Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Ingrid Lovera
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
В апреле 1911 года из парапета Карлова моста в Праге вынули камень, чтобы сделать ящик, в котором хранилось снаряжение для спасения утопающих. На крышке была надпись: «Средства для спасения утопающих. Ключ находится у постового перед мостом». Как отмечают историки, в то время с моста регулярно прыгали самоубийцы.
Один из лучших московских ресторанов - ресторан при Патриархии в Свято-Даниловом монастыре. Женщин (светских), правда, туда пускают только на официальные мероприятия. Вместо официантов - послушники, чаевых они не берут, сдачу отсчитывают до копеечки, но при этом ненавязчиво приносят урну для пожертвований на храм. Обед на двоих со спиртным там примерно в $500 обойдется, так что храм не зачахнет... Самое интересное там - писсуары: у них спереди торчат рога. Я никак не мог понять замысел дизайнера, пока не увидел, как священники для удобства за эти рога передний край рясы цепляют.
Играем мы в немецком развлекательном парке короткое испанское шоу, и задача наша проста и ясна, как весь шоубизнес: народ должен двадцать минут ржать и уйти счастливым. Всё. Иной миссии нет. Ну так вот. В этом нашем шоу всего четыре номера плюс Конферансье, который на живую нитку связывает номера между собой. Конферансье - кукла. И вот он появляется и сообщает, что сейчас по-быстрому расскажет дорогой публике всё об истории Испании. «Испания, граждане, была раньше римской колонией. Очень давно. И все люди там пели и танцевали». И исчезает - пошел первый номер, испанский танец. Снова вылезает Конферансье и говорит, что, пока испанцы там пели и танцевали, пришли неожиданные гости с Востока (типа арабское завоевание) и тоже стали петь и танцевать. И пошел арабский танец. Снова Конферансье: «Потом испанцам стало скучно и они решили открыть Америку. И выяснили, что и в Америке все люди тоже поют и танцуют». И пошли мексиканские мариачи. Ну и под занавес он кричит, что всем срочно пора в Испанию, в Испанию, потому что там голубое море и все люди поют и танцуют! И пошли беситься цыгане. Всё. Народ счастлив, в финале часть публики сама уже поет и танцует. Подходит ко мне на улице женщина и говорит: «Я вас узнала, вы артистка, у вас чудесное шоу». «Спасибо, - говорю, - приятно слышать». «Но я должна вам сказать одну важную вещь, - продолжает дама. - Я была в Испании, это вовсе не такая беззаботная страна, как вы рассказали. В Испании тоже есть свои проблемы».
- Если каждый раз при взгляде в зеркало ты видишь какого-то мудака, возможно ты просто за рулем. - Если ты за рулем и видишь себя в зеркало, то ты определенно мудак.
Есть такое кино "Меню"с Ральфом Файнсом в главной роли. Идея фильма появилась у сценариста Уилла Трэйси в процессе посещения Бергена в Норвегии, когда он отправился на катере в изысканный ресторан на частном острове и понял, что его не выпустят с острова, пока он не сделает заказ в ресторане и не съест его.
Не верьте пропаганде, что презервативы - это безопасный секс. Вообще ни разу. Только бронежилет и полный шлем могут гарантировать, что вам не расцарапают спину, не откусят ухо или не двинут локтем в челюсть.
Наш близкий друг Владик когда-то учился вместе с Димкой на актёрском факультете, а спустя годы вдруг решил сменить окрас и снова пойти учиться в театральную академию, только на этот раз на режиссёра театра кукол. В Петербурге. Сам он уже давно жил в Москве, в академию поступил на заочное и дважды в год на два месяца приезжал к нам на сессию. Дима, который к тому моменту имел двоих малолетних детей и несколько лет плотно работал в шоубизнесе, переводя куклы в деньги, отнёсся к этому плану с исключительно практической точки зрения. Он прикинул, что ездить по стране, ставить спектакли и получать гонорары значительно выгоднее, чем служить в гостеатре на зарплате, и сказал Владику свое «одобряю». Но Владик - он же романтик, он творец. Димин суровый коммерческий взгляд на жизнь Владику абсолютно чужд. Владик воспарил. Он снова был первокурсник - чистый, наивный и преисполненный восторгов, он прибегал с занятий с горящими глазами, он врывался к Диме в мастерскую, он взахлеб рассказывал и рассказывал, чтó сегодня на мастерстве им объяснял Александр Янович, какие тонкости мастерства раскрыла им Тамара Рахматулаевна, как блестяще прошел его этюд, как интересно был сделан зачин, как они в тандеме с… Дима хватал ртом воздух. «Костин, - орал он, - ты взбесился?! Тебе сколько лет?! Какие зачины, какие этюды, какая на хрен рахматулаевна, окстись, опомнись!» Но крылья было не подрезать. По сути дела, в дополнение ко мне, Ане и Васе кукушка сунула Диме в гнездо четвертое яйцо. Владик нам никогда не мешал - в нашей питерской двухсотметровой квартире жили только мы, дети, няня и пекинес Конфуций, и потеряться там было проще, чем столкнуться. Да и потом мы были молодыми, а кому в молодости мешают друзья? Но был договор: мы с Димасом готовим ужин, а Костин моет посуду. Посудомоечную машину мы тогда еще не купили, и Костин всё исправно мыл. Вот только к грязным сковородкам на плите он испытывал неприязнь и игнорировал их, ну, типа, не заметил, далеко стояла, да и близорукость… Обнаружив в очередной раз сковородку на плите, я написала Владику письмо и оставила у него в комнате на кровати. Костин пришел поздно, вскрыл конверт и прочитал примерно следующее: «Послушай меня, любимый. Я знаю, что всё безнадежно…» Там много чего было. И тишина, и долгожданные шаги в ночи, и жаркие мысли о его теплых руках, и его равнодушие, и горечь, и снова одиночество. Пишу я довольно красочно, фигня катилась как по маслу, и на третьей строчке Костин, который дружит с Димасом с семи лет, с выпученными глазами собирал по комнате носки и кое-как пихал их в сумку, чтобы прочь, прочь, беда же, лучший друг, бежать, бежать… К счастью, он дочитал до конца. Письмо было подписано: Твоя Немытая Сковородка. Утром бледный и бешеный Владик ждал меня в гостиной, размахивая письмом, как Мартин Лютер девяноста пятью тезисами. «Ты знаешь, ты кто?! - задыхался он. - Да ты же ведьма! Да я же чуть не умер! Да как ты могла!!» Ах, блестела, сверкала с тех пор сковородочка-то. Разве что розами ее не украшали.
Была приятельница одна, бельгийка, в прошлом голландка, она родилась и выросла в каких-то тропических голландских колонях. Её рассказы про детство меня завораживали: типа вышла из школы, взяла доску, побежала на океан, и так изо дня в день… Скука! - вздыхала она. Вспоминаю её каждый раз, приезжая на Гавайи.
