его убедил, что пять поллитровок «да, шо там пить?»
Потом пришел второй сосед – Дядьтоля. Красномордый, добродушный, с
приклеенной цыгаркой к нижней губе, вечно под небольшим кайфом -
легендарный Дядьтоля. Нос Дядьтоли выдавал эксперта по возникшему в
нашей семье вопросу. На мелком, подвижном лице, с блеклыми голубыми
глазами, серо-буро-коричневыми бровями, дряблыми в розовых прожилках
щеками торчал ОН. Нос. Нежно-малинового цвета. Крупный, мясистый, слегка
с левосторонним уклоном, и торчащей из него порослью. Нос был словно
пересажен с другого лица, настолько не вписывался в параметры...
- Не, Сенька! Я те грю – нихрена не хватит пять бутылок. Самогон варить
надо! – тут на глаза Дядьтоле попалась я и он, сфокусировавшись, словно
наклонясь из-за носа, выдал – во, у вас же зять химик – пусть спи...
принесет с работы охладитель, змеевик, я тебе помогу – мы соберем
аппарат, и будет праздник, как у людей...- Дядьтоля тоской посмотрел на
пять выстроенных на полу у холодильника бутылок водки.
- Толя, посадят же, за самогон! – испуганно, но азартно сказал мой
интеллигентный папа.
- Нихуя! - бескомпромиссно заявил Дядьтоля (папа вздрогнул, и посмотрел
в мою сторону) - Не посадят! – Всех не пересажают.
- Ну, я ж никогда такого не делал! – все еще сомневался отец, но
чувствовалось, что он уже совсем не против попробовать собрать
самогонный аппарат...
Пока Дядьтоля и папа, с советником Витькой-китайцем, колдовали над
аппаратом, мама собрала рецепты – «самого лучшего, чистого, как слеза
младенца»... Рецептов было немало. Прав был Дядьтоля – всех не
пересадили – соседки, мамины коллеги по работе, знакомые знакомых –
знали КАК и из чего гнать самогон. Оказалось из всего – чуть ли не из
табуреток, как утверждал один известный герой. По вечерам родители
шептались – что, мол, совсем с ума сошли, совсем уже опустились –
стыдно-то как - самогонщики! Но, приходил день, а с ним и Дядьтоля, с
самого утра с подозрительно блестящими глазами, запахом перегара,
кепочкой набекрень, и Витькой-китайцем, за компанию.
- Бобрихин самогон крепкий, но мутный, - говорил ДядьТоля тоном не
терпящим возражений, хотя ему и так никто не собирался возражать.
- Угу-угу, - кивал Витька-китаец и затягивался крепкой «Примой».
- У Верки-полицайки – хорош, но она, сука, не дает рецепта – из пшеницы,
видать, гонит, и по пятерке – продает! Совсем охренела нахбля, но
все равно дешевле водки... – Дядьтоля помахал кепочкой над головой,
разгоняя синий дым от сигарет. На голове у Дядьтоли под кепочкой
оказалась пегая поросль, скомканная, как неубранная постель. Серая и
пыльная. Он повернулся ко мне и улыбнулся – ну, че – молодоженка?
Мужик-то где?
- В Москве, - буркнула я и отвернулась.
- В Мааасквееее... Ученый он у тя больно. Опять учится?
- Ну, что ты к девчонке пристал, Толя – давай, сколько сахару нужно для
вот этой бражки...- Папа держал исписанный крупными буквами листок из
тетрадки в клеточку.
В один прекрасный день самогонный аппарат был готов. Бражку решено было
делать по «старинному рецепту» который Дядьтоля, якобы рискуя жизнью,
«скрал» у сватьи Томки. Из гороха. Да. Да. Да. Из гороха.
«Процесс пошел», говорил Михаил Сергеевич Горбачев. Но совсем по другому
поводу.
- Процесс пошел! – радостно хлопнул в ладоши Дядьтоля и глаза его
загорелись, при первых каплях живительной влаги капнувших из
конденсатора в кастрюлю.
- Пошел, процесс! – Витька-китаец принюхался и улыбнулся золотыми
зубами.
Первый блин был совсем не комом. Самогон удался. Да так, что папу,
Дядьтолю, Витьку-китайца, подошедшего на запах маминого брата Гришку, и
соседа справа - новенького на нашей улице, недавно купившего сгоревший
остов дома бабы Мани хозяйственного Федора, после первой дегустации
решили с нашей кухни по домам не разносить. Оставили спать там, где они
уснули крепким, горячим сном, не обращая внимания на тормошения жен и
мамины недоуменные вопли:
- Сеня! Боже мой! Сееееееняяяя!
Обо всех этих перепитиях – во всех смыслах этого слова - я не знала, так
как мы, молодожены, жили отдельно – снимали квартиру, и я, назавтра,
приближаясь к дому родителей увидела странную картину...
По обочинам улицы валялись... я пригляделась – птицы! Вороны, голуби,
воробьи. Вверх тормашками. Птиц было много. Много-много! Человек сто.
Или даже сто пятьдесят. Птицы валялись с растопыренными вверх ногами,
клювами на бок... Это было очень страшно. Очень. Страшно. На дрожащих
ногах я доползла до калитки, влетела во двор и завизжала. На мой вопль
выскочила мама, я визжала и показывала пальцем на улицу... Мама
выскочила за калитку, я услыхала, как хлопнула калитка у соседа
Витьких-китайца, перестала работать бензопила у Федора, народ собирался
у нашего дома и через несколько минут раздался хохот... Смеялись всей
улицей, с подхлипами, с прихлопыванием по бокам, с закашливанием.
Как выяснилось, остатки самогона, после фуршетной ночи на маминой кухне,
утром разлили по бутылкам. К этому ответственному делу ни Дядьтолю, ни
Витьку-китайца, ни даже папу не подпустили. Его отправили под колонку -
мыть самогонный аппарат. Остатки перебродившего гороха, по совету опять
таки, правильно, Дядьтоли, решено было выбросить прямо на дорогу. На
нашей деревенской улице асфальта не было. По дороге ездили одна-две
машины в год. Ну, хорошо, не «в год», но редко. Горох – натуральный
продукт, как подтвердил Дядьтоля, и них... ничего с этой дорогой не
станет! Перебродившего гороха наклевались все окрестные птицы и попАдали
в алкогольное опьянение – опять таки, в буквальном смысле – попАдали.
Прошло несколько часов и птицы начали трезветь, и попытались взлететь.
Вороны разбегались, вихляя туловищем, рискуя клювом воткнуться в землю и
свернуть свои сине-черные бошки. Воробьи летели восьмеркой, а голуби
шли, спотыкаясь к луже, к их счастью, оказавшейся рядом с их пиршеским
столом. У голубей был сушняк. Голуби наклонялись к луже попить, и
некоторые из них, не удержавшись на ногах, заодно принимали ванну. «Пить
надо меньше. Надо меньше пить!» - прыгал на одной ножке, пытаясь
сбросить остатки наваждения, воробьишка. Больше самогон родители никогда
не гнали. Аппарат подарили Дядьтоле, который в благодарность каждый раз
после очередной прогонки приволакивал «гостинец» в виде мутной бутыли,
заткнутой тряпочной пробкой. И «пьяный горох» на дорогу больше никто не
выбрасывал.