Два мальчика, любили одну девочку. Один писал ей стихи и носил портфель. А другой дергал за косички и подкладывал кнопки. На выпускном она дала второму. Женщины на подсознательном уровне выбирают более решительных и мужественных особей противоположного пола, способных защитить ее и потомство. Мораль, короче: xрен этих женщин разберешь.
- Как выкрутить лампочку? - Нужно взять штангенциркуль и выкрутить лампочку. - Штангенциркулем? - Нет, руками. - А зачем штангенциркуль? - Если соседи увидят штангенциркуль, они скажут: "Он - мастер!"
Помните замечательную фразу в "Кондуит и Швамбрания": - Мама, а наша кошка тоже еврей? Кошки у нас нет. Есть собака. Доберман. В Израиле наступил жаркий сезон. Прямо скажем, жара. Тем не менее, с собакой гулять надо. Гуляем, конечно, вечерами, или утром. Но во время прогулки собака изрядно нагревается, и войдя в лифт тяжело дышит через открытую пасть. Сосед интересуется: - А что собака ваша так тяжело дышит? - Ну, жарко. - А! Собака ваша тоже из России!
Очередь на кассу. Две женщины показывают друг другу покупки и комментируют их. — Ой... А зачем такие конфеты? Ты же их не любишь? — Даша любит... И тут молодая кассирша, сидящая спиной к ним на кассе, смежной с той, в очереди к которой они стояли, вдруг разворачивается и говорит: — Где конфеты? Я тоже Даша и тоже люблю конфеты. Женщины сразу затихли и стали обеспокоенно переглядываться. Казалось, думают, должны ли они и правда отдать этой девушке конфеты, раз она тоже Даша. Минут за десять до эта же кассирша, после того как мужчина с жутким акцентом поднял шум, возмущаясь, что работает мало касс, и отказался пользоваться "этеме вашеме самоблужини", триумфально шла мимо очереди, воздев над головой пачку чипсов и возглашая: — Идёт покупатель единственного товара и все пропускают его без очереди! Очередь взирала на неё с бессильной растерянностью. — Да шучу! Я кассир, — успокоила она собравшихся. — Просьба в мою кассу не занимать, я работать не хочу... Господи, ну что вы встали? Ну что за люди, честное слово... идите сюда, конечно! Как дети...
Преподаватель живописи дала моим деточкам задание по композиции: «Влюбленные в произведениях Пушкина». Вхожу в комнату - на наброске девушка на балконе и куча мужиков внизу. «Аня, - ужасаюсь я, - а где влюбленные-то?!» «Вот, - говорит Аня, - аль не видишь? Вот Царевна, а вот семь богатырей, они к ней свататься пришли. Все влюблены». С перепугу в моей голове внезапно образовалась каша: «Аня, - говорю, - стой, семь было гномов! А богатырей тридцать три! Они не влезут». «Богатырей тридцать, - встрял Дима, - с ними дядька Чермомор. Точно не войдут». «И мы еще боремся за звание дома высокой культуры быта, - невозмутимо ответила Аня. - Неучи. В Сказке о Мертвой Царевне количество богатырей эквивалентно количеству гномов».
Когда я был маленьким, родители иногда брали меня с собой на работу. Мама работала в газете «Юный Ленинец», это был наш молдавский вариант «Пионерской Правды». На меня там никто не обращал внимания. Мне давали лист бумаги и карандаши. Рисуй, сколько влезет! А вокруг носились сотрудники. Мне надо сдавать материал срочно! Завтра в номер! Взрослые в редакции не обращали на меня никакого внимания. Например, к маме в кабинет приходила молодая сотрудница Анжела, пожаловаться на своего мужа. Анжела рассказывала очень интересные вещи, совсем меня не стесняясь. Она работает, а муж нет. Он пишет киносценарий. И из-за Анжелы у него нет вдохновения. Вчера, после очередного разногласия с Анжелой, ее муж в одних трусах выбежал на заснеженный балкон, и лег на бетон. - Я простужусь и умру, - сказал он. – И ты будешь виновата! Логика Анжелиного мужа была мне не до конца понятна. Ведь он же сам выбежал на балкон. Она его не заставляла! Так почему же она будет виновата? У мамы на работе я узнал много нового о людях. Расширил свой кругозор. Ведь у нас дома папа никогда не выбегал в одних трусах на балкон. А оказывается, люди так делают. Редакция газеты «Юный Ленинец» находилась на 4-м этаже Дома Печати. У нас в Кишиневе все редакции всех газет были в этом здании. Все журналисты республики в одном доме. Очень удобно крутить романы! В Москве все редакции в разных зданиях, и там с этим делом немного сложнее. Но неважно, я понял суть жизни взрослых. Их жизнь состоит из двух составляющих. Они крутятся, работают, сдают материал в номер. Это первая составляющая, второстепенная. Для отвода глаз. Но главное – они с утра до вечера изменяют супругам, и трахаются со всеми на работе. И говорят между собой в основном об этом. Это – суть жизни. Иногда, гораздо реже, я приходил с папой на его работу. Папа работал в редакции журнала «Кодры». Орган Союза Писателей МССР. Писатели очень сильно отличались от журналистов. Здесь никто не работал. Ведь если ты заведуешь в «Кодрах» отделом поэзии, то ты за один день можешь раскидать поступившие стихи на номера журнала на два года вперед. Поэтому писатели никуда не носились, а сидели в кабинетах, и точили лясы. Единственное, что они делали, они работали с приходившими в редакцию авторами. Скажем, когда заходил поэт Савостин, то зав. отделом литературной критики Миша Хазин играл с ним в шахматы. Партий 10 подряд. Партия – рубчик. Савостин всегда выигрывал, возможно поэтому он приходил часто, в качестве дополнительного заработка. Ха! Миша Хазин как-то рассказал смешную историю. Он ехал в Москву на поезде, и с ним в купе (СВ вагон) был какой-то старичок. Сыграли в шахматы. Миша легко выиграл. Сыграли еще раз, а потом еще. Миша опять выиграл. - Вы великолепно играете! – воскликнул старичок. – Вы гроссмейстер? - Нет, перворазрядник, - ответил Миша. - Надо же! – воскликнул старичок. – Я на работе играю, и у всех всегда выигрываю! - А кем вы работаете? – спросил Миша. - Я президент молдавской Академии Наук, - представился старичок. Мне эта история показалась необычайно поучительной. Старичок был начальником, и играл с подчиненными. А они ему специально проигрывали. Ха! У папы на работе я проникся большим уважением к Советской Армии. Часто в редакцию заходили авторы, генералы 14-й армии, расквартированной в Тирасполе и Бендерах. Оказывается, у генералов в мирное время куча свободного времени, и они массово пишут стихи. И приносят их в редакцию. Где их стихи с уважением читают, и объясняют, что надо еще немного поработать над формой. Генералы ничуть этим объяснениям не огорчались, а открывали портфель и доставали бутылку коньяка и сухой венгерский сервелат. Беседа переходила с литературных проблем на общемировые, и я был поражен свободомыслием советских генералов. Они ничего не боялись и говорили все, что думают. В том числе и об этом старом пердуне, генеральном секретаре ЦК КПСС. У нас в школе такого себе не позволяли никогда. Мне очень нравились военные. Если у мамы на работе журналисты меня не замечали, то у папы на работе писатели проявляли ко мне неподдельный интерес. - А что ты сейчас читаешь? – спрашивали они. Я читал исключительно научную фантастику и начинал им пересказывать сюжет очередной книги. Как звездолеты буравят космическое пространство в поисках братьев по разуму. И вот тут я заметил разницу между русскими писателями и писателями молдавскими. Русские писатели очень интересовались местом нашей земной цивилизации в межгалактическом сообществе. Так сказать, идеологическими вопросами. Молдавские же писатели были более приземленными. - А что они там едят, в своих звездолетах? – интересовались они. Я объяснял, что у астронавтов есть разработанные в советских научно-исследовательских институтах тюбики с едой, и паста в этих тюбиках не уступает по вкусовым качествам земной еде. Молдавские писатели кивали с покровительственной улыбкой. Но я чувствовал у них какое-то неверие в советские научно-исследовательские институты. Я понимал, что они не верят, что какие-то тюбики могут заменить шашлык из баранины, с салатиком из свежих помидор и мамалыгой. И стаканчиком молодого молдавского винца. Я понял, что если русские писатели с радостью могли бы стать героями-астронавтами, то молдавские писатели никуда бы не полетели. Моя дальнейшая жизнь укрепила меня в моих тогдашних детских незрелых выводах. Есть народы, такие как русский или американский, для которых есть вещи поважнее еды. Так сказать, потенциальные астронавты. Он хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать. А есть и другие народы, такие как итальянцы и испанцы. Этим звездолеты до одного места. На одной конференции в Севилье (совместная конференция американского и испанского математических обществ) мы пошли всей толпой ужинать. Половина толпы в ресторане была из Испании, а вторая из Америки. И тут выяснилось, что абсолютно все испанцы знают, как делается майонез. Знают рецепт. И ни один американец этого не знает. - Хулио, - спросил я одного своего соавтора. – Откуда ты знаешь? - Я в детстве видел, как мама на кухне делает майонез, - ответил Хулио. – И запомнил рецепт. - Надо же, - удивился Джордж из Огайо. – Моя мама тоже что-то готовила на кухне, но я никогда не наблюдал за ней. Из всего этого мы можем сделать вывод о том, как достичь прочного вечного мира. Есть народы, которые нападению на другие страны предпочитают вкусно покушать и выпить стаканчик винца. Вообще, страны, где люди пьют вино, редко нападают на других. Кстати, хорошее вино надо закусить чем-то вкусным, понимаете? Поэтому в этих странах и любят вкусно покушать. А есть и другие народы, где пьют, к примеру, водку. Ну или бурбон. А водку уже неважно чем закусывать, можно даже рукав понюхать. Водка заглушает вкусовые пупырышки на языке. И эти народы не увлекаются рецептами, и дома они едят всякую херню. Вот именно такие народы и любят нападать на другие страны. Отсюда – план действий. Считайте это моим бизнес-планом. Надо эти водкопьющие страны перевести на хорошее марочное вино. Субсидировать там цены, чтобы чем лучше вино, тем оно было бы дешевле. И надо их обучить рецептам всяких майонезов. Научить вкусно готовить дома. И тогда наступит вечный мир на Земле.
В девяностых ураган эзотерики обрушился на неустойчивую психику советских людей. Уж чего мы только не узнали об устройстве вселенной! Ходили даже слухи, что именно в России больше всего Бодхисаттв на душу населения. Мол, чуть ли не каждый второй творит вселенную на благо человечества. Под эту тему мы с Ромарио и употребили по бутылю коньяка. Закончили традиционным братанием и признанием бодхисаттвы друг в друге. К чему я процитировал из "Уленшпигеля": "Здесь тот лежит, кто слив неспелых скушал, и без мучений отдал Богу душу" - уже и не помню. Ромарио широким зигзагом отправился творить добро к себе домой. А я пристроился посмотреть, что доброго нам придумали бодхисаттвы из телека. Из нирванны меня вывел звонок телефона. После краткого матерного приветствия, Ромарио завопил в трубку: "Слышь! Я тебе, как бодхисаттва бодхисаттве говорю - прекрати цитировать херню всякую! Меня какая-то бабуля по пути домой сливами со своей дачи угостила! Третий час с горшка слезть не могу!"
заметил, что мне уже давно не звонят на московскую симку мошенники, хотя раньше звонили по два-три раза в неделю годами. Вышло интересное наблюдение - симка та была отключена месяца три, нужен был слот под другую. Включил обратно перед новым годом, и с тех пор тишина и ни одного мошенника. Отличный получается способ вычистить номер из ихних баз.
Первый вид патриотизма – афинский. Свобода слова, свобода творчества. Патриотизм заключается в гордости за достижения своей страны, за расцвет науки и искусства. И общество убеждено, что расцвет связан именно со свободой мысли. Воспитанием патриотизма на практике никто специально не занимается, нет таких институтов. Будут достижения – будет и гордость за свою страну. Второй вид патриотизма – спартанский. Спартанцы против свободы, достижения не нужны, искусство утилитарно, его цель – воспитание зомбированных воинов под одну гребенку. Все общество в этом убеждено. Ни Спарты, ни Афин уже нет. Но Афины стали для мира родиной науки и искусства. Спарта внесла нулевой вклад в мировую культуру.
Банальная мысль, что места безмятежные, расслабленные, обсыпанные белыми пляжами, нередко и совсем не так давно были по уши в крoвищe, и никто не знал там слова «баунти», и все работали тяжело и жарко и только успевали уворачиваться от великих народов, пинающих друг другу, как футбольный мячик, их маленькие острова и их малостоящие aзиaтскиe жизни. Иногда я думаю, что в отпуске историей страны лучше не интересоваться. Раньше про Албанию рассказывали с ужасом. Где-то там, в горах, прячется страна-затворник, и нищие крестьяне, не ведающие электричества, уныло ковыряют землю на осликах и волах. На самом деле этот затворник всем и всегда был позарез необходим. И грекам, и римлянам, и вандалам, и болгарам, и туркам, и сербам, и итальянцам, и немцам, всем. Маленькая страна с выходом на Адриатику и Ионическое море - это вам не кусок хмурой тундры. Как мы поняли из отрывочных и поверхностных сведений, на момент окончания Второй Мировой, пережив последовательно несколько оккупаций, албанцы были обреченно бедными аграриями, безграмотными на 98 процентов. И на этом фоне к власти пришли коммунисты. Сами пришли, в отличие от соседей, без братской помощи, своими силами справились, своими домашними пассионариями обошлись, добровольно и с песней, по принципу «хуже уже быть не может». Тут можно было бы написать, что дальше все было предсказуемо, но кто в самом жутком помутнении разума может предсказать страну-концлагерь, тридцать седьмой год длиной в сорок четыре, добровольную изоляцию от всего мира, где даже Советский Союз и Китай - это прeдaтeли, приспешники Запада, вpaги, растоптавшие идеалы сталинизма? Больше, больше aдa, «уголовные статьи должны быть жестче и строже сталинских», оборвем все связи, нароем инфернальное количество бункеров по всей стране, чтобы торчал такой в каждом дворе, чтобы страх и паранойя подмешивались в чай; репрессии пятидесятых, репрессии шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых, этнические чистки по принципу борьбы с партизанами - рот открыл один, а мы пoкapaeм всю область, будем силкoм paзъeдинять ceмьи, вышлeм их в труднодоступные районы, чтобы пoлзaли там от дома до поля под надзором полиции. Казалось бы, куда ж высылать-то, страна с гулькин нос. Ничего, выкрутились, нашли места. Тайная полиция в каждом окне, и от этой жути ты уже готов донести сам на себя. Ждали нaпaдeния вpaгoв-югocлaвoв, голодали, боялись, умиpaли, пытaли друг друга, сходили с ума. Только по официальным данным репрессиям подверглась треть страны. Объявив первое в Европе атеистическое государство, взopвaли цepкви, взopвaли мeчeти, верить запретили, за крeщeниe kaзнили. Едешь сегодня по деревням и думаешь, что ведь пейзажи кажутся такими близкими, итальянскими, но что-то все равно не то. А церквей нет. Ни в одной деревне не торчат ни шпили, ни минареты, только в больших городах строят их заново - новые и глянцевые. Машина, рояль, магнитофон не просто были недоступны, а запрещены. И ясно, что их всё равно было ни купить, ни достать, но даже свались они с неба, владеть «буржуйским» считалось преступлением, и аскетизм вынужденный умножался на насаждаемый. А потом рабочие, чьи условия труда в статьях про Албанию сейчас называют «диккенсовскими», с диким остервенением лoмaли, кpyшили, жгли, рвaли и кpoмcaли все памятники Энверу Ходже, все его портреты, книги, его изречения, высеченные на камне, его цитаты на красных тряпках, натянутых над сценами в дворцах культуры. От этих дворцов сейчас тоже торчат одни остовы. Иногда попадается по дороге такое страшное: полуразрушенные колонны, кривой фасад, куски гипсовых пионеров с ржавыми горнами, призрак сталинской городской архитектуры, останки социалистической жути. А потом к ним пришли девяностые и они все чуть не умepли. Деньги одномоментно исчезли. Ни пенсий, ни накоплений, ни еды, ни работы. Армия и полиция разбежались. Из тюрем ушла охрана, открыв двери, и арестанты однажды утром обнаружили, что они больше никого не интересуют. Орды мафиозных группировок рвaли остатки страны между собой. Молодые люди бросились прочь, и это самый тяжелый и непоправимый урон, который был нанесен Албании. Немецкий обозреватель в докладе CDU употребил ветхозаветное слово Exodus, «a tremendous loss», сказал он. Бежали подросшие дети, одни, без родителей. Я вообще не могу себе этого представить. Это как?? «Мы с папой не можем, бабушка и дедушка больны, мы их не бросим, беги один, ты уже почти взрослый мальчик, тебе повезет.» Так? В страну вошли итальянские войска, они не могли и не пытались навести порядок, они просто охраняли грузовики с гуманитарной едой. У нас говорят “there is no business like show business”. Но я бы сказала то же самое про туризм. Вдруг в какой-то момент выяснилось, что весь этот ад происходит в совершенно райских декорациях - длинные изящные галечные пляжи, теплое-теплое море со всеми подходящими сюда идеальными цветовыми эпитетами - и темно-голубое, и светло-зеленое, и лазурное, и изумрудное, и бирюзовое, и какое угодно, и вода такая чистая, как бывает только на островах, и дивный климат, полугреческий, полуитальянский. Оказывается, не нужно пахать на волах, вот же он, Клондайк, лежит под ногами, и потянулись туристы, и запрыгали по склонам белые отели, их широкие длинные балконы напоминают по форме волны, спускаются ступенчато, красиво, никаких больше коробок и прямых углов, изыск, мягкость линий, открыточный и манящий курортный дизайн, и вдоль каждого белая лестница, и над ней цветы, и кругом цветы, и на каждый этаж можно попасть с улицы, как часто строят на побережьях. Террасы, завтраки на море, кофе, ступеньки прямо на пляж, зонтики, и вдоль берега вся кухня итальянская, и на гриле дымятся осьминоги и кальмары, и официанты носятся с ведерками и бокалами, а чуть уедешь вглубь - на вертелах крутятся бараны целиком, пекутся слоеные пироги и албанский сыр, и везде хорошее вино, и улыбки, и радостная доброжелательность удивленной свалившимся счастьем и еще не перекормленной туристами страны. Народу в сентябре совсем мало, пляжи тихие, а бархатный сезон по-настоящему бархатный, не только по календарю, как в Испании, когда что август, что сентябрь - здравствуй, сковородка раскаленная. Жары нет, а море теплое, почти тропическое. В предпоследний день после обеда вдруг полил дождина, загоральщики разбежались, наши дети уползли в отель, и на всем длинном берегу остались только мы, сидящие в бурлящей воде, как в теплой ванне, ошалевшие от блаженства, а еще два грустных бармена, которые не смогли бросить нас на произвол стихии, без внимания, заботы, тепла, любви и мохито. Смотришь на это и думаешь, что море лечит шрамы любого масштаба. Еще немного, и всё затянется, забудется, и будет тут маленький тихий филиал рая, весь из волн, пляжных зонтиков, белых платьев и бугенвиллей.
Зигмунд Фрейд рассказывал, что придумал технику укладывать своих пациентов на кушетку, потому что не мог выносить, когда на него смотрят другие люди по восемь часов в день.
Святая Франциска Хавьер Кабрини, покровительница эмигрантов. Скульптура в парке Департамента Миграции Министерства Иностранных Дел Аргентины, г. Буэнос Айрес.
чел знакомый уехал в отпуск с семьей а перед тем как уехать затарил холодильник мясом. приезжает через пару недель а в квартире вонь стоит. оказалось соседка бабушка выключила им электричество типа че просто так будет мотать они же в отпуске. короче знакомый сразу холодильник выкинул вместе с содержимым.
Директор старейшей парашютной школы подходит к работающему у них всего два месяца инструктору: — Очень часто люди после своего первого прыжка буквально влюбляются в небо, в это сказочное ощущение свободного полета, и по прошествии многих лет, завершая свой земной путь, просят их похоронить возле того места, где они испытали эти бесподобные переживания. И это большое кладбище возле летного поля и есть то место. И вот именно так, подробно, все это и надо объяснять, а то у вас уже третья группа нового набора разбежалась, потому что вы им говорите: это кладбище парашютистов нашей школы.
Из серии "пусть лежит, может пригодиться". У меня дома, в прошлой жизни, была шпага. Мой бывший муж ее принес неведомо зачем из театральной академии. Моя свекровь Серафима Григорьевна гоняла этой шпагой крыс, когда они завелись у нас в квартире. Центр Питера, там аллигаторы могли завестись, никто бы не удивился.
В автобусе экскурсовод рассказывает русским туристам: - Название водопадов Игуасу можно перевести с языка местных племён как "грохочущие скалы". Но существует романтическая легенда про девушку и юношу... полюбили друг друга... юноша превратился в скалу, а девушка Игуасу превратилась в реку, которая омывает скалу... Меланхоличный голос с заднего кресла: - Романтическая легенда, э. У нас в Рязанской области есть река Вобля...
Прокопий хлопотал у прилавка: приоткрывал хищным рыбам пасти, устраивая им впечатляющий натюрмортный оскал. – Это чтоб страшно стало. Чтоб, как у стоматолога, – объяснял он клиентам. Кроме скорпены, христовой рыбы и молодой акулы, разрубленной на стейки, он привез розовую и колючую, как шиповник, маридку с дивными фаюмскими глазами. Но ее было совсем немного. По закону подлости стоявшая передо мной госпожа Фотини забрала все. – У вас еще марида есть? – спросила я Прокопия. – Нет. Фотини окинула меня победоносным взглядом, мол, получи, неудачница! *** Апостол нестерпимо орал, ритмично свистя в хриплый свисток: – Два кочана брокколи за один евро! Два кочана брокколи за один евро! – Смотри, Апостол, кто-то оставил костыль, – сказал ему господин Ефимий. – Так это Ясона костыль. Давай его сюда. Я ему говорю: встань и иди! Он встал и пошел. И даже костыль забыл. Да, я хорош! – буднично констатировал евангельское чудо Апостол. – Мда… C завтрашнего дня повышаю цены. *** Я уже уходила с рынка, когда меня догнал Прокопий. Он что-то прошептал мне на ухо, я разобрала только – иди за мной. – Ты поняла, почему я тебя позвал? – сказал он мне на ходу. – Нет, – ответила я. Говоря откровенно, я даже струсила слегка. Такой серьезный был у Прокопия вид. Может, я напутала что? Подхватила по ошибке не свое, неверно расплатилась, да мало ли что могло случиться. Оказалось, Прокопий позвал меня, чтобы все-таки продать мариду. – Понимаешь, не мог я при Фотини сказать, что у меня есть еще. – Но… Зачем так усложнять? – удивилась я. – А с чего ты взяла, что хорошее настрение – это просто? Теперь она рада, что купила последнюю мариду. Ты рада, что она тебе, несмотря на испытания, досталась. Я рад за вас, девочки, и за себя, потому что марида продалась. Аллилуйя и аминь!
В незапамятные еще советские годы я работал начальником отдела кадров нашей Кишиневской фабрики "Зориле". Мы выпускали обувь. И вот, один наш работник, Фима Раухвергер, основал кружок по изучению иврита. Кружок подпольный, потому что учебники им присылали сионисты по своим еврейско-шпионским каналам. Короче, к нам поступил сигнал из КГБ, директор созвал совещание. На совещании присутствовал Ион Ионович, секретарь горкома партии. - Что вы можете сказать об этом отщепенце? – спросил меня Ион Ионович. - Если по документам, - сказал я. – То только хорошее. Три рацпредложения, всегда премиальные. Секретарь горкома посмотрел на меня с сожалением. - Эээээ, - протянул он. – Да вы на кадрах случайный человек... В общем, мне пришлось уйти по собственному желанию. Так это называется. И через полгода я оказался в Израиле.
Помню, 1989г. Маленький толстенький полковник Соболев, с засаленным воротником и розовым пропитым хрюкальником, однажды достал из секретного чемодана прошитый конспект и начал лекцию по Научному Коммунизму. Его нам начали читать лишь на четвертом курсе. После политэкономии и истории КПСС. Давали нам его эти долбоежики как таинство для непосторонних ушей. Была какая-то тема, типа, "Нерешенные вопросы НК": все вопросы классики уже порешали, а эти - ну никак. И вот, рисует Пятачок такую линию длиной метр на доске. Ставит точку - начало отрезка - Социализм. И посередине вторую точку - Коммунизм. И далее - третью точку X. И говорит с придыханием: - Вы же понимаете, по Гегелю все имеет начало и конец. Значит, Социализм закончится и начнется Коммунизм. А потом и он закончится... И начнется что-то еще. Если бы он знал, как уже скоро мы переместимся в точку Х.
Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным, с этим глупо спорить, а делать фетиш из бедности лицемерно, особенно, если не из своей, а из чужой, что тоже иногда случается. При всей очевидности этих соображений скажу смешное: если бы двадцать лет назад у нас с Димасом было столько же денег, сколько сейчас, с нами бы не произошло и десятой доли приключений, которые мы с таким смаком и удовольствием сегодня вспоминаем. Ну что интересного может случиться у человека, который сел в самолет в Штутгарте и прилетел в Бильбао с пересадкой в Париже? Ну, если по-настоящему, если с огоньком, без высасывания грандиозных историй из ничтожных событий? Да ничего. Но в начале нашей совместной гастрольной карьеры, отчасти от безденежья, а отчасти и от идиотизма, наши путешествия были красочными, сложносочиненными, многоэтапными, часто абсурдными, но мы были молодыми и храбрыми и нервы свои не считали - их было сколько угодно, бери не хочу. В общем, в последний раз в Бильбао мы выступали ужасно давно, и в целях экономии прилетели тогда сначала в Мадрид, там взяли в аренду фургон и безо всяких навигаторов - кто тогда слыхал о навигаторах? - поперлись на нем к баскам в начале декабря. И по дороге туда все было более-менее буднично, не считая пустяков: из семи наших ящиков сначала прилетело только шесть, седьмой же зачем-то смотался в Копенгаген и появился позже, поэтому на финальный номер нашего первого спектакля в Бильбао по причине отсутствия сапог я пошла босиком, намазав ногти ярко-красным лаком, что в сочетании с цыганской юбкой, голым животом, черным париком и платком с монистами было, разумеется, воспринято зрителями как тонкая авторская задумка. А вот на обратном пути было уже весело. Откатав почти до конца свое турне, мы планировали отработать последний спектакль, переночевать в Бильбао и рано утром двинуть на нашем фургоне назад в Мадрид. Самолет был днем. И вот накануне вечером, за час до начала шоу, сидим мы в баре, пьем кофе и смотрим новости, а в новостях что-то странное происходит: по всем каналам испанские репортеры пучат глаза, в состоянии ажитации размахивают руками, а за спиной у них снег, снег и снег. Это нам вообще не понравилось. Поглядели мы на темную улицу, дождик мелкий там идет, вроде, всё тихо. Но взбудораженные репортерские физиономии не выходили из головы, и мы решили в отеле не ночевать, а выехать в Мадрид в ночь, сразу после спектакля. От греха. Демонтаж, предчувствуя неладное, мы сделали рекордно быстро. Когда вышли на улицу, увидели, что декорации поменялись, снег валил уже вовсю, но мы поднажали и около часа бодро двигались по пустому ночному автобану. Снег, надо заметить, тоже поднажал, видимость стремительно падала, дворники метались, фургон рычал, ветер гнал навстречу крутящиеся белые массы, я помалкивала, частью со страху, частью, чтобы не отвлекать Диму, а потом начались какие-то странные знаки, полосатые барьеры, желтые сигнальные огни, фуры сбились на обочину, и нас затормозила Guardia Civil. Заторможенных оказалась целая очередь, и полицейский в дождевике бегал от машины к машине, жестикулировал, и в целом ясно было, что дело-то труба. «Кадена, ребята, кадена есть у вас?» - прокричал он мне в окно, подойдя с пассажирской стороны. Я такого слова не знала, полицейский чертыхнулся, кому охота ночью под снегом и ветром объясняться со всякими дураками на пальцах, но тут он увидел Диму, безошибочно опознал в нем испанца и сказал мне довольно резко, мол, слушай, не лезь и не делай мне нервы, я сейчас твоему парню все объясню, и баста. Стой, говорю, у тебя ничего не выйдет, не всяк тот испанец, кто красив, чернобров и чернокудр, давай, мне объясняй, какая такая кадена тебе нужна. «Да это цепи, Лиза», - сказал Дима. Полицейский посмотрел на меня, постучал пальцем по лбу, и мы развернулись и поехали искать работающую заправку, чтобы купить цепи на колеса. И, слава Богу, не нашли. Вернувшись через час на то же место не солоно хлебамши, мы выяснили, что гармония мира резко пошла на спад, дорогу закрыли до шести утра, и теперь хоть с цепями, хоть с гусеницами, но никого на автостраду не пускают. А у нас же самолет! Два билета и семь оплаченных заранее мест багажа! Нам природные катаклизмы до фонаря, а ну расступись, мы едем в аэропорт. И вот скажу я вам, ребята, что мне до сих пор жутко вспоминать, чтó мы с Димой решили делать. Мы достали из бардачка карту Испании и стали, подсвечивая фонариком, прокладывать себе альтернативный маршрут. Не по автостраде, а через перевал, маленькими горными дорогами, в обход полицейских кордонов. Ночью, без цепей, в адский снегопад, когда сразу в нескольких регионах объявлена чрезвычайная ситуация и перекрыты все трассы, ведущие с Севера вглубь полуострова. Первым очнулся, естественно, Дима, он же в нашем маленьком коллективе отвечает за мозг. «Дорога есть, - сказал он, - но вряд ли нас успеют отрыть живыми». И мы остались ждать. В шесть утра Guardia Civil начала нас инструктировать, каждого водителя по-отдельности. Двигайтесь очень медленно, не снимайте машину с передачи, не тормозите, не паникуйте. Если почувствуете, что не справляетесь, высуньте руку из окна, вам придут на помощь. Потом мы много часов медленно-медленно ползли по узкой кое-как расчищенной колее. Каждые пятьдесят метров на дороге дежурили полицейские или военные, они бежали к тем, кто начинал скользить назад. На рассвете стали видны деревни, мимо которых шла трасса. Дома были заметены до середины окон. Дорог в деревнях не было вообще, до их расчистки было, как до Луны. Машины превратились в маленькие холмики. Я представила себе, что же творится там, наверху, в горах, и спросила: «Дима, а нас бы спасли?» «Спасли бы, - утешил Дима, - но в дурку бы отправили…» В прошлые годы мы исколесили Испанию вдоль и поперек, но потом лавиной пошла Азия, и мы как-то отвыкли, подзабыли, где живет наша лучшая публика, наша радость, наша любовь. Публика, которая непрерывно смеется, которая подпевает всем испанским песням в нашем шоу, которая выражает свои чувства бурно и буйно, которая вскакивает с места, кричит Olé, а потом хлопает нам стоя, и мы ходим и ходим на поклон, и от бешеных выплесков дофамина подкашиваются ноги и кружится голова - вот он, подлинный вампиризм, волшебный напиток, элексир вечной жизни. Начала с денег - ими и закончу. Самое безумное, что нам за это еще и платят.
В реальной жизни все бывает. Вот, на днях буквально. Купили комп - монитор LCD новый, а системный блок подержанный. У знакомого. Съездили, забрали. Приезжаем домой, коробку распаковывем, муж (он уже в стадии "бывший", поэтому живет отдельно): "А ты шнур взяла?", Я, естесственно - нет, ты ж вроде как там суетился. А суббота, времени пять часов, магазины поблизости уже закрылись. Неприятно, в общем - хочется уже собрать все и проверить. И тут... Тут я вспоминаю, как года так 4 назад один знакомый по непонятно какой причине презентовал мне такой кабель. Ну, валялся он у него в сумке, я на глаза попалась - он и подарил. Я тогда еще поинтересовалась - на кой он мне, если компа дома нет, а и был бы комп - так уж с кабелем, поди? Ответ был: "А просто так, пусть будет". Прикинула, где мог у меня этот шнур валяться. И вот на глазах изумленного супруга я вытаскиваю из комода, из ящика, где валяется всякая дребедень, типа журналы, старые фотки, даже коробка с бокалами (не используются по причине большой уродливости, а выкинуть - рука не поднимается, подарок однако), из-под обрезков тканей - этот самый шнур. Издав характерное "э-э" супруг только и промолвил: "Наш человек..."
Вчера я поссорился с Гиви. Напрочь разругался. Я вчера поехал в даунтаун Бостона, к офтальмологу. Ну и потом к Гиви в мастерскую зашел. Там рядом. У вас есть знакомый гениальный художник? У меня есть. Гиви - гениальный! И неделю назад он очередной шедевр написал. «Тушение костра» называется. Выдающееся полотно, по-моему. Три еврея в широкополых черных шляпах, с пейсами, стоят полукругом и сосредоточенно тушат костер с помощью своих обрезанных брандспойтов. Вид снизу, как бы прямо из середины костра. Небо голубое-голубое. Облака белые-белые. А на евреях все черное. А по бокам, да в центре - алые лоскуты пламени. Есть в этом какой-то глубокий исторический смысл. Сюжет, цветовая гамма, перспектива, все поражает. По-моему, совершенно удивительная картина вселенной. И пейсы у всех свисают вниз, как бы с периферии картины к центру. Как бы щупальцы еврейские тянутся к зрителю. Один тушащий костер еврей сосредоточенно смотрит вниз на свой брандспойт, лицо серьезное, озабоченное. Осознает свою миссию. Другой улыбается по-мальчишески. И, запрокинув голову, блаженно смотрит в небо. Мечтатель. Шляпа назад сдвинута. Третий, видимо главный, раввин может, с самым маленьким брандспойтом, что-то им вдумчиво проповедует. Одной рукой свой брандспойт держит, а другой жестикулирует. Но те двое его не очень слушают. Евреи же! Один-два штриха, а как сразу схвачен национальный характер! Эти евреи никогда никого не слушают, все знают лучше всех. Только говорят и жестикулируют. - Гиви, - говорю ему я. – Я потрясен. Гениально просто. - Да ну, - улыбается Гиви. – Ты мне льстишь. - Ничего я не льщу, - возражаю я. – Это же о нас обо всех. Это же вся наша жизнь – это тушение костра! Ты о просто потрясающе это увидел. - Ну, пойдем пропустим по стаканчику саперави, - предлагает Гиви. – У меня в холодильнике немного лобио со вчера осталось, очень кстати. - У тебя в картине есть одна неточность, - замечаю я Гиви после трех стаканчиков. – У евреев пейсы всегда по часовой стрелке закручены. Это у них в торе такое правило есть. Правило буравчика называется. «Клаль шель буравчик» на иврите. - Вот, - говорю я, хотя и вижу, что уже Гиви темнеет лицом. – А у тебя у них пейсы против часовой стрелки. - А не пойти ли тебе со своими замечаниями в одно место? – спрашивает Гиви. Вижу – обиделся. - Иди в жопу, - говорит. – В жопу иди! Поругались, короче. Эта еврейская тема всегда такая, многие обычно ругаются. Стоит только заговорить! А сегодня с утра я набираю Гиви. Надо же помириться... Что мы, из-за какой-то несчастной часовой стрелки разговаривать перестанем? Мы же выше этого! - Гиви не хочет с тобой разговаривать, - говорит мне Сара. Жена его очередная. Гиви на всех из нашей местной синагоги женится. Помешан на еврейках по какой-то причине. Уже четвертая жена. - Дай Гиви трубочку, - говорю я. – Я мириться звоню. Ерунда же на постном масле. - Ерунда? – восклицает Сара. – Ерунда? Хорошенькая ерунда! Из-за тебя Гиви уже сутки писать не может. Он обычно ложится на диван, закрывает глаза. И у него перед глазами сразу образы мелькать начинают. А он за ними наблюдает. Лежит полчаса, наблюдает, а потом встает, и к холсту. Зарисовывать. - Ты вчера ушел, - говорит Сара. - А он теперь из-за тебя не может на диване лежать. - Только лягу, - говорит. – Только глаза закрою, как перед глазами отвратительная рожа Ольшевского мелькать начинает. - Ты подумай, - говорит Сара. – Нафига ты ему нужен? - Художника нужно хвалить! – говорит Сара. – Хвалить! У них же и так жизнь сложная! - А чего это у Гиви жизнь сложная? – спрашиваю я. Работа есть, мастерская есть. Жена замечательная! Ты! - Ох, - вздыхает Сара. – Это ты верно сказал. Но если бы я у него была первая! Если бы он на мне сразу женился! Если бы! - Я замечательная, это ты верно подметил, - говорит Сара. - А вот его бывшая жена - не очень. Это же он на тушении костра любовников Ривки нарисовал. Вот же беспутная женщина! И Гиви до сих пор с этой болью не может справиться. Что она с половиной синагогы спала. - И Гиви его терапевт, - говорит Сара. – Его терапевт сказал ему, что Ривкины измены можно преодолеть только через творчество. Не бежать от мысли об ее изменах, а наоборот, из огня да в полымя, понимаешь? Все, что его мучает – на холст! - Для Гиви это очень личная картина, понимаешь? – уже мирно говорит Сара. – Эти же евреи на картине, они не простой костер гасят. Они гасят костер Гивиной любви! А тут ты, с твоей критикой. - Дай Гиви трубочку, - говорю я. – Я хочу ему кое-что сказать. - Ну? – говорит Гиви. – Чего тебе? - Знаешь, - говорю задумчиво. – Я вчера ошибался. А сегодня я порылся в литературе, и выяснил. Это в северном полушарии пейсы по часовой завивают. А в южном – против. Так что у тебя, думаю, нет отступления от реальности в картине. Потому что в южном полушарии сила Кориолиса в другую сторону направлена. На иврите это «клаль шель буравчик даром» называется. - Точно! – восклицает Гиви. – Точно! Это у меня бразильские евреи! Я же три года назад был в Сан-Паулу. И у меня там идея картины родилась. Я лег там на кровать в гостинице. Закрыл глаза. И тут у меня эти их еврейские брандспойты перед глазами как замелькают! - Ты заходи в гости, - говорит Гиви. – Пропустим пару стаканчиков кинзмариули. Обсудим силу Кориолиса. Заходи!
— Вовочка, ты написал в своем сочинении, что тебе нравится мальчик из нашего класса и он даже поцеловал тебя. Это правда? Тут Вовочка вдруг понял, как опасно списывать у Машеньки.
История эта произошла со мною в незапамятные времена в Москве. Я к тому времени не бывал в России уже лет 10, а тут мои московские друзья в РАН организовывали российско-американскую конференцию. Стоило мне только выгрузить свой огромный чемодан из такси, и направиться к гостинице через дорогу, как меня остановила девушка в полицейской форме. - Покажи паспорт, - сказала она мне, - и что у тебя там в чемодане? Девушка была слегка полноватой, форма была на размер меньше, и я как-то сразу почувствовал, что туго облегающая ее пышные формы рубашка, кобура с пистолетом на поясе способствуют раскрепощенной атмосфере и непринужденному разговору. - Сейчас найду паспорт - посулил я ей, и стал рыться в карманах. - Я очень рад, - сказал я девушке между делом, - что мы сразу перешли на ты. К чему эта чопорность, к чему эти формальности между нами, простыми людьми, и вами, представителями власти? - Ты торгаш? – прервала меня полицейская, - челночник? В чемодане товар? - А что, в Москве нельзя быть торгашом? – спросил я, продолжая рыться в карманах, - я не очень знаком с местными правилами. Девушка задумалась. - Почему нельзя? – ответила она после паузы, - можно. Заплати денежку и торгуй. - Не хочу торговать, - ответил я, - это не мое призвание… - В чемодане у тебя что? – полицейская вернула наш разговор в его изначальное русло. - В чемодане личные вещи, одежда, - отвечал я, - я приехал в Москву на месяц, и там у меня 30 рубашек, 30 пар носков, 30 маек и 30 пар трусов. - Покажи, - не поверила она. Я открыл чемодан, достал пакет с трусами. Показал их полицейской. - Шо, правда трусы каждый день меняешь? – спросила полицейская, и посмотрела мне в глаза с неожиданным уважением. - Правда, - коротко подтвердил я. - Молодец! – коротко прокомментировала полицейская. - Стараемся! – коротко ответил я. - Из Америки, наверное? – предположила полицейская, - это в Америке пиндосы каждый день трусы меняют. - Да, - подтвердил я, - только что прилетел из США, на конференцию. - Ну ладно, - сказала полицейская, - значит не торгаш. Ну, иди себе с богом. ------ Аэропорт Шереметьево. Месяц спустя. Очередь в таможенный досмотр. В этой очереди стою и я, со своим огромным чемоданом. По выражению моего лица можно понять, что меня переполняет множество различных чувств. Тут и радость от скорого возвращения домой, и удовлетворенность научным уровнем конференции, столько интересных докладов, столько новых идей. Опять же, радость от общения с друзьями, которых не видел целый год. Видно также, что я еще не успел позабыть о вчерашнем ужине в грузинском ресторане (как они ухитряются так вкусно готовить?). Наряду со всеми этими дико положительными чувствами, у меня на челе видна также и тень беспокойства. Беспокойства, вызванного тем, что вот, я стою в очереди к таможенному контролю, а между тем у меня в моем огромном чемодане лежат 300 только что незаконно приобретенных контрафактных DVD. Которые у меня вот-вот обнаружат и конфискуют, а меня самого повяжут и арестуют. И я этого дико, просто дико боюсь. Тут следует сделать маленькое отступление, и напомнить читателю, что дело было еще в те незапамятные времена, до Нетфликса. Поэтому, когда я увидел, что в Москве, в магазинах, в подземных переходах торгуют дешевыми DVD, продают все это обилие, все это богатство мирового кинематографа, я, граждане, говоря по-простому, слегка офигел. Там было все! Коллекции старых итальянских, чешских, американских, французских фильмов, коллекции любых режиссеров всех времен и народов. Всего этого было не достать в Америке. Словом, я купил вначале 10 дисков, потом еще 10, и пошло-поехало. В конце месяца, когда я уже накупил около трех сотен дисков, естественно встал вопрос о том, как же провезти весь этот контрафактный кинематограф контрабандой через государственную границу. В магазине мне дали три так называемых шпиделя, три штыря, на каждых из которых я нанизал по сотне дисков. Лучше пусть диски будут без обложек, - думал я, - может в таможне тогда не обратят на них внимания. Диски были нанизаны на шпиндели плотно, и название было видно только у самого «верхнего», последнего диска. Я долго думал о том, какие же три диска отобрать на роль «верхних». - Допустим, - размышлял я, - я положу наверх фильм «В джазе только девушки». А потом окажется, что таможенник слушает только Рахманинова и ненавидит весь этот джаз. И он тогда все диски у меня и конфискует! Поломав голову, я приобрел три следующих «маскирующих» религиозных диска, призванных умиротворить и склонить на свою сторону таможенников: - православный «Забытый праведник Александр Свирский», - мусульманский «Любовь Абу Бакра к Аллаху и Его Посланнику (Проповеди ас-Саккафа)», - «Йога. Искусство релаксации» Последний диск как бы покрывал и индуизм и буддизм, а иудаизм в моем списке я оставил непредставленным. Ведь вряд ли, - думал я, - на московской таможне работают ортодоксальные иудеи. Тем более, что я улетаю в субботу! Наконец, очередь моя подошла, и меня подозвала к себе девушка-таможенница, с красивым русском лицом, добрыми крестьянскими глазами, и почти «тимошенковской» косой. - Пожалуйста, положите свой чемодан сюда на стол, - вежливо попросила она меня, - положите и отройте его. Девушка была слегка полноватой, форма была на размер меньше, и я как-то сразу почувствовал, что туго облегающая ее пышные формы рубашка, кобура с пистолетом на поясе способствуют раскрепощенной атмосфере и непринужденному разговору. - Вот, пожалуйста, - ответил я девушке, услужливо щелкая замком чемодана и откидывая крышку, - пожалуйста, досматривайте! - Что это? – спросила таможенница указывая в недоумении на огромный пластиковый мешок занимающий половину чемодана, - что у Вас в мешке? - Грязные трусы, - честно ответил я. - Столько? – с ужасом спросила таможенница. - Я провел в Москве месяц, - ответил я, - стало быть, 30 пар трусов. - Вы каждый день трусы меняете? - с уважением спросила таможенница. - Да, - ответил я немного стесняясь, - привычка такая. - Сейчас я надену на правую руку вот эту резиновую перчатку, - сказала мне таможенница и показала мне резиновую перчатку. - Потом я засуну руку в мешок, - сказала мне таможенница, делая «подныривающий» жест рукой. - И потом я пощупаю там, - сказала таможенница, делая сжимающие и разжимающие движения кистью руки, и приветливо глядя мне прямо в глаза. - Давайте, - подбодрил ее я. - Что это? – в изумлении спросила меня таможенница, извлекая из середины мешка один из штырей с дисками, с «Йога. Искусство релаксации» наверху. - DVD хрупкие, - объяснил я, - я их положил туда, внутрь, где помягче. - Это понятно, - скороговоркой ответила таможенница, - я спрашиваю вовсе не об этом. Я Вас спрашиваю, что это? Вы что же, релаксируете с помощью йоги? - Ну, собираюсь, - неуверенно ответил я, - я еще не смотрел этого диска. - Ой, да ну что Вы в самом деле! – воскликнула девушка, - зачем вам эти бабушкины методы? Ну кто же, кто, скажите на милость, кто в наше время релаксирует с помощью йоги? - А с помощью чего релаксируют в наше время? – осторожно спросил я. - Ой, ну в наше время существует множество продвинутых методов релаксации, - быстро начала вводить меня в курс дела девушка, - одним из лучших является метод академика Анохина. - Я никогда о нем не слышал, - честно признался я. - Академик Анохин, - продолжала девушка, - заметил, что существует лишь один вид полной релаксации – это смерть. И если человек искренне хочет расслабиться, если это его собственный выбор, то мы должны ему помочь умереть. - Ну, не самый привлекательный метод, - произнес я, с опаской косясь на кобуру девушки. - Не надо бояться! – сказала девушка улыбаясь и делая успокаивающий жест рукой. - По методу академика Анохина, - с улыбкой продолжала она, - человек умирает не до конца, он проходит лишь половину пути до смерти, а потом он, уже расслабленный, возвращается к жизни. С этими словами девушка взяла мой билет, поставила на нем штампик «досмотрен», и что-то написала рядом. - Я вам тут написала адрес сайта академика Анохина, - сказала девушка, - и желаю вам удачного полета и счастливого пути. А когда прилетите к себе в Бостон, изучите Анохина, хорошо? - И я Вас прошу! – добавила она, - я Вас прошу! Никогда, слышите, никогда не релаксируйте с помощью какой-то там йоги!